Навечно преданный

      Возбуждённая толпа, однообразной массой заполнившая площадь, гудела вокруг в предвкушении редкого и волнующего зрелища. Джон, не узнанный и такой же безликий, как всё колышущееся вокруг человеческое море, прятал под широким капюшоном встревоженное и растерянное недоумение, безрезультатно силясь вспомнить, как он вообще попал сюда, в это наполненное ненавистью и жаждой крови сборище хищно горящих глаз и свирепо ощеренных зубов. Внезапно пронёсшийся над площадью гул заставил Его Величество сдвинуть на затылок грубую ткань, скрывающую от посторонних взоров венценосный лик Шотландца, и обратиться туда, куда разом потянулись любопытные шеи и алчущие руки окружающих его плотной массой людей.       — Колдун! Везут! — заплескалось вокруг бьющими недобрыми предчувствиями волнами, и Джон, уже предвидя самое ужасное, как заворожённый, уставился на размеренно покачивающееся подобие повозки, которую тянула пара приземистых лошадок — неспешно движущийся по проходу меж расступающихся жестокосердных зевак сколоченный из досок настил с двумя опорными брёвнами по бокам, закреплёнными вертикально и поддерживающими такую же крепкую поперечную перекладину. Под ней, пошатываясь в такт прыгающим по булыжникам мостовой колёсам, стоял облачённый в светлый нелепый балахон человек.       Ватсон несколько раз моргнул и потёр веки, пытаясь сбросить наваждение, но происходящее вонзалось в мозг множеством деталей, не позволяя усомниться в своей реальности: вздёрнутые кверху руки несчастного, обнажившиеся из-под съехавших до самых плеч широких рукавов, закованные в свисающие с перекладины на массивной цепи кандалы, исхудавшие, сплошь покрытые фиолетовыми пятнами гематом, свежими ожогами и воспалёнными порезами, с неестественно изогнутыми, то ли сломанными, то ли выбитыми длинными пальцами, с гноящимися ранами на месте сорванных ногтей; бурые пятна крови на убогом одеянии в тех местах, где грубая ткань прилипла к истерзанному пытками телу; босые ноги, также перехваченные на щиколотках ржавым железом тяжёлых оков; деревянный, закреплённый ремешками кляп — раздирающий губы, когда-то нежные и чувственные, а теперь покрытые запёкшейся коростой — в лицемерной попытке не дать осуждённому наложить проклятие на своих мучителей и жаждущих жестокого развлечения зрителей; венчающий кудрявую голову дурацкий колпак разоблачённого чародея и глаза, в бирюзовой глубине которых сквозь пелену перенесённых страданий всё ещё была видна несломленная гордая душа.       Шерлок.       «Как? Почему? Мы же разобрались с этим?» — мысли вспыхивали, подобно молниям, пронизывая сознание Джона убийственной жутью собственного бессилия. Его Величество, казалось, застыл, не имея ни малейшей возможности хоть как-то повлиять на разворачивающиеся перед ним чудовищные события, а толпа тем временем бесновалась, осыпая беззащитную жертву градом грязных ругательств и гнилых овощей. В этой рукотворной лавине попадались и вывороченные из мостовой камни, каждое меткое попадание которых вынуждало еле держащегося на подгибающихся ногах человека коротко вздрагивать, а сердце наблюдающего весь этот кошмар короля — болезненно сжиматься.       — Колдун! Чернокнижник! Преспешник дьявола! Лжец! — орали сотни глоток, и негодующая брань, сливаясь в безобразную какофонию, носилась над взбудораженной гурьбой, подогревая и без того бурлящую злорадством кровь. — Это ты во всём виноват! Ты предал нас! Делал вид, что помогал, а сам насылал болезни! Будь ты проклят!       Ошибка. Немыслимая, невозможная ошибка! Но как Преданный мог допустить, чтобы с ним сотворили такое? Почему не сопротивлялся, не разметал тех, кто вознамерился его пленить, с присущей ему ловкостью и непобедимостью? Ногти Джона впились в собственные ладони в тщетной попытке сделать хотя бы шаг или произнести слово, остановить королевской волей свершающееся безумие. Но будто невидимые цепи сковали Шотландца, делая его таким же беспомощным, каким выглядел и стоящий на скрипучей повозке, смирившийся с неизбежным измученный парень.       Меж тем, печальный транспорт добрался, наконец, до цели своего рокового пути — сооружённого посреди площади невысокого помоста, в центре которого возвышался белеющий свежеобтёсанной древесиной столб. Наваленные вокруг вязанки сухого хвороста не оставляли никаких сомнений по поводу предназначения этой конструкции, и Его Величество вновь дёрнулся в отчаянной попытке помешать происходящему, однако тело, всё такое же непослушное, лишь безрезультатно дрогнуло напряжёнными мышцами.       Двое рослых мужчин в тёмных сутанах, взобравшись на повозку, сняли сковывающую руки пленника цепь с вбитого в перекладину крюка и стащили его на землю, бросив на колени под ноги клокочущих ненавистью горожан. Скрюченные хищными когтями пальцы близстоящих потянулись к спутанным, склеившимся от крови кудрям, сжатые кулаки взметнулись вверх с намерением обрушиться на согбенные плечи несчастного жестокими ударами, но стоящий у костра ещё один инквизитор, лицо которого было скрыто низко опущенным капюшоном, сделал повелительный жест, и толпа отхлынула, позволив палачам поднять казнимого и завести его на подготовленный для последнего смертельного истязания помост.       Новая прочная цепь обвилась вокруг истерзанного пытками торса, накрепко притягивая Преданного к гладкой поверхности сырого столба. Один из инквизиторов освободил рот приговорённого от кляпа и, вздёрнув голову того за расцвеченный широкой ссадиной подбородок, с издёвкой заглянул в ледяную зелень глаз:       — Молись, колдун! Проси прощения, покайся. Или просто кричи — будет не так больно.       Соскочив с помоста, палачи взяли в руки зажжённые факелы, выжидательно поглядывая на того, кто, судя по всему, был здесь главным. Таинственный инквизитор медленно стащил с головы капюшон, и Джон помертвел, увидев ненавистное тонкогубое лицо князя Магнуссена. Скривив рот в змеиной ухмылке, даже не пытаясь скрыть получаемого наслаждения, Его Светлость поднёс огонь к умело сложенному кострищу, и пламя, жадно лизнув предложенное угощение, тут же затрещало сухими ветками. Помощники подожгли хворост ещё в нескольких местах, заключая привязанного к столбу человека в гибельное адское кольцо.       Сердце замерло в груди шотландского монарха, шершавый язык скользнул по пересохшим губам, неспособный более ни на какое иное действие. Да что с ним?! Почему, вместо того, чтобы прекратить этот кошмар, он лишь немо наблюдает за происходящим?       — Кричи, Шерлок! — язвительная усмешка правителя Эплдора перетекла в акулий оскал. — Порадуй своего Господина напоследок. Облегчи собственные страдания. Смерть в огне — не из лёгких.       Шерлок молчал. Пламя подкралось к узким ступням, и гибкие пальцы невольно поджались, а в следующую минуту — вспыхнул подол позорного одеяния. И вот уже всё тело Преданного охвачено ненасытным огнём, лижущим обугливающуюся кожу с выступающей на ней шипящей пузырящейся кровью. Бирюзовые, неожиданно ясные очи заметались по обращённым к смертоносному костру лицам, будто ища поддержки, и с неумолимой безошибочностью остановились на Джоне, тут же сменив отчаянную растерянность в своей лучезарной глубине на покорное смирение.       Не будучи больше в силах выносить подобную пытку, чувствуя, как его собственное тело словно поджаривается на том же самом огне, и с непонятной уверенностью осознавая, что если Шерлок всё же закричит, то боль действительно станет намного меньше, Ватсон впился в Преданного полным безмолвной мольбы взглядом: «Да кричи же, Шерлок! Кричи!»       «Нельзя, Джон, — пришёл едва уловимый ответ. — Будет хуже. Тебе.»       И обезумевший от непереносимого зрелища, совершенно сбитый с толку этим непонятным объяснением, желая хоть как-то облегчить муки вжавшегося затылком в дымящуюся поверхность столба, вытянувшегося струной и замершего Преданного, Его Величество, набрав в лёгкие побольше воздуха, попытался закричать вместо возлюбленного, с почерневших губ которого так и не сорвалось ни единого звука. Горло перехватило, сиплый свист с трудом вырвался из зияющего немым воплем рта, и лишь через несколько бесконечных мгновений Джон, наконец, услышал свой охрипший, но взрывающий оглушительную тишину голос:       — Шееерлооок!!!       Мир вокруг рушится, распадается тысячами осколков, растворяется в кромешном мраке. Руки лихорадочно шарят в этой темноте в поисках хоть какого-то ориентира, под пальцами сминается тонкая ткань простыни, а на плечо ложиться заботливая ладонь, осторожно трясёт:       — Государь… Ваше Величество…       — Шерлок!.. — выдохнул Джон, чувствуя, как из-под сомкнутых век катятся слёзы, и с усилием распахнул глаза.       — Это я, сир, Ваш Анджело, — лицо склонившегося над королём камердинера полно чуть ли не отеческого беспокойства. — Это был только дурной сон.       Окинув опочивальню всё ещё безумным взглядом, Джон нерешительно кивнул, стараясь унять сбившееся дыхание. Сон. Просто дурной сон.       Реальность постепенно вытесняла холодный ужас пережитого кошмара, но даже запущенный в комнату из-за отдёрнутых старым слугой бархатных занавесей солнечный свет не смог вытравить притаившейся в груди Его Величества ноющей боли, добавив её к уже и без того изрядному перечню тягостных треволнений, выпавших на долю шотландского монарха за последнее время.       Апрель, едва начавшись, тут же вступил в свои законные права, радуя хорошей погодой, но и его первые, на удивление ясные и погожие деньки нисколько не добавили радости в жизнь эдинбургского двора, омрачённую печальным событием: вот уже третью неделю, как правитель Шотландии Джон Хэмиш Ватсон страдал от странной хвори, приключившейся с ним чуть ли не сразу после исчезновения того, кого он считал своим другом и возлюбленным.       Поначалу признаки недуга были незаметны, растворившись в горьком потоке тоски и разочарования, что, отменяя всякую логику и здравый смысл, вовлекали несчастного монарха в круговерть болезненных эмоций, принуждая снова и снова переживать ужас необъяснимого предательства и невосполнимой потери, а также собственного, с пронзительной ясностью осознаваемого бессилия.       Ни записка, ни оставленные подарки, с каждым из которых Джон вручал Преданному кусочек своего сердца, так и не смогли до конца убедить в том, что всё случившееся между ним и его гениальным секретарём — лишь представление, разыгранное по приказу князя Магнуссена. Принять такое было попросту немыслимо, и если существовали причины, по которым Его Величество без промедления не отправился в погоню за сбежавшим любовником, чтобы, по крайней мере, прояснить самые странные из терзавших монаршую душу вопросов, то первой из них была как раз непонятная болезнь, настигшая короля сразу же вслед за шоком, вызванным побегом Шерлока.       Да и что он мог сделать? Поймать Преданного-Универсала — всё равно что пытаться пленить одного из подопечных владыки ветров Эола. Не мчаться же в Эплдор к автору всего этого безумного спектакля с требованием ответов и разъяснений? Даже затуманенному страданием и недугом сознанию Его Величества такая перспектива казалась не только глупой и рискованной, но и абсолютно безнадёжной.       Сбитый с толку, растерянный и подавленный, Джон сделал то единственное, что смог придумать: принялся ждать. Он и сам точно не знал — чего именно? Чуда? Озарения? Следующих ходов князя Магнуссена? Чего-то, что могло бы хоть немного прояснить ситуацию, дать пищу раздираемому противоречиями разуму, точку опоры покачнувшемуся и утратившему равновесие мирозданию.       Но при всей своей оправданности, принятое решение оказывало на деятельную королевскую натуру весьма пагубное влияние: в вязкой однообразности проходящих дней Джон чувствовал себя насекомым, застывшим в капле драгоценного янтаря. Казалось, вся неукротимая жажда жизни, что так яростно кипела ранее в его душе, теперь угасла, превратилась в подёрнутые сизым пеплом едва тлеющие угли. Ничего не вызывало больше монаршего интереса: ни затеянные проекты, ни текущие государственные вопросы, ни отданные под его ответственность внутриевропейские реформы. Вялое безразличие, охватившее короля, было настолько тлетворным, что доктор Андерсон, а вслед за ним и назначенный всё-таки на пост лейб-медика господин Бэрримор — Джон даже себе не мог объяснить, почему он в этом вопросе последовал рекомендации вероломного Преданного — предположили отравление Его Величества сбежавшим шпионом эплдорского князя, повергнув тем самым короля в ещё более глубокую пучину мрачных раздумий и чувств. К счастью, проведённый докторами тщательный осмотр показал, что подобное предположение лишено всяких оснований, и Джон, угнетённо ожидавший врачебного вердикта, вздохнул с заметным облегчением. Надо ли говорить, что Его Величество многим больше огорчил бы не сам факт отравления, а то, что отравителем, несомненно, мог быть только Шерлок, обманутое доверие к которому и так давило на Шотландца поистине неподъёмным грузом.       Вслед за вялостью пришли мучительные мигрени, жжение по всему телу, странные продолговатые высыпания на груди и спине, тягучая боль в суставах, словно их кто-то немилосердно выкручивал. Доктор Бэрримор, вновь посоветовавшись с личным лекарем Её Величества, а также с главой гильдии господином Мортимером, пришёл к выводу, что все эти симптомы имеют причины исключительно душевного характера и проистекают от расстроенных нервов венценосного пациента. Леди Хупер, как прекрасно зарекомендовавший себя ятрохимик, взялась за изготовление успокоительных микстур, предназначенных облегчить королевские мучения, а новый лейб-медик, интересующийся не только традиционной медициной Старого Света, предложил попробовать иглоукалывание — целительный метод, привезённый откуда-то из Китая, страны далёкой и загадочной. И хотя стараниями приближённых докторов Его Величество действительно стал чувствовать себя лучше, изгнать необычную болезнь окончательно не получалось.       Кое-как справляясь с монаршими обязанностями, которые, в основном, сводились к подписанию составленных советниками указов, основную часть бесконечно тянущегося для него времени Джон предпочитал проводить в одиночестве, томимый ипохондрией и изнуряющими размышлениями. Теперь же к прочим симптомам нервного недуга добавился ещё один: явь — бесцветная и безвкусная, похожая на вылинявший сон — сменялась ночными кошмарами, изматывающими своей реалистичностью.       Не желая в таком состоянии ни общения, ни даже особого к себе внимания, Его Величество, меж тем, не смог отказать в аудиенции своей королеве, впервые после возвращения в Эдинбург из вынужденного изгнания осмелившейся нанести визит болящему супругу.       Вечер уже наполнил опочивальню шотландского монарха тягучим сумраком, рассеиваемым сиянием немногочисленных свечей — глаза Джона также нещадно болели от слишком яркого света — когда Её Величество, учтиво поклонившись мужу и государю, тяжело опустилась в предложенное немногословным собеседником кресло. Скользнув взглядом по её располневшей фигуре, Ватсон почувствовал слабую волну нежности, омывшую его измученную душу — ребёнок, тонкая ниточка, по-прежнему связывающая Джона с невольным и ничего не знающим о ней отцом малыша, всё ещё была здесь, с ним.       Очередная нестерпимая в своей правдоподобности мысль вдруг полоснула и без того израненную душу: а действительно ли не знающим? Разве так уж невероятно предположить, что изнасилование несчастной леди Морстен — вовсе не неприемлемое для Преданного задание, выполнение которого повлекло необходимость покончить с собой? А если всё это — лишь часть хитрого плана, остающегося для Джона сплошной непостижимой загадкой? Обман, притворство, игра — зачем? С какой целью? И что делать теперь? Ведь он женился на Мэри лишь для того, чтобы защитить Шерлока и его будущее дитя. Имеет ли сие смысл теперь? Возможно, стоит поговорить об этом с королевой, признаться, что он знает о своей непричастности к её беременности? А дальше? Объявить, что малыш родился мёртвым и отдать его в какие-то добрые, заботливые руки, обеспечив всем необходимым? Ведь если допустить, что Шерлок на самом деле помнит о своём насилии над Мэри, то давно догадался и о собственном отцовстве, и уже наверняка доложил о ребёнке князю Чарльзу. И кто поручится, что родившееся дитя не станет ещё одним рычагом давления на него, Джона?..       Собственные, вполне логичные мысли вызвали, тем не менее, волну неожиданно безапелляционного негодования, а поднявшие было мерзкие головы обида и злость с шипением убрались в своё гнездо на задворках джоновой души: перед глазами Его Величества с убийственной отчётливостью пронеслись картины из увиденного накануне сна, а в сердце ярко вспыхнули пережитые во время него эмоции и тот короткий молчаливый диалог, что состоялся между королём и его Преданным. Его Преданным. Вопреки всем доводам рассудка, Джон не желал верить в предательство Шерлока. Тот человек из сна попросту не мог его предать!       И всё же…       Словно почувствовав смятение, вновь наполнившее душу её неверного супруга, Мэри вздохнула с неожиданным сочувствием:       — Я вижу Ваше отчаяние и понимаю его причину, мой друг, но Вы не должны так это воспринимать. Поймите — это же только Преданный, он — марионетка в руках искусного кукловода, а князь Магнуссен владеет подобным умением в совершенстве. Бедный юноша не желал Вас обманывать, он лишь талантливо выполнял то, что ему было приказано. И не Ваша вина, что Вы поверили в представление — о способностях Преданных ходят легенды, они подобны сладкоголосым сиренам, которым никто не может отказать. Они всегда добиваются поставленной перед ними цели. Это большое везение, что князь не приказал своему слуге попросту убить Вас. В любом случае — Вам его не вернуть, а если Вы и сделаете это помимо воли Его Светлости — молодой человек наверняка погибнет без своего Хозяина, ведь в этом случае ему не будет приказано жить рядом с Вами.       С удивлением воззрившись на жену, проявившую не только безукоризненное сочувствие и понимающее терпение, но и довольно глубокие познания о предмете разговора, Джон не смог удержаться от вопроса:       — И откуда, мадам, вам столько известно об отношениях между Идеальными Слугами и их Хозяевами?       Довольно прозрачные намёки на то, что Мэри известно об их особой с Шерлоком связи, Его Величество предпочёл не заметить, хотя и с некоторой смесью вины и уважения отметил для себя снисходительность королевы к сердечному выбору венценосного мужа.       — Я об этом никогда не рассказывала — зная Ваше отношение к Школе, попросту не решалась — но Шерлок не первый Преданный, которого мне довелось узнать так… близко.       Неоднозначность последних слов женщины отозвалась неприятным толчком в груди, и Джон окинул супругу недоверчивым взглядом. Но лицо королевы оставалось спокойным, и в тоне, которым она продолжила говорить, не было никакого подозрительного знака — лишь горьковатый привкус давно пережитого горя:       — Мой отец, лорд Морстен, приобрёл Идеального Слугу года за два до того, как… — губы Мэри поджались, ресницы затрепетали, но Её Величество тут же справилась с нахлынувшими эмоциями. — Батюшка назвал его Раймондом*, и молодой человек действительно скоро доказал, что достоин этого имени. Он был сильным, умным, образованным, привлекательным, а главное — бесконечно преданным. Надо ли говорить, что отец вскоре стал доверять ему едва ли не больше, чем самому себе? Раймонд выполнял самые сложные и ответственные поручения, предвосхищая желания хозяина ещё до того, как отец их высказывал. Куда бы мы ни отправлялись — Преданный всегда следовал за нами, и я до сих пор не могу забыть то удивительное чувство абсолютной защищённости и умиротворения, которое испытывала рядом с этим необыкновенным существом. А уж как была привязана к нему Лиззи, моя младшая сестрёнка! Порой, не могла уснуть без сказок, которые молодой человек, казалось, придумывал тут же, на ходу, и рассказывал негромким завораживающим голосом…       Мэри смолкла, погрузившись в воспоминания, и Джон, весьма заинтригованный рассказом жены, вынужден был вернуть её в действительность осторожным вопросом:       — Этот Преданный был Универсалом?       — Нет, что Вы! — слабо улыбнувшись, Её Величество снова вернулась к прерванному повествованию: — Универсалы слишком дороги, Раймонд был Специалистом, но даже этого хватило, чтобы он стал для отца незаменимым. Юноша готов был пожертвовать собственной жизнью ради каждого из членов нашей семьи, не ожидая взамен ни платы, ни наград. Но главным для него, естественно, был Хозяин.       — И всё же, Преданному не удалось уберечь лорда Морстена от трагедии, — задумчиво произнёс Джон, с несвойственной ему бестактностью напоминая женщине о пережитой потере — собственное отчаяние убитого горем короля порой притупляло и его врождённые благие качества, и приобретённые добродетели.       — Не удалось, — кивнула Мэри, и выражение печали на её лице стало более глубоким. — В тот день Раймонд отправился в город к ювелиру: отец готовил для матушки подарок ко дню ангела, очень красивое и дорогое колье, и не решился поручать его доставку кому-то другому. Пожар в поместье начался внезапно, поздним вечером, и именно в том крыле, где располагались наши с сестрой опочивальни. Разумеется, отец с матушкой тут же бросились к нам, желая спасти, и таким образом тоже оказались в огненной ловушке, отрезанные от выхода стеной огня. Дым застилал всё, проникал в глаза и горло, душил… Это было ужасно! Слуги пытались потушить пламя, но их усилия оставались тщетными. А потом сквозь этот ад к нам прорвался Преданный: одежда и волосы на нём дымились, но он был спокоен и сосредоточен, как всегда. Позже я узнала, что, увидев отсветы пожара в ночном небе, он загнал коня, торопясь к нам на выручку. Первым делом Раймонд кинулся к отцу, но лорд приказал спасать меня и Лиззи. Преданный закутал нас с сестрой в свой плащ, оказавшийся пропитанным водой, и, сграбастав в охапку, вынес во двор. Передав нас слугам, он вновь бросился в огонь, чтобы спасти родителей, но смог вынести из пожара только их тела: они задохнулись от дыма…       Женщина вздохнула, преодолевая собственную скорбь:       — Раймонд ещё какое-то время пытался вернуть отца к жизни, когда же убедился, что это невозможно — он точно застыл, окаменел. Не произнёс больше ни слова… Вскоре приехал наш дядюшка, чтобы позаботиться о погребении, а потом и о нас с сестрой, но ни ему, ни кому-то из слуг так и не удалось вывести Преданного из его оцепенения. Тот не пил, не ел, не спал, а после того, как тела родителей перенесли в фамильный склеп — сел у входа и просидел там более двух недель, пока не умер, должно быть, от жажды. Не скажу, что смерть Раймонда была для меня не менее ужасной, чем гибель отца и мамы, но именно после этого я по-настоящему почувствовала себя сиротой.       Мэри взглянула на Джона с участливым пониманием:       — Как видите, я знаю, о чём говорю. Преданные действительно верны своим Хозяевам до смерти, и если Шерлок принял решение вернуться к князю Чарльзу, — королева чуть скривилась, произнося ненавистное имя, — то это было продиктовано исключительно интересами сэра Магнуссена.       — Но почему именно сейчас? — казалось, рассказанная Мэри история сблизила державных супругов, почти вернув Джону утраченное к Её Величеству расположение.       — Возможно, потому что он получил то, зачем был послан: Ваше абсолютное доверие и… — женщина замолчала в нерешительности, но потом, взглянув прямо в лицо мужа, закончила с едва уловимой горечью, — …Вашу любовь. Именно сейчас его предательство должно было выбить Вас из колеи, заставить позабыть всё, над чем Вы так самозабвенно трудились. Разве не этого хотел князь — выбить почву у Вас из-под ног, лишить сил и устремлений? И разве вероломное дезертирство Вашего… секретаря не привело именно к таким последствиям?       Откинувшись в уютную глубину кресла, Его Величество задумался. Объяснение супруги выглядело довольно правдоподобным, более того — наиболее вероятным, если учесть всю имеющуюся у Джона на этот момент информацию. Если правителю Эплдора действительно нужно было лишить его жизненных сил и воли, превратить полного энтузиазма и идей противника в пустую развалину — ему это удалось. Тогда и побег Шерлока вполне оправдан, и время выбрано идеально: никогда ещё король не чувствовал такой близости к своему другу и возлюбленному, никогда ещё его мечты и надежды не заходили так далеко, увлекая своей возможностью и обещанием бесконечного счастья. Если Преданный без всяких усилий мог прочесть это в открытой перед ним душе Джона, то нет ничего удивительного, что он решил нанести удар — цель была достигнута и повержена.       Притупившаяся было боль вновь охватила голову пожаром разочарования и унижения: князь Магнуссен посмеялся над ним, жестоко отомстив за дерзкое намерение лишить эплдорского владыку привычного ему образа жизни. В глазах потемнело от подступившей к горлу тошноты. Мэри озабоченно подалась к королю, готовая призвать слуг и доктора.       — Нет, не беспокойтесь, мадам, — остановил её намерения Джон. — Я просто устал и нуждаюсь в отдыхе.       Абсолютно правильно истолковав желание короля побыть в одиночестве, Её Величество поднялась, поклонилась и покинула опочивальню, плотно прикрыв за собой дверь.       Впрочем, долго находиться в одиночестве Джону не позволили: явившийся сразу после ухода королевы камердинер ласково, но настойчиво уложил самодержавного подопечного в постель, не забыв напоить его перед этим успокоительной микстурой, и когда дыхание Его Величества стало спокойным и глубоким — занял сторожевой пост в одном из стоящих у камина кресел, с твёрдым намерением не покидать короля ни на минуту.       Стены и низкий потолок коридора, по которому Джон торопливо следовал за слугой-провожатым, пропахли сыростью и смертью. Тяжелый удушающий смрад. Король не понимал, какие дела у него могут быть в этом отвратительном месте, но покорно шагал вперёд, стараясь не споткнуться на неровно уложенных камнях мощёного пола.       Слуга, вобравший голову в узкие плечи в некоем подобии учтивого поклона, отворил перед Его Величеством тяжёлую, обитую железом дверь и отстранился, пропуская монарха перед собой.       Довольно просторное помещение, представшее взору Джона, не отличалось ни уютом, ни убранством, и напоминало зал суда, но значительно меньших размеров и не такой торжественный. Одна часть его была освещена, другая же пребывала в таинственном и почему-то пугающем полумраке, позволяющем разглядеть только колеблющиеся тени. На освещённой стороне за узким столом восседало несколько почтенного вида мужей, багровые сутаны которых указывали на их принадлежность к Святой Церкви. Робкого вида секретарь, неуловимо похожий на доктора Андерсона, притулился в углу, согнувшись за низеньким столиком и не смея поднять на вошедшего государя бегающих глазёнок.       Сидящие за столом воззрились на Джона в немом ожидании. Теряя терпение от этого затянувшегося молчания, Его Величество сурово сдвинул светлые брови:       — Итак, господа, что здесь происходит?       Благообразные господа переглянулись. Один из них — худощавый, с орлиным носом и венчиком седых волос вокруг прикрытой скромным пилеолусом** лысины — вышел из-за стола и приблизился к королю:       — Здесь происходит суд божий, государь, и нам нужна Ваша помощь.       — Помощь? — под ложечкой неприятно засосало. — Какая помощь нужна от меня божьим судьям?       — Нам нужно, чтобы Вы помогли нам узнать правду, Ваше Величество, — орлиноносый священник взглянул куда-то за спину Джона, и тот, предчувствуя недоброе и невольно повинуясь настойчивому взгляду, обернулся к тёмной стороне зала.       Хотя тёмной она уже не была. Укреплённые на стенах лампады зажглись, наполняя пространство мерцающим светом, не слишком ярким, но вполне достаточным для того, чтобы отчётливо рассмотреть всё происходящее.       Молодой король никогда не был приверженцем ведения допросов с пристрастием, да и Святая инквизиция покинула благословенные пределы Шотландии ещё до его рождения, и тем не менее, Джону не было нужды спрашивать о назначении представшего взору приспособления, напоминающего видом употребляемые для перемещения тяжёлых грузов лебёдки, не единожды виденные им на строительстве фортов и доков. Но, в отличие от тех полезных механизмов, данное, скрывавшееся до поры в темноте творение инженерной мысли вызывало не гордость за человеческую изобретательность, а отвращение.       Длинная верёвка, переброшенная через укреплённый на балке под самым потолком блок, одним своим концом была привязана к низко вбитому в стену толстому кольцу, а другим — крепко стягивала запястья подвешенного в нескольких метрах над полом человека. Из-за того, что руки несчастного были связаны за спиной, теперь, под весом тела, плечевые суставы неестественно вывернулись. Это, будучи ясным даже неискушённому, причиняло страшную боль, но по мнению достопочтенных святош, всё же недостаточную, так как к ногам пленника, также крепко стянутым в щиколотках, крепилось нечто наподобие увесистого каменного жёрнова.       Голова молодого мужчины безвольно свешивалась на грудь, глаза были закрыты, но, несмотря на то, что тёмные вьющиеся пряди скрывали половину лица бедолаги, Джон узнал его мгновенно, и это узнавание тут же подступило к горлу удушливой тошнотой.       Шерлок.       На иссеченном кнутом теле — орудие пытки валялось тут же, на грубо сколоченном столе, рядом с прочими жуткими инструментами сего возмутительного промысла — не было ничего, кроме изодранных кюлотов, тёмный бархат которых заскоруз от впитавшейся в него крови. Краем захваченного ужасом сознания Джон зачем-то отметил, что в последнюю их с Преданным встречу его секретарь был одет именно в этот костюм, трудноузнаваемая деталь которого сейчас едва прикрывала бёдра парня, истерзанные ничуть не меньше обнажённых груди и спины.       Праведный гнев, сменив тошнотворный ужас, вспыхнул в сердце Шотландца, изливаясь из потемневших, как небо перед грозой, глаз. Повернувшийся к святейшим инквизиторам государь, казалось, мог убить одним взглядом, а сталь, звенящая в голосе, была способна проткнуть любого, кто посмел бы встать на пути Его Величества:       — Откуда здесь этот человек и почему вы подвергаете его пыткам?       Зевс, спустившийся с Олимпа, чтобы лично объявить нечестивым людишкам о конце света, не был бы так грозен и опасен, как Джон Ватсон в данный момент, но на физиономиях служителей божьих не дрогнул ни один мускул.       Орлиноносый инквизитор, теребя пальцами ониксовые чётки, поднял хищно изогнутую бровь:       — Вы ведь сами приказали, Ваше Величество. Это колдун. Чернокнижник. Прислужник дьявола. Он проник в замок и пытался совратить Вас, государь. За это он должен быть отправлен на костёр. Но закон требует соблюдения всех формальностей, а этот нечестивец не желает признавать свою вину.       — Я?! Что за бред?! И с чего вы взяли, святой отец, что он вообще виноват? — ноздри Джона трепетали от негодования и злости.       — Но как же, государь? — священник развёл руками, выражая крайнюю степень удивления. — Этот преступник либо колдун, либо шпион Вашего злейшего врага — третьего не дано! И мы с братьями собрались здесь с особой миссией: добиться от него правды. Иначе мы все погибнем: и Вы, и королева Мэри, и капитан Лестрейд, и ваша кормилица Марта Хадсон, — все, кто Вам дорог, весь Ваш двор, а возможно — и вся Шотландия.       Джон не понял — почему, но слова инквизитора внезапно показались ему убедительными: разумеется, третьего не дано! Как иначе? Какое третье может быть? И всё же растянутый на дыбе человек не вызывал у Его Величества ни ненависти, ни даже неприязни. Вместо этих вполне уместных чувств душу переполняли жалость и сострадание. Король повёл плечами, отгоняя тянущую боль — казалось, будто это его суставы были сейчас немилосердно выкручены.       — Опустите его, — приказ прозвучал настолько твёрдо, что святые братья не посмели ничего возразить. Тощий собеседник монарха подал знак подручному, и прежде чем Джон смог что-то сказать, тот со знанием дела резко отпустил верёвку, позволив пленнику упасть на каменный пол. От новой волны нестерпимой боли, вызванной стремительным спуском и ударом, несчастный содрогнулся и пришёл в себя, не успев сдержать мучительный стон, ударивший по нервам Его Величества не слабее оглушительного крика.       Морщась, словно от боли, преодолевая желание тут же броситься к упавшему, Джон с яростью воззрился на стоящего рядом святошу:       — Что за бессмысленная жестокость?! Он всё же человек, в чём бы его ни обвиняли! Тем более, что вина его, насколько я могу судить, всё ещё не доказана.       — В том-то и дело, государь! — ничуть не смутившись, инквизитор поднял на короля полные надежды глаза. — Вот в этом нам и нужна Ваша помощь.       — Объясните толком, — еле сдерживаясь, чтобы не взглянуть на изломанное мукой тело Преданного, потребовал Джон.       — О, всё просто, сир! — орлиноносый говорил неторопливо, но очень чётко, отмеряя слова, как капли в клепсидре. — Для того, чтобы вынести правильное и справедливое решение, нам нужно знать правду. Если этот человек колдун — его ждёт смерть на очистительном костре, если же он шпион — то его необходимо будет запереть в самой дальней и тёмной камере тюремной башни до конца его никчёмных дней. Но, — священник сокрушённо вздохнул, — негодяй молчит и не желает сознаваться ни в чём. Мы считаем, что только Вы сможете добиться от него признания.       — Как? — король сглотнул, заранее предвидя чудовищность ответа.       Он не обманулся — чуть пожевав тонкими губами, его собеседник произнёс с особой проникновенностью:       — Вы же проводник Света, Ваше Величество! В ваших руках даже раскалённое железо становится божьим орудием.       Неожиданная тяжесть в собственной ладони привлекла внимание Джона и, подняв руку, он с удивлением и ужасом увидел крепко зажатый в кулаке толстый железный прут с деревянной рукоятью, конец которого пылал почти белым жаром.       «Это уже было, было! — забилось в голове оглушающим дежавю. — В винном погребе. В самом начале. Неужели теперь настал конец? Круг замкнулся?» Мысли туманно клубились, непонятные даже себе самому, но вызывающие тягостное и горькое предчувствие.       Двое подручных, ловко отвязав жёрнов, но по-прежнему оставив конечности жертвы туго стянутыми — Джон почти ощущал, как тонкая и прочная верёвка врезается в растёртую кожу — подтащили совершенно несопротивляющегося парня к ногам короля и, придерживая за вывернутые за спину локти, поставили перед государем на колени. Так и не взглянув на Его Величество, Преданный опустил голову, уставившись в траурный гранит пола.       С пронзительной ясностью предвидя неизбежность происходящего, но всё ещё продолжая упрямо сопротивляться неумолимому року, Шотландец тряхнул отросшими волосами:       — Раскалённое железо — так обязательно? Почему я не могу просто спросить?       — «Просто» он не скажет, сир! — прижал руку к груди священник. — Мы пытаем его уже несколько дней, но строптивец не произнёс ни звука, кроме нескольких тихих вздохов и стонов. Да и огонь в наших руках бесполезен. Только Вы сможете заставить нечестивца сказать правду. Пусть скажет, пусть ответит на вопрос — любит ли он Вас? Если да, то он точно колдун. Если же нет — то эплдорский шпион.       «Господи! — отчаянно взмолился про себя король. — Пусть Шерлок не любит, пусть окажется шпионом! В тюрьме он, по крайней мере, будет жив. И оттуда можно сбежать.»       Его Величество и сам не понимал, почему так самозабвенно желает этого возможного побега, ведь Шерлок предал его, сыграл на самых светлых чувствах, как на своей чёртовой скрипке. Влез в душу, в сердце, и врос в них, словно кипарис. Прекрасное библейское дерево.       «Я был в раю, — подумалось Ватсону, — а теперь низвергнут в ад. Своим личным Падшим Ангелом»       — Нам нужна правда, государь! — напомнил о предстоящем кошмаре орлиноносый.       — Нам нужна правда, государь! — прозвучал ласковый голос откуда-то сбоку, и Джон, чуть повернувшись, увидел приближающуюся к нему Мэри с очаровательным годовалым ребёнком на руках. Глаза женщины смотрели умоляюще: — Сделайте это, сир. Ради всех нас, ради нашего сына! Посмотрите, какой он красивый! У него шёлковые кудри и необыкновенные глаза. И он любит Вас, государь! Он-то Вас точно любит! И будет любить всегда. Но нам нужна правда. Иначе мы все погибнем, все…       Милое лицо Её Величества скривилось, из очей брызнули слёзы, а дитя на её руках прижалось к матери, словно ища защиты.       Ладонь судорожно сжалась и нечто непреодолимое толкнуло Джона вперёд, прямо к коленопреклонённому Преданному. Всё существо Шотландца противилось этой странной и страшной силе, но её воздействие было слишком велико, чтобы можно было рассчитывать на длительное сопротивление.       Чувствуя, как чужая воля проникает в тело, в пальцы, доходя до самых кончиков, принуждая руку подняться, направляя раскалённое жало в беззащитную грудь, он мысленно простонал: «Прости меня! Прости меня, Шерлок! Прости… любовь моя!»       Мужчина у ног поднял залитое кровью лицо и посмотрел на короля своими невероятными глазами, в которых не было ничего, кроме покорности и смирения. А ещё — прощения и бесконечной нежности.       «Так нужно, Джон. Так было нужно.»       «Если это и есть правда, то она совершенно ничего не объясняет!» — с тоской подумал Шотландец, в то время, как его, будто живущая собственной жизнью рука подносила раскалённый конец прута к истерзанной бледной коже.       «Нет!!! Мне не нужна правда такой ценой!!!» — изо всех сил пытаясь сдержать непослушную конечность, задохнулся безысходным воплем Джон и… внезапно вынырнул из пропитавшегося запахом крови и боли застенка в полумрак своей уютной и безопасной опочивальни.       «Бог мой! Это был только сон!» — подумал он, отирая со лба липкий пот и с облегчением понимая, что так и не успел причинить Шерлоку боль.       Руки тряслись, сердце бешено колотилось, дыхание с трудом вырывалось из саднящего, словно обожжённого горла, перед глазами всё плыло. Почти вслепую пошарив по прикроватному столику, Джон плеснул в стакан воды и опрокинул её в себя, поморщившись от горьковатого привкуса во рту.       В кресле у камина умиротворяюще похрапывал Анджело, а тьма за окнами уже потеряла свою чернильную густоту в преддверии рассвета. Его Величество потёр дрожащей ладонью грудь, облепленную влажной от пота ночной рубахой, и, поднявшись с разворошенной постели, направился к окну, беззвучно утопая босыми ступнями в мягком ворсе ковров. Толкнув уступчивую раму, молодой король, наконец, успокоил сбившееся дыхание, наполнив лёгкие свежим весенним воздухом. Вглядываясь в расплывающиеся в предрассветном сумраке абрисы деревьев, в бледнеющие звёзды над их всё ещё голыми ветвями, Джон, мучимый щемящим послевкусием кошмарного видения, не смог сдержаться от горестного вздоха.       — Ты же сам так решил, ты ушёл — почему теперь не даёшь мне покоя? Зачем являешься? Почему заставляешь меня чувствовать себя виноватым? Что я сделал? — с отчаяньем прошептал он, словно разбивший монаршее сердце Преданный мог его услышать.       Отчётливый шорох со стороны покинутого ложа заставил короля резко обернуться.       В напольном канделябре, установленном у изголовья кровати, горела свеча, а за полупрозрачной тканью опущенного балдахина угадывалось едва заметное движение.       Джон настороженно замер, но, влекомый любопытством и предвкушением чего-то волнующего, уже через секунду стал медленно приближаться к ложу, позабыв и о собственной безопасности, и о дремлющем совсем рядом камердинере. Отведя рукой шёлковую завесу, Его Величество тихонько охнул, впиваясь смятенным взглядом в открывшуюся перед ним картину — насколько неожиданную, настолько и возбуждающую.       Лежащий в королевской постели мужчина был юн и прекрасен, как истомлённый страстью менад и сатиров Дионис. Обнажённый — а Джон был уверен, что под целомудренно прикрывающей плоский живот и согнутые в коленях стройные ноги мерцающей тканью не было никакой одежды, как и на остальном, доступном взору Шотландца восхитительном теле — с сияющей атласной кожей, с копной густых тёмных кудрей, с россыпью обольстительных родинок на изящной шее, ночной гость ошеломлял не своим божественным видом, а безусловной узнаваемостью всех этих до боли родных монарху черт.       Шерлок.       В груди Его Величества заныло — муторно и одновременно сладко. Шерлок? Здесь? Возможно ли такое? Не обманывается ли он, принимая за реальность желанную грёзу?       Но, несмотря на то, что лицо молодого человека было отвёрнуто от застывшего в полном изумлении государя и, к тому же, сокрыто неровно падающей от балдахина тенью, как и заброшенные за голову руки, у Джона не возникло ни малейших сомнений — перед ним не кто иной, как его бывший друг и возлюбленный.       От слова «бывший» под сердцем забилась холодная змея. Словно почувствовав это, Преданный слегка шевельнулся, соблазнительно выгнувшись и сопроводив движение томным вздохом.       Так и не завершённый выдох замер на невольно приоткрывшихся губах Шотландца — как же он соскучился, как истомился без их вдохновляющей и дающей неисчерпаемые силы близости! В кончиках пальцев покалывало от желания прикоснуться, почувствовать привычную гладкость и упругость кожи, по мышцам разлилось предвкушающее блаженство, а внизу живота всё ощутимо напряглось от вспыхнувшего пожаром вожделения.       Нетерпеливо потянувшись к манящему телу, Джон вдруг осознал, что и сам он абсолютно обнажён, а в его руке зачем-то зажата плеть, словно приросшая к ладони удобной плетёной рукоятью. В ответ на недоуменное смятение, вынудившее короля остановиться, откуда-то из темноты послышался приторный и язвительный голос:       — Неужели Вы не приголубите своего возлюбленного, Ваше Величество?       Ещё один вздох — призывный и ожидающий — обласкал монарший слух, возвращая ослабевшее было возбуждение. Конец плети, словно сам по себе, коснулся края мерцающего восточной роскошью покрова, цепляя ниспадающую живописными складками драгоценную ткань, и сдёрнул её одним выверенным движением.       В голове зашумело, язык скользнул по мгновенно пересохшим губам, а вновь пребывающее в полной боевой готовности орудие Его Величества оросилось каплей готового выплеснуться вожделения. Сквозь пелену сладостного тумана, застилающего не только разум, но и глаза, Джон не сразу заметил украшающие точёные щиколотки Преданного широкие, инструктированные серебром кожаные браслеты, соединённые с подобными же охватывающими основания бёдер ремнями короткими цепочками, не позволяющими распростёртому перед ним парню распрямить согнутые конечности. Но когда в ответ на прикосновение зажатой в монаршей руке плети Шерлок покорно и широко развёл соблазнительно округлые колени, открываясь перед венценосным любовником с непередаваемым сочетанием милой застенчивости и пылкого призыва, захватившее душу Шотландца возбуждение стремительно сменилось уже ставшим почти привычным тошнотворным ужасом.       Вход в его личную райскую обитель, нежный цветок, с которым он всегда обращался предельно ласково и бережно, безупречно ухоженное и аккуратное отверстие, которое, доказательством абсолютной верности и бесконечной любви, как надеялся Джон в своих самых смелых мечтах, должно было принадлежать лишь ему одному, пульсировало перед взором монарха воспалённой звездой, расползающейся по покрытой ссадинами и укусами промежности тонкими лучами даже на вид болезненных трещин, и истекало чужим семенем пополам с густой тёмной кровью.       Отброшенная с отвращением плеть полетела в полумрак комнаты, а испепеляющая страсть зашипела, будто залитая ушатом холодной воды, защипала в глазах горьким дымом жалости и — совсем чуть-чуть — тут же заткнувшейся ревности. Даже в страшном сне Джон бы не поверил, что Шерлок мог пойти на такое по собственной воле. Но невидимый голос, знакомый до омерзения, словно подслушав мысли Шотландца, произнёс тоном хорошо обученного лицедея:       — О, я понимаю: подобное зрелище Вас не слишком возбуждает, сир! Вы же у нас правильный и добросердечный христианин, настоящий рыцарь — во всяком случае, хотите казаться именно таковым. Но… Боюсь, сейчас у Вас просто нет выбора. Шерлок умирает, и это Вы виноваты в его страданиях. Торговец ведь предупреждал: боль — самое сильное ощущение, которое Хозяин может дать Идеальному Слуге. То, что обеспечивает подлинную Связь. А Вы сплоховали, не захотели ставить клеймо. Разве Вам не известно, что без этого Преданному не выжить? Как и Вам без него, кстати. Ай-яй-яй, милорд, ай-яй-яй! Вашими благими намерениями выстлана дорога в ад. К счастью, ещё не поздно всё исправить. Возьмите своего Падшего Ангела, возьмите грубо и жёстко, утвердите свою власть. Смелее же, сир, смелее! Вы знаете, что нужно предпринять…       К собственному глубокому сожалению, Джон действительно знал. Он абсолютно чётко понимал сейчас, что это единственная возможность спасти их обоих. Но не представлял, КАК сможет это сделать.       Шерлок застонал еле слышно, и в этом не было больше ничего томного и соблазнительного, как и в неудобной, ограничивающей движения позе — лишь мука многократно насилуемого существа. Джон по-прежнему не видел лица Преданного, зато теперь мог прекрасно рассмотреть его связанные над головой руки, притянутые к изголовью кровати прочными ремнями.       Конечно, это он, Джон, виноват во всём. Он должен был послушаться старика Ромуса. Чистоплюй, боящийся замараться! Из-за его самоуверенности Связь оказалась недостаточно прочной, и Шерлоку пришлось вернуться к князю. Но больше он не совершит подобной ошибки, чего бы ему это ни стоило. В этот раз он всё сделает правильно.       Закрыв глаза, чтобы не потерять остатки возбуждения, Шотландец вслепую приблизился к распластанному на ложе Преданному, нащупав колени, скользнул ладонями по внутренней стороне напряжённых бёдер, ткнулся ослабевшей эрекцией в беззащитный пах, невероятным усилием стараясь отогнать видения покрывающих его ран, и, оттянув до основания собственную обмякшую кожу, резко вошёл в хлюпающий от чужой спермы проход, горячий и на удивление узкий.       Первые толчки дались Джону с огромным трудом, но мгновение спустя возбуждение вернулось, вызвав, однако, недоумение и гадливую досаду на самого себя. Король открыл глаза, чтобы сильнее необходимого не поддаваться выползающему из тёмного закоулка души и обычно легко контролируемому искушению, но вид туго стянутых ремнями тонких запястий вопреки рассудку и внутреннему неприятию неожиданно отозвался ещё более горячим всплеском внизу живота. Опьянённое беспомощностью вздрогнувшего под ним Шерлока монаршее тело стало вбиваться жёстче и сильнее, а крепкая ладонь властно накрыла и без того плотно сжатый рот своей, казалось бы, нежеланной жертвы. Нет, Джон нисколько не опасался, что крики или громкие стоны насилуемого парня разбудят Анджело, продолжавшего всё так же безучастно посапывать в уютном кресле, или что, услыхав их, в опочивальню ворвётся дежуривший за дверью Грегори, — он точно знал, что Шерлок не станет кричать. Но собственное, ничем не сдерживаемое господство было ошеломляющим. А губы под шероховатой дланью — такими нежными и податливыми, что Его Величеству до умопомрачения захотелось, зарычав, прикусить их зубами — до боли, до выступивших пунцовых капель, которые потом можно будет слизать, чувствуя их солоноватый, пропахший вереском вкус, вкус его Шерлока. Только ЕГО Шерлока!       Уловив желание будто ополоумевшего Хозяина, Преданный, наконец, повернул голову, послушно обращаясь к Джону лицом и предоставляя тому возможность воплотить свою жестокую прихоть со всем возможным удобством. И в потемневших до изумрудного оттенка глазах, за привычными смирением и покорностью, Его Величество, к своему стыду и — о, боги, да! — облегчению, увидел то, что заставило вмиг протрезветь захваченное непотребной одержимостью сознание. Робкий, почти неуловимый укор: Джон, ты же обещал, ты ведь поклялся никогда не делать со мной этого… — даже приглушённый безропотным повиновением, позволил королю тут же сбросить с себя кошмарное наваждение.       Ужаснувшись содеянному, проклиная себя и еле сдерживая готовый сорваться с уст вопль раскаяния, Шотландец отпрянул от Шерлока, с отвращением взирая на собственный, покрытый кровью Преданного, всё ещё возбуждённый фаллос. Разразившийся вслед за этим жуткий хохот, заставив встать дыбом волосы на монаршем затылке, заполнил опочивальню, превращаясь в омерзительных летучих тварей. Шуршащие кожистые крылья закрыли всё пространство, поглотив в своей серой попискивающей пучине ложе с привязанным к нему Шерлоком. Отчаянно вскрикнув, Джон бросился в эту копошащуюся массу, движимый лишь одним желанием: спасти и защитить, — но поскользнулся в быстро увеличивающейся под ногами луже неизвестно откуда взявшейся в таком количестве крови и упал, хватаясь руками за обжигающую пустоту. В глазах потемнело, дышать стало нечем, а взорвавшееся в груди сердце вылетело из горла вместе с тоскливым и полным безнадёжности воем.       — …Ваше Величество! Сир! Государь! Джон, мать твою! Да очнись же ты! — увесистая пощёчина обожгла лицо. Король возмущённо замычал и открыл глаза.       Наплевавший на всякие приличия и субординацию Грег навис над ним с расширенными от ужаса глазами, придерживая одной рукой за плечи, а вторую занося для очередного удара.       Что? Что случилось? Он опять полез на стремнину, как тогда, в детстве? А верный Лестрейд и в этот раз вытащил его и пытается привести в чувство?        Нет… Он в своей спальне, и, кажется, всё ещё ночь.       — С ума сошёл? — Джон резко поднялся, отталкивая от себя капитана, в беспокойстве о своём сюзерене не побоявшегося рискнуть собственной головой. — Что себе позволяешь?       — Простите, государь, — тут же согнулся в извиняющемся поклоне командир королевской стражи, — но Анджело выскочил с криками, что Вы умираете…       — Анджело? — Джон наморщил лоб, всё ещё не совсем понимая, что вообще происходит.       — Да, он побежал за доктором, а я пытался Вас разбудить, — лицо капитана выражало крайнее беспокойство. — Вы не могли проснуться и так стонали, метались, что-то бормотали…       — Бормотал?       — Да, — Лестрейд замялся, — звали его.       — Его? — король вскинулся, внезапно со всей отчётливостью вспомнив мучивший его совсем недавно кошмар. Отбросил одеяло, намереваясь встать, но тут же прикрылся снова. Под взмокшей от пота рубашкой было явно заметно так и не спавшее возбуждение, которое мудрый капитан предпочёл вежливо оставить без внимания.       Так и не уснув более до самого утра, невзирая на все микстуры талантливой леди Хупер, Его Величество встретил новый день в самом ужасном расположении духа. Теперь Шотландца, ко всему прочему, терзало ещё и осознание того, что он является клятвопреступником и предателем. Неверность Преданного можно было объяснить зависимостью от чужой коварной воли, стечением печальных обстоятельств, но что могло оправдать его, Джона Хэмиша Ватсона? И пусть это было лишь во сне, но короля не покидала мысль, что данное когда-то Шерлоку обещание нарушено, и в том виновна тёмная и постыдная, прячущаяся в самых глубинах естества, но неотъемлемая и неистребимая часть его собственной проклятой души.       Впрочем, он не искал себе оправданий — ничего подобного никогда бы не допустили рыцарская честь и мужская гордость Его Величества. Но надорванное многодневной пыткой сердце остро нуждалось хоть в каком-то утешении, и ноги сами принесли Джона туда, где, как ему казалось, он мог найти не только поддержку, но и понимание.       Королева, так мудро и своевременно проявившая сострадание к тягостному положению супруга, тем самым вновь открыв для себя кредит монаршего расположения, всё ещё пребывала в постели, нежа раздобревшее тело покоем и изысканным фруктовым десертом. При появлении короля, Её Величество тут же поспешила придать личику соболезнующее выражение и распорядилась принести государю утренний чай и все положенные к нему вкусности.       — Позавтракайте со мной, милорд, — проворковала она Джону, сопровождая слова участливо-извиняющейся улыбкой. — И простите, что принимаю Вас в таком виде. Доктор Андерсон беспокоится о моём здоровье и настаивает на постельном режиме.       — Что-то серьёзное, мадам? — забеспокоился король.       — Не думаю, но Вы же знаете Филипа — он мастер поднимать бурю в стакане воды. — Мэри вздохнула: — Доктор опасается преждевременных родов.       Пропуская мимо ушей эту уже незначительную для него ложь — обеспокоенная мать всего лишь пытается защитить себя и своего будущего ребёнка, разве это не её святое право во имя спасения? — Джон кивнул.       — Даже если господин Андерсон просто перестраховывается, никакая предосторожность не будет излишней, миледи. Берегите себя, умоляю! — сама мысль о том, что и это, уже заведомо любимое им существо может быть потеряно, вызывало у Джона дрожь. И хотя истинная причина королевского беспокойства была ясна Её Величеству, как божий день, тревога мужа была ей приятна.       — Разумеется, государь, я приложу все усилия, чтобы родить Вам здорового и крепкого наследника, — прислушавшись к себе, женщина тихонько рассмеялась. — И судя по тому, с какой силой малыш бьётся у меня под сердцем, он будет настоящим непоседой.       Мэри ласково погладила круглый живот и снова рассмеялась. Повинуясь непредсказуемому инстинкту, Джон протянул раскрытую ладонью вперёд руку:       — Я могу?..       — О, конечно, сир! Думаю, ребёнку будет приятно ваше прикосновение. Он так нуждается в нашей любви, Джон! Вы же будете его любить, государь? — в голосе королевы звучала скрытая за шутливостью надежда.       Дотронувшись до прикрытого тонким шёлком пеньюара лона, Его Величество с отчётливой ясностью ощутил крепкий толчок, за которым последовало ещё несколько ощутимых ударов, а затем под ладонью словно прошмыгнула взмахнувшая хвостом разгулявшаяся рыбка. Утешенное сердце короля сжалось от щемящей нежности:       — Я уже люблю его, Мэри. Очень люблю!       Счастливую семейную идиллию нарушил принёсший завтрак лакей, следом за которым в опочивальню впорхнула с крайне озабоченным видом вездесущая миссис Хадсон.       — Простите, Ваше Величество, — обратилась она к королеве, приседая в несколько старомодном реверансе, — и Вы, государь, но я решила, что дело не терпит отлагательств… — старушка помахала перед собой зажатым в сухонькой ручке запечатанным письмом.       — И что сие значит, миссис Хадсон? — не смогла сдержать недовольства Мэри, с сожалением чувствуя, как рука венценосного мужа соскальзывает с её живота, а всё только что принадлежащее ей одной монаршее внимание переключается на запечатанное сургучом послание.       — Я обнаружила это сегодня среди писем, полученных нашим благотворительным фондом, — закудахтала Марта, сопровождая свою суетливую речь выразительными жестами. — Лежало в корзине поверх остальной корреспонденции. Послание адресовано Вам, государь, но на нём стоит пометка «Шерлок», и я подумала…       — Дайте его сюда! Немедленно! — соскочив с кровати заметно расстроившейся супруги, Джон почти вырвал аккуратно сложенный лист и, не сказав больше ни слова, стремительно покинул апартаменты королевы, оставив обеих дам в недоумении и полном смятении чувств.       Однако, надо признать, что и чувства Его Величества пребывали в более чем смятенном состоянии. Почерк на послании был незнакомым, но от кого бы оно ни было, ничего хорошего слегка измятый лист голубоватой бумаги не сулил — в этом Джон был почему-то уверен. И всё же это были новости о Шерлоке. А что же ещё?       Влетев в собственные покои с почти неприличной скоростью, бросив на ходу оторопевшему Лестрейду: «Никого не пускать!» — Джон нетерпеливо сломал печать, кроша на бесценные ковры ломким сургучом, и впился в размашистые неровные строчки жадным взглядом. Заляпанные чернильными кляксами буквы запрыгали перед глазами, прошибая мозг упрятанным в них смыслом:       «Милостивый государь! Только глубокое почтение к Вашей особе да ещё свойственное любому человеческому сердцу сострадание вынуждают меня написать Вам это послание, несмотря на всю связанную с этим опасность. Я не могу открыть ни своего имени, ни положения, но именно в силу последнего мне довелось стать свидетелем ужасной сделки, заключённой человеком, известным Вам под именем Шерлок, и неким высокопоставленным лицом, само упоминание которого способно привести в трепет каждую живую душу. Юноша, долгое время исполнявший роль королевского секретаря при эдингбурском дворе, по собственной воле отдал себя в полное распоряжение упомянутого лица, об имени которого Вы, я уверен, догадываетесь, предоставив тому возможность применять к себе такие методы и способы, которыми могла похвастать разве что Святая Инквизиция в пору самого расцвета охоты на ведьм. За это высокопоставленная особа поклялась оставить в покое Ваше Величество, не подвергая опасности ни Ваше здоровье, ни репутацию, во всяком случае, до тех пор, пока у добровольной жертвы будут силы выдерживать творящееся над ней насилие. Если этот преданный слуга Вам хоть сколько-нибудь дорог — проявите милосердие и употребите свою монаршую власть, дабы вырвать его из лап жестокого палача и прекратить те немыслимые страдания, которым молодой человек подвергает себя ради Вашего благополучия, ибо видеть подобное — выше всяких человеческих сил!»       Господи… Шерлок, зачем?.. Впечатавшееся в королевское сознание каждым своим словом письмо тут же отозвалось сильнейшим желанием немедля седлать коней и нестись в Эплдор — упомянутым важным лицом, несомненно, был князь Чарльз — чтобы любыми мыслимыми и немыслимыми способами вызволить этого глупого мальчишку, невесть почему решившего, что его жертва может быть принята Джоном без каких-либо возражений. О, как, наверное, был доволен Его Светлость, получив в свои лапы столь вожделенную им игрушку! Руки Шотландца непроизвольно сжались в кулаки, а губы побледнели от негодования. Перед мысленным взором возникла, по крайней мере, дюжина вариантов медленной и мучительной смерти, которой он с наслаждением предал бы ненавистного князя за каждый кудрявый волос, упавший с головы Шерлока. Король уже было открыл рот, намереваясь позвать капитана Лестрейда, чтобы отдать ему соответствующие распоряжения, когда здравый смысл подал свой достаточно неуверенный голос.       А если это ловушка? Часть плана, чтобы заманить Джона в Эплдор, а там…       Что было бы «там», Его Величество додумать оказался не в состоянии. Сражённый недугом, недосыпом, пережитыми волнениями и кошмарами, король обессиленно опустился в кресло и в отчаянии закрыл лицо руками. Он прекрасно понимал, что окажись изложенное в анонимном письме правдой, вырвать Преданного у Магнуссена будет непросто, почти невозможно. Что он может предложить эплдорскому правителю, чем заинтересовать его извращённую и развращённую душу? Да и припугнуть князя Чарльза тоже особо нечем: не войну же ему объявлять, платя за одну жизнь тысячами невинных жертв с обеих сторон. И разве Союз Европейских Держав позволит Шотландии развязать подобную убийственную кампанию?       Обратиться за помощью к Королю-Императору также казалось маловероятным: при всей симпатии как к Джону, так и к Шерлоку, сир Майкрофт вряд ли отыщет законные основания вернуть Преданного шотландскому монарху, потому что если Шерлок действительно решил принести себя в жертву ради его, джонова, благополучия, то на любом суде он подтвердит, что вернулся к князю добровольно, например, потому, что возобновилась старая Связь — и кто там разберётся в этих высоких материях, недоступных никому, кроме загадочных Мастеров проклятой Богом Школы?       Его величество с досадой хлопнул себя по колену. Ну почему Шерлок не пришёл к нему, почему принял это странное решение, не посоветовавшись ни о чём с Хозяином? Впрочем, это тоже его, Джона, вина: он слишком сильно хотел, чтобы Преданный обрёл свободу и независимость, и вот результат, причём — вполне в духе Шерлока. И что теперь он может предложить князю взамен на жизнь и свободу своего отчаянного друга?       Подсознательно понимая, что ответ лежит где-то рядом, где-то совсем близко, Джон задумался о том, зачем Чарльз вообще затеял всю эту игру. Ведь он явно хотел что-то с этого иметь? И если так, то это «что-то» — единственный козырь Шотландца, плата, которую он может посулить коварному правителю Эплдора. Разобраться бы только — что это? А ещё неплохо было бы точно знать, что присланная таинственным доброжелателем записка — не подброшенная злокозненным князем приманка.       Джон потёр руками лицо и чертыхнулся. Творящийся в голове сумбур никак не способствовал принятию правильных решений.       — А что Вы теряете, приняв послание на веру, Ваше Величество? — раздался совсем рядом голос, который с недавних пор преследовал короля в его самых страшных кошмарах.       Отняв ладони от лица, Джон медленно повернул голову в сторону говорившего. В соседнем кресле, закинув ногу на ногу, чинно восседал властитель Эплдора князь Чарльз Огастес Магнуссен собственной чванливой персоной.       Переведя бесстрастный взор с потерявшего дар речи шотландского монарха на расположенный между их креслами столик, Его Светлость по-хозяйски вытащил пробку из блистающего хрустальными боками графина и, налив в стакан немного янтарной жидкости, поднёс его к узким ноздрям.       — Недурно, — прокомментировал он проведённую обонятельную дегустацию, делая глоток и лениво откидываясь на высокую спинку.       — Как вы здесь оказались? — Джону удалось наконец извлечь звук из перехваченного спазмом горла.       — Вы задаёте неправильные вопросы, сир, совершенно неправильные, — не отрываясь от созерцания пляшущего в камине пламени, тягуче процедил нежданный гость. — У нас мало времени, спрашивайте только то, что Вы действительно хотите знать.       Джон на секунду задумался:       — Шерлок у вас?       — Опять не то! — скривил тонкие губы Чарльз, но на этот раз решил проявить милость: — Да, мой раб находится у меня, как и положено. А Вы сомневались?       — Он… — Джон сглотнул, — он в порядке?       — Бог мой, это будет длиться бесконечно! — закатил глаза князь, блеснув острыми белыми зубами. — Я избавлю Вас от необходимости задавать лишние вопросы.       Незваный гость громко щёлкнул пальцами. Повинуясь этому хлёсткому звуку из темноты в круг мерцающего света выступили две мужские фигуры.       В одном из вновь появившихся действующих лиц Джон без труда узнал княжеского Преданного Джима, некогда оставившего свою подпись еще одним из множества шрамов на груди молодого короля. Лукаво щурясь и приторно улыбаясь, кареглазый слуга держал на пристёгнутом к широкому ошейнику поводке своего покорного и молчаливого спутника, при взгляде на которого сердце Шотландца тоскливо сжалось.       Шерлок.       Бывший секретарь Его Величества смотрел перед собой тусклым безучастным взором. Застывшее неподвижной маской лицо было необычайно бледным, а повисшие вдоль обнажённого тела руки напоминали увядшие плети дикого винограда, срубленные топором бессердечного садовника.       — Как видите, Ваш драгоценный возлюбленный жив и почти что здоров, — кивнул на вошедших князь Магнуссен. — Надеюсь, теперь вы сможете задать правильный вопрос?       С усилием отведя глаза от безвольной марионетки, в которую превратился его любимый друг, Джон наконец спросил нужное:       — Что я должен сделать, чтобы вернуть Шерлока?       — О, а вот это уже интересно! — заметно оживился Чарльз и даже поднялся с облюбованного кресла. — Ну что же, посмотрим, что Вы можете мне предложить, дорогой Джон.       Он поманил Ватсона пальцем, жестом требуя встать перед ним. Проигнорировав всю непочтительность данного телодвижения, Его Величество послушно занял указанное ему место.       — Итак, — тоном заправского торгаша, расхваливающего свой товар, провозгласил Чарльз. — Первый и единственный лот наших сегодняшних торгов — Преданный с красивым именем Шерлок. Умный, талантливый, сильный, умелый, мастерски владеет многими видами боевых искусств, искушён в вопросах медицины, музыки, инженерного мастерства, военного дела и прочее, и прочее. Прекрасен, как юный бог и… — князь театрально вскинул палец, — невероятно искусен в оральных ласках. Не правда ли, малыш? — кривая усмешка, адресованная непосредственно предмету издевательского торга, осталась без ответа, что нисколько не смутило откровенно веселящегося продавца. Самым ласковым голосом он обратился к своему подручному: — Джим, дорогой, продемонстрируй-ка Его Величеству особые таланты нашего гения.       Джим, расплывшись в любезной улыбке, положил руку на плечо Шерлоку, толкая того вниз. Оставаясь по-прежнему безучастным, Преданный покорно опустился на колени, а лукаво щурящий карие глазищи конвоир принялся ловко расшнуровывать собственные бриджи, сменив любезное выражение на более плотоядное.       — Нет! — почти простонал Джон, с ужасом предвосхищая уготованное для него зрелище. — Пожалуйста, не нужно. Просто назовите цену.       — Но мы ведь только начали, — разочарованно прогнусавил князь, всё же делая своему Преданному знак остановиться. — Хорошо, как Вам будет угодно. Хотите знать цену — извольте.       Чарльз вплотную приблизился к Шотландцу, так, что тот почувствовал его дыхание на своём лице. Чуть наклонившись, правитель Эплдора произнёс негромко и доверительно:       — Мне так нравится Ваша солдатская физиономия. Так и хочется щёлкнуть. Ну же! — вскинул он белёсую бровь, заметив джонову брезгливо-нерешительную гримасу. — Разве наш сладкий мальчик этого не стоит? Всё же так просто! Вытяните вперёд шею и подставьте мне лицо. Пожалуйста.       С отчаянием взглянув на коленопреклонённого безмолвного Шерлока, усилием воли затыкая глотки собственным гордости и достоинству, отчётливо понимая, что князь не пожелает никакой иной платы, кроме этой унизительной демонстрации собственной власти над шотландским монархом, и так же ясно осознавая, что готов заплатить за Шерлока любую, даже самую позорную для себя цену, Джон сжал до хруста зубы и вытянул шею так, как того требовал ненавистный извращенец.       — Молодец! — похвалил Чарльз, словно хорошо выполнившего команду пса. — А теперь можно щёлкнуть? — Средний палец с холёным отполированным ногтем несильно хлопнул по подставленной щеке, заставляя кожу вспыхнуть румянцем стыда и безысходного гнева. Князь хохотнул: — Обожаю это делать, мог бы так развлекаться весь день.       — И это всё? — моргнув после очередного щелчка, полюбопытствовал Шотландец с некоторой язвительностью. — До меня всё же не доходит…       — Я не удивлён, — пожал узкими плечами Его Светлость.       — …зачем нужно было устраивать всё это представление ради какой-то абсурдной ерунды? — не обращая внимание на сарказм собеседника, закончил вопрос Джон.       — Ну, какая же это ерунда, любезный мой Ватсон! — невзрачную полоску губ вновь искривила ехидная ухмылка. — Это то, что я делаю. С отдельными людьми и с целыми странами. Главное — найти нужную точку, и вот уже Вы готовы исполнить всё, что я пожелаю. Разве это не чудесно? Разве это не стоит некоторых усилий? Ну же! Теперь я хочу щёлкнуть Вас по глазу. Сможете ли Вы удержаться и не закрыть веко? Сделайте это — и я верну Вашу принцессу.       Изо всех сил подавляя клокочущее в груди негодование Джон опять обратил ищущий хоть какой-то поддержки взор на Шерлока. Глаза Преданного уже не были так безучастны — в них проступили вина и мольба.       «Не нужно, Джон. Я не стою твоих жертв.»       «Позволь мне судить об этом!» — твёрдо откликнулся Шотландец и, не колеблясь более ни секунды, повернулся к омерзительному собеседнику, решительно подставляя лицо под новый удар.       Но щелчка не последовало. Вместо этого щеки коснулись чьи-то хрупкие пальчики.       — Ваше Величество, проснитесь. У Вас затечёт шея, если вы останетесь в этом кресле в таком неудобном положении. Прошу Вас, государь… — тихий, но настырный голосок леди Хупер звенел у самого уха комариным писком.       — Мисс Молли? Откуда вы здесь? — сонно протерев глаза уставился на девушку Джон.       — Я принесла Вам новую микстуру, сир, а капитан Лестрейд позволил мне войти, — розовея привычным смущением заторопилась с пояснениями леди Хупер.       — Когда вы вошли, в комнате никого больше не было? — с подозрением огляделся король.       — Никого, государь, — уверенно заявила девушка. — Да и кто тут мог быть? Мимо господина капитана даже муха не пролетит, а под окнами Ваших апартаментов посменно дежурят несколько дюжин гвардейцев. — Взгляд Молли наполнился сочувствием: — Опять кошмары, сир? Выпейте снадобье, я добавила туда кое-что посильнее, надеюсь, это Вам поможет.       С прилежностью покладистого пациента, еще не опомнившись от наваждения, Джон поднёс к губам склянку с разведённой в воде микстурой, а леди Хупер, меж тем, услужливо поспешила поднять лежащее подле кресла, видимо, оброненное уснувшим государем злосчастное письмо. Нечаянно зацепившись взглядом за знакомое имя, девушка невольно пробежала глазами неуверенные строчки. Её лицо исказилось гримасой ужаса:       — О Боже, Ваше Величество! Это правда?       Отставив так и не пригубленное снадобье и аккуратно выдернув послание из побелевших пальцев юной последовательницы Эскулапа, Джон лишь молча кивнул, не укоряя девушку за граничащее с дерзостью любопытство и, уж тем более, за сострадание.       — Но тогда… Если это правда… Тогда это всё объясняет… — забормотала Молли, потирая висок с ускоренно забившейся на нём голубоватой венкой.       Король воззрился на посетительницу с недоумением, и она поспешила объяснить, лихорадочно сминая край кружевной оборки:       — Шерлок… Господин королевский секретарь мне кое-что рассказывал о Вашей с ним Связи, совсем немного, лишь для того… Неважно — для чего, но суть я поняла. К тому же, последнее время я пыталась отыскать все доступные сведения о Преданных. Конечно, информации мало, но то, что мне стало известно… Хозяева не слишком любят распространяться о Связи…       — Леди Хупер! — требовательно повысил голос Джон.       — Да, да, Ваше Величество, — девушка откашлялась, приложив ладошку к худенькой шейке. — Так вот. Прошу прощения, но слухи о состоявшемся процессе… О том, что там произошло… Насколько я могу судить, Связь, существующая между Вами и Преданным, отличается от обычной. Если это явление вообще можно назвать обычным… В любом случае — чисто теоретически всё, что происходит с ним, может оказывать воздействие и на Вас. Разумеется, подобное распространяется не на всех Хозяев. Но для того, кто позволил Идеальному Слуге занять важное место не только в собственной жизни, но и в сердце… — Молли покраснела до слёз. — Простите, государь! Я вторгаюсь туда, куда мне не следует... И всё же, если дело обстоит подобным образом, то любые наши лекарства будут бессильны перед Вашей болезнью, так как её причина находится далеко за пределами Эдинбурга.       — Что?.. — Король вскинул удивлённый взгляд на собеседницу и замер, обдумывая услышанное.       Наконец, прикрыв глаза ладонью и сделав глубокий вдох, торжественно произнёс:       — Мисс Молли, дорогая, вы — мой ангел-хранитель.       Словно почерпнув сил из такого очевидного, но почему-то ранее не пришедшего в монаршую голову объяснения всему с ним происходящему, Джон готов был простить девушке самые дерзкие поступки и рассуждения.       — Я уже сбился со счёта — в который раз вы приходите мне на помощь, и каждый — весьма своевременно. Доктор Бэрримор хотя бы понимает, насколько ему повезло? — Король не сдержался, чтобы не намекнуть на расположение, которое легко увлекающаяся юная леди, наконец-то, стала выказывать настойчивому в своих ухаживаниях кавалеру, но тут же снова вернулся к насущному: — Ну разумеется! Разумеется, всё именно так, как вы говорите! И это ли не лучшее доказательство тому, что… Впрочем, вам это наверняка неинтересно, — опомнился монарх, одаривая мимолетной улыбкой превратившуюся в воплощённое внимание девушку. — Чёрт… Чёрт! Я давным-давно должен был задать вам этот вопрос, вместо того, чтобы поглощать успокоительное и искать причины там, где их не могло быть! И остается лишь молиться, чтобы он не прозвучал слишком поздно. Скажите, леди Хупер, вы ведь общались с Шерлоком перед его… исчезновением? Ничего странного не заметили? При вашей наблюдательности, наверняка что-то было?       — Было, — закивала довольно скромной по дворцовым меркам причёской леди Хупер. — Он был… грустным.       — Грустным? — поднял брови король.       — Да, — девушка задумалась. — Вам ведь известно, государь, что у меня был старший брат. Отец с матушкой его чрезвычайно любили, и я тоже. Когда он заболел, мы все места себе не находили. Именно тогда я и решила, что хочу заниматься медициной, хотя это и не пристало женщине. А он нас успокаивал, шутил, посмеивался. Говорил, что даже если Господь заберёт его, он будет следить за нами, валяясь на самом мягком облаке. Но однажды я заглянула к брату в комнату, когда там никого не было. И он был грустным… Вот и у господина Шерлока было такое же выражение лица…       — А кроме этого? — Джон потряс растопыренными пальцами. — Может быть, он получил записку или разговаривал с кем-то подозрительным?       — Подозрительным? — Молли наморщила лоб. — В тот день, кроме нас, он общался только с одним пациентом… Хотя, тот действительно был странным. Пришёл к нам почти умирающим, а после осмотра господином Шерлоком как-то внезапно поправился и исчез. Ваш секретарь сказал, что ничего серьёзного у молодого человека не было… Да, теперь я припоминаю, что именно после беседы с тем юношей он и загрустил.       — Опишите его, — жадно подался к девушке король, уже и сам обо всём догадываясь, но желая удостовериться окончательно.       — Не слишком высокий, темноволосый, кареглазый, очень приятный, — леди Хупер немножко замялась, вспомнив свою давешнюю заинтересованность. — И с таким проникновенным взглядом.       — Он назвал себя? — нетерпеливо перебил король.       — Только имя — Джим. Юноша был очень слаб.       — Слаб, говорите? — Джон откинулся в кресле, поднося к губам сложенные вместе ладони коронным жестом Шерлока. — Ступайте, миледи. Мне необходимо подумать. И позовите капитана Лестрейда.       Леди Хупер присела и, перед тем, как удалиться, ещё раз взглянула на брошенное на отполированную столешницу письмо.       — Вы же не оставите его там, государь? — робко прошептала она, взирая на короля переполненными жалостливой влагой глазами.       — Ступайте, миледи, — с нажимом повторил Шотландец, погружаясь в размышления. Вздохнув, девушка почти неслышно покинула королевские апартаменты.       Значит, Преданный князя сообщил Шерлоку нечто такое, что вынудило его вернуться к бывшему Хозяину? Что ж, это объясняло и внезапность, с которой парень это сделал, и резкую смену его настроения в их последнюю встречу. Бедный мой, чем же они тебя прижали?       Джон думал, и от приходящих в голову мыслей ему становилось почти муторно, но, вместе с тем, и легко. Вызванная недомоганием затуманенность разума словно отступила, а мучившие вопросы прояснялись один за другим, складываясь в понятную и вполне вразумительную мозаику. Если представить, что посещающие его сны — некое отражение происходящего с Преданным, точно так же, как и этот странный продолжительный недуг, то Шерлоку у Магнуссена приходится очень плохо. Возможно, счёт идёт на часы, и у Джона просто нет времени на разработку правильной стратегии освобождения дорогого сердцу мужчины. Да и какая может быть, к дьяволу, разработка стратегии, когда парня там, скорей всего, на куски режут?       Чего добивается Чарльз, в общем-то, тоже понятно. И не важно — было ли всё это заранее придуманным хитроумным планом по укрощению строптивого противника, или удачным для князя стечением обстоятельств. Главное, что Связь между Джоном и Шерлоком существует, вполне реальная и осязаемая, а кроме неё есть ещё нечто такое, что сложно описать на доступном человеку языке, во всяком случае — если ты не поцелованный музами в чело поэт. Но это нечто способно сделать любого смертного бесконечно счастливым и невероятно сильным, и если Господь посылает тебе подобный дар, то нужно быть абсолютным глупцом, чтобы отречься от него. И не попытаться бороться, даже если исход битвы кажется предрешённым.       Что ж, ради Шерлока он готов не только побеждать, но и проигрывать.       Джон сделает всё, что потребует князь, пообещает ему, что угодно, лишь бы вырвать Шерлока из той западни, в которую его милый отчаянный мальчик сам себя загнал. Чем придётся пожертвовать? Реформами? Почему бы и нет? Процесс запущен, теперь и без шотландского короля всё пойдёт своим чередом, может, не так быстро и успешно, как хотелось бы, но платить за скорость и успешность жизнью Преданного он не готов. Чарльз потребует, чтобы Шотландец плясал под его дудку? Ну и чёрт с ним! Только бы вернуть Шерлока, а там… В конце концов, можно и от престола отречься. Найдутся родственники, которым будет под силу управлять Шотландией не хуже Джона. Поговорить об этом с сиром Майкрофтом, он наверняка посоветует достойного кандидата. И пусть тогда князь попробует им повертеть — многого ли добьётся? Они с Шерлоком вообще могут сбежать в Новый Свет или, как вариант, взять себе один из кораблей и бороздить море, подобно вольным флибустьерам, в отличие от них зарабатывая на жизнь не грабежом, а конвоированием купеческих караванов. Джон горько усмехнулся. Из Шерлока получился бы восхитительный пират. Тем более, что ряды конкурентов на этом поприще — не без участия шотландского монарха — в последнее время заметно поредели.       Уже некоторое время терпеливо топчущийся рядом, явившийся на зов капитан Лестрейд напомнил о себе вежливым покашливанием.       — Грег! — вынырнув из раздумий, неожиданно превратившихся в мечты, и тряхнув головой, король стремительно поднялся, с удовлетворением чувствуя возвращающиеся в тело силы и жажду деятельности. — Подготовь всё необходимое и подбери надёжных людей — мы выезжаем в Эплдор.       — Есть ли какие-то новости с Тортуги? — длинные пальцы нетерпеливо барабанили по столешнице из безупречно отполированного красного дерева.       — Нет, сир, ничего определённого, — на лице молодого секретаря отразилось разочарование, которое его венценосный господин никак не мог себе позволить. — Наши люди отыскали нескольких старых матросов, которые, предположительно, могли служить на том корабле, но они ничего не знают. Или делают вид, что не знают.       — Пусть их доставят сюда — я сам побеседую с каждым. Не может быть, чтобы не осталось хоть каких-то доказательств, хоть одного свидетеля! — хозяин аристократических пальцев сцепил их, упершись в импровизированную подставку острым подбородком.       — Уже исполнено, государь. Задержанные скоро прибудут в Англию. Мы предполагали, что Вы пожелаете провести личный допрос, — тоном расторопного слуги, привыкшего предвосхищать приказы господина, пояснил юноша. — И ещё, — он положил перед вельможей крохотный клочок бумаги. — Мы получили это только сегодня. Сообщение от нашего наблюдателя. Тот молодой человек, Преданный Шотландца, исчезнувший пару недель назад… Он объявился при эплдорском дворе. Точнее, в печально известных подвалах Эплдора. Агент сообщает, что князь Чарльз подвергает своего бывшего слугу ужасным пыткам.       Взгляд государя потемнел:       — Немедленно позовите сюда начальника тайной охраны! — И, не удержавшись, мужчина прошептал: — Ох, Шерлок… Что ты натворил…