Diggin'

- От заказчиков нет новостей? – спрашивает Хекджэ, закрыв за собой дверь в их штаб-квартиру. Вопрос риторический: весь журнальный столик завален банками из-под пива. Шивон валяется на диване, болтает закинутой на спинку ногой и чешет заросшую щетиной щеку. Реук называет это состояние «Неделя без работы», Хичоль – «Лучше найди себе девушку».1 Хекджэ никак не называет. Он живет с этими людьми только потому, что с дырявого корабля идти особо некуда. Руанапур, этот насквозь прогнивший город, как огромный круизный лайнер, полный самых омерзительных людей, «Посейдон», который уже давно утонул и находится теперь на дне Атлантического океана. Только здесь пока еще можно дышать, убивать и трахаться. Работа в компании «Лагуна» обещает только интересную, но весьма короткую жизнь. Большие деньги без перспектив и повышений. В Сеульском университете Хекджэ учили вести за собой команду и разрабатывать огромные проекты, но о том, как вышибать людям мозги, перевозить контрабандой оружие, спасать свою задницу под обстрелом и не сойти с ума от такой жизни, никто не рассказывал. - Мой единственный заказчик на небесах, - философски замечает Шивон. – И от него пока не поступало никаких распоряжений. Хекджэ испытывает навязчивое желание приложить руку к его лбу или провести сеанс экзорцизма, чтобы изгнать дух брата Итука из Церкви Насилия. Шивон в этом дурдоме нравится ему больше всех. Бородатые мужчины вообще вызывают больше доверия. Дамблдор, Гендальф, Усама бен Ладен – каждый обладает каким-то особым обаянием и способен повести за собой десятки людей. Шивон людей не особо любит, но босс из него хороший. За несколько месяцев работы Хекджэ попадал под обстрел пару сотен раз, но до сих пор не умер. Хороший босс. Пусть и похож на бомжа, когда забывает про бритву. Но могло быть и хуже. Хекджэ поднимается по лестнице и, дойдя до двери в свою комнату, останавливается и хмурится. Она приоткрыта, а он точно помнит, что закрывал ее на ключ сегодня утром, потому что у Хичоля есть дурная привычка забивать весь шкаф гавайскими рубашками, которые Хекджэ не наденет никогда в жизни. Просто Хичоль знает, что это единственный способ вывести Хекджэ из себя. Дверь открывается с легким скрипом, и Хекджэ в очередной раз думает, что нужно завести привычку носить с собой оружие. Пусть он скорее по ошибке выстрелит в себя, чем убьет кого-то, но это лучше, чем ничего. Хекджэ уже не пугают близнецы-убийцы, толпа охотников за головами, горничная-терминатор и самурай из комиксов, и он готов к худшему, но увиденное все равно заставляет его замереть на пороге, а через несколько секунд – расстегнуть две верхние пуговицы на безукоризненно белой и выглаженной рубашке. Где он берет утюг для этих целей, для команды до сих пор загадка, а Хекджэ просто никому не рассказывает, что чайник с кипятком тоже прекрасно подходит. Хичоль сидит на стуле в центре комнаты. В правой руке у него «Беретта»2, в левой – бутылка «Дом Периньон»3 две тысячи четвертого года, а из одежды только корзинка с виноградом на коленях. Выбеленные волосы сильно отросли и падают на глаза, но взгляд от этого кажется еще более дерзким, чем обычно. - Поговорим? – хрипло спрашивает Хичоль, наставив на Хекджэ дуло пистолета, как будто боится, что тот все-таки убежит по воде в Корею, в свою четко распланированную и организованную офисную жизнь. Хекджэ смотрит на его стройные ноги, покрытые шрамами, задерживает взгляд на коленях, поднимается на гроздь винограда, впалый живот, худую грудь, шею, приоткрытые губы и, наконец, смотрит в глаза. Хичоль отпивает шампанское из бутылки, как-то по-особому пошло обхватив губами горлышко, и Хекджэ не находит ничего лучше, чем плотно закрыть за собой дверь. Само существование Хичоля и необходимость побега… Несовместимы. *** За три недели до. Хичоль по умолчанию не переносит людей с обаятельной улыбкой. Он считает, что за чем-то подобным очень легко скрыть целое гнилое болото. Знакомый китаец Чжоу «Типа Того» Ми может улыбнуться так, что подкосятся ноги, но в следующую секунду с той же улыбкой перережет горло одним из своих клинков. Но Донхэ смотрит на Хичоля так по-детски искренне и открыто, что даже в пропитанном пороховым дымом сердце дергается та струнка, которая по идее должна отвечать за эмоции. - Ли Донхэ, - тепло представляется заказчик. - Мне Насрать, - с той же интонацией говорит Хичоль и чешет висок дулом «Беретты». Он сегодня в хорошем расположении духа. Погода хорошая, до базы они доберутся за день максимум, новый заказ – легкие деньги, Ли Хекджэ весь день сидит в каюте и, кажется, даже не собирается высовываться на палубу. - Добро пожаловать. Кажется, из люка сначала высовывается улыбка Шивона, а потом и он сам – небритый, в своем неизменном жилете поверх обтягивающей футболки. Шивон тоже в хорошем настроении. Он упорот, богат и прекрасен. У него совершенно нет причин быть несчастным. Ли Донхэ улыбается в ответ. Морской ветер треплет его каштановые волосы, превращая укладку в воронье гнездо, но это не делает его менее очаровательным. Он аккуратно ставит на палубу дорожную сумку и с наслаждением потягивается. - Все чисто, - раздается голос Реука в небольшом динамике. – Можем отплывать. Шивон желает хорошей дороги и возвращается в капитанскую рубку. Хичоль зевает и не без удовольствия наблюдает за тем, как Донхэ теряет равновесие, когда катер резко стартует с места. Заказчик не оглядывается на берег, с которого уехал, потому что планирует сюда вернуться. Зря, думает Хичоль, такие невинные цыплята редко когда способны продержаться в Руанапуре дольше двух часов. Но это уже не их дело. В конце концов, Донхэ платит хорошие деньги только за то, чтобы оказаться в городе, а в какой канаве умирать выберет явно сам. - Я хочу найти своего младшего брата, - делится Донхэ, наконец, прийдя в себя и устроившись рядом с Хичолем. Он благоразумно соблюдает дистанцию, однако держится достаточно близко, чтобы внутреннее недоверие к людям позволило последнему расслабиться. Кроме палубы есть только каюта, в которой Хекджэ как обычно сверлит взглядом потолок, и деваться некуда. Можно выбросить заказчика за борт, но тогда они не получат вторую половину суммы, и настроение Шивона немного ухудшится, а это уже чревато. - Я плохо говорить по-корейски, - издевательски произносит Хичоль. – Я родиться в Китае и расти в Нью-Йорке. В конце концов, отчасти он не лжет, но кого это волнует. Где-то через двадцать два часа Донхэ вскроют от пупка до подбородка на многолюдной улице или всадят нож в печень в их любимом баре. А если этот простак еще и будет бегать от заведения к заведению с фотографией брата, то успеет развлечь несколько десятков головорезов своей непосредственностью. Где-то внутри зарождается сочувствие, но Хичоль душит его со всей яростью, на которую способен, и мысленно затаптывает ногами. В конце концов, у Донхэ просто милая мордашка. В этом мире нет места Ангелам. Если кто-то из них еще остался, то только для того, чтобы стоять за плечом у Бога и укоризненно смотреть ему в спину, пока тот делает очередную ставку в казино.4 - Неважно, - машет рукой Донхэ. – Мы с братом не виделись уже три года. Он мне не родной, но мы росли в одной семье и стали довольно близкими друг другу. Хичоль ведет плечами. Донхэ продолжает рассказывать что-то, и под его болтовню можно отлично задремать. В конце концов, брат Итук тоже любит потрепать языком, не затыкается, даже когда разносит кому-нибудь голову, и после его раздражающей манеры растягивать слова мягкий голос Донхэ кажется музыкой для ушей. Шивон разговаривает редко, но если его раскрутить, может болтать часами, Реук охотно говорит только сам с собой или со своим компьютером, Хекджэ… Хекджэ невозможно слушать дольше двух минут без желания впечатать его головой в стену. Потому что это Ли Хекджэ, он создан для того, чтобы бесить одним своим существованием в этой идеально выглаженной рубашке – где он только берет утюг? – и с этой своей вежливой манерой разговаривать даже с теми, кто намеревается прострелить ему зад. Как он до сих пор жив, конечно, не загадка для Хичоля, который вечно получает на орехи, вытаскивая из-под огня их обоих, но как до сих пор его не убил никто из команды, до сих пор непонятно. Преданный своей компанией несколько месяцев назад, брошенный умирать на странном катере посреди океана, Ли Хекджэ не вызывал ровным счетом никакого сочувствия. Хотя бы потому, что не ныл и смотрел в дуло пистолета открытым взглядом, в котором не было никакого испуга. Он нравится Шивону, потому что не треплет нервы. И нравится Реуку, потому что обладает хоть какими-то зачатками разума. И не треплет нервы. И бесит, невероятно бесит Хичоля, разрушает привычную картину мира, заставляет сжимать зубы и расстреливать всех подряд без разбора. К полудню солнце начинает печь так, что хочется обвязать ноги веревкой, броситься в воду и провести там все время до вечера. Хичоль подворачивает пижамные штаны до колена, ловит странный взгляд Донхэ, беззастенчиво рассматривающего покрытые шрамами ноги, и раздраженно ведет плечами. Можно, конечно, спуститься в каюту, но… Но Ли Хекджэ. Хичоль достает из широких карманов сигареты и курит в первый раз за день. Это на него не похоже. Но когда вокруг нет опасности, мысли сбиваются в неясную кучу. Хичоль не понимает, как люди живут всю жизнь в одном доме, в одном городе, в одной стране. Как ездят каждый день на работу по одному и тому же маршруту. Как едят одну и ту же еду и пьют одно и то же пиво. Несколько часов бездействия обычно превращают Хичоля в прирожденного ненавистника всего вокруг. - Я хотел сказать… - неожиданно громко произносит Донхэ, и Хичоль резко шарахается в сторону, потому что упустил момент, когда тот оказался совсем близко. Одна «Беретта» уже в руке со снятым предохранителем, и Хичоль никогда не сможет объяснить, откуда у него так резко возникло чувство смертельной опасности. Донхэ поднимает руки вверх и старается дружелюбно улыбнуться, но заметно, как у него дергаются уголки губ. - Я хотел сказать, - повторяет он и медленно достает из кармана сумки фотографию, чтобы протянуть ее Хичолю. – Что было бы неплохо, если бы вы помогли мне найти брата. - Мы не поисковой отряд, - отрезает Хичоль, игнорируя фото. – Мы занимаемся перевозками. На этот раз Донхэ улыбается шире. - Я заплачу, - произносит он мягко. – Втрое больше. И Хичолю ничего не остается, кроме как выдавить кривую улыбку в ответ. За две недели до. «Генри Лау». На фотографии – один из бесконечного множества китайских детей. Выделяет его из общей массы разве что улыбка. Яркая, широкая, счастливая. Не каждый китайский ребенок может похвастаться, что у него есть повод для такой. Этот мир не для ангелов, поэтому в нем явно не место счастливым детям. Неудивительно, что такой счастливый ребенок сейчас или удовлетворяет прихоти богатых мерзавцев, или снимается в детском порно, или… Убивает людей. Если, конечно, до сих пор не ушел вместе с ангелами в место получше. Фотография прибита к тонкой стене метательным ножом. У Хичоля нет никакого представления, откуда Хекджэ взял такой, но использует его явно не по назначению. Пока в импровизированной душевой кабине за шторкой шумит вода, Хичоль позволяет себе рассмотреть стену внимательнее, чтобы потом хотя бы знать, что они собираются делать. Хотя когда руководит Хекджэ, ничего не бывает понятным с самого начала до самого конца. Они неделю собирали по городу информацию по крупицам. Вычислили, какой ублюдок привез сюда ту партию детей, в которой был Генри, но пришили его почти сразу. «Самозащита», - до сих пор разводит руками Хичоль в ответ на укоризненный взгляд Хекджэ. Помощи от Реука им добиться так и не удалось. Тот опять впал в какой-то транс и до сих пор сидит перед одним из своих компьютеров, бормочет что-то неразборчивое и временами хихикает так, что стынет сердце. Шивон, как порядочный босс, обзвонил всех лидеров более-менее крупных группировок, и на этом решил, что отработал свою часть вознаграждения. А Хекджэ… Хекджэ хуже гончей, когда дело доходит до какой-то интриги. Он жадно вгрызается в информацию, расписывает ею всю стену в своей комнате, проводит параллели и находит точки пересечения. Будь его воля, исписал бы всю их базу, но в комнате лучше думается. Хичоль сползает с кровати на пол, когда окончательно теряет нить мыслей Хекджэ. Когда смотришь на его схему в целом, она кажется сложной, но логичной, но в некоторых местах проследить связь между одним и другим просто невозможно. Хекджэ выходит из душа, протирая волосы полотенцем. На нем нет этой дурацкой белой рубашки, офисные брюки подвернуты до колена. Выглядит и нелепо, и… Как-то так, что Хичоль невольно сглатывает, окинув его взглядом от мокрой головы до босых ног. Хекджэ не красивый – красавчики в Руанапуре не живут долго – но когда выглядит таким несобранным и растрепанным, то почти не бесит. Для Хичоля это что-то вроде высоких отношений. Хекджэ допивает последнюю воду из бутылки, и, слава богу, не делает из этого рекламу автомата, который стоит внизу перед их домом. Просто пьет, как все обычные люди, как человек, который привык к миру, в котором не место позерам. Но самому Хекджэ тут тоже не место. Он любит играть с людьми, строить хитроумные ловушки, предугадывать что-то, исходя из самых худших человеческих качеств. В нем есть что-то огромное, темное, безудержно злое. Просто хорошо спрятанное под слоем вежливого альтруизма. Место Хекджэ – в Аду, а в Руанапуре не ад. Руанапур – дно. Самое дрянное дно из всех возможных. И людей здесь много, потому что их как магнитом тянет в такие места. Они ненавидят этот город, но не могут отсюда уехать, потому что в любом другом месте окажутся никем. - Ты найдешь его? – спрашивает Хичоль, кивнув на стену. Хекджэ опускается рядом с ним и берет сигарету из протянутой пачки. Щелкает зажигалкой, затягивается, выпускает дым. Затягивается снова. Эта пауза бесит, но Хичоль понимает, что может сбить его с мысли, если начнет орать. - Найду, - кивает Хекджэ, даже не посмотрев на свои заметки. – Но это ему уже не поможет. Он всегда так спокоен, что хочется его придушить. В нем есть капля самоуверенности и львиная доля тщеславия, присущая всем, кто просиживает жизнь в офисе и не видит дальше своего носа. Хекджэ приходится учиться жить заново, по-новому говорить и делать первые шаги по неровной пыльной дороге под палящим солнцем. Он неплохо приспосабливается, но до конца жизни не сможет принадлежать этому месту. Хичоль выдирает из его рта сигарету и затягивается сам. Вместо того чтобы возмутиться, Хекджэ берет новую. Привычно щелкает зажигалкой. Выпускает дым в одном и том же направлении, слегка отвернувшись, будто думает, что воздух вокруг Хичоля еще можно как-то спасти. Сигареты ужасные, но других здесь нет. Хичоль не раз предлагал Хекджэ травку, но тот всегда вежливо, но твердо отказывался. Ли Хекджэ – самый праведный дьявол из всех возможных. Хичоль выхватывает у него и вторую, и третью сигарету. В и без того душной комнате становится просто невыносимо. - Я закончу с этим, - говорит Хекджэ зачем-то, пристально глядя куда-то на зажатый в губах фильтр. – И разберусь с тобой. На последней фразе его голос становится тише и ниже. Хичоль давится сигаретным дымом скорее из-за этой интонации. Но совсем не из-за того, что впервые в жизни слышит от Хекджэ угрозу. За неделю до. Где-то в пропитанном порохом сердце, в складках железа, действительно есть какая-то струнка, которая дергается каждый раз, когда Хичоль видит улыбку Донхэ. Будь тот звездой, его улыбка уже мелькала бы на каждом рекламном баннере в больших городах. У Хичоля иммунитет на людей, на трогательность людских отношений, на боль, которую они испытывают, на счастье, которое возникает после долгой разлуки. Хичоль слишком скептик, но то, что Хекджэ не нервничает, не улыбается и только курит, прислонившись к стене за любимым диваном Шивона, поражает и немного обескураживает. Это ведь главный любитель вылепить для кого-то «долго и счастливо» из редкостного дерьма, чаще всего самим и добытого. Но Хекджэ не доволен, даже не удовлетворен проделанной работой. Он смотрит на Донхэ тяжелым взглядом, и такого же взгляда удостаивается худой и грязный комок человеческих костей, «Генри Лау», счастливый китайский ребенок с фотографии, три года проведший в подвале наркопритона как чья-то личная игрушка. У ребенка совершенно пустой взгляд живого трупа, маловероятно, что когда-нибудь он заживет обычной жизнью обычного человека, но Донхэ, кажется, не замечает ничего из этого. Он кутает Генри в свой пиджак, говорит ему что-то успокаивающее, хотя тот не собирается плакать. Скорее всего, даже не узнает своего брата. Их можно сфотографировать, отправить фото на выставку и получить бесконечное множество наград и бесконечное множество придуманных историй. Вокруг Хекджэ тяжелая аура, и Хичолю это совершенно не нравится. Ему не нравится думать, что тот знает больше, чувствует опасность лучше или просто водит всех за нос, как делает это обычно. Хичолю очень хочется вытрясти из него все нужное, но он терпеливо ждет, когда трепетная сцена воссоединения, наконец, закончится, и заказчик уберется к чертям со своим новообретенным семейным счастьем. Его даже не настораживает, что Донхэ не заказывает у них поездку назад. Может, хочет задержаться дольше или нашел кого-то другого. Они выходят за дверь, не прощаясь, и следить за ними нет никакой необходимости. Вознаграждение давно пересчитано и упрятано в сейф под диваном. Хичоль достает сигарету, зажимает ее губами и готовится щелкнуть зажигалкой, как слышит выстрел. Пистолет в его руке возникает раньше, чем доносится эхо, но никакого продолжения нет. Никто не стремится взрывать вход, бить окна, поджигать базу. Нет никакой необходимости прятаться, потому что в какой-то момент примерно половина точек пересечения на стене в комнате Хекджэ обретает свой смысл. Он знал. Знал где-то с самого начала, но по обыкновению не сказал, во что они ввязались. Хичоль хмыкает и поднимает зажигалку, но сигарету выбрасывает под ноги. Подходит к Хекджэ вплотную и почти ласково проводит дулом пистолета по его щеке. Тот, в свою очередь, выдыхает дым в лицо, но смотрит прямо в глаза, так же открыто, как и раньше, без страха. - Почему ты ничего не попытался сделать? – спрашивает Хичоль. Спрашивает не потому, что его беспокоит судьба мертвого ребенка. Это чистой воды любопытство: обычно Хекджэ строит из себя героя и пытается спасти тех, кто не может постоять за себя сам. - Ты смог бы убить Ли Донхэ, если бы я попытался? – криво ухмыляется Хекджэ. Хичоль смотрит Хекджэ в глаза так, что тот понимает: смог бы. Если бы Хекджэ сказал сделать так, то смог бы. - Ты говорил, что разберешься со мной, - насмешливо напоминает Хичоль, отстранившись и убрав «Беретту» обратно в кобуру. - Я еще не закончил, - спокойно отвечает Хекджэ и отдает ему сигарету. Струнка в железном сердце раздраженно дергается. И замолкает навсегда. *** - Поговорим, - соглашается Хекджэ и расстегивает еще две пуговицы на рубашке. Хичоль ловит жадным взглядом каждое его движение. Без вопросов отдает бутылку с шампанским, но пистолета из руки по-прежнему не выпускает. Хекджэ ровным счетом ничего не понимает в алкоголе, пронзительно кислый вкус его совсем не вдохновляет, и он совершенно не расстраивается, когда поставленная на пол бутылка падает на бок. Ее содержимое шипящей лужицей расползается по обшарпанному линолеуму. Хекджэ не расстраивается и тогда, когда корзинка с фруктами падает на пол, когда Хичоль резко дергает его за рубашку, когда отлетают и пропадают со стуком оставшиеся пуговицы. Хекджэ совершенно не расстраивается. Хичоль целует его жадно, у него во рту привкус шампанского и винограда, и это так нелепо – для человека, который выкуривает не меньше пачки в день. У него на удивление нежная кожа, несмотря на шрамы, и до-черт-возьми мягкие губы, но целует он так, что пол под ними грозит сгореть и обвалиться на задремавшего Шивона. Хекджэ трогает все, что раньше никогда не решился бы потрогать, и то, что в бедро упирается рукоять пистолета, его ни капли не смущает. Он уверен, что найдет вторую «Беретту» у себя под подушкой. Хичоль расстался с ней только потому, что ему нужна хотя бы одна рука. Рубашка оказывается где-то на полу ровно в тот момент, когда Хекджэ падает перед Хичолем на колени, обнимает его за бедра и стаскивает со стула на пол. Они давят ягоды и размазывают пролившееся шампанское, но у Хекджэ такое чувство, что Хичоль пристрелит его, если он разорвет поцелуй и предложит перебраться на кровать, которая стоит в шаге от них. Шампанское чертовски холодное, и вляпаться спиной в самый центр лужи жутко неприятно, но Хекджэ успокаивает себя тем, что в противном случае это могла быть чья-то кровь, и зарывается пальцами в густые волосы на затылке. Хекджэ переворачивает Хичоля под себя, и тот пытается прошипеть какие-то проклятия ему в рот. Получается смешно и почему-то жутко эротично. У Хичоля получается быть привлекательным даже когда он грязно ругается на всех известных ему языках. Даже когда убивает людей. Но для того, чтобы стать желанным, ему достаточно просто существовать. Хекджэ отстраняется, повинуясь внезапному порыву, и садится, обещает себе, что это всего на несколько секунд. Просто посмотреть на Хичоля. С его растрепавшимися по полу волосами. С его бешеным взглядом и приоткрытыми губами. Посмотреть на Хичоля, порядком одуревшего от ощущений, но все еще крепко сжимающего рукоять пистолета в руке. Хекджэ действительно смотрит всего несколько секунд, потому что противостоять искушению невозможно. Он резко наклоняется вниз, чтобы поцеловать Хичоля снова. И пуля, влетевшая в открытое окно, пролетает через то место, где только что была его голова, и ударяется в стену. - Я же еще не закончил, - флегматично замечает Хекджэ, когда его прижимают к полу в попытке защитить от града пуль, пробивающих тонкие стены. Одна из них символично попадает в фотографию Генри Лау. - Ты мог предупредить! – вопит Хичоль, лихорадочно обвязывая вокруг бедер порядком промокшую рубашку. Он успевает достать из-под подушки второй пистолет, после чего она превращается в фейерверк из пуха и перьев. Часть из них прилипает к мокрым волосам Хичоля, но он даже не шевелится, напряженно вслушиваясь в тишину. - Я пытался, - одними губами произносит Хекджэ, словив на себе его взгляд. Выражение на лице Хичоля не обещает ничего хорошего, но он резко дергается, когда слышит глухой выстрел внизу. Кто-то выбивает дверь, избавившись от замка, и в один момент становится очень шумно. Шивон, может быть, сейчас и пьян, и по своему обыкновению упорот, но застать его врасплох совершенно невозможно. В этом мире есть только одна вещь, которая может его разозлить по-настоящему: когда кто-то без разрешения врывается в их убежище и начинает все громить. Поэтому сейчас Шивон зол, у него есть автомат, и соваться вниз явно не стоит, но Хичоль все равно подползает к двери и выскальзывает в коридор за секунду до того, как в хлипкую древесину врезается еще несколько пуль. Стрельба внизу становится громче, переходит на лестницу, долгое время раздается в коридоре за дверью, но Хекджэ не может заставить себя пошевелиться. Ему кажется, что умереть сейчас – не самый худший вариант, особенно когда представляет, как Хичоль носится из угла в угол в своей импровизированной набедренной повязке. И с перьями в волосах. Хекджэ зажимает рот рукой, чтобы не засмеяться в голос. Возможно, Хичоль что-то подмешал в шампанское, или упоротые флюиды Шивона доползли до второго этажа, но Хекджэ не чувствовал себя так хорошо с того момента как… Да никогда еще не чувствовал себя так хорошо. Несмотря на то, что ждал небольшого подарка от Ли Донхэ с того самого момента, как услышал выстрел. Тела Генри Лау, ребенка, проданного в рабство собственным братом, никто так и не нашел, но, как справедливо заметил Шивон, хорошо, когда гости убирают за собой. В том, что все произойдет именно так, Хекджэ не сомневался где-то с самого начала, как только раскрыл род деятельности заказчика. Но раз Хичоль на поверку оказался не такой ржавой железкой, как обычно, и таял от улыбки Донхэ как кусок масла на сковороде, рассказывать кому-либо не хотелось. Хотелось посмотреть. Хекджэ не жаль. Он видел так много смертей, что перестал придавать им какое-то особое значение. В конце концов, в этом мире остался только один человек, чья смерть может его опечалить. *** От Хичоля пахнет кровью, потом, смертью, шампанским и виноградом. Он устало валится на пол рядом с Хекджэ и несколькими витиеватыми фразами желает мертвым кретинам яркой загробной жизни. - Один вопрос. Хичоль поднимает руку с пистолетом вверх и устало валит ее обратно. Хекджэ не удерживается от соблазна и из последних сил обхватывает пальцами его запястье. - Почему ты стал копать под него? Хекджэ улыбается. Это не та реакция, которой Хичоль ждал, но он слишком устал, чтобы возмущаться. - Ты как-то сказал не доверять тем людям, чьи улыбки мне нравятся, - поясняет Хекджэ спустя какое-то время. – Они могут оказаться либо дураками, либо политиками. И те, и другие приносят слишком много проблем. Он достает из кармана пачку с последней сигаретой, зажигает ее, затягивается и отдает Хичолю. - Когда-нибудь мы увидим его на посту президента Южной Кореи? – фыркает Хичоль. Хекджэ гладит его по волосам – осторожно, потому что понимает, что такие люди меньше всего ценят и любят какие-то нежности. Но Хичоль просто курит и ничего не говорит. - Может быть. Люди, которые привыкли подчищать за собой лично, да еще и с таким размахом, обычно далеко идут. Хичоль понимает, почему все так. Почему он ничего не знал и даже не подозревал. Почему грелся в улыбке и позволял себя дурачить. Понимает, что в следующий раз будет так же. Понимает, что лучше всего будет поднять руку и пристрелить Ли Хекджэ прямо сейчас. Но рука не поднимается. - Теперь ты закончил? – вместо этого спрашивает Хичоль. - Теперь да, - послушно отзывается Хекджэ, и его хватка на запястье становится крепче. Он собирается с мыслями какое-то время, потом перекатывается ближе и заставляет Хичоля повернуть голову, чтобы долгое время смотреть ему в глаза. Было бы здорово сейчас выстрелить Ли Хекджэ в голову. Прямо в центр его открытого, располагающего к себе взгляда. Возможно, тогда его улыбка – самая обаятельная улыбка на свете – навсегда исчезнет. Но вместо этого Хичоль подается ближе и целует его. И, наконец, выпускает пистолет из руки. _______ 1 – ц. Капитан Джек Воробей. 2 – по манге у Реби модифицированная модель «Беретты М-93», ну это так, для любителей покопаться. 3 – шампанское из инстаграма Итука. Основатель дома (как принято считать, у всех виноделов свои легенды) изобрел метод брожения в бутылках, и, собственно, само шампанское. Сейчас принадлежит «Луи Виттон-Моёт-Хэннеси», поэтому ничего выдающегося, кроме бренда, в нем, как правило, нет. 4 – отсылка к фразе из манги «Бога нет дома, он укатил в Вегас».