***
Как только выдавалась свободная минута, Северус вновь и вновь силился понять, что творится с его жизнью. По всему выходило, что ушибленное самолюбие и непомерная гордыня в очередной раз лишили его любимого человека. «Не только любимого, – шептал он ночами, мучаясь без сна, – но и любящего. Двенадцать лет ты жалел себя, кретин, и не заметил, что тебя любят и оберегают. Люци, Люц, прости». Весной Снейп был искренен в своём внезапном порыве. Затравленный взгляд бледного и исхудавшего Малфоя заставил его опуститься перед кроватью на колени и поцеловать холодную руку с резко проступившими костяшками пальцев. Люций был настолько не похож на себя всегдашнего, что Северус сумбурно, без всякого стеснения вывалил на него итоги всех своих невесёлых дум и ошарашил запоздалым признанием: «Люблю тебя, самодовольный ты павлин!» До самого лета из-за крайней слабости Люциуса дальше поцелуев дело не заходило. Зато они много говорили. Почти каждую ночь, свободную от дежурств и варки зелий, Северус сбегал из Хогвартса в Нотт-мэнор и мало-помалу осознавал, что из них двоих идиот вовсе не Люций. Переосмысленные воспоминания явно указывали, что Люциус всегда делал намного больше, чем говорил, и был куда умнее, чем о нём думали. Однако догадки Снейпа по-прежнему оставались догадками. Даже в самые сокровенные минуты Люц не проронил ни слова сверх того, что полагал необходимым. Получалось, хитрец Малфой годами водил за нос и друзей, и врагов. Снейпу стоило бы смириться, но он, неблагодарная сволочь, принялся докапываться до истины. Как будто дракклова истина хоть кого-то сделала счастливым. Последней каплей стала дурацкая история с золотыми, Моргана их побери, котлами. Нахальный дикарь из Лютного с таким неприкрытым любопытством разглядывал Северуса, что тот в конце концов не выдержал: «Чем обязан, мистер… мистер просто посыльный?» И посыльный с воистину дикарским простодушием сознался: «Никак не возьму в толк, неужто самого Малфоя и впрямь можно поработить зельями? Жидкий Империус – это не миф?» О жидком Империусе Снейп слышал не впервые. Половина Ставки, включая самого Лорда, полагали, будто он опаивает молодого Малфоя. Гораздо больше Северуса заинтересовало наличие у Люциуса авторитета в Лютном – в том самом Лютном, чьи обитатели склонялись лишь перед подавляющим превосходством в силе. Снейп никак не мог представить холёного чистюлю Люци в смрадном гвалте здешних трактиров и лавок и уж тем более – поверить, будто тот самолично отправил к Мордреду пяток несговорчивых главарей местных банд. По дороге к месту сделки провожатый с восхищённым неодобрением трепался о насмерть запуганных Малфоем головорезах и барыгах, а потом, насмешливо кривя губы, предупредил: – Вы, профессор, и вправду того… не хлопнитесь без чувств. Продавца вашего кличут Бубонтюбером, и прозвище дадено не зря. Магловский выблядок не хочет рожу светить, будет под обороткой. Мне на него в любом обличье смотреть противно, я вас тут подожду. Предупреждение пришлось к месту. За обшарпанным прилавком дрянной лавчонки Северуса встретил сам Артур Мейкхей, глава Гильдии зельеваров. Старый стервятник умильно улыбнулся, и это мигом вернуло оторопевшего Снейпа в реальность: настоящий Мейкхей одарил бы улыбкой лишь труп «бесталанного полукровки с унылой рожей и хамскими манерами». После получаса азартной торговли (видимо, качество оборотного зелья у Бубонтюбера было не самым лучшим) ударили по рукам, и подпольный делец ухмыльнулся, искажая и без того «поплывшие» черты чужого лица: – Школа лорда Малфоя, вне всякого сомнения. Завидую вам, профессор, без шуток. Просто люто завидую. Товар куда доставить? Северус окончательно потерял покой – он решил, что Люций по-прежнему ему не доверяет. Говоря откровенно, все основания к этому имелись. За должность профессора Хогвартса расплачиваться приходилось, в том числе, и слежкой за Малфоями. Но эту часть своих обязательств Северус всегда выполнял из рук вон плохо, и Дамблдор давно смирился с саботажем. Обида и непонятно откуда взявшаяся ревность – последняя босота в Лютном знает о его возлюбленном больше! – вылилась в попытку выяснить отношения. Но ни один проверенный годами способ не сработал. Люциус неожиданно вспылил и, не сходя с места, отправил своего аманта в отставку. Ссора была настолько стремительной, что растерянный Снейп ещё некоторое время не мог понять, что всё кончено – всё и навсегда. С этого несчастливого вечера Люциус пропал из Нотт-мэнора и на письма не отвечал. Малфой-мэнор был закрыт; ходили слухи, что там был обыск. Единственный после ссоры разговор с Люцем состоялся через пару недель на глазах у Нотта с его бандой и до сих пор виделся Снейпу в дурных снах. Ночь за ночью серебряные глаза смотрели на него с лёгкой досадой, а лукаво изогнутые губы небрежно роняли: «Что-то с лабораторией, Север? Вели домовикам помочь, будь добр, они все в твоём распоряжении». Тогда Снейп решил взять Малфоя измором по его же, Люция, методу. Он писал и писал записки, которые возвращались непрочитанными; безуспешно пытался активировать связующее зеркало и даже, задушив гордыню, передавал через Нотта просьбы встретиться. «Да недосуг ему, Ворон, – бурчал Магнус, пряча глаза. – Дела у нас. Давай позже, а?» До первого сентября оставалось всего ничего, Малфой был неуловим, и Северус наконец решился. Нарцисса сидела в плетёном кресле, куда её после короткой перебранки едва не силком затолкала неутомимая Линда Флинт, рассеянно листала какую-то ветхую книжищу и мелкими глоточками пила чай. Деревьев во внутреннем дворе не росло, и леди Малфой устроилась в тени мрачной громады донжона. – Добрый день, – поздоровался Снейп. – Не помешал? – Как сказать, – буркнула Нарцисса себе под нос и пропела фальшиво-ласково: – Здравствуй, друг мой! Чем обязана? Северус обречённо выдохнул и коротко изложил проблему. Он был готов к чему угодно, от тройного Круциатуса до Авады в лоб, но втайне надеялся, что новая любовь леди Малфой сделает её чуть добрей. Чего он от «настоящего Блэка» не ожидал, так это самозабвенного хохота, пылких объятий и звонкого поцелуя в кончик носа. – Славься, Мерлин! – отсмеявшись, сказала Нарцисса. – Наш мальчик вырос! И это я не о тебе, Нюниус. Снейп на миг крепко зажмурился и сказал враз охрипшим голосом: – Мне просто нужно с ним поговорить. Я клянусь, что… – Вот и я клялась, – перебила его Нарцисса. – Свекор, покойся он в мире, заставил магией поклясться: когда Люций тебя бросит, я напьюсь в хлам и спляшу на столе, задирая ноги. Вот и думай теперь, как это дело провернуть, чтобы сыну не донесли в подробностях. Она хихикнула и подмигнула окаменевшему от стыда Снейпу: – То-то твой крестник в шалаш за стены переселился. Жалеет отца, жалеет тебя, боится проболтаться мне. Нам всем крупно повезло с чадом, как думаешь? Стоять! Северус скрипнул зубами и застыл на месте. – Сядь, пожалуйста, – Нарцисса трансфигурировала какой-то чурбачок в вычурный стул с гнутыми ножками. – Я понять хочу – зачем? – Я люблю его, – проскрипел Северус. – Не смейся. – А всего-то и надо было по носу щёлкнуть, – вздохнула леди Малфой. – Ах, какая же я была дура! Северус, если и вправду любишь, прошу – отпусти. Отпусти ты его, Салазара ради. Люци, как никто, заслужил капельку счастья. Не мешай, умоляю. – Но… – Хоть раз в жизни подумай о нём, а не о себе. А что до прозрения… Помалкивай, Север. Не держи вся Британия Люциуса Малфоя за кретина, его давно прикончили бы. Никто толком ничего не знает, даже я, поверь. Задействуй мозги, обожаемый крёстный моего единственного сына. – Спасибо, – Снейп резко встал и решительным жестом развеял стул бесследно. – Я понял. – Север, – Нарцисса встала, приподнявшись на цыпочки, положила руки ему на плечи и заглянула в глаза. – Не убегай и не прячься. Мы по-прежнему семья, пойми. Мы нужны Драко. А любовь… Поболит и пройдёт, по себе знаю. Мир? – Мир, – устало выдохнул Северус, приложился сухими губами к изящной ручке леди Малфой и пошёл в лабораторию. В оставшиеся до учебного года дни он завершил оборудование лаборатории, ввёл в курс дела нанятого недавно зельевара, оставил образцы зелий с рецептами, сдал Паркинсону расходные книги и даже успел сделать подробный план будущей монографии по «боевым» зельям. Работа помогала отрешиться от сумбура в душе и стойко вытерпеть шепотки за спиной. «Что-то с лабораторией, Север? – спрашивал сам у себя Снейп и сам же себе отвечал: – Нет, спасибо, всё в порядке. Всё в порядке. Всё».***
– Что за гадкая погода, – мадам Помфри отменила Импервиус (2) и пристроила тяжёлую верхнюю мантию на вешалке, – с самого сентября ни единого солнечного денька. Добрый вечер, милые мои! Я принесла лимонный пирог! – Только не говори, что сама испекла, – скептически хмыкнула Спраут. – Север, у тебя безоар с собой? – Всегда, – меланхолично отозвался Снейп. – Прямиком из «Сладкого королевства», мадам Помфри? – Какой умный мальчик! – восхитилась медиведьма, уселась за «пеленальный» столик и поплотнее закуталась в свою любимую шаль. – Там такой ветер поднялся, бр-р! Чую, весёлый месяцок нас ждёт. Все чихают и кашляют; Бодроперцовым я лишь миссис Норрис ещё не поила. – Угу, – согласно кивнула Спраут. – У меня запас почти вышел, кстати. Младшие уже по второму кругу простужаются. Так, всё готово, коллеги. Прошу к столу! Северус тряхнул головой, избавляясь от тяжких дум, и обновил согревающие чары на коробке с пирогом. Сказать честно, он предпочёл бы начать позднюю трапезу именно с пирога. Ужин в Большом зале был не так давно, и проголодаться Северус не успел. Профессор Спраут, между тем изучила этикетку на квадратной бутылке – «Старый Огден»! Север, это кто тебя так балует? – и ловко откупорила виски. – Мне не нужно! – запротестовала мадам Помфри. – Капельку нужно! – решительно возразила Помона. – Лучше всякого Бодроперцового! Снейп хмыкнул. Прямо сейчас ярые сторонники этого спорного утверждения драили мраморные полы в главном холле замка. Проклятый Флинт три часа гонял под проливным дождём мокрую и лязгающую зубами от холода команду, а в раздевалке напоил мальчишек какой-то гадостью убойного градуса. Драко как новому ловцу тоже досталась пара унций, остальные же терапевтической дозой не ограничились. Счастье, что дежуривший сегодня Флитвик перехватил паршивцев ещё на стадионе и сразу препроводил их в родную гостиную. Времени на полноценный разнос не хватило, но Северус поклялся сам себе, что на днях перетряхнёт подземелья до последнего камушка и отыщет дракклов тайник с выпивкой – сколько можно терпеть это безобразие?! Он глубоко задумался, недоумевая, как тупице Флинту удаётся вот уже четвёртый год успешно прятать выпивку. Может быть, ухоронка не в спальнях и не в гостиной? Наверное, для начала стоит незаметно проверить класс и лаборатории – отработок у Маркуса было предостаточно, и частенько он оставался под надзором одного лишь префекта. – … Портреты, представляете? Я этим бесстыдницам влупила по отработке, полдня драконий навоз таскали! И что вы думаете? Через три дня у них в спальне висел новый портрет! Север, а твои? – Мои? – Снейп недоумённо моргнул и тут же покаялся: – Простите, Помона, я прослушал. У меня Флинт сегодня опять где-то достал выпивку, дракклов сын! – Хельга-заступница! Он и трезвый-то… – Спраут сделала хороший глоток виски и скривилась. – За Пятикратным обладателем книжки носит, видели? Лыбится так, что докси мрут. Мадам Помфри засмеялась: – Кто лыбится, Флинт или Локхарт? – Оба!– рявкнула Помона. – Север, шугнул бы ты своего балбеса. Нехорошо на профессоров так пялиться. – Нельзя, – мотнул головой Снейп. – С Флинтом цепляться дураков нет. Не будь его, старшекурсники Обладателя уже покалечили бы невзначай. Пятикратно. Тот же Ургхарт, например, или Диггори ваш драгоценный. – М-да, – вздохнула Спраут. – Бедняга Квиринус, как нам тебя не хватает. Ведь хороший был парнишка, не то что это недоразумение. Снейп нахмурился и, желая замять неприятную тему, переспросил: – Так что случилось с портретами? – Мода у девиц наших новая! – гневно фыркнула декан самого беспроблемного факультета. – Ищут по всему замку портреты юнцов посмазливее, вешают в спальни и обнажаются перед ними, развратницы! – Зачем?! – оторопел Северус. – Чтобы выслушать вердикт своим сиськам! Достаточно ли хороши, или маменьку надо потрясти на предмет заветных заклинаний. Ну и похабщина всякая с рукоблудием и прочим, даже не спрашивай. Это ж додуматься только надо, а! Мадам Помфри тихо смеялась, закрыв лицо руками, а Снейп ошарашенно моргал и против воли вспоминал Малфой-мэнор с обилием портретов беловолосых красавцев. – А я так скажу, – кипятилась мадам Спраут, – в шестнадцать лет любые сиськи дивно хороши. С мозгами только плохо совсем! Твои девы тоже чудят? – Не знаю, – помотал головой Снейп и глотнул виски. – Скабрезные картинки находил, а портреты… В прошлом году точно не было. О, Салазар, ещё и проблем с девицами мне не хватало! – Дети растут, – успокаивающим тоном сказала мадам Помфри. – Это нормально. – Ага, – фыркнула Помона, – а потом мне прилетает пяток Вопиллеров от мамаш: «Как так, какой кошмар, наша славная девочка сказала слово «хуй»! Наш невинный ангел, что вы с ним сделали!» Пусть они на каникулах растут, а в школе нужно учиться. Северус вздохнул. – Весело год начался, я смотрю, – покачала головой медиведьма. – Помона, ты нас посплетничать собрала или… – Или, – профессор Спраут вновь наполнила стакан на треть и, задумчиво прищурившись, посмотрела сквозь него на Снейпа. – Признавайтесь, обманщики, как на духу – кто такой Поттер? И нечего глазками лупать. У меня анчар зацвёл. Снейп с трудом удержался, чтобы не открыть рот и не вытаращить глаза, а мадам Помфри чуть нахмурилась, припоминая: – Анчар, анчар… В просторечии – дерево смерти. Вытяжка из листьев применяется в зельеварении в качестве усилителя свойств второстепенных компонентов, толчёная кора – сильнейший токсин. И что? – А то, что в наших широтах прижился один-единственный экземпляр. Это украшение Главной оранжереи Гильдии аптекарей и плевок в душу всему гербологическому сообществу Британии. Невероятно сложное растение. Каждый год гербологи закупают десятки саженцев, чтобы доказать аптекарям: их несчастный прутик есть результат случайного стечения обстоятельств либо тайных человеческих жертвоприношений. Даже покойный Лонгботтом не сумел эту пакость обиходить. Этот саженец у меня одиннадцатый, остальные сдохли. Дольше всех продержался, и теперь я знаю, отчего. – Вас приняли в Гильдию аптекарей? – нашёл в себе силы пошутить Северус. Он сам как независимый наблюдатель подписал профессору Спраут пять или шесть прискорбно тонких журналов о ходе эксперимента. Для зельеваров магический анчар почти не представлял интереса – даже в экзотических зельях его могли заменить не меньше десятка растений, превосходно растущих в британских лесах. Но для гербологов анчар был вызовом их мастерству и талантам. В Британии капризному растению не подходило ничего: ни почва, ни климат, ни уровень инсоляции. Сумей кто вырастить в оранжерее устойчиво плодоносящий экземпляр анчара, он мог бы почивать на лаврах до конца своей жизни. Как выражалась профессор Спраут: «И я хочу на карточку от шоколадных лягушек!» – Меня туда разве что вперёд ногами примут, – буркнула Помона. – Не в последнюю очередь из-за тесного знакомства с небезызвестным в тамошних кругах зельеваром – хулителем, ниспровергателем и просто сволочью. Северус скрестил руки на груди, гордо задрал подбородок, а дамы хором захихикали. – Нет, Север, – отсмеявшись, продолжила Помона, – на сей раз мои таланты в гербологии почти ни при чём. Последний журнал, что ты подписал, – фальшивка. С нынешней весны саженец официально мёртв, ибо ни одно дерево не стоит человеческой жизни. – Согласна, – осторожно промолвила мадам Помфри, – но при чём здесь Гарри? – Дойдём и до него, – кивнула профессор Спраут. – Магический анчар, коллеги, деревом смерти окрестили не зря. В древности считалось, будто яд, им источаемый, настолько силён, что всё живое вокруг дохнет в страшных корчах. Корчи и в самом деле наличествовали, но лишь оттого, что наше милое деревце радуется тем условиям, от которых остальные живые существа далеко не в восторге. В природе анчар поселяется в областях магических и геологических аномалий, предпочитая их совокупность. Если на примете есть хор-роший разлом с ядовитыми испарениями и искажениями магического поля – сажайте смело, вымахает, что твой баобаб. В наших тепличках, понятно, такого не сотворить. Британия – это вам не Индия, у нас магический фон на диво спокоен, а о разломах земной коры и мечтать нечего. – Я бы не стала особо горевать по этому поводу, – усмехнулась мадам Помфри. – Хоть где-то у нас стабильность. – Ну разве что, – хмыкнула Помона. – Слушайте дальше. В тот год я твёрдо решила, что в последний раз выбрасываю на ветер десять галеонов – своих кровных, тяжко заработанных, пусть мистер Дамблдор будет здоров, старый выжига. На одном из занятий второго курса кто-то расстроил Пьюси, уж не упомню кто. Хорошо, сейчас парень оклемался, я с ним и тогда-то еле сладила, а кошмары снились ещё неделю. В общем, отвела я его в тихий уголочек, подальше от растений и учеников, и наказала посидеть спокойно. А там у меня как раз и рос этот мантикоров анчар. Ну, как рос – засыхал. «Видишь, – говорю, – этому деревцу тоже тут плохо, оно здесь одно такое, далеко от родины, в неподходящих условиях. Но оно же на людей не бросается». Пьюси на меня зыркнул, полюбовался, как я пытаюсь хоть какой-то окклюментивный блок возвести, и давай анчар наглаживать. Голыми руками да по шипам – жуть просто. Перчатки так и не взял, поганец. Снейп прищурился и вспомнил, как Эдриан прятал руки и уворачивался от попыток смазать глубокие порезы настойкой бадьяна. «Я не один, – твердил. – Я больше не один». Так вот какого приятеля он себе нашёл! И верно – жуть. – На следующий день подхожу с журналом к анчару, а у того почки набухли, – Помона поболтала виски в стакане и залпом выпила. – У анчара, само собой. От неожиданности я даже записывать ничего не стала. Вдруг мерещится, по мозгам-то Пьюси знатно прошёлся. Потом он и сам явился – сбежал с какого-то урока, паразит, и тёрся возле теплицы. Впустила, усадила рядом, вручила перчатки и объяснила, что кровь может повредить растению. И ушла. Невозможно было слушать, как сумасшедший пацан с деревом воркует. Альбусу вечером скандал закатила, помните? Северус кивнул. В тот скандал он тоже ввязался – упрямство Альбуса, надеявшегося «перевоспитать» Пьюси пребыванием среди нормальных детей, бесило до белых звёзд перед глазами. – В общем и целом, уважаемые коллеги, случайно выяснилось, что анчару очень неплохо живётся не только в условиях природных аномалий, но и в условиях, когда эта аномалия ходит на двух ногах и крутится рядом. Кого я только ни припрягала к уходу за деревом, ценил анчар лишь общение с Пьюси, Причардом и, помогайте Основатели, Флинтом. Фамилии как на подбор, и я, ребята, сдала в секретариат фальшивый журнал исследований. Струсила, честно скажу. Не хотела, чтобы папаньки последних двух устроили мне личную встречу с Хельгой. Снейп задумался, люцевым нервным жестом потёр виски и медленно произнёс: – То есть не первый попавшийся тёмный маг, а ходячая аномалия? Темнее тёмного, да? Следующий уровень мутации? Мадам Помфри ахнула, приложив руку ко рту, а Спраут вздохнула: – Бинго, Север. А теперь объясняйте мне, декан и персональный лекарь, как в этот клуб самоубийц затесался герой магической Британии. И чтобы без увёрток, негодяи. – Без увёрток никак, Помона, – Северус нахмурился. – Непреложный обет, а у мадам Помфри ещё и клятва Гиппократа. Медиведьма развела руками и виновато улыбнулась. Профессор Спраут надолго задумалась, а потом махнула рукой и долила всем виски. – Как попасть в вашу тёплую компанию? – поинтересовалась она. – И это, Поппи, показывай левую руку. Вдруг я не в ту компанию напросилась? Снейп возмущённо уставился на коллегу, а мадам Помфри прыснула: – Поздно, милочка. Вы уже увязли в наших гнусных замыслах. – Твоя правда. Кому Обет-то давать? Северус кивнул на мадам Помфри, а та вздохнула и покачала головой: – Узнав о посвящении Северуса в свою тайну, Гарри очень расстроился. Будет лучше, если ты поклянёшься ему лично. – Верно, так будет честнее. Пришлёшь Патронус, когда выловишь аномалию в хорошем настроении, – Помона на пару секунд замолчала, сосредоточенно уставившись в стеклянный потолок теплицы, а потом опять махнула рукой. – Тогда сплетничаем. Север, плесни-ка мне ещё. И себе, не отлынивай. Зря, что ли, Альбус вчера разорялся? – Что опять? – поморщился Снейп. – Спиваешься ты, мой милый. Спасать тебя надо, – Спраут вынула лимонный пирог из коробки и порезала его большими кусками. – Поппи, держи. Именно огневиски, дорогой профессор Снейп, заставляет вас дерзить старшим коллегам и упорно отказываться от дружеского участия. На ужины, опять же, не являешься демонстративно. Наверняка пьянствуешь в одиночку. – Фу, как примитивно, – фыркнул Северус. – А Бодроперцовое, стало быть, бьёт из фонтана в министерстве, и добрый директор таскает нам его в клюве. Надо бы и вправду уйти в запой. – А есть повод? – осторожно спросила мадам Помфри. – Прости, но выглядишь ты нездоровым. Исхудал, притих… Что-то случилось? «Что-то с лабораторией, Север?» – раздался в голове вкрадчивый баритон, Снейп зажмурился и залпом опрокинул порцию виски. Для всех, кроме Ковена, он расстался с Люциусом ещё прошлым летом – даже не пожалуешься. – С моим факультетом кто угодно свихнётся, – сказал он вслух. – Теперь ещё лишние портреты выдворять и с девицами беседовать. Как будто мне Флинта, Нотта и Поттера мало. – Не припомню, чтобы ты сох от профессорских забот, – хохотнула Помона. – Молодой симпатичный мужик, тебе влюбиться надо, – и тут же добавила, глядя на враз посмурневшего Северуса: – Молчу-молчу! Сам разберёшься. Но знай, по субботам я готова тебя подменять. – А этот Локхарт, – деликатно отвлекла подругу мадам Помфри, – он же у тебя учился? Он и раньше был такой же… – она запнулась, подыскивая нужно слово. – Яркий? Увы, я отчего-то совсем не помню его студентом. – Он не у меня, он у Филиуса учился. Но забыть такое чудо хрен забудешь, – ответила Спраут и, недовольно морщась, поведала о студенческих годах златокудрого профессора: неглупый красивый мальчик, который очень хорошо писал эссе и вполне мог преуспеть в науке, когда бы не его лютое тщеславие. Юный Гилдерой то и дело затевал какие-то нелепые прожекты и ни одного не доводил до конца, если они не сулили немедленной популярности. – То есть не дурак? – мрачно уточнил Снейп. С недавних пор роскошные блондины вызывали у него обидные сомнения в собственной адекватности. – С виду кретин кретином. – Синдром Золушки, – неодобрительно сказала Помона. – У моих магло- и полукровок частенько такое случается. Дома-то она уникум, а прилетела сюда на бал и… А нет здесь никакого бала! Но наша прелестница плакать от разочарования не стала. Она твёрдо решила, так сказать, найти и трахнуть принца! Северус невесело хмыкнул, положил себе ещё пирога и задумчиво жевал, пока профессор Спраут расписывала школьные подвиги Локхарта: гигантский автограф на квиддичном поле, огромное изображение собственной физиономии, запускаемое в воздух на манер Морсмордре («Мы в первый раз чуть не обделались всем стадионом!») и восемьсот валентинок самому себе в День всех влюблённых («День совиного помёта! Я заклинание Головного пузыря теперь даже во сне могу сотворить!»). – День влюблённых помню, мне домовики плакались, – улыбнулась мадам Помфри. – Затейник. – Идиот, – буркнула Помона. – Я в Большой зал боюсь ходить, обязательно ведь с какой-нибудь ересью прицепится и душу вынет. То я Дракучей иве неправильно повязки накладываю, то не с того конца сосиску ем. Интересно, у него в родне дементоров нет? Деканы Спраут, Флитвик и Макгонагалл невзлюбили нового профессора сразу и навсегда. Откровенно говоря, было за что. Наглый красавчик частенько совался с непрошеными советами, воодушевлённо критиковал хогвартские методы преподавания и откровенно наслаждался своей бешеной популярностью. Его трескотня о моде и поклонниках могла взбить в омлет чужие мозги за считанные минуты, а напыщенные рассуждения о славе и величии взбесили бы даже святого Мунго. Ещё год назад Снейп попытался бы устроить златокудрому выскочке несчастный случай, ибо даже покойный Квиррелл по сравнению с этим фанфароном представлял собой образец незаурядного ума и спокойного достоинства. Однако, к счастью для Локхарта, первые дни нового учебного года Северус пребывал в полнейшей апатии из-за разрыва с Люциусом и ужасного разговора с Нарциссой: он с трудом засыпал по ночам и с ещё большим трудом выбирался из постели, силком заставлял себя двигаться и проявлять минимальную инициативу, а ещё мог надолго зависнуть, уходя в себя, посреди какого-нибудь дела. Коллеги тактично делали вид, что ничего странного не замечают, собственные студенты обеспокоенно переглядывались, а чужие – вовсю филонили на уроках. В таком состоянии новый профессор ЗОТИ воспринимался не серьёзнее, чем жужжащая муха. Потом повседневные дела и заботы слегка разбавили тоску, а бесплодные сожаления окончательно переселились в тревожные сны. Северус обрёл подобие душевного равновесия и с головой ушёл в работу. Слегка увядшая репутация Ужаса подземелий была восстановлена в считанные дни, но профессор Локхарт теперь мог быть спокоен за свою жизнь – Северус им заинтересовался. «Прекрати врать! – тут же одёрнул себя Снейп, твёрдо решивший жить без иллюзий и не обманываться надеждами. – Не заинтересовался, а… Хоть в очередь становись за автографом. Мерлин, стыд-то какой!» Правда заключалась в том, что кавалер ордена Мерлина третьей степени, почетный член Лиги защиты от темных сил и пятикратный обладатель приза «Магического еженедельника» за самую обаятельную улыбку Гилдерой Локхарт обрёл в лице некоего скромного профессора зельеварения самого горячего своего поклонника. Тайного, разумеется. Мерлин ведает, вправду ли Локхарт совершил приписываемые ему подвиги, но для того чтобы довести Великого светлого волшебника Дамблдора до нервного тика, ему понадобилось меньше месяца. Альбус лично пригласил Локхарта на должность профессора Хогвартса, и обставлено это событие было с большой помпой. Знаменитый выпуск «Ежедневного Пророка» со скандальным репортажем из книжной лавки «Флориш и Блоттс» разошёлся за какой-то час, а потом дважды допечатывался. Ещё бы! Превосходные колдографии большого формата явили публике двух героев и двух красавцев – Гарри Поттера и Гилдероя Локхарта. Пикантной приправой к эпохальному интервью послужила безобразная драка Малфоя и Уизли. Сияющий от восторга Локхарт заявил корреспонденту, что «уважаемые джентльмены слегка повздорили, борясь за право первым получить мою книгу с дарственной надписью». В ответ на яростное шипение Макгонагалл: «Зачем вы пригласили преподавать этого… Этого болвана?!» – Дамблдор разразился прочувствованной, но маловразумительной речью. Снейп только и уяснил, что гордыня и тщеславие не сумеют восторжествовать в здоровой атмосфере лучшей магической школы Старого света. Как же, не сумеют! Здоровая атмосфера скисла в считанные дни без всякого сопротивления, оставив директора в дураках. На первом же уроке Локхарт задал студентам самостоятельную работу по своим книгам. В тесте значились пятьдесят четыре вопроса, причём касались они исключительно личности автора. – Ваша тайная честолюбивая мечта?! – бесилась Минерва на спешно созванном совещании, целиком посвящённом дебюту Локхарта. – Какое нам дело до ваших дурацких мечтаний?! – Я хочу избавить мир от зла, – укоризненно сказал Локхарт и тут же проказливо улыбнулся. – А ещё я мечтаю наводнить рынок средствами по уходу за волосами. Грустно смотреть на наших сограждан, согласитесь. Во всём Хогвартсе красивыми причёсками можем похвастаться лишь мы с профессором Дамблдором! Ай-яй-яй, коллеги! Пока Макгонагалл беззвучно хватала ртом воздух, Помона поглубже натянула шляпу с захватанными полями и угрюмо проворчала: – Ну вот, одна мечта теперь не тайная. Умоляю, давайте пощадим остальные пятьдесят три. – А пикси? – осторожно спросил Альбус, не зная, чего ждать от балбеса в жизнерадостно-голубой мантии. – Зачем вы выпустили пикси из клетки? Локхарт снисходительно улыбнулся и шутливо погрозил директору пальцем: – Потому, профессор Дамблдор, что пикси обычно в клетках не сидят. В моей книге «Духи на дорогах» я описал три превосходнейших способа укрощения… – И почему вы сами ими не воспользовались? – перебил его хмурый Флитвик. – Мой второй курс вместо урока искал вашу палочку в траве. – Бывают ситуации, дорогой Филиус, – назидательно изрёк златокудрый поганец, – когда надеяться можно только на себя. Дети должны это усвоить как можно раньше. Совещание длилось два часа, но Дамблдор сумел добиться от Локхарта лишь обещания повременить с практическими занятиями хотя бы до Рождества. Когда новый профессор, расточая улыбки, отбыл в свои покои, Дамблдор устало откинулся на спинку кресла и сказал: – Мерлин, какой… Гм… Какой сложный юноша. Слава портит людей, вот вам живой пример. Счастье, что мы сумели убедить его не применять свои навыки на практике. Почти всё совещание Снейп расслабленно дремал, забившись в угол гостевого диванчика: эти дрязги его не касались. В своих паршивцах он был уверен, а то, что всего десяток мелких вредителей разнёс в пыль репутацию факультета отважных… Ну, это было приятно, да. Самым же главным событием вечера Северус посчитал тот факт, что Дамблдор растерялся: столетний опыт прожжённого демагога впервые дал осечку. Своё слово Локхарт сдержал и условно опасных существ на уроки больше не тащил. Приключение досталось лишь второму курсу Гриффиндора, и теперь весь Хогвартс вовсю потешался над Лонгботтомом: разъярённые пикси вздёрнули недотёпу за уши под самый потолок. Стыд и позор львиному дому, но самым отважным борцом с нечистью показала себя Грейнджер. Невыносимая девица вспомнила и сумела применить заклинание заморозки – единственная из всего курса. Прочие гриффиндорские горлопаны попрятались под партами, а затем и вовсе улизнули из класса, даже не попытавшись выручить своё геройское трио. – Браво! – не удержался на совещании Снейп и издевательски похлопал в ладоши. – Я так и знал, что пресловутые отвага и доблесть зиждутся исключительно на развитом инстинкте самосохранения. В прошлом году с лабиринтом тоже наверняка сжульничали – верно, профессор Макгонагалл? Судя по лицу Минервы, она была готова вызвать его на дуэль, и Северус хищно прищурился: неужели? Но нет, Дамблдор поспешно погасил конфликт, голосом доброго дедушки попеняв Макгонагалл на горячность, а Снейпу – на злопамятство. Так или иначе, но теперь над Лонгботтомом не хихикал только ленивый, а уроки ЗОТИ превратились в театрализованные представления. Студенты под вдохновенным руководством маэстро Локхарта ставили пьесы по учебникам, разыгрывая сценки битвы с оборотнем или отпугивания бродячих духов. Слизеринцы были в бешенстве – все, кроме Флинта и, неожиданно, Поттера. С Флинтом было понятно, а вот Поттер удивил. – Я уже занимался в театральном кружке в магловской школе, – пожимал плечами герой в ответ на злобные вопли Малфоя, Нотта и Ургхарта, мечтавших повесить шкуру новоявленного импресарио в гостиной факультета. – Это забавно. Можете смеяться, но мы незаметно выучили первую книгу едва не наизусть. Не всех с детства натаскивали на бойцов, а метод профессора гарантирует, что азам будет обучен каждый – даже такой тупица в боёвке, как я, – Гарри улыбался и, подражая Локхарту, шутливо грозил пальцем. – Вы просто неартистичные зануды! Герой был прав: непривычная игровая форма занятий пришлась по душе исключительно маглорождённым, особенно младшекурсникам. Дети с удовольствием «крались» по непроходимым зарослям, «обустраивали лагерь» и «побеждали» всех встречных-поперечных от штырехвостов до баньши. Неуспевающих на уроках не было, а «репетиции» исподволь буквально вколачивали в студентов необходимые рефлексы. Чистокровные же бурчали и морщились: превращать уроки в балаган казалось им кощунственным. – Он толковый, – уверял Снейпа непривычно оживлённый Маркус Флинт, раскрасневшийся, с горящими глазами. – Только медленный. Оно и понятно – небитый полукровка. Ну, так для докси большего не надобно, а на нунду или, скажем, мантикору всё равно бойцов нанимать. Надо перенять науку, малышню легче натаскивать будет. Вот только, – и Марк пригорюнился, – сочинять я ни в жизнь не смогу, чтобы интересно. – Вы полагаете, сочиняет? – заинтересовался Северус. Как бы тяжело не давалась Флинту теория, бойцом он был отменным и обладал редким чутьём на себе подобных. Марк протяжно вздохнул, испытывающе поглядел на Снейпа, замялся, поскрёб в затылке и наконец признался: – Сочиняет. На кое-какие штуки у него проворства не хватит. Сноровки тоже маловато, ещё гонять и гонять. И тело… – Маркус расплылся в непристойно-счастливой улыбке. – Шрамы ладно, свёл. Все бойцы сводят, чтобы не позориться. А вот так, – Флинт поддёрнул рукав мантии, стиснул кулак, и мощное предплечье тут же вспухло жилами, – мистеру Локхарту нипочём не сделать. Да он и против вас, профессор, всё равно что кролик против зайца. – Спасибо, мистер Флинт, за сравнение, – ледяным тоном процедил Снейп, а Марк досадливо охнул и быстренько испарился с глаз долой, колдозоолог хренов. Итак, с бойцовскими качествами нового преподавателя всё стало ясно, а насчёт умственных Снейп, немного поколебавшись, решил не морочиться. Мерлин, славься он вовеки, бесспорно заимел на Альбуса Дамблдора огромный зуб и орудием возмездия избрал Локхарта. Карающая десница занесена, а будет ли в неё вложен меч или же дубина – совершенно неважно. Не дело Снейпа поучать святого. А вот слегка помочь...***
– О чём мечтаешь? – гаркнула Помона над ухом, и Северус вздрогнул. – Мы, значит, его вовсю полощем, а он даже ухом не ведёт! Бесстыжая морда, одно слово – слизень! Видно, пока он предавался приятным думам о мерлиновых карах, разговор шёл своим чередом. – Прошу прощения, дамы, – Северус обнаружил на своей тарелке ещё один кусок пирога и чуть нахмурился: «Дожил, заяц! Тебя взялись подкармливать». – Слизеринцы, они такие, – вздохнув, подтвердила мадам Помфри. – Взять хоть Сметвика. – И не кается, главное! – продолжила меж тем Помона. – Сметвик? – озадачился Северус. – Ты! Ты, несносный! Зачем ты мётлы эти дурацкие разрешил? Не видать нам теперь Кубка! – Вам его так и так не видать! – возмутился Снейп. – Между вами и Кубком ещё три команды. Мётлы для слизеринской команды презентовал Люциус Малфой, после того как его сын предсказуемо выиграл отборочные соревнования ловцов. Драко не имел права проиграть – на поле исходил злостью Флинт, а на трибунах переживал Поттер. Маркус предпочёл бы видеть в ловцах кого-нибудь покрепче – из-за быстрого, но субтильного Драко нужно было полностью пересматривать стратегию игр. Бывший ловец Хиггс не только гонялся за снитчем, но и помогал игрокам, отвлекая на себя загонщиков противника. Малфой летал как птица, в свалке же его могли легко зашибить. Жёсткая силовая игра команды не была рассчитана на хрупкого и почти беспомощного в немагической драке ловца. – Вот счастья привалило, – ворчал Флинт, – теперь будем летать не командой, а по-гриффиндорски: игроки на поле, ловец за облаками. Высоко снитч пошёл – выиграли, низко – проиграли. Вот же Мордред! – Будем летать вместе, кто мешает? – огрызался Драко. – Мешок твой с галеонами! – сердился Флинт. – За последним «Нимбусом» только предпоследний может угнаться, а у нас даже Монтегю всего лишь на «Чистомёте» играет. Хотя пересаживать тебя на старую метлу не вариант – убьют ведь ненароком. Буду думать. Думать не пришлось. На следующее утро посыльный доставил в адрес «м-ра М.К. Флинта» внушительный деревянный ящик. Вскрыв его, Маркус лишился последних мозгов – сначала шесть новеньких «Нимбусов-2001» едва не опрокинули сурового слизеринского капитана в счастливый обморок, а потом студенты с ужасом и восторгом наблюдали, как Марк в обнимку с метлой, сшибая стулья, кружится по гостиной в тролльем вальсе. К подарку была приложена записка, где Люциус объяснил свой сказочно-щедрый подарок заботой о безопасности сына. В ответ Флинт собственноручно накарябал благодарственное письмо, почти целиком состоящее из клякс и слова «спасибо», повторенного немыслимое количество раз. Драко, глядя на свихнувшегося капитана, хихикал и толкал расплывшегося в улыбке Блетчли в бок. «Чему вы радуетесь, ослы? – стонал Ургхарт. – Убьётесь же нахрен!» Мётлы были настолько быстрыми, что фактически пришлось переучиваться летать. Время тренировок увеличилось, иногда парни просто падали с ног, но упорно приучали себя к возросшим нагрузкам. Северус только головой качал – он был против этих мётел, ибо предвидел повышение травматизма, понижение успеваемости и яростную ненависть прочих факультетов. Так и вышло. Два идиота, Вуд и Флинт, как-то утром исхитрились перепутать время тренировок – гриффиндорцы припозднились, а слизеринцы пришли пораньше. Маркус не удержался и похвастался подарком. Драки между командами не случилось только чудом, зато Золотое трио, невесть почему оказавшееся на стадионе, окончательно разругалось с официальным героем магической Британии. Взбешённый Поттер пошёл вразнос, приглашённый на беседу к Дамблдору, послал весь Гриффиндор во главе с Макгонагалл куда подальше и пригрозил кляузой самому министру. – Вы сами говорили, профессор Макгонагалл, что факультет станет нашим домом, – звенящим голосом заявил Поттер. – Хотите, чтобы я и в Хогвартсе остался сиротой? Мётлы подарил Малфой, в истерику впал Уизли, а виноват почему-то я! – Никто тебя не винит, Гарри, – ласково улыбнулся директор. – Рональд погорячился, но ведь он твой друг… – Не друг, – упрямо мотнул головой Гарри. – Мои друзья сломанными палочками в людей не тычут из-за каких-то паршивых мётел. Просто маму его жалко, она хорошая. – Мистер Уизли защищал мисс Грейнджер, – металлическим голосом сказала Макгонагалл. – Мистер Малфой назвал её… Даже не могу произнести этого гадкого слова! – Я мисс Грейнджер никак не называл, – ответил Поттер. – Вслух. Могу идти? – Иди, Гарри, – Дамблдор укоризненно покачал головой и обратился к Снейпу: – Северус, ты понимаешь, что этим подарком команды поставлены в неравные условия? – Ничего не знаю, – Снейпу понравился способ Поттера решать проблемы. – Все вопросы к мистеру Малфою-старшему. Вопросов к Люциусу, разумеется, не последовало, а Макгонагалл закатила в учительской пламенную речь о спортивной чести и здоровом соревновательном духе – даже Помона прониклась. – Профессор Спраут, – сказал Северус и потёр виски. – Ну его к мантикорам, этот квиддич. Мало нам проблем? Давайте, я вам лучше похвастаюсь черновиками статей. – Взялся-таки! Моя ты умничка, – тут же расцвела Помона. – И верно, к хренам квиддич! Пусть у мадам Хуч голова болит. Только, Север, в этом году ставок на игры не делаем, хорошо? Северус важно кивнул и принялся уминать пирог. Разошлись ближе к полуночи, постановив сделать заседания «окологеройского клуба» регулярными. Снейп галантно проводил дам к их покоям и пошёл в подземелья. Впервые за последнее время на душе у него было легко и покойно. _____________________________ (1) Флора – римская богиня весны и цветов. Её культ – один из древнейших и возник в первые годы после основания Рима. (2) Импервиус – «водоотталкивающие» чары.