Только арабской вязью

Сочно, сладко, вкусно… Для тебя все это именно так. Твои работы, твоя история, твои слова. Все наполнено алой любовью, распространяющейся на весь мир. Каждый, подошедший к тебе, обретает часть твоего счастья, твоего сияния и всеобъемлющей любви. Тебе не жалко безвозмездно раздавать все это огромными партиями. Может быть, ты чувствуешь вину, забирая части из мира, отдавая части себя? А может все проще? И ты делаешь это, потому что ничего другого не способен? Как получилось то, что мы… Нет! Как получилось так, что я и ты – стали «Мы»? Мне просто ответить… А тебе? А ты не сможешь этого сделать.Любой вопрос, тебе адресованный, остается без ответа… И лишь отмечается твоей открытой улыбкой, чересчур резким кивком головы и, иногда парой несвязанных слов. Но, я не обижаюсь. Ведь я так люблю тебя, моего несмышленого ребенка,занимающего пост моего любимого. Сейчас я улыбаюсь воспоминаниям о нашей первой встрече. Я ощупывал тебя взглядом, стараясь понять, какие чувства преобладают во мне: восхищение, страх, отвращение или жалость… Ты сидел посреди двора прямо на земле, ковыряя ее религиозным латинским крестом, тихо посмеивался, иногда прерывая свое занятие. Столь завораживающее зрелище заставило меня незамедлительно приблизиться к тебе. Я страстно желал узнать, что может делать ребенок такой вещью… Ты писал… Ты просто писал на земле арабской вязью, совершенно незнакомые мне символы… Осознание неправильности и таинственности происходящего заставило задохнуться своими же противоречиями. Я аккуратно положил руку на твое плечо, заставляя обратить на себя внимание. Ты повернулся… Я, молча, смотрел на тебя, а ты заглядывал мне в лицо и улыбался… Ты смотрел на меня своими прекрасными глазами... Ярко зеленого и черно-карего цветов… Для линз ты был слишком мал, и я сразу полюбил эту искаженную реальность, что отражалась в радужке безумной бездны. - Я – Тоору… Ты склонил голову на бок, продолжая улыбаться и молчать. Я повторил: - Я – Тоору… А ты? Ты улыбнулся еще шире и произнес по-детски тонким голосом: - Любой сон омытый кровью – порочен… И отвернувшись, продолжил снова и снова обводить ранее написанное тобой. Я приходил в этот двор каждый день в надежде снова увидеть этого странного ребенка, но каждый раз двор встречал меня скулящим ветром и давящей пустотой. Только спустя месяц я узнал, что ты болен. Об этом мне случайно обмолвились пожилые сплетницы. Меня сильно напугал твой диагноз… Нет, не то, что ты на всю жизнь останешься ребенком, не то, что ты не сможешь говорить обдуманно, не твоя тяга к жестокости… Только то, что твоя болезнь предполагала агрессивную реакцию на внедрение чужого интереса в твой мир. А ведь я так желал разделить с тобой себя. Но, разве мог я заставить свои страхи спрятаться, как по команде, или исчезнуть? На это потребовалось достаточно времени. И ты совсем пропал из поля моего зрения. О тебе перестали даже говорить. И только Господу было известно, какая огненная гиена терзала все мои внутренности и мое изорванное сознание, за то, что я посмел упустить тебя. Педофилия? Извращение? Нет… Все не так. Вся, томившаяся во мне нежность, забота и понимание. Все это стало составляющими моей безграничной любви. Но найти тебя, казалось нереальным. Ты исчез, как будто наша встреча была призрачным и нереальным смешением моего воображения и желаний. Я был счастлив… Увидеть тебя… Промозглой грязной ночью в обшарпанном переулке… Ты сидел на корточках… Самозабвенно терзая зубами мягкую и сочную плоть. Прекрасное, еще детское лицо было вымазано вязким красным сиропом. Как же ты красив. Испуганные, но добрые глаза… Рассеянный взгляд… И юркий язычок, слизывающий, так старательно убегавшую по твоим рукам кровь… А у твоих ног, как самая прекрасная, но сломанная кукла, покоилось безвольное тело молодой девушки. На ее тонкой шее, лезвием вырезаны все те же арабские знаки, которые когда-то открыли мне путь к тебе. За что? Не правильно заданный вопрос. Ради любви. Правильно данный ответ. Дикое сплетение чувств: страха, бешенства, неправильности происходящего, восторга, возбуждения и восхищения разрывали меня изнутри, терзая каждую клетку моего мозга. Разве можно остаться спокойным, смотря на столь порочную картину? Это воскрешает… Там, глубоко внутри, где-то между легких, то нечто, что когда-то в прошлых жизнях так старательно подавлялось. Я не удержался. Резко упав на колени, я схватил твою руку и припал сухими, горячими губами к нежному запястью, слизывая гранатовые капли, повторяющие очертания тонких синих вен. Я блаженно закрыл глаза и медленно погружался в, стремительно создаваемую мной утопию, которая, то рушилась с дикими тресками, то заново воссоздавалась, пытаясь удержать в ней вечно. Я нашел способ показать тебе все, что я чувствую, не напугав тебя, такого нежного, греховного ангела. Соединив свои губы с центром твоей ладони, чувствуя пряный, дурманящий запах, и теплую пульсацию твоей сущности, я чувствовал, как растворяюсь в тебе, единя нас навсегда, сшивая наши сердца и сковывая души. Ты тихо засмеялся, бросив свое занятие, и кинулся мне на шею, вымазывая меня липким эликсиром, который всю последующую жизнь сопровождал наше «Мы», как неотъемлемая часть. Ты вел меня лабиринтами, темными переулками и улицами, не давая запомнить дороги. Да и кому она нужна. Я уходил с тобой туда, где я точно был бы счастлив. Мрачный дом на окраине города… Подвал, совершенно не имеющий ничего схожего с законами жанров фильмов ужасов… Мягкий, сладкий холод, веющий оттуда, рассказал мне все заранее. Обмотанные пищевой пленкой мертвые тела, подвешенные вниз головой… Нет! Не мертвые. Спокойные тела некогда сочных красавиц. Но весь сок, с бешеным ароматом наилучших афродизиаков, медленно сочился, сползая по их волосам, заканчивая свой путь в глиняных горшочках. Это твое счастье, твоя тайна, которую ты великодушно разделил со мной. Я с детским восторгом осматривал шедевры: их нежные губы, приоткрытые в немом крике, сквозь пленку казались улыбками, а сами они были схожи с куколками, из которых вот-вот вырвутся бабочки… Багрово-красные бабочки, несущие любовь всему миру… *** Я, улыбаясь, смотрю, как самозабвенно ты выводишь на холсте свои любимые символы пальцами, окрашенными тем алым цветом твоей любви, а после, оттеняешь картину более насыщенным бордовым… Ты, то спокойно гладишь холст, то успокаивая его, то размашисто и истерично ставишь на нем красные пометки. Твоя любовь такая разная. И снова выражается только арабской вязью. Таких картин в нашем доме масса… Все они расставлены вдоль стен, ведь ты считаешь, что вешать их не эстетично, и что таким образом твое творчество прочнее стоит «на ногах». А я и не против. Я знаю, как важно для тебя выплескивать свою истинную сущность наружу. У тебя заканчивается материал. Я чуть нехотя отрываюсь от созерцания любимой картины твоих приступов гениальности, беру пару глиняных горшочков, которых так не хватает нам последнее время, и иду в нашу таинственную обитель… Там ждет меня хрупкая девушка, с огромными напуганными глазами, за последнюю неделю в которых поселилось сумасшествие. Она готова… Подхожу, улыбаясь, и начинаю гладить ее по голове, садясь рядом на пол. Как же я понимаю ее нетерпение. Я вижу в ее глазах лихорадочный блеск желания отдаться искусству. Сейчас, милая, сейчас… Достаю лезвие… медленно вычерчиваю на ее шее такие родные символы. А она, даже не сопротивляясь, начинает тихо задыхаться, лишь изредка прерываясь на хрипы... Малышка! Ты прекрасна… Сейчас, как никогда. Но, увы, люблю я только его… И давно отдан только ему. Только он мой покровитель и ангел, который умеет так искренне любить и улыбаться. Пора! Набрав «краски» я возвращаюсь к тебе, ощупывая взглядом твою точеную спину, плавно изгибающуюся от движений, твои по-детски взлохмаченные волосы и с наслаждением вдыхаю такой родной запах: смешанный пряный запах тебя, с примесью пронзительного запаха крови. Любимый, я готов радовать тебя каждый день, каждую минуту. Вот и сейчас я делаю то, что ты так любишь… Улыбаясь, окунаю пальцы в вязкую жидкость, обвожу свои губы чуть небрежно размазывая по щеке и шее краску, когда убираю руку… Подкрадываюсь со спины, обнимая, и слегка дую на нежную кожу шеи, обжигая влажным поцелуем, отмечая на тебе наше единение. Ты смеешься, одним движением смахивая со стола все горшочки с краской, вместе с новыми, принесенными мною и валишь меня на пол, скользя голыми коленями и ладонями по липкому, теплому и влажному полу. Ворота в нашу кровавую любовь открыты, осталось только оттолкнуться… И поддаться… إغراء * … Снова выраженному только арабской вязью. إغراء * – (Араб. Вязь; Искушение, соблазн)