В борьбе обретёшь ты... (часть 2)

– Ногти, ногти, превосходные ногти! Покупайте ногти! Вы умеете варить Амортенцию, милочка? А зря, моя дорогая, с вашим-то личиком навык не лишний. Ногти, ногти! Есть когти оборотня, досточтимый сэр! Порадуйте супругу, явите ей зверя! Ах, не супруга? Возьмите всё, мистер, я уступлю в цене! – Добрый вечер, мадам Элеонора! – вкрадчиво произнёс Аженор и тихо рассмеялся, когда бойкая старушонка мерзкой наружности подпрыгнула от неожиданности и едва не выронила лоток с товаром. – Блядь, егерь! – рявкнула она. – Кто так подкрадывается?! Ты меня заикой сделаешь! – Я не подкрадываюсь, – пожал плечами Аженор, – это ты по сторонам не смотришь. Не помешал? – Да нет. Стой, если не скучно, – старушка оглянулась и раздражённо махнула рукой угрюмому типу в драной мантии, подпиравшему стену поодаль. – Джонни, мудак! Меня чуть не заавадили, а ты, тварь слепошарая, не шевельнулся даже! Уволю, сука! – Так это ж Скабиор, – зевнул Джонни, нимало не впечатлённый угрозой. – Вы с ним корешились вроде. Он тут давно ошивается, с четверть часа. Пялился и лыбился. Любовался вами, стало быть. – Отравлю! – злобно посулила старуха, и проштрафившийся охранник озадаченно почесал в затылке. – Так, это… – забубнил он. – Вы ж вроде справлялись, не сгинул ли? Сердились, опять же, что пропал, не сказавшись. Так вот он, приволокся. Чего замолк, блудня? – сердито окликнул он Аженора. – Винись теперь, преклоняй колено и говори, что скучал. А уж потом только денег проси. – Скучал, – подтвердил Скабиор и, не выдержав, расхохотался. Старушонка с присвистом втянула воздух сквозь кривые жёлтые зубы. – Свихнусь я тут на хрен, – грустно сообщила она низким тёмным тучам, до горизонта заполонившим небо. – Кругом, блядь, идиоты! Живой, что ли? Ну так я рад, и не вздумай на коленки падать. Говори быстро, что за дело. Опять работа нужна? – Долг отдать зашёл, – вежливо склонил голову Аженор. – Прошу прощения, если не ко времени. – Сейчас с типом одним встречусь, а потом потолкуем, – проворчала ведьма. – Точно, блудня и есть! Скабиор молча кивнул и отступил в тень старой кирпичной арки, ведущей в мешанину закоулков Лютного, а Бубонтюбер в облике мерзкой старушки вновь принялся приставать к шарахающимся от него прохожим. Вечерело, и народу в этой части Косого переулка было немного. Лавки здесь стояли неказистые, торгующие подержанным тряпьём и прочей ерундой, зато на углу топтался аврорский патруль – тройка стриженных по-магловски юнцов, настороженно зыркавших по сторонам. Скверное казённое сукно багряных мантий грело плохо, и мальчишки, сдуру устроившиеся на самом сквозняке, то и дело передёргивали плечами и дышали в озябшие ладони. Старая нахальная ведьма их не интересовала, как и её сопровождающий-оборванец; ребятишки явно вышли в свой первый в жизни рейд. «Какой недоумок загнал их сюда одних? – лениво размышлял Скабиор. – Вон тот, лопоухий, стучит зубами так, что выговорить «Экспеллиармус» у него не получится». Мимоходом он привычно присматривался к торопливо шагающим прохожим, страхуя увлекшегося лицедейством Бубонтюбера. Левую щёку внезапно ожгло лёгким жалящим заклятьем, и Аженор напрягся: обалдуй Джонни что-то приметил и подал знак. Через мгновение Скабиор и сам увидел эту парочку. По середине мостовой, избегая стен, шли обманчиво расслабленный мордоворот с повадками бывалого бойца и – здрасте вам! – хромое уёбище Натан Гилберт собственной сучьей персоной. Скабиор стряхнул в ладонь купленную с утра «шлюшку» и зажал короткое древко боевым хватом. Гилберт слыл отъявленным мерзавцем из тех, кто в прошлую войну с удовольствием охотился на двуногую дичь и замарался в крови по самую макушку. Леса тот давным-давно покинул и после войны промышлял исключительно в городе, оставаясь егерем лишь по названию. Поговаривали, что ныне Хромец работал на самого Малфоя, и Скабиор строго-настрого наказал сам себе ни за какие коврижки не попадаться на глаза его шайке. Тёмный дикарь, он справедливо полагал, что заинтересует бандитов своими способностями, но повторять судьбу брата не желал ни в какую. «И вообще, я – Томас Брюссо, – он прищурился, приноравливаясь к неверному свету ранних зимних сумерек, и раздул ноздри, втягивая запахи. – Блаженный полудурок, не вылезающий из лесов. Я вам не нужен, господа душегубы. Вот просто даром не сдался. Надеюсь, Кевин не перешёл им дорогу». – Милая Элеонора, – Гилберт расплылся в неприятной ухмылке, – как я рад вас видеть, дорогуша. Принесли? – Извольте, сударь! – Бубонтюбер раскрыл свой лоток и достал небольшой свёрток; жёлтые скорлупки ногтей посыпались на тротуар. – Как договаривались. – Отлично, – Хромец опустил свёрток в карман и уже без улыбки продолжил: – Не боишься потроха обороткой спалить? Шёл бы к нам и зажил бы как человек. Зельевар ты вроде неплохой, работа всегда сыщется. – Ах! – Бубонтюбер выпятил губы уточкой и кокетливо ковырнул мостовую разношенным башмаком. – Вы смущаете бедную девушку, шалун! Я люблю только душечку Люци, моё сердце принадлежит ему одному, – и без всякой улыбки добавил: – Потроха тоже. Мордоворота перекосило, а Гилберт усмехнулся: – Да уж, такая красотка лишь ему по карману. Бывай, дорогуша. – И вам не хворать, ребятки, – старушка прикурила от палочки магловскую сигарету и с блаженством затянулась вонючим дымом. – Нарывается? – с надеждой предположил мордоворот и толкнул Хромца локтем. – Слышь, Натан, поганый грязнокровка нарывается. – Дебил, – равнодушно обронил Бубонтюбер и надменно взглянул на Гилберта. – Детка, забери кретина и сам иди, куда ты там собирался. Хромец неприятно усмехнулся и направился вверх по переулку, сделав мордовороту знак идти следом. – Ты там живой, егерь? – спустя пару минут поинтересовался Кевин, запрокинул голову и выпустил кольцо дыма в быстро темнеющее небо. – Плохие мальчики ушли, расслабься. «Плохой мальчик – это я. Ты же связался с настоящими тварями», – вздохнул про себя Аженор и поморщился: – Маглы кладут в табак дёготь? – Что бы ты понимал в удовольствиях, дитя природы, – фыркнул Бубонтюбер и с видимым сожалением испепелил окурок. – Жрать хочу. Джонни, мы идём жрать, просыпайся! Охранник лениво угукнул и, позёвывая, поплелся следом. В трактире их компанию ненормально вежливый вышибала сразу препроводил на второй этаж – в отдельный кабинет с крепкими дверями и массивными ставнями на окнах. Наверное, Бубонтюбера здесь знали и числили в важных клиентах. Джонни, впрочем, остался в общем зале: «Идите уж, милуйтесь! Я тут подожду. Да не тушуйтесь, хозяин, сэр, дело молодое!» – Ну сука же! – простонал Кевин и расслабленно плюхнулся на массивный стул. – Вот что с ним делать? Тупой как пень, ругать бесполезно. Это всё ты! – Я?! – изумился Аженор. – Я-то при чём? – А кто над моей охраной насмехался? Я уши и развесил – нанял дикаря! А он идиот! – Зато он заметил меня на подходе, – пожал плечами Скабиор, – и держал на прицеле, пока ты со мной не заговорил. Ни один из твоих недоделков на такое не был способен. – Но ты-то не дурак! – Да как сказать. Нянчусь вот с поганым грязнокровкой. – Блядь, чему всегда завидовал, так это вашему непрошибаемому нахальству! Ведь явился в рванье, на морде – одни глаза, голодный, замученный, и нате вам – он со мной нянчится! Скабиор вздохнул. Исхудал он вовсе не от голода. Причиной истощения стал чудесный учебник непутёвого предка. Аженор увлечённо махал палочкой с раннего утра и до поздней ночи, торопясь постичь суть своего странного дара. Плохо, что большая часть пояснений к формулам была написана по-французски: языка он не знал. Да что французский, Аженор и латынь разбирал с превеликим трудом. Сегодняшняя вылазка разорила его почти на полсотни галлеонов: запасная палочка, аптечные зелья, соль, мука, кофе и два словаря – самые подробные, какие только сыскались в книжной лавчонке у входа в Лютный. До того Скабиор полчаса топтался под богатой витриной «Флориш и Блоттс», но войти так и не решился: приказчики наверняка посмеялись бы над ним. – Что, совсем дела плохи? – нахмурился меж тем Бубонтюбер. – Тебя никакая тварь не покусала? Чего молчишь? – Всё хорошо, – улыбнулся Аженор, – купил домишко, обживаюсь. Хлопот много, но они приятные. Хлопоты по расчистке входа в фехтовальный зал приятными не были, он едва не надорвался. Зато теперь можно было заниматься во всякую погоду, не боясь случайно развалить свой дом. – Слава Мерлину, – Кевин кликнул подавальщицу и велел накрывать к ужину. – Вино пьёшь? Скабиор мотнул головой: пример покойного папеньки навеки отвратил от всего хмельного и дурманного. – А что пьёшь? – Молоко, если можно. – Маугли, блин. – Что? – Неважно. Домишко в Лондоне? – Нет, в лесу. – В Шервудском? – засмеялся Бубонтюбер, вспомнив свое «похищение». – Ах да! – спохватился Аженор и вынул десять золотых. – Долг я принёс. Прости, что задержал, но в город не хотелось. – Тарзан, – произнёс Кевин ещё одно непонятное слово и запротестовал: – Не нужно, оставь себе. Оставь, говорю! Заработал, егерь. В борделе потратишь, если карман жгут. Пока озадаченный Скабиор соображал, в каком это борделе за целую ночь удовольствуются всего-то десятью галлеонами, к Бубонтюберу наконец стал возвращаться нормальный облик. Корёжило его почти десять минут, и Аженор уже примерился наградить приятеля Энервейтом по рецепту из учебника предка. – В последнее время всегда так крючит, – морщась, сообщил Кевин и с силой потёр лицо. – Прав хромая сволочь, печёнку я посадил неслабо. Теперь приходится перерывы делать в сутки или даже больше. Не хотелось бы морду каждому встречному-поперечному светить, да, видно, ничего не поделать. – К целителю? – подумав, осторожно предложил Аженор. – К дорогому, хорошему? – Был, – коротко ответил Кевин и прикрикнул негромко, но зло: – Да где там жратва, дракклы вас дери? Со столовыми приборами Бубонтюбер управлялся так ловко и изящно, что Аженор вздохнул от огорчения: снова почувствовал себя оборванцем перед роскошной витриной богатой лавки. «Великие Основатели, да кто же здесь потомственный лорд?» – с тоской подумал он и решительно воткнул охотничий нож в жареную курицу. Если Кевина восхищает непрошибаемое нахальство чистокровных, то пусть и дальше восторгается. Нежное мясо, особенно вкусное после жёсткой дичины, слегка примирило Аженора с собственными застольными манерами, а Бубонтюбер лишь одобрительно хмыкнул: – Налегай, а то смотреть на тебя страшно. Дорого домик обошёлся? В ответ Скабиор рассеянно пожал плечами. Домик достался даром, как и руины дворца неподалёку, а вот новая черепица на крышу потянула в триста галлеонов. Ещё сотню взял мастер за нелегальное подключение к дымолётной сети одного из уцелевших каминов Неккер-мэнора, а за молчание Аженор отдал ему два бушеля отборных дремоносных бобов – всё, что хранилось в кладовой на чёрный день. Без камина было не обойтись: как прикажете волочь проклятую черепицу в не находимый никакими заклятьями мэнор посреди дремучего леса? Крышу следовало перекрыть до сильных дождей, и Скабиор, ругаясь непригожими словами, за две недели каторжного труда освоил ремесло кровельщика, а заодно до блеска отработал тёмные аналоги Левиосы и Репаро. Слушая о приключениях егеря на крыше, Кевин хохотал до слёз. Скабиор признался, что пару раз исполнил финт Вронского безо всякой метлы. – Ещё и черепицей сверху прилетело по темени, – сокрушённо поведал он. – Подумать только, а я ведь всерьёз считал свой заработок трудным и опасным. – Что дальше собираешься делать? – отсмеявшись, спросил Кевин. – Почтенному домовладельцу грех шататься по лесам в одиночку. – Женюсь, наверное, – вновь пожал плечами Аженор. – Нет, невесту не нашёл ещё. Чего ты ржёшь? Это тебе хорошо, а мне – целая морока. Нужна чистокровная, крепкая, работящая и не трусливая. Да чтобы ещё согласилась жить в глухомани. – Пол-Лютного, – не согласился Бубонтюбер. – Бабы ваши – это нечто. Я их, блин, побаиваюсь, если честно. Точно, что ведьмы. Но жениться, бестолочь ты лесная, нужно лишь по любви. Любовь преодолеет всё, ясно тебе? Скабиор открыл было рот, чтобы подробно поведать наивному грязнокровке, как опасно верить в сказки, но внезапно задумался. Как, интересно, сложилась бы жизнь, люби его хоть кто-нибудь? «Брат, наверное, любил, – подумалось ему, – заботился. Правда, своим появлением на свет я лишил его матери. А мама любила Кристофа? Папашу – точно нет. Кристоф говорил, она его боялась и часто плакала». – Не знаю, прав ли ты, – медленно произнёс он. – Но если так, для меня дело обстоит совсем плохо. – Только не говори, что ты лишь по мальчикам, – Кевин слегка напрягся и невесело улыбнулся. – Я на тебе не женюсь, даже не рассчитывай. – Почему только мальчики? – вновь озадачился Аженор. – Какая разница вообще? Главное, это люди, я же не какой-нибудь… Хотя от вейлы не отказался бы, врать не буду. – Так, молчи, – Кевин едва не поперхнулся пирогом. – Молчи, ради Мерлина. На свадьбу жду приглашения, а остального знать не хочу. – Любовь, говоришь, – потерянно сказал Аженор и неопределённо взмахнул рукой. – Я тёмный маг, мой ребёнок убьёт свою мать почти наверняка. Могу ли я обречь на смерть любимую? – А нелюбимую, значит, можно? – мрачно поинтересовался Бубонтюбер. – Нелюбимую можно выбрать. Такую, чтобы выжила несмотря ни на что. – Не сердись и не принимай на свой счет, – Кевин вскинул руки вверх. – Я понять не могу: зачем плодить монстров? Зачем тебе такой ребёнок? Жене твоей супервыносливой это всё зачем? – Пойди в лес прогуляйся! – Скабиор не рассердился, но слегка обиделся. – Посмотрим, много ли от тебя останется. А я в пятнадцать лет завалил своего первого акромантула, и паучище был ростом с человека. – Насекомых не воюют врукопашную, дурень, – фыркнул Бубонтюбер. – Достаточно распылить над лесом галлон-другой отравы, чтобы издох любой паук, ростом даже со слона. – Не бывает лесов с одними лишь пауками, – не сдавался Скабиор. – Заодно ты потравишь лукотрусов и прочую полезную живность. Один Мордред знает, что заведётся потом на этом месте. – Вы же такие крутые маги, заставьте расти только то, что нужно вам! – Если мы будем плодиться как попало, мы перестанем быть крутыми магами. За Барьером я, может быть, и чудище, а здесь – вполне обычный человек. Мне нравится этот мир, я хочу здесь жить. Нормально жить, понимаешь? Кевин вздохнул: – Ладно, сойдёмся на том, что у нас разные представления о нормальном. Тяжело с вами, туземцы, у меня временами мозги кипят. Возьмём, скажем, сегодняшнего хромого урода. Думаешь, его башку посещают мысли, подобные твоим? – Для того и существуют обычаи, – улыбнулся Аженор. – Кто не хочет думать, всё равно поступает как должно. У маглов не так? – Ты где-то учился? – Нет, – с сожалением вздохнул Аженор. – Брат научил грамоте, а остальное сам добирал где придётся. Тебе смешно, наверное, с семью-то курсами Хогвартса. – Ни капельки, – Кевин пригубил вино. – К тому же кроме моего умника Джонни существуют и другие чистокровные. Душечка Люци, например. Что ты о нём знаешь? – Не связывайся. – Поздно. – Беги и прячься, пока цел. Я серьёзно, Кевин. Малфой – это страшно.

***

– Нет же, Рон! Пла-авно, а потом коротко и резко вниз! – терпению мисс Грейнджер могла позавидовать мантикора в засаде. – Давай попробуем ещё раз. – Сама и пробуй! – заорал Рон и до белых пальцев стиснул короткую светлую палочку, одолженную профессором Локхартом. – Сыскалась тут… Невилл тяжко вздохнул и покачал головой: Рональд же терпением не отличался. Всего-то два часа упражняется со своей любимой Левиосой, а уже готов взорваться. – Я не сумею, – кротко ответила Гермиона. – Слишком велико расстояние. Я пробовала, помнишь? И Невилл не сможет, он быстро теряет концентрацию. Остаёшься ты. – Передохну малость, – проворчал Рон и уронил голову на скрещённые руки. – Умники, блин! Предлагал же просто Хорю в рыло насовать! Теперь вздохнула Гермиона. – Как скажешь, – сказала она грустно. – Насуй. И в рыло, и куда придётся. Правда, тут я тебе совсем не помощник. Да только избитый Малфой врать не разучится, спорим? Она достала из сумки плитку хорошего дорогого шоколада и разломила её пополам. Одну половинку вручила Невиллу, а вторую – Рону. – А ты? – Невилл шумно сглотнул слюну: обед был давным-давно, а до ужина ещё ждать и ждать. К тому же Гермиона наверняка опять отнимет пирог и заставит жевать холодное варёное мясо и заедать его зеленью. Тело же, измученное пробежками, холодным душем и навязанной диетой, настойчиво требовало жирного, жареного и сладкого. И побольше! – Спасибо, я сыта, – улыбнулась Грейнджер и погрозила пальцем. – За ужином ни крошки мучного, помни! Будущий егерь-герболог Лонгботтом страдальчески замычал и торопливо умял шоколад, пока не отобрали. Впрочем, за Уизли он всё равно не успел: Рон, казалось, просто вдохнул эту несчастную плитку и теперь облизывался с таким грустным видом, что Гермиона не удержалась и захихикала. – Смейся, – ворчливо попенял ей Рональд, – бесстыжая. Волшба сил берёт столько, сколько тебе за три дня не съесть. Достать бы зелья укрепляющего. Гермиона укоризненно закатила глаза: – Не достать, а сварить! Рон, оно же простенькое совсем! – Кому простенькое, – хмыкнул Уизли и подмигнул смутившемуся Невиллу, – тому простенькое. А мы с мистером Лонгботтомом очень переживаем за замок – вдруг развалится? Нам как-то проще из Больничного крыла фиальчик-другой умыкнуть. Ладно, хватит болтать, давай ещё попробую. Наливай! Гермиона кивнула и накапала в блюдце ровно три капли воды. – Вингардиум Левиоса! – шепнул Рональд и взмахнул палочкой, стараясь делать это как можно незаметнее. Крохотная лужица воды собралась в шарик и неспешно поплыла над партой. Невилл и Гермиона затаили дыхание, чтобы не помешать Рону. Жидкости были на редкость капризны в левитации, и водяная сфера ещё ни разу не преодолевала нужное расстояние: рассыпалась по дороге. Невилл с уважением взглянул на закусившего губу Рона, бледного, с испариной на лбу. Он сам разливал воду почти тотчас же, не в силах контролировать капризный груз. Рональд же Уизли творил чудеса своим любимым заклинанием – шарик послушно летел футов пять или даже больше. Но Грейнджер всё равно была недовольна. – Очень медленно, – хмурилась она. – Причем доставить зелье по прямой не получится: его заметят. Нужно лавировать между блюдами, Рон. К тому же видно, что ты колдуешь. Симус обязательно крик поднимет, подумает, будто ты едой бросаться решил. – Пускай подумает, – пожимал плечами Рон. – Мои братцы и Ли обязательно встрянут, получится свалка. Это даже хорошо, все отвлекутся на наш стол. Но лавировать! Мисс Заучка, я же не Мерлин! Над самым столом, огибая блюда, да Хорьку в кубок – ты понимаешь, что так и Дамблдор хрен сумеет? – Надо будет, станешь Мерлином, – хладнокровно парировала Грейнджер. – У кого тут «могущество в крови»? Хвастаться каждый горазд, а ты докажи. Тогда я, может быть, и поверю в эти ваши байки о чистокровии. Вперёд, боец! «Боец» в негодовании скрежетал зубами, но упорно ломил «вперёд». За оставшиеся две недели Рону предстояло наловчиться левитировать три капли воды незаметно для прочих на расстояние в полтора десятка футов по прямой. Ну а зигзагами и того больше. С завтрашнего дня Гермиона планировала перенести тренировки из пустого класса в Большой зал. – Там и прикинем, – сказала она озабоченно, – реальные трудности. Ронни, что тебе нужно, чтобы всё получилось? – Работать до упаду и жрать до отвала, – пробурчал Рон. – Всё как всегда, дракклы его раздери. Ох, ты и настырная! Бедолага, что сдуру возьмёт тебя замуж, наплачется до икоты. – Я серьёзно, – поморщилась Гермиона. – Так и я шутник хреновый. Укрепляющее всё-таки нужно, чтобы я прямо в зале на пару суток в спячку не залёг. Сделаешь? Грейнджер кивнула и торжественно пожала Рону руку. Её тоненькая изящная кисть так трогательно смотрелась в корявой веснушчатой лапище Уизли, что Невилл невольно улыбнулся. – А мне что делать? – спросил он, страдая от собственной никчемности. Избранный, блин! Пользы от него никакой, а для ребят одни только хлопоты! – Достать Ту-Самую-Вещь и держать наготове, – Гермиона вновь сосредоточенно нахмурилась. – Ты вырос, потренируйся в бесшумной ходьбе под Ней. И отработай Ступефай, пожалуйста. Вполне возможно, пригодится. Хорошо? Сегодня наведаемся в теплицу: пора бросать следующий ингредиент. Проводишь меня? – Само собой, – расправил плечи Невилл. – И визгопёрок проведаю заодно, удобрю. Что смешного, Рональд? – Нет-нет, нормально, – замахал руками Уизли, но не выдержал и шепнул ему на ухо так, чтобы не услышала Грейнджер: – А твой навоз не хуже драконьего, а, Пупсик? – Иди к дракклам, похабник! – покраснел Невилл. – Тьфу ты, и как язык только не отсох! Не слушай, Гермиона, глупости это. – Пойдёмте уже, – покачала головой Гермиона. – Нам и без того влетит за прогулки по коридорам. Баллов десять точно снимут, завтра на уроках наверстать нужно будет. – В библиотеку, что ль? – скривился Рон. – Да. Мы уроки сделаем, ты выспишься. – Ага, я высплюсь, ты на Малфоя попыришься, а Лонгботтом – на Поттера. Пойдём, чего уж время-то терять. – Что ты говоришь такое, Рон? – Невилл сделался совсем пунцовым. – Ничего я… – Ну да, ну да, – понимающе усмехнулся Рональд. – Заметил, какой у нас герой смазливый? Молодец. – Рон! – топнула ногой Грейнджер. – Как тебе не стыдно! Никто ни на кого не… Не смотрит, вот! Придумал тоже! Просто Невилл беспокоится, что Гарри почти не разговаривает с нами. Правда, Невилл? Лонгботтом, полыхая ушами, торопливо закивал. Проклятый Уизли оказался на редкость наблюдательным. И месяца не прошло, как Невилл проснулся в мокрой пижаме и порадовался тому, что знает Эванеско. Примерно тогда же он понял, что Гарри – самый красивый мальчик на курсе. Забини тоже был очень хорош, но чересчур шумный и злоязыкий. Из девчонок же самими красивыми были сёстры Патил с их оленьими глазами и тяжёлыми узлами чёрных кос. И вовсе Невилл не думал ничего дурного и стыдного, просто смотреть на них было очень приятно. Особенно на Гарри. Иногда герой ловил торопливые взгляды Лонгботтома, вопросительно поднимал аккуратные, почти девичьи брови; не дождавшись объяснений, равнодушно пожимал плечами и вновь утыкался в книгу. В такие минуты Невилл готов был сквозь землю провалиться: наверняка же выглядел дурак дураком. Вот и сейчас он стоял как оплёванный и не смел поднять глаза. Наверное, стоило треснуть Рона по шее или проклясть его чем-нибудь из богатейшего бабушкиного арсенала, но тогда рыжий совершенно точно поймёт, что… – Боёвка! – сказал он сиплым от волнения голосом. – Не обращай внимания, Гермиона, это Рон так шутит, идиот. Ведь шутишь? Уизли издал душераздирающий вздох, посмотрел в потолок и скучным голосом ответил: – Получается, да. Вперёд, умники, уроки вас заждались.

***

Близилось Рождество, и в библиотеке сидели лишь законченные маньяки вроде Малфоя, Забини и десятка семикурсников, шатающихся от недосыпа. Блейз штудировал продвинутое зельеварение, Хорь с головой закопался в историю магии; над столом весело порхал целый рой разномастных зачарованных закладок. Гарри же тосковал над пыльным фолиантом по чарам и изо всех сил старался не заснуть. Получалось плохо: он уже вовсю клевал носом и не понимал ни единого слова из прочитанного. – Фигня какая-то, – наконец жалобно сказал Гарри и тряхнул головой, прогоняя дремоту. – Драко, что значит «противусолонь»? – Против часовой стрелки, – рассеянно отозвался Хорёк и торопливо нацарапал что-то в своём свитке. – А «поелику»? – Поскольку, потому что. – А «шуйцею»? – Левой рукой. Поттер, что за хрень ты читаешь? – «Поелику противусолонь шуйцею чаровать искони токмо малефики горазды», – послушно процитировал Гарри. Малфой сначала сунул нос в толстенный том, а потом взглянул на обложку и в изумлении задрал брови: – Где ты это нашёл? – На полке, в секции чар и заклятий. Где я, по-твоему, мог это найти? Похоже, отсюда эссе не содрать – только время зря теряю. – Прикинь, Блейз, – усмехнулся Драко, – Поттер нашёл «Малефикорум» на английском. – Да? – геройский сон как рукой сняло. – А что это? – Ты правильно догадался, – меланхолично отозвался Забини, не отрываясь от чтения. – Это фигня. Стародавний сборник страшилок о тёмных магах, монстрах и прочей ерунде. Пятнадцатый век, да, Драко? Барышни в своё время писались от ужаса. – Тысяча четыреста тридцать восьмой год, а авторство приписывают некоему Гиффорду Оллертону, охотнику на великанов. Чем ему великаны по черепушке стучали, неизвестно, но одной-единственной книжкой парень переплюнул Локхарта со всеми его томами. В отличие от нашего недоумка, тот не стал хвастать своими подвигами, а взялся врать о чужих. Популярность книга завоевала небывалую: второе издание опуса случилось ещё при жизни автора. Чудо по тем временам. Правда, написана она была на латыни: Оллертон полагал, что занимается наукой, а не сбором сплетен. На английский книгу перевели веком спустя, скромный тираж мигом разошёлся по частным библиотекам. Ты держишь в руках библиографическую редкость. – А ты её читал? – Есть книги, Гарри, – усмехнулся Забини, – которых никто не читал, но все о них знают. Эта муть три века вполне сходила за приключенческий роман. Тех, кто вырос из сказок барда Бидля, поджидал «Малефикорум». Многие из баек зажили собственной жизнью и превратились в суеверия. Ты сейчас зачитал отрывок, после которого у левшей началась развесёлая жизнь. Их с самого детства стали переучивать на правшей, чтобы из несчастных не получились малефики. Леворуких и сейчас опасаются, правда, никто уже толком не помнит, по какой причине. Надо переучивать, и всё. – Кто такие малефики? У маглов так называют злых колдунов. – У магов тоже, – кивнул Блейз. – Это тёмные спецы по проклятиям. Жуткие типы, хорошо, что встречаются редко. – И в это верили? Малфой закатил глаза: – Тебе повезло, герой, связаться с умными людьми. Большинство до сих пор верят Оллертону и Локхарту, а некоторые особо одаренные – даже Бидлю. Подружись ты с Уизелом, тоже полагал бы левшей исчадием зла и думал, будто василиски страшатся петушиного крика. – Уизли читал «Малефикорум»? – Говорю же тебе, – вздохнул Блейз, – его и читать не надо. Книга давно разошлась на суеверия. Но ты можешь насладиться первоисточником, если не застрянешь во всех этих «шуйцах» и «десницах». – Нет уж, – содрогнулся Гарри и отодвинул кошмарный талмуд на край стола. – Я лучше эссе допишу. Он повздыхал, достал из сумки обычный учебник, с тоской поглядел на свиток с не дописанным и до половины эссе и принялся бессовестно передирать заданный на дом параграф, время от времени переставляя слова. «Сойдёт, – утешил он сам себя. – Профессор Флитвик добрый человек и не станет гнобить Наследника, который уже от собственной тени шарахается». Удивительно, но беседа в кабинете директора так и не стала достоянием общественности. Взрослые хранили тайны куда лучше своих детей. Гарри даже от Нотта не выслушал нотацию, хотя мистер Бэддок должен был посвятить сына своего сюзерена в суть геройского взбрыка. Но нет, не посвятил. «Чего-то я про «сюзеренство» не понял, – размышлял недоразоблачённый тёмный маг Поттер. – Тео не считается важной птицей среди своих по малолетству? Или статус лорда Нотта с гордым званием папаши Теодора не соотносится? Но он же наследник! Или это не главное? Мерлин, чистокровные, как вы меня достали!» Поэтому на людях Гарри по-прежнему старательно махал своей зловредной палочкой, бормотал вслух простенькие заклинания и впадал в ступор перед каждой закрытой дверью, силясь сообразить, зачарована та или нет. Парни, наблюдая за потугами Поттера прикинуться порядочным полукровкой, качали головами и наперебой давали советы, по большей части бесполезные: для Гарри светлая магия, похоже, ограничивалась самыми простыми действиями. Даже его гордость, беспалочковое Эванеско, усвоенное с перепугу под портретом Неккера, оказалось совсем не Эванеско. Гарри понял это на отработке у Филча, когда решил смухлевать и убрать сметённую в горку пыль заклинанием. Пыль убралась, но чародей Поттер не успел даже пот со лба вытереть, как из своего кабинета выскочила Маккошка и принялась возмущаться «гадкими шутниками». Оказывается, весь мусор внезапно очутился на её рабочем столе, и мадам декан немедленно возжелала пресечь безобразие. Из подозреваемых налицо были только Поттер, растерянно застывший посреди коридора с веником в руках, и мистер Деррек, устроившийся на подоконнике. Папаня двойняшек и принял на себя основной удар праведного негодования профессора Макгонагалл. – Чему вы учите детей? – шипела она. – Как вам не стыдно? Я немедленно доложу директору! Мало того, что по Хогвартсу разгуливают Пожи… – она осеклась, резко выдохнула сквозь зубы и рявкнула: – Не стойте столбом, мистер Поттер, займитесь делом! – Слышишь, твоё геройство, – почесал затылок мистер Деррек, обеспокоенно глядя в спину стремительно удалявшейся Маккошке, – ты поаккуратнее, что ли. Кабинет-то наверняка был крепко зачарован. Парень ты одарённый, кто спорит, и возраст самый поганый, но постарайся сдерживаться. Ладно? Гарри, сгорая от стыда, пообещал. В ответ на попытки извиниться за недоразумение, Деррек только рукой махнул: – Бывает. Не профессорша, а мантикора в юбке. Воевала? – Нет, – вздохнул Гарри. – Просто слизеринцев не любит. Кто-то в гостиной рассказывал, будто её с метлы сшибли в школе или ещё что-то такое, не помню уже. Ужасно вредная и цепляется всё время, но я и правда не хотел. – Зато коли захочешь, – развеселился мистер Деррек, – уже знаешь, что делать. А теперь ходу отсюда, пока её назад не принесло. – Но я же не домёл коридор! – Салазар свидетель, домёл! Бегом, герой, а то чую, меня эта тётка всё-таки заавадит. Этим же вечером Поттер подошёл к Эдриану Пьюси и попросил возобновить тренировки по «подделке» светлой магии. – Охотно, Гарри, но многого не обещаю. Нужно дождаться твоего малого совершеннолетия. Магия успокоится, и со следующего года будет прибывать лишь сила, а все сюрпризы закончатся, – улыбнулся Эдриан и потрепал героя по голове. Малфой и Булстроуд, внимательно наблюдавшие за разговором, разом нахмурились. – У меня, например, эта проклятая дыра в башке заросла. Спасибо тебе. – А могла не зарасти? – тяжело вздохнул Гарри и в отчаянии представил, как Сметвик, пряча глаза, отказывает ему в должности уборщика: «Пойми, шкет, нельзя сыпать мусор в кровати пациентам». – Могла, – помявшись, сказал Пьюси. – Я, кажется, конкретно с ума сходил. Лето перед третьим курсом не помню вообще. У тёмных такое бывает, к сожалению. Не приживается дар, а носитель гибнет. – Гибнет?! – А ты как думал? Тело и магия должны быть едины. А если они воюют… Несчастные случаи, по большей части. – Как таких детей в Хогвартс отпускают? – Нестабильные на домашнем обучении, само собой. Это только меня, – Эдриан скрипнул зубами, – никто не спрашивал. Надеялись, сгину, суки. Теперь к обязательным тренировкам у зануды Ургхарта добавились упражнения с Пьюси. Результаты там и там были мизерными. У Гарри только и получалось увернуться от прицельного заклятия, быстро метнуться за спину Боулу да изобразить что-нибудь незатейливое, вроде Акцио и Репаро. – С Репаро осторожнее, – нахмурился Пьюси. – Вещи чини только себе и Хорьку под клятву. – Что не так? – испугался Гарри. – Всё не так, – Пьюси взял тарелку в руки и ещё раз внимательно её осмотрел. – Она новая, а не чиненная. Не отменяется твоё Репаро ни в какую, понял? – Понял, – угрюмо кивнул Гарри. – Пойду в сапожники и разорю к хренам Паркинсонов. Вот так и вышло, что бестолковый некрос потерял остатки интереса к учёбе. Теперь Поттер буквально силой заставлял себя готовиться к занятиям и таскался в библиотеку из чистого упрямства. Впору было взвыть от тоски: нормальные заклинания не выходили, собственная магия была под запретом, придурки-студенты обзывали его Наследником и шептали в спину гадости, а по замку ползал василиск, явно подзуживаемый Лордом – пусть обе твари полудохлые, но всё-таки! «Весёленькое будет Рождество, – мрачно подумал Гарри и присыпал готовое эссе мелким песком, чтобы подсохли чернила. – Одна радость: куклу Роберта купила роскошную и согласилась до отъезда домой спрятать у себя. Держись, Хорь, тебя ждёт незабываемый подарок!» – Здравствуй, Гарри! – Поттер вздрогнул и выронил песочницу (1). – Что ты делаешь? – Играет в квиддич, Грейнджер, неужто не видишь? – Малфой фыркнул и смерил Гермиону недобрым взглядом. – Зачем явилась? – Здравствуй, Гермиона, – Гарри исподтишка показал наглому и невоспитанному Хорьку кулак. – Ты одна или с балбесами? – Гарри, как не стыдно, – Грейнджер укоризненно покачала головой. – Мы с Роном и Невиллом сидим у окна. Если хочешь, пойдём к нам. Малфоя и Забини она демонстративно не замечала, а те презрительно щурились и кривили губы. – Я хочу в гостиную, – улыбнулся Гарри, – в кресло перед камином. Надоело мне тут до ужаса. Гермиона возмущённо всплеснула руками, но замечания отчего-то делать не стала. – Что ты читаешь? – спросила она и взяла в руки «Малефикорум». – Ой, какая старая книга! О чём она? – Немедленно положи на место, – прошипел Забини. – Древние знания не для таких как ты, выскочка. – Блейз, что ты несёшь? – растерялся Гарри. – Не слушай его, это просто старые сказки. Я по ошибке схватил, подумал, трактат по чарам. – Знания для всех! – отчеканила Гермиона и прижала книгу к груди. – Гарри, ты не возражаешь, если я её возьму? – Не возражаю, но там нет ничего полезного, – Поттер от души пожалел, что не родился левшой: сейчас ка-ак проклял бы хитреца Забини! – Гермиона, не слушай, они мне сами только что отсоветовали её читать. – Да, Грейнджер, – коварно ухмыльнулся проклятый Хорь, – нечего там читать. Не по твоим мозгам вещь, милочка. – Драко, прекрати! Гермиона, ты же понимаешь, с кем говоришь! – Большое спасибо, Гарри! – с ледяной вежливостью произнесла Гермиона. – Жаль, что ты не понимаешь, с кем дружишь! Она развернулась и, гордо задрав нос, прошествовала к столу у окна, где сидели Уизли и Лонгботтом. – Надеюсь, Невилл её переубедит, – пробормотал Гарри и вздохнул. – Пупсик? – хихикнул Забини. – Как же! В этой компашке верховодит не он, если ты заметил. – Зачем вы её разыграли, придурки? У неё же в голове этот кошмар осядет навечно! – Мадам инквизитор, недурно звучит, – засмеялся Хорёк, и Гарри от души пнул его под столом. – Ай! Пожалей меня, мне больно! – И меня пожалей, я сейчас лопну от смеха! – Мордред вас пожалеет, идиоты!

***

Было около двух часов ночи, когда Аженор опомнился и принялся прощаться. В лесу было хорошо, только одиноко, а потому он заболтался и позабыл о времени. – В твоём домишке точно безопасно? – серьёзно спросил Кевин. – Все эти твари, о которых ты рассказывал… – Не сунутся, – улыбнулся Аженор. – Самая страшная тварь в этом местечке – я сам. Бубонтюбер возвёл глаза к потолку: – Я в ужасе, ага. – Это правильно, – Скабиор накинул свой потрёпанный кожаный плащ. – Ты насчёт Малфоя всё понял? – Иди уж, нянька. Он умён и опасен почище Мордреда, я понял. Хоть кто-то из вас, дятлов, умён, а не просто опасен. По-хорошему, Аженору стоило дойти до ближайшего перекрёстка и аппарировать домой. Но замечательное настроение после разговора с Кевином – «У меня появился настоящий приятель! Может быть, даже друг!» – никуда не делось и заставляло счастливо жмуриться, подставляя разгорячённое лицо под капли ледяного дождя, моросящего с унылых небес. Вдобавок карман плаща приятно оттягивал прощённый долг. «Считай, рождественский подарок», – решил Аженор и крепко задумался. Последний в жизни подарок он получил от Кристофа на двенадцать лет: настоящий «взрослый» охотничий нож, тяжёлый и ухватистый. Он пришёлся Скабиору по руке лишь после совершеннолетия и верно служил до сих пор. А вот рождественскими подарками его не баловали: «Магловские выдумки!» Выдумки или не выдумки, а Рождество ему нравилось, особенно если выпадал снежок. В канун праздника он частенько сбегал в Косой переулок и, забившись в узкую щель между лавками, с восторгом наблюдал за оживлённой толпой добротно и красиво одетых магов, принюхивался к восхитительным запахам выпечки, шоколада и горячего вина со специями. «Глинтвейн», – шептал он чудное словечко и мечтал, что когда-нибудь сам отведает дивного напитка: непременно в чистой комнате с большими окнами в красивых занавесях, сидя в глубоком кресле у жарко полыхающего камина. От дерзких мечтаний кружилась голова, заполошно стучало сердце и совсем-совсем не чувствовался мороз, пробиравшийся к телу через ветхую мантию и худые башмаки. Иногда, осмелев, он набивался в помощники к небогато одетым леди: придержать дверь лавки, поднести неуменьшаемую кладь или занять очередь к аппарационной площадке. Лишних кнатов у этих дам не было, и они, к неописуемому восторгу Аженора, благодарили за услуги дешёвыми конфетами. Иметь дело с деньгами он опасался: нищих оборванцев с голодными глазами в кондитерские лавки не пускали, а папаша вернее нюхлера чуял самую завалящую монетку и пропивал её немедля. Скабиор невесело усмехнулся и поднял воротник мигом задубевшего на холоде плаща. Мерлин велик, но злопамятен, и скромные мечты имеют обыкновение сбываться самым издевательским образом: глинтвейн он и впрямь отведал в сравнительно чистой комнатёнке захолустного трактира, да ещё из рук самого близкого на тот момент человека. Пара свирепых матёрых пятиногов, голодных по весеннему времени, загнала Аженора в подтаявшее болотце, на крохотный торфяной островок. Он почти сутки простоял по колено в талой воде, не смея выпустить из рук палочку. Проклятые твари глушили всякие попытки аппарировать и злобно рычали в ответ на любое движение. Лезть в болото они не стали – видно, боялись увязнуть – и с тупым упрямством сидели на кромке. Аженор, только-только окрещённый Скабиором, многажды проклял день своего совершеннолетия, перепившуюся шайку егерей, устроивших ему «посвящение», и свою дурацкую доверчивость: он искренне полагал, что главарь шайки Клык Бэтфорд пожалеет юного любовника и убережёт от пьяных фантазий своего сброда. Ага, как же. Ещё и полгаллеона на него поставил, сука. На счастье почти насмерть замёрзшего егеря, рядом пробежало стадо штырехвостов и отвлекло кровожадных чудовищ. Аженору этой заминки хватило с лихвой: он немедленно переместился в облюбованный егерями трактир, чуть не единственный на проклятом острове Дрир. – Н-ну что, д-добыл клык? – пьяно икнул Бэтфорд и скривился: – Раз-зява! Н-ничего-то у тебя толком и не выходит. Хотя нет, – гнусно осклабился он, и шайка грянула хохотом, – кое в чём ты стара-а-ательный. Скабиор устало выматерился, поднялся наверх и содрал мокрую одежду. Затем он стащил в кровать все одеяла и тряпки, включая единственную приличную мантию Клыка, в которую тот обряжался для встреч с заказчиками, завернулся в них и рухнул спать. Протрезвевший Бэтфорд сумел растолкать его лишь через двое суток и тут же виновато забубнил: – Не серчай, малыш. Кругом я виноват, искуплю. Лихорадка у тебя, горишь почище камина, а Бодроперцовое у нас вышло давно: места-то гнилые. – Так пошли кого, – Скабиор разлепил спёкшиеся губы и прикрыл воспалённые глаза: говорить и смотреть одновременно стало непосильным: – Или попроси хозяйку сварить. – Хозяйка не станет, – конфузливо признался Клык. – Мы и так за трое суток задолжали. А парни перепились, как аппарировать с похмелья? Вот, винца я согрел, выпей. Травок туда накидал, должно помочь. Выпей, малыш, и прости дурака. Скабиор, с трудом приподнявшись на локте, неторопливо тянул горячее пряное вино и мысленно давал себе зарок впредь выбирать добычу по силам, амантов – по душе, а мечту… А с мечтами завязать накрепко. Ну их к Мордреду. За невесёлыми мыслями он не обращал внимания на то, как Бэтфорд оглаживал его, тёрся, громко сопел в затылок и шептал, постанывая: «Горячий, горячий, сладкий мой! Малыш!» Глинтвейн ли помог или немыслимо крепкое дикарское здоровье, но лихорадка отступила, и Аженор сумел оправиться задолго до настоящего тепла. Примерещившийся в бреду покойный Кристоф заставил его восстановить в памяти некогда затверженные координаты «лучшего места на земле», и Скабиор, не размениваясь больше на мечтания, принялся составлять планы. «И в этом преуспел, – улыбнулся про себя Аженор. – Дом под новой крышей, учебник от предка и умник Бубонтюбер в приятелях. Я молодец. Решено: хорошему мальчику – подарок. Помнится, мадам Матильда приглашала заходить. Зайду, пожалуй. Загодя отпраздную магловскую выдумку Рождество». Аженор мотнул головой, стряхивая капли дождя с волос, и направился в весёлый дом мадам Матильды. _____________________________ (1) Песочницей в старину назывался прибор для хранения измельчённого песка, которым пользовались до изобретения промокательной бумаги. Песочница делалась в форме сосуда со множеством отверстий в крышке и по виду очень напоминала нынешние солонки и перечницы.