В борьбе обретёшь ты... (часть 2)

– Подъём! Хватит дрыхнуть, Поттер! Бодрость и жизнелюбие в голосе вопившего, казалось, можно было продавать на вес. Гарри страдальчески застонал и попытался зарыться в постель. Тщетно. Кто-то весьма энергичным движением сдёрнул с него одеяло и попытался отобрать подушку. – Нотт, – проворчал Гарри, не открывая глаз, – ты вконец охренел, придурок. Дай поспать! – Опять галлюцинации, – хохотнул тот же отвратительно бодрый голос. – Вставай, лежебока, последние мозги отоспишь. Гарри сонно заморгал, тряхнул головой и зевнул, едва не выворачивая челюсть. – Какого… – возмутился было он и только тут заметил отсутствие на кровати полога и яркий солнечный свет, бьющий из окна. Окно! Он не в подземельях! – Поттер, закрой рот и дуй вниз, завтрак стынет, – Дадли натянул чистую футболку и рукой пригладил влажные после душа волосы. – Доброе утро! – Гарри улыбнулся, постаравшись, чтобы улыбка вышла беззаботной. «Надо будет у Хорька пару уроков актёрского мастерства взять, – грустно подумал он. – Не хватало только испугать родных прогрессирующей паранойей». – Может, и доброе, – Дадли пристально уставился на кузена. – Всё хорошо? – Чудесно, – Гарри потянулся и, спросонок промахиваясь мимо перекладин лестницы, сполз со второго яруса своей замечательной кровати. – Я в душ, скоро приду. – Шевелись, жрать охота! Гарри усмехнулся и потопал в ванную. Шла четвёртая неделя долгожданных каникул. Счастливый до радужных искр перед глазами, Гарольд Дурсль первые десять дней педантично следовал любовно выпестованному в школьном бедламе плану. Он спал сколько влезет, не особо обращая внимание на время суток, бездумно бродил по тихим улочкам родного городка с верным Злыднем на поводке, в полудрёме валялся на травке, пока Большой Дэ приводил в чувство свою разболтавшуюся без присмотра шайку, подолгу смотрел телевизор вместе с тётей Мардж, заново привыкая к обилию разнообразной информации, помогал маме на кухне, с удовольствием разминался в боксёрском зальчике тренера Келли, пока Даддерс отводил душу в спаррингах, сидел на крыльце с книжкой, поджидая папу с работы, вежливо улыбался чопорным старушкам из попечительского совета и сдержанно хвалился школьными успехами мистеру Крофтону. Единственное, что слегка портило безмятежную идиллию каникул, – это вечера. Всё время после ужина было целиком посвящено семейному обсуждению их с Дадли первого учебного года. Даддерс во время учёбы тоже не скучал: он в первый же месяц сколотил банду из однокурсников и, по выражению директора несчастного Вонингса, «терроризировал старших учеников». По скромному мнению Гарри, старшие ученики все свои беды заслужили честно – грех обижать первачков. Отец с мнением Гарри был категорически не согласен: «Дадли, ты дал отпор хулиганам, но на этом следовало остановиться. Мистер Бенсон едва не отчислил тебя из школы за ту безобразную драку. Мне стоило больших трудов убедить его дать тебе ещё один шанс». Дадли угрюмо сопел и порывался объяснить, что распускать отряд рано. Строптивой мелюзге непременно попытаются отомстить, и всё придётся затевать заново, но уже в самых невыгодных условиях. Гарри же едва сдерживал смех: похоже, в вечном конфликте боевиков и цивилов в конце концов проиграет папа. Большой Дэ просто переведёт военные действия в подполье, как это он уже делал в младшей школе. Второкурсник Дадли Дурсль явно начнёт новый учебный год с набора рекрутов из первачков. Пострадавшие от «мелюзги» научатся хранить молчание, а учителям только того и надо. Сам Гарри решил домашних не пугать. Он рассудил, что помочь ему папа с мамой всё равно не смогут, а бегство в Европу ничем хорошим для его семьи не закончится. Поэтому Гарри весело рассказывал о своём житье-бытье, вполне осознанно опуская страшные или просто неприятные воспоминания: в его историях всё было уютно, забавно и волшебно. Даже дамочку Скитер он описывал не беспринципным стервятником, а милой чудаковатой леди, ради развлечения обзаведшейся Прытко пишущим пером мастера-менталиста. Спасибо Малфою и Пьюси, Гарри теперь прилично разбирался в видах волшебных перьев и понимал, что его собственное перо по ряду функций существенно уступало дамочкиному. Впрочем, менять свой первый рождественский волшебный подарок от своего первого друга-мага Гарри не собирался. Гарри, улыбаясь, рассказывал и рассказывал: о строгом, но справедливом профессоре Макгонагалл, о милом и непосредственном естествоиспытателе Хагриде, о чудесных занятиях полётами («Боже, Гарри, а как же безопасность?» – «Всё в порядке, мама, профессор Хуч сильный маг, она легко поймает всякого свалившегося. Как я чашку в детстве поймал, помнишь? Да и не падает никто, мы ведь тоже маги!»), о познавательных уроках волшебного зельеварения, а также о безобидных странностях истинно чистокровных волшебников. Кроме того, о многом Гарри рассказал, совершенно не покривив душой. Искреннее участие профессоров Флитвика и Спраут, бесконечная доброта мадам Помфри и целителя Тики, покровительство Сметвика, грубоватая, но честная забота Ургхарта, Флинта и Нотта, опека Пьюси, дружба Малфоя – жаль только, что лучшие поступки этих замечательных магов были связаны с событиями, о которых никак нельзя упоминать дома. К несчастью, в своих первых письмах Гарри неосмотрительно обмолвился о бойкоте факультета и хэллоуинском тролле. Как на грех, папу эти конфликты особо заинтересовали, но Гарри выкрутился. Тролля он объяснил несчастным случаем, а бойкот давно уж прекратился. В конце концов, дети проигравших в последней войне имели полное право держаться подальше от шрамоголового символа сомнительной победы. Папа наверняка заметил, что Гарри юлит и не договаривает, но, слава Мерлину, по всегдашней своей привычке не стал немедленно доискиваться правды, а предпочёл отступиться и выждать некоторое время. Самым тяжёлым, пожалуй, был вечер, когда Гарри признался в том, что он тёмный маг, а оттого, увы, никак не может быть родным племянником Петунии Эванс. – Солнышко моё, – дрожащим голосом сказала мама, – нас очень напугало твоё письмо, которое ты написал перед Рождеством. Мы решили, будто ты пал духом перед обилием сплетен о твоём происхождении. Но… – Я могу быть сыном Джеймса Поттера, – сказал Гарри и опустил глаза, – и какой-нибудь чистокровной ведьмы. Скорее всего, так и есть. Внешностью я пошёл в бабкину родню – в Блэков. Полукровки не бывают тёмными магами, это непреложный факт. – Тем не менее Карлус Поттер был уверен, будто ты сын маглорождённой, – немного подумав, медленно произнёс папа. – Твой целитель не мог ошибиться? Я как-то по-другому представлял себе тёмных магов. Гарри грустно усмехнулся и повторил слова Сметвика: – Тёмный – не значит злой. Пап, это просто следующий уровень мутации. Не все светлые маги, кстати, этому рады. Очень многие считают, что такие изменения нужно пресекать. – Любопытно, – проворчал отец и принялся что-то записывать. Гарри вспомнил свои «лабораторные журналы» и печально вздохнул. Категорический запрет колдовать, исходящий от мадам Помфри, ставил крест на летних исследованиях. Существовало ещё обязательное для всех студентов министерское ограничение на волшбу: им даже специальное предупреждение выдали перед отъездом. В надзор Министерства за несовершеннолетними волшебниками Гарри почему-то не верил. Вообразить Нотта и Малфоя, не пользующихся магией, разум отказывался наотрез – значит, в законе существовала огромная дыра. Некоторое время разговорить Поттера пытался Дадли, обещая, что ничего не расскажет взрослым. Но тут Гарри деликатничать не стал: – Твоя голова – очень ненадёжное хранилище секретов. Даже не думай обо мне как о волшебнике, ясно? Наверное, Дадли обиделся. Сам Гарри обиделся бы точно. Но сметвиковский голос нет-нет да и звучал в ушах: «Твои маглы ещё живы?» «Пусть обижается, – с обречённым равнодушием думал тёмный маг Поттер, – лишь бы моя семья не привлекла ничьего внимания до тех пор, пока я не найду надёжный способ защитить её». Мало-помалу задушевные разговоры сходили на нет, хотя Гарри всё время ловил на себе папины взгляды, грустные и встревоженные. Мама же и тётя Мардж только рады были не вспоминать о магах и магии. Они горели желанием устроить «сказочные каникулы» для мальчиков. Первым торжеством в запланированной череде развлечений стало празднование дня рождения Дадли. – Только не в зоопарк, – фыркнул Даддерс, усаживаясь в машину, а Гарри невольно поёжился: ему почему-то очень не хотелось покидать дом. Лондон заново потряс Гарри – огромный, шумный, яркий и многолюдный, он сбивал с толку. «Магу здесь не место, – уныло думал Гарри, растерянно вертя головой. – Свихнётся, неспособный весь этот кошмар контролировать. Что-то и меня уже тошнит». В торговом центре стало полегче. Пока Даддерс метался по огромному спортивному магазину, стеная и поскуливая перед каждым тренажёром, Гарри устроился на диванчике для посетителей и немного подышал на счёт. – Интересуетесь йогой, молодой человек? – звонкий голос девушки-продавца заставил Гарри вздрогнуть. – У нас прекрасный выбор ковриков! Современные, яркие, непромокаемые – они обеспечат вам комфорт медитаций на природе! Гарри невежливо фыркнул, но тут же виновато улыбнулся: – Простите, пожалуйста, я как-то с трудом представляю настоящего йога на непромокаемом коврике. – Имеются циновки из натуральных материалов, – профессиональная улыбка девушки не поблекла ни на миг. – Из Индии, ручной работы. – Благодарю вас, я подумаю, – сказал Гарри и засмеялся в сложенные ладошки. Он внезапно представил, как, получив тролля по трансфигурации, демонстративно расстилает яркий синтетический коврик посреди класса и неспешно устраивается в позу лотоса. Воображаемое выражение лица Маккошки мгновенно подняло Поттеру настроение. – Дидди, – ехидно пропел он взбудораженному кузену: тот как раз проносился мимо. – Ты похож на оголодавшую моль. Которую из этих странных конструкций ты сумеешь увезти в школу, скажи на милость? Дадли резко остановился и внимательно посмотрел на Гарри: – Кто из твоих новых приятелей тянет слова, Поттер? «Ска-ажи на ми-илость!» Впечатлительный ты, я смотрю. Гарри смутился: – Прости, но ты так смешно причитаешь перед каждой железкой... Дадли усмехнулся и плюхнулся рядом, утирая пот со лба: – Вообще-то верно. Большая часть этого добра в нашей комнате не поместится, и в школу я это не уволоку. Обидно. – Как коврик, – согласно кивнул Гарри. – Какой ещё коврик? – Для йоги. Я папину дыхательную гимнастику использую частенько, чтобы успокоиться и не зареветь не вовремя. Эту гимнастику положено делать в спокойном месте, в расслабленной позе, на специальном коврике… Да ты сам знаешь. – Ну знаю. И что? – А то, что частенько нет спокойного места и коврик далеко. Вот и учишься расслабляться в любом месте и в любой позе, – рассмеялся Гарри. – Так и с этими железяками. В жизни не поверю, что их нельзя заменить чем-нибудь… гм… более практичным. – У меня день рождения, – упрямо мотнул головой Дадли. – Желаю праздника! Сейчас я ещё помечтаю немного, а потом мы купим новый шлем и капы. Затем они неспешно пообедали в небольшом уютном ресторанчике, отчего Гарри окончательно успокоился и даже порадовал семью парой рассказов из школьной жизни. – А почему тебе не звонит твоя подруга? – пользуясь моментом, осторожно поинтересовалась мама. – Помнишь, ты рассказывал? – Она могла уехать с родителями, – беспечно пожал плечами Гарри, с удовольствием уминая очередное пирожное: не от Фортескью, конечно, но тоже вполне пристойное. – Грейнджеры часто бывают за проливом. – А твои новые друзья? – прогудела тётя Мардж. – Даддерсу, вон, телефон оборвали! – У них нет телефонов, – усмехнулся Гарри. – Всё нормально, тётя, мы не уговаривались встречаться до первого сентября. Мерлин с ними со всеми. Дадли, куда ты ещё хотел пойти? В итоге день прошёл замечательно, и Гарри даже немного притерпелся к бешеной суете и к сотням людей вокруг. Накрыло его ночью. Во сне. Огромная чёрная и – Гарри помнил! – очень-очень скользкая Грань неспешно опрокидывалась куда-то в пустоту. Поттер, обламывая ногти, судорожно заскрёб по её безнадёжно твёрдой и невыносимо холодной поверхности, дыхание перехватило паническим спазмом, а уши заложило от неестественной тишины. Он обернулся, желая узнать, насколько близко оказался от острого ребра Куба, и тут же… проснулся. Гарри вскинулся так резко, что спину прострелило болью. В спальне было темно и тихо. Судя по размеренному сопению Дадли, заорать Поттер не успел – уже хорошо. Некоторое время Гарри посидел, смиряя непослушное дыхание, а потом шёпотом выругался самыми чёрными словами и бесшумно слетел с кровати. За пару минут он на цыпочках оббежал весь дом, чутко прислушиваясь к малейшему звуку, и в растерянности застыл посреди гостиной. На первый взгляд, всё было в порядке. Но Грань не мерещится просто так, отчего-то Гарри был в этом твёрдо уверен. Он подумал и, как был босиком, метнулся на улицу. Короткая пробежка вокруг дома результатов не имела – Гарри отчётливо ощущал сонную безмятежность маленького городка, как до этого слушал сопение Дадли. Никого и ничего, все спят. Тихо. Безопасно. Безопасно? Все спят, нет часовых. Хлипкие дома, игрушечные засовы. Улицы короткие и прямые, нет заборов – не спрятаться, не затаиться. И чем помогут заборы? Нет стен, нет даже плохонького частокола – заходи кто хочешь, что хочешь делай с сонными людьми. И свет. Зачем столько света? Он слепит и отвлекает, создаёт резкие тени, в которых можно незаметно подобраться к… Гарри тихо зарычал и замотал головой. Что за хрень происходит? «Свихнулся ты, Поттер, – мрачно подумал Гарри, заметив, что стоит посреди обильно политой накануне клумбы. Босые ноги были в грязи по щиколотку, штаны пижамы тоже запачкались. – Чудесно. Пора сдаваться Тики?» Он пустил тоненькую струйку воды из садового шланга, кое-как отмыл и отстирал грязь и тихо прокрался в спальню. Заснул тёмный маг Поттер очень не скоро, успев передумать множество невесёлых мыслей. С тех пор он потерял покой. Каждую ночь проклятая Грань медленно опрокидывалась в безмолвное ничто, а Поттер раз за разом пытался подняться хотя бы на четвереньки и удержаться на безумно скользкой поверхности. «Серфинг, блядь, – Гарри устало утирал холодный пот, выравнивал дыхание и прижимал трясущуюся руку к бешено колотящемуся сердцу. – Ну, допустим, встал я на ноги. И что? Гулять там по ночам? Зачем?» Он пытался выбросить из головы дурацкие сны, но чёрное зеркало Грани не желало пропадать. Иногда Поттер пристально, до рези в глазах всматривался в гладкую поверхность, отчаянно ругая себя за нездоровое любопытство, но ничего, кроме собственного, сильно размытого по краям силуэта, не видел. Самое обидное, что даже пожаловаться на сны было невозможно – Гарри не находил слов, чтобы описать запредельную жуть Грани. Само собой, перед родными пришлось притворяться. Судя по чересчур внимательным взглядам папы и Дадли, получалось не слишком.