Славься, Темная Властительница!

Очередной взмах крыльев, и облака становятся чуточку ближе. Однако у него вовсе нет желания любоваться кусочками белоснежной дымки. Взгляд его устремлен вниз, на тот огромный мир, что стелется под могучими крыльями. На широкую реку, несущую свои воды за горизонт, на заливные луга и поля, что совсем недавно избавились от пролежавшего на них всю зиму снега. Теперь напитанная влагой и овеянная холодными ветрами земля как никогда готова принять в себя семена нового урожая. Кое-где на поля наползает лес — чёрная непроглядная чаща — причудливым и странным видится его узор с высоты птичьего полета. Начинаясь сразу за полем, он расходится на север, запад и восток, почти до самого города. Город. Под стать омывавшей его стены реке, он был велик и он был мрачен, сродни растущему неподалеку лесу. Каменные дома холодными громадами нависали над узенькими улочками, было в этих зданиях что-то древнее, зловещее. Особенно выделялся центр: здесь не было грубого неотесанного булыжника, лишь базальт, гранит и чёрный мрамор. Окраины же выглядели куда скромнее: чем дальше от центра, тем больше кирпича, дерева и глины, тем больше зелени, площадей, снующих туда-сюда людей. У городских стен же вновь царило безлюдье. Стены. Чувствовалось, что для города они стали малы, как младенческая распашонка для повзрослевшего дитёнка. Да и были они не в самом лучшем состоянии: дополнительные башенки, построенные из дерева, уже успели слегка покоситься, и лишь на немногих из них дежурила стража. Ещё один взмах, воздушные потоки играют в перьях, а прямо под ним — величественный замок из серого камня. Стены его прочны и высоки, не в пример городским, а за ними расположены обширный парк, конюшни, псарня, склад и небольшой пруд. Птица сбавила скорость и, широко распахнув крылья, принялась кружить над замком. Жёлтые глаза пристально смотрели в сторону парка и склада. Мгновение, и зоркое око хищника заметило шевеление в траве. Птица камнем сорвалась вниз, приземляясь недалеко от обозначенного места. Снова шебуршание, и из-под блеклой прошлогодней листвы показалась серая мышка, маленькая, но весьма упитанная. Глядя на нависшую над ним чёрную тень, мышонок замер на месте. Перед ним сова, непременно. Причём самая большая сова, которую он когда-либо видел в своей жизни. Но что она делает здесь днём?! Мышь встала в позицию суслика и, активно размахивая лапками, принялась объяснять птице, что дневных сов не бывает. — Что, серьезно? — молвил наклонивший голову вбок филин. Меткий удар клювом, и двести грамм отменного свежего мяса лежат у его лап. Гуамоко неспешно угощался. Прожив среди людей почти всю свою жизнь, он был вынужден из совы стать жаворонком. Было непросто, однако на охоте это давало весьма интересное преимущество: добыча попросту впадала в прострацию при виде «дневного филина», после чего благополучно отправлялась к нему в желудок, дабы лично засвидетельствовать подлинность «дневной совы». Да, наверно стоит отметить, что Гуамоко был не простым филином. Он занимал кресло, вернее, спинку кресла первого министра Параракса. Той самой страны, фрагменты которой он только что наблюдал в полёте. Нельзя сказать, плохим он был или хорошим, он просто выполнял свою работу не больше, но и не меньше. Почему он не выполнял её сейчас? О, это интересный вопрос, ответом на который служит слово «забастовка». Его королева, молодая колдунья Мизори, снова начала чудить, а филину это не нравилось. Тёмная Властительница должна соответствовать своему образу, Мизори же вечно пыталась перекинуться на сторону Света. В самом начале своего пути подобные потуги едва не стоили ей королевского трона и, что не менее важно, жизни. На какое-то время это остудило пыл молодой чародейки. И вот она снова взялась за старое. Гуам в этом фарсе участвовать не собирался, поэтому объявил забастовку, а заодно и обеденный перерыв. Сейчас вот доест мышку и полетит в лес пообщаться с сородичами. Хоть лесные филины и не имели волшебных корней, но иногда с ними бывало интересно… Бесшумно взмахнули могучие крылья, и исполинская птица скрылась вдали — там, где чёрная полоса леса уходила за горизонт. *** Тронный зал Параракса во многом уступал тронным залам сопредельных царств, во многом это было связано с тем, что во время последней смены власти замок был разграблен преисполненной праведной алчности толпой. Однако трон уцелел — стальная громада была намертво вмурована в пьедестал — а значит, зал всё ещё можно было называть тронным. Сейчас этот зал был под завязку заполнен людьми. Не мудрено, ведь каждому хотелось как можно скорее увидеть настоящий королевский суд. Да, Её Величество неспроста открыла зал для посещений — жители столицы должны были стать свидетелями её триумфа. Как она выглядела? Ну, прежде всего бросалась в глаза худоба королевы — человек непосвященный усмотрит в том признаки болезни или излишнего увлечения диетами, знаток же без труда определит в ней лицо, принадлежащее к касте воздушных элементалистов. Сюда же следует отнести смуглую, песочного цвета кожу, а также глубокий темно-синий цвет глаз. На голове королевы переливалась золотом и самоцветами корона. Но не только в корону была одета наша героиня. Синее платье цвета индиго с высоким воротом и длинными рукавами было подпоясано шёлковым поясом и переходило в длинную мантию с разрезами на бедрах и пышным шлейфом, верх был дополнен драпировками, придавая фигуре столь недостающую полноту, плечо украшала богатая серебряная брошь. По обе стороны от трона стояла стража в синих мундирах с чёрными повязками на рукавах, поверх кольчуг надеты плащи-накидки. Караул придавал до конца не восстановленному залу так недостающую ему помпезность. — Итак, мои верноподданные, — глаза королевы сверкали торжеством, — отныне я, как ваш монарх, беру на себя почётную роль верховного судьи. Любой гражданин государства может придти сюда в поисках справедливости и восстановить свои нарушенные права. Ну, чего вы молчите? Суд не ждёт. Толпа всколыхнулась, но первым в центр зала прошмыгнул плешивый мужичок с взлохмаченной бороденкой. Отбивая поклоны и лепеча приветствия, он изложил суть великой беды, постигшей его семью. Изложил в трех словах. — Сосед корову украл, — промямлил он, теребя в руках шапку. Мужичок назвался Декстером. — Всего-то? — Торвальд благосклонно улыбнулась. Похоже, что первое дело будет легче легкого. Она давно хотела избавиться от приклеившегося к ней клейма Тёмной Властительницы. Не то чтобы девушке оно было сильно в тягость, но, избалованная людской любовью в период бытности светлой героиней, Торвальд действительно хотела, чтобы подданные её уважали. Только не находила способа. И вот однажды, как бы невзначай сидя на кровати в своих покоях, взгляд Мизори привлекла одна из картин. Как и её сестрицы, доставшиеся девушке в наследство от старого короля, картина была весьма эротического содержания и изображала конкурс красоты, на котором мужчине предстояло вручить серебряный венок одной из пяти обнажённых прелестниц. Почему-то картина называлась "Суд". И в этот самый момент Мизори вспомнила о своем праве Верховного судьи. Что может быть проще, чем показать себя мудрым и справедливым правителем? Это не только повысит доверие к власти, но и поможет торжеству справедливости в Парараксе. Вот только Гуамоко отчего-то не оценил гениальность идеи: «Негоже Вашему Величеству тратить свое время на всякие глупости», — изрекла птица. Глупости?! Ишь каков! Ну ничего, будут ему глупости, когда народ начнет слагать сказания о её мудром суде. — И где же мне искать этого негодяя? — изрекла волшебница, предвкушая скорую расправу. — Я здесь, — из толпы выкатился патлатый толстячок, низко поклонился и представился: — я Симон из Луговиц. — Почему же, Симон, ты украл корову у Декстера? — королева грозно насупила брови. — Ваше величество, видите ли, я ничего не крал. Это моя корова и принадлежит мне по праву. — Что же ты, Декстер, лжесвидетельствуешь? — обратилась она к первому крестьянину. — Я не лжесвидетельствую, клянусь жизнью моей жены и моих детей — это моя корова. — А я клянусь жизнями всех бабок, прабабок и всеми богами, что корова принадлежит мне, — парировал второй. — Что ж, у нас, значит, имеет место быть спор. Хорошо, изложите свои позиции, а после этого я приму решение. Итак. Второй крестьянин нашёл корову в лесу ещё совсем теленком — судя по всему, она отбилась от стада, нога животного застряла в капкане. Не приди Симон ей на помощь, она непременно погибла бы. А потом он выхаживал бедную скотинку, всё ждал, когда та подрастёт и можно будет молочка отведать. Ан нет, явился к нему, значит, этот прохвост и орёт на всю деревню, что он де вор — украл корову. Декстер поведал свою часть истории о молодом телёнке — его гордости и отраде, о недосмотре пастушка и о том, как он едва не лишился своего животного. Каково же было его удивление, когда он узнал, что Изабелла жива-здорова и томится в соседском хлеву. А этот Симон, этот мерзавец, вместо того, чтобы рассказать о своей находке, скрыл её. Что это, если не кража? — Это спасение! Не будь меня, корова погибла бы в капкане! — А почему нашёл её именно ты? Небось, твой капкан был! В королевском лесу, между прочим, запрещена охота. — И скотину пасти тоже запрещено! — А ну замолчите оба! — рявкнула Торвальд. Крестьяне присмирели, на покрасневших от напряжения лицах забрезжила тревога. Уж не наговорили ли они лишнего? Мизори тоже злилась, не столько на крестьян, сколько на сложившуюся ситуацию. Оба человека были в своём роде правы. Как же вынести приговор и где этот проклятущий Гуам, когда ей так нужен его совет?! — Заседание переносится на завтра. Я лично проведу расследование. К завтрашнему дню вы оба вместе с коровой должны быть здесь. А теперь все свободны. Когда народ разошёлся, девушка выдохнула. Это ж надо было так влипнуть. Теперь ей придется ехать в какую-то деревушку и выяснять, кому принадлежит дурацкая корова. Так застрять на первом же деле! Ну, ничего, не из таких передряг выходили. *** Первоначально путь её лежал в личные апартаменты, не месить же грязь в парадном платье. Однако проходя по коридору, королева внезапно остановилась у одной из дверей. Это была темница, вернее называлась темницей по причине того, что здесь содержалась пленница короны. Пленницей она назначила себя сама, попросившись на ночлег полгода назад, и с тех пор категорически отказывалась покидать стены замка иначе как вместе с прекрасным принцем, который её обязательно спасет. Мизори к этой перспективе относилась довольно прохладно, сама мысль о смерти, пускай даже от рук благородного героя, вызывала у девушки резко негативную реакцию. Подумав несколько секунд, она дёрнула ручку. Дверь поддалась, отворилась без скрипа и лишнего шума, точно приглашая в гости. В глазах сразу зарябило от того удивительного контраста, что создавала пестрота помещения с серыми коридорами замка. Всё здесь было хаотично ярким: нагромождение разномастной мебели, тяжёлые винтажные стулья и простенькие тумбы, жёлто-оранжевые гобелены, нежно-салатные решётки на окнах и много-много разбросанных повсюду инструментов. Сама узница замка сидела у окошка за небольшим столиком. Свет играл на ярко-рыжих локонах, завитых в пышные вьющиеся пряди, изумрудные глаза излучали ту грусть и безысходность, что и должны излучать глаза истинной пленницы. Они отрешённо смотрели в одну точку. Этой точкой была лежащая в центре стола курительная трубка. Время от времени точеная ручка тянулась к заветной вещице, но каждый раз девушка одергивала её в последний момент и вновь смотрела жалобно-жалобно, так жалобно, что будь у трубки разум, она непременно устыдилась бы. Мерль, а именно так звали узницу замка, вновь бросала курить. Но, похоже, силы её были уже на пределе. Трубка была уже почти в руках, как вдруг внезапно взлетела, подхваченная потоком ветра, и за несколько мгновений оказалась в руках у королевы. — Курить вредно, — назидательно изрекла волшебница, вращая трубочку между пальцев. — Эгей, Миз! — выкрикнула девушка, приветствуя своего тюремщика. — Решила меня ограбить? Звонко хохоча она вскочила со стула и, подбежав к Торвальд, принялась вертеться вокруг неё, подпрыгивая в попытке заполучить свою собственность назад. Кучерявые волосы рассыпались по плечам, обнажая длинные заостренные на концах ушки. Увы, притязания её были безрезультатны — Торвальд была намного выше, а ещё чересчур узкое платье никак не способствовало акробатическим трюкам. — Ну, Миз! — устав от игры, но так ничего и не добившись, девушка обиженно надула щеки. — Я, между прочим, эльф. Я бессмертная, мне можно сколько угодно курить! — Да кто же о тебе говорил, дурочка, — хохотнула Мизори, — это мне твой дым уже все легкие проел. Ну ладно, не дуйся, вот тебе твоя штучка. — И глядя на благодарно принимающую подношение эльфийку, добавила: — Я по делу. Нужен твой совет, ну, как профессиональной заложницы. — Слушаю обоими ухами, — зеленоглазая игриво подставила ладошки к ушам. — Что обычно делают правители, когда не могут принять решение в пользу одной из сторон на суде? — Такс, сейчас вспомню. — Мерль принялась раскуривать свое сокровище, предварительно отойдя к окну — она знала, что у Торвальд аллергия на табак, и старалась курить максимально деликатно. — Они принимали решение наиболее выгодное им самим. Например, если ты разбираешь спор барона и герцога, то закон почти всегда на стороне последнего, так как он для королевства важнее. — А как же справедливость? — Так ты же про моих похитителей спрашивала. Они были не из поборников справедливости. Только расчёт, иногда даже себе предмет спора присваивали. А почему ты спросила? Что-то не так с судом? Зря ты не послушала Гуамоко. Я, конечно, и сама не в восторге от этой пичуги, но дело своё он хорошо знает. Может, бросишь эту затею, чай не корову разыгрывают? — Как раз таки корову, — хмуро буркнула Мизори, — и теперь из-за неё мне придется тащиться в деревню. *** Деревенька была так себе. Три десятка домов, сарайчики, конюшни. Единственное, что заслуживало внимания в этом месте — обширный фруктовый сад. Вишни, яблони, персики. Хотя деревья пока ещё стояли голые, даже почек не было, но королева бы точно не отказалась побывать в этом месте ближе к лету — посидеть в тени деревьев и насладиться ароматом полевых цветов. Хотя лучше, конечно, осенью, когда фрукты поспеют и можно будет отведать яблочного пирога и свежего сидра. — Дела сами по себе не делаются, — вздохнула колдунья и направилась к первому попавшемуся домику. Идея была проста: расспросить соседей спорщиков, они-то уж точно помогут пролить свет на происходящее. *** Во дворец Мизори вернулась за полночь, вернулась совершенно подавленной. Нет, ей удалось раздобыть информацию, много информации, слишком много информации. Теперь она знала поименно всех жителей Луговиц, кто с кем в каких отношениях состоит, с кем гуляет и кому что должен, и кто эти самые долги не возвращает. Она узнала, что налоги слишком высоки, мало выпало снега, слишком сухо, что прохудилась крыша, куры недостаточно хорошо несутся, а в свинарник позарез надобно новое корыто. Иными словами, на плечи Её Величества легли ещё полсотни жалоб, мягко говоря, вовсе не королевского масштаба. Ах да, корова. Корова Изабелла была продуктом спаривания её почтенной матушки Марсельезы и быка Силантия, внучкой Августины и правнучкой Изольды. Да-да, родословная у этой рогатой твари была раз в десять длиннее, чем у Торвальд. Ещё до того как пропасть, животное было заложено некоему Туку под зерно для сева, а пастушок специально должен был его потерять в лесу, где хозяин забил бы его, а мясо продал. Однако Симон, и правда, ставил в лесу капканы и, понимая, что Декстер прилюдно скандалить не станет, прибрал корову себе, отдав в качестве компенсации незаконно добытого зайца. Но вот через два года погиб Тук, которому была заложена корова, и мужичок решил вернуть скотинку себе, для чего в суд и явился. Мизори подперла рукой подбородок, задумчиво изучая стены. Её расследование многое сделало чётким и ясным, кроме одного — кому должна принадлежать эта проклятущая скотина! Ну ничего, она так просто не сдастся! Королева Параракса не проиграет какому-то парнокопытному! До утра ещё далеко, она обязательно что-нибудь придумает. *** — Мои подданные, — зал по-прежнему набит битком, в центре него стоит рыжая корова, по обе стороны от неё крестьяне-спорщики, — вчера я ознакомилась с подробностями дела и приняла решение. Вы оба имеете равные права на это животное, поэтому пусть оно само решит с кем ему лучше. Сейчас вы отойдете на десять шагов, и тот, к кому подойдет Изабелла, и будет её хозяином. На лицах обоих мужчин отразилась досада, а вот народу, напротив, решение очень даже понравилось. Не мудрено, ведь их ожидало настоящее представление. Два человека в почтенных годах на все лады превозносили стоящую посреди тронного зала корову, силясь перекричать друг друга. Корова стояла на месте, лениво водя большущими глазищами из стороны в сторону и жуя жвачку. Похоже, весь этот фарс животное не интересовал совершенно, крики и шум лишь раздражали. Поэтому Изабелла развернулась и, помахивая хвостом, чинно зашагала прочь из зала. Воцарилась тишина. Молчали все. Молчали и смотрели в сторону Торвальд. Последней смотреть было не на кого. Девушка отчаянно искала выход из положения, время утекало, а вместе с ним — столь дорогой ценой завоёванный авторитет. — Хорошо. Коли корова общая, то пусть забравший её выплатит второму владельцу половину стоимости. Ты, Декстер, был первым владельцем, значит, тебе назначать цену. — Десять золотых, — твёрдо бросил плешивый, и по комнате пронесся удивленный ропот. — А не слишком ли много? — поинтересовалась волшебница. — На эти деньги можно двадцать коров купить, если не больше. — Меньше никак нельзя. Это же не просто корова, это моя гордость и отрада, часть семьи, можно сказать. Мы с женой всю жизнь мечтали о дочке, но боги посылали нам только сыновей, а Изабелла — она стала нам дочерью. Роднее этой коровы у меня никого нет на свете. Как я могу ее продать за гроши?! — Хорошо. Симон, видимо, тебе достанется сей парнокопытный приз. Сколько денег ты возьмешь с Декстера? — Двадцать золотых. Коли корова так дорога ему, пускай платит. Только вот мне она ещё дороже — я её от смерти спас. Я её выхаживал, она для меня самое родное существо на свете. И знаете, когда я слышу, как она мычит, кажется мне, что душа моей покойной тёщи вселилась в это прекрасное создание. — Да побойтесь богов! — не сдержалась властительница. — Таких денег не то что у одного из вас, у всей деревни нет. Будьте благоразумны! — Ни за что, я за эту корову жизнь готов отдать! — ударил себя в грудь Декстер. — Я тоже готов отдать за неё твою жизнь! — не уступал Симон. Мизори осунулась. Виски бешено пульсировали, злоба была готова вот-вот проявиться. Но внезапно девушку отпустило. Поудобнее устроившись на троне, она ласково улыбнулась спорщикам. — Что ж, если вам так дорога эта корова и вы не готовы идти на компромисс, я предлагаю следующее решение: поделите её на две части, и пусть каждому достанется половина. — Эм, но ведь она же умрет, — пробормотал Симон, — полкоровы жить не могут, это я точно знаю. — Зато всё будет по-честному, — смиренно ответила королева. — Так и быть, идёт, — Декстер вытер вспотевшую лысину, — у кого-нибудь есть пила? — У меня в повозке, — Симон беззлобно покосился на своего оппонента, — сейчас принесу. — Только не в тронном зале! — едва успела выкрикнуть Торвальд. *** Мизори сидела на краешке трона в гордом одиночестве. Даже стражу отпустила. За окном крестьяне пилили корову. То и дело оттуда доносилось безумное мычание и бранные выкрики. Волшебница не питала иллюзий относительно последствий этого заседания. — Эгей, Миз! — послышался звонкий голосок эльфийки. Она стояла у входа, на запястья были намотаны цепи. Правда, стоило ей определить, что кроме них двоих в комнате никого нет, как цепи были тут же убраны в заплечную сумку. — Миз, а почему ты одна? Откинувшись на спинку трона, Торвальд вздохнула и рассказала приключившуюся с ней историю. — Погоди, ты ведь всё по справедливости сделала. Неужели тебе так жалко бедную коровку? — По справедливости? Ха-ха. Уже завтра по всему городу будут рассказывать о злобной королеве, которая заставила, именно заставила, добрых крестьян, именно добрых, живьем распилить столь дорогую их сердцу корову. Хорошо ещё если корову, а то ведь могут пустить слух, что это была чья-то дочь или тёща и не одна, а несколько, а потом ещё добавить, де тупой пилой. Нет, похоже, от судьбы не уйти. Быть ей Тёмной Властительницей до конца дней своих. Мизори смотрела на эльфийку обреченно, без тени надежды в глазах. В такие минуты в Мерль просыпалась жалость и, забыв о принцах-освободителях, эльфийка мягко массировала подруге плечи или гладила по пышным каштановым волосам — Ты не переживай, — успокаивающе говорила она, — это ведь всего лишь корова. — Всего лишь корова, — повторила Торвальд и, немного подумав, добавила: — а дерьма как от целого стада.