Четверные кексы

Амано Рейке тридцать шесть лет, и она всегда считала себя очень хорошей матерью. Вот только старшая дочка у нее, думала она иногда, немного не удалась. Младшая – милая Нацуме-чан – была всегда образцовым ребенком, а вот Ичиго… Столько всего перепробовавшая, но никогда долго не останавливающаяся на чем-то одном, она казалась своей матери совершенно безнадежной, да и училась еще весьма и весьма средне. Единственное увлечение, продержавшееся достаточно долго – сладости. Сладости Ичиго могла есть часами. Конечно, Рейка любила дочь, но иногда она с легкой грустью думала, что Ичиго и вправду немного не удалась. Ну что ж, первый блин всегда получается комом. Когда Ичиго изъявила желание поступить в кондитерскую академию, Рейка не удержалась от фырканья. Ичиго сладости только ела, кулинарничать у нее выходило всегда отвратно. Наверное, только муж – Кента – еще надеялся, что из дочери выйдет хоть что-то путное. Когда Ичиго переехала в академическое общежитие, дом затих. Рейка заметила это не сразу, а когда заметила – вздохнула спокойно. Ничего больше не грохотало, никто не падал с лестницы, никто не разбрасывал туфли в порыве злости, вновь получив ноль по математике. Теперь по дому каждый день разносилась лишь нежная музыка, извлекаемая из фортепиано Нацуме. Гармония и покой. Когда спустя больше месяца Ичиго сама позвонила ей, чтобы рассказать про какой-то Гран-При, Рейка пропустила ее слова мимо ушей – у Нацуме было важное соревнование, уже подъехало такси, и дочь позвонила ей так не вовремя… Позже Рейка вспоминала об этом и ощущала какой-то иррациональный страх. Больше Ичиго ей не звонила после и при ответных звонках нередко не поднимала трубку. Ичиго оказалась внезапно жутко занята. У нее появились какие-то непонятные дела и заботы. Рейка слышала возгласы ребятни в ее трубке, чей-то густой басовитый смех и реплику о каком-то торте, прежде чем их короткий разговор оборвался. Приехав как-то из-за проблем с Нацуме на несколько дней домой, дочь сразу же принялась готовить, и тогда Рейка впервые словно увидела ее по-настоящему. И – впервые ужаснулась тому, как может отреагировать Ичиго на то, что ее комнату теперь занимает фортепиано ее сестры, которое перенесли туда из гостиной, чтобы освободить место под новый шкаф. Ичиго порхала по кухне как бабочка и весело напевала что-то себе под нос, а вокруг нее носились такие запахи, что грех было не истечь слюной. Когда Ичиго вновь заговорила про какой-то Гран-При, Рейка впервые действительно заволновалась. Это мировой кондитерский конкурс, сказала дочь. В нем принимают участие кулинары, претендующие на звание мастеров своего дела, твердила она. Я буду участвовать, мамочка, мы прошли! Тогда Рейка наконец поняла, что, носясь с музыкальной карьерой Нацуме, пропустила все самое важное в жизни своей старшей дочери. И, как видно, пропустила только она одна. Потому что Нацуме и раньше об этом знала. Как и о том, что Ичиго с самого начала ее новой учебы окружали самые талантливые среднеклассники академии. Когда Ичиго победила в этом своем Гран-При, Рейка поняла, что чрезвычайно гордится дочерью. Она видела торжество на ее лице, она хотела рассказать ей о своей радости… Но к Ичиго тогда хлынули бурным потоком совершенно чужие люди. Ей жали руки на европейский манер, с ней раскланивались – на японский, ее хлопали по спине и говорили ей о том, какая она молодец. Рейка ощутила себя тогда там, в той огромной зале, совершенно, ну совершенно лишней. А потом Ичиго предложили двухгодичную стажировку во Франции. Отец воспротивился, сама Рейка вдруг всполошилась… Ей казалось, что если сейчас отпустить дочь, то она уже не вернется к ним, полностью забывшись в любимом деле. Ты не знаешь французского, говорила Рейка. У тебя плохие оценки, утверждала она. В конце концов, тебе только четырнадцать! Но Ичиго все равно уехала в эту свою Францию. Рейка помнила, как они выбирали ей новый пенал, тетради, ручки, карандаши… Вернувшаяся спустя два года в Японию девушка была уже какой-то совсем другой. Ичиго шел семнадцатый год, она стала высококлассным поваром, цитировала Алена Дюкасса на французском почти совсем без акцента и отрастила волосы, став похожей на хорошенькую принцессу сладостей. И у нее снова не осталось времени на родителей и сестру. Точнее, на сестру время у нее оставалось, но иногда Ичиго с какой-то странной горечью косилась на фортепиано и ни разу со своего возвращения из заграницы не ночевала дома. Ей предложили работу в японском филиале Сада Марии, и она проводила все время там. А через два с лишним года снова уехала в эту свою Францию и уже там стала держать свой собственный магазин. Рейка не сразу узнала даже, что держала она его не одна. Удивительно, но ей и в голову не могло прийти, что юноша, как-то раз наведывавшийся с Ичиго к ним домой, будет делить однажды с ее дочерью не только одну кухню в кулинарной академии, но и одну квартиру в живописном парижском жилом районе. Юноша был суров, постоянно ворчал по какому-нибудь незначительному поводу, заставляя Ичиго надувать щеки – и улыбаться. А еще он был очень красив и неожиданно светловолос для японца. Рейка не сразу заметила, как бережно он обращается с ее дочерью.

~*~*~*~

- Давай приготовим четверной кекс назавтра? Голос Ичиго доносится до Рейки с кухни удивительно четко. Кента давно спит, а она никак не может прийти в себя. «Скромное жилище» оказывается небольшим двухэтажным особнячком в пригороде, новая машина – каким-то и впрямь совершенно новым автомобилем, а магазинчик сладостей – целой сетью уютненьких ресторанчиков. Ичиго двадцать четыре, и Амано-старшие впервые приехали посмотреть на ее «французское гнездышко». Молодой мужчина – Рейка, приблизившись к приоткрытой двери, видит его сидящим за столом в профиль – дергает в усмешке уголком рта. - Да что такое с тобой сегодня? Ичиго пожимает плечами и вспархивает на табуретку с фигурными ножками рядом с ним. - Ностальгия замучила... – она рассеянно улыбается. – Задумалась про семью. Помнишь кекс Сацуки, а, Ма-кун? Я тоже хотела такую семью когда-то. Бледный желтоватый свет лампы освещает ее лицо – давно утратившее свою детскую округлость, заострившееся и такое неожиданно взрослое, что Рейка едва сдерживает судорожный вздох. Она прежде никогда этого не замечала. Кашино Макото подпирает подборок рукой и чуть улыбается, рассматривая ее. - Будет тебе семья, сама решила терпеть полгода, хотя уж куда еще? – второй рукой он со сдержанной нежностью сжимает ее ладонь и подносит к своим губам. На безымянном пальце Ичиго блестит ободок кольца. Рейка кусает губы, жмурится на мгновенье и силится не кричать. Как же так вышло? Она с горечью думает, что как-то успела проглядеть старшую дочь, которая уже совсем выросла и даже – о Ками, почему не сказала? – скоро выходит замуж. Краем сознания Рейка помнит, что Нацуме говорила ей что-то про марш Мендельсона и европейское бракосочетание, но она придала этому мало значения – младшая дочь собиралась на гастроли по Японии, и у нее не было времени в тот момент хорошенько об этом подумать, а потом все забылось. Теперь Рейка корит себя за невнимательность – ведь ей пытались, видимо, рассказать про это, – но исправляться уже явно поздно. Ичиго мягко улыбается чужаку, которого Рейка совсем не знает, и тянется к его ласке. Кашино Макото обнимает ее пересаживает к себе на колени, совсем как маленькую девочку, которой нужны забота и утешение. - До сих пор не могу поверить, что десять лет назад связался с дилетанткой, совершенно не умеющей готовить... – с беззлобной издевкой вздыхает он. Ичиго мелодично смеется и морщит нос, пряча румяное лицо в складках его рубашки. - Да иди ты! – также беззлобно ворчит она. – Как будто ты сам всегда был профессионалом! Молодой человек перехватывает ее поудобнее и прижимает к своей груди немного – или намного – крепче. - Но оно того стоило, - провозглашает он, поднимаясь со своего места и направляясь вместе с обхватившей его руками и ногами девушкой куда-то вбок – по всей видимости, к холодильнику. – Ну что, давай готовить твои четверные кексы? Ичиго смеется и, судя по звуку, чмокает его в губы. Рейка прижимает руку ко рту, чтобы скрыть свой тяжелый вздох, и думает о том, что ее дочери двадцать четыре – уже совсем взрослая, а она почему-то по-настоящему интересовалась ее жизнью в последний раз аж десять с лишним даже, наверное, лет назад. Первый блин всегда получается комом. …А так ли это? Амано Рейке сорок шесть лет. Она топчется у двери на кухню в доме своей совсем взрослой старшей дочери, не решаясь войти и нарушить гармонию ее околосемейных доверительных отношений с человеком, которого видела всего-то несколько раз, и терзается мыслью о том, не поздно ли исправлять совершенное.