Навечно преданный

      Вдалеке, в ярком свете полуденного, решительно высвободившегося из настырных объятий пушистых облаков солнца засверкали шпили эдинбургского собора.       Джону, с наслаждением щурящемуся на уже совсем по-летнему пригревающее в эти последние майские деньки светило, стало вдруг легко и почти бездумно. Словно всё плохое уже давно и безвозвратно осталось позади, будто их с Шерлоком сейчас и не окружают плотно сомкнувшиеся ряды телохранителей, а верный Лестрейд не вглядывается поминутно в каждый проплывающий мимо куст и не вслушивается во всякий подозрительный шорох. Как будто это, вкупе с болезненным и бесконечно ослабленным состоянием его Преданного, не бесило и не тревожило шотландского короля на протяжении их невыносимо долгого, хотя, по факту, всего лишь трёхдневного пути к родной цитадели на холме.       Ватсон усмехнулся, сам удивляясь такой своей необъяснимой легкомысленности. Надо же! Всего-то трое суток назад ему, стоящему на стене данерской крепости, лишённому последних надежд и упований, даже в голову не могло прийти, что казавшаяся совершенно безвыходной на тот момент ситуация разрешится за считанные часы. Но внезапное появление английской армии, основательно укреплённой ещё и имперскими силами, возымело на участников коварного заговора поистине чудесное действие.       Будто во сне, который из кошмара уверенно превращался во вполне счастливую фантасмагорию, Джон заворожённо наблюдал за тем, как в ответ на предостерегающие звуки боевого рога, сопровождавшие впечатляющее прибытие совершенно неожидаемой шотландцами подмоги, очередная волна неприятельского штурма внезапно захлебнулась, застыла, точно по мановению руки сказочного волшебника. Только волшебник оказался вовсе не из баллад и преданий: во главе выросшей за спинами ирландцев многотысячной рати эдинбургский монарх разглядел никого иного, как Короля-Императора, с достойной самого Архистратига Михаила грозной величественностью восседавшего на породистом белом скакуне.       Застывшие на стене в благоговейном потрясении от внезапно обретённого шанса на счастливый исход защитники крепости жадно следили за небольшой группой всадников, что повинуясь неспешно-выверенному жесту сира Майкрофта, отделилась от сплочённых рядов имперского войска и, обозначив свою неприкосновенность белым парламентёрским флагом, двинулась в сторону опешивших интервентов. Бесстрашно и гордо проследовав меж позиций замерших в ожидании непредсказуемой развязки ирландских оккупантов, делегаты остановились у расположившейся на возвышении штабной палатки, возле которой их уже поджидали предупреждённые заранее адъютантами командиры захватнической армии.       Задохнувшись в тревожном предвкушении, Ватсон напряг зрение, стараясь разглядеть столпившихся у штаба офицеров. На таком расстоянии различить лица было невозможно, но Джон и без этого понял, что княжеского Преданного среди вражеских командиров, принявших от посланников Императора ультиматум с требованием незамедлительной и полной капитуляции, нет. Томимый дурными предчувствиями, граничащими с абсолютно обоснованными предположениями о намерениях сего более чем опасного аспида в человеческом обличье, и будучи не в состоянии оставаться на одном месте, Шотландец бросился туда, куда его сердце и душа стремились не только ввиду сильнейшей обеспокоенности, но и из желания поделиться счастливой, возрождающей надежды на светлое будущее новостью. Верный Лестрейд, словно опытный сторожевой пёс уловивший исходящие от сюзерена опасения, тут же последовал за ним, кивком головы позвав за собой ещё нескольких гвардейцев.       В госпитале, куда так поспешно направился терзаемый тревожными мыслями монарх, было суетно и многолюдно — ирландское оружие успело-таки нанести защитникам крепости достаточно ощутимый урон, который неутомимый доктор Бэрримор и предоставленные в его распоряжение помощники старались свести до возможного минимума. Настороженность, при появлении государя охватившая было и пациентов, и служителей Эскулапа, сменилась радостными возгласами, как только один из сопровождающих Его Величество стражников, желая успокоить и утешить своих страдающих соотечественников, сообщил им о благословенном прибытии непредвиденной подмоги. Не обращая внимания на оживлённый гул, затмивший недавние стоны и жалобы, Ватсон, взыскательно глянул на гвардейца, дежурившего возле скромной обители английского принца, и нетерпеливо распахнул изъеденную древоточцами дверь.       Загодя почувствовав приближение бывшего Хозяина, а ныне — возлюбленного и друга, но не имея ещё достаточно сил, чтобы подняться со своего печального ложа, Преданный встретил короля измученным неведением и смущённым противоречивыми монаршими эмоциями взглядом, заставившим Джона на мгновение забыть о цели своего визита. Чувства, в последние несколько часов почти затопившие души двух не мыслящих своего существования друг без друга мужчин, но сдерживаемые в преддверии казавшихся неизбежными потерь, внезапно выплеснулись через край своих священных вместилищ, сливаясь в один бушующий поток, соединяя крепче самых пылких объятий и самых страстных поцелуев. Несколько бесконечных секунд в очередной раз лишь чудом избежавшие свидания с костлявой старухой любовники просто молчали, наслаждаясь этой удивительной близостью, обмениваясь самым сокровенным, будто сообщающиеся сосуды, утопая в роскоши подаренной судьбой надежды.       Первым из этого сладкого всебытия предсказуемо вынырнул Его Высочество, сопровождая свой полувопрос-полуутверждение недоверчивой улыбкой:       — Император? Майкрофт?       — Да! — ликующе подтвердил Джон, расплываясь в ответной усмешке. — Невероятно! Я не понимаю, как он смог провернуть всё это, да ещё с такой скоростью… Гонец, если ему удалось минуть вражеские посты, никак не успел бы добраться до Лондона чуть больше чем за сутки! Просто чудо какое-то. Но совершенно точно, что мы теперь спасены. Мы чёртовы счастливцы, Шерлок! — и переплетя свои пальцы с тонкими пальцами Преданного, касаясь вспотевшим в горячке волнения челом такого же разгорячённого лба возлюбленного, повторил: — Мы с тобой невероятно везучие сукины дети!       Словно подтверждая слова Его Величества, в приливе радостного возбуждения наплевав и на субординацию, и на предостерегающие окрики Лестрейда, в крошечную комнатушку ворвался лейтенант Фергюссон и, приняв самую торжественную позу, с воодушевлением отрапортовал о том, что войска неприятеля вслед за своими командирами безропотно складывают оружие, отдаваясь на милость победителю, а сам достопочтенный триумфатор со всей многочисленной свитой направляется в сторону форта и, судя по всему, окажется здесь с минуты на минуту.       Разрываясь между желанием не покидать Холмса-младшего и встретить Холмса-старшего со всем не только надлежащим, но и абсолютно заслуженным почтением, Джон, следуя голосу пылающей в сердце благодарности, всё же вынужден был отдать предпочтение последнему, обещая Шерлоку вернуться, как только сие станет возможным. Помня о жаждущем мести, опасном и, вполне вероятно, до сих пор не пленённом противнике, Ватсон распорядился максимально усилить охрану как Его Высочества, так и всего госпиталя. Немного уняв собственное беспокойство этим единственно доступным пока способом, король, наконец, покинул пристанище болящих и отправился навстречу Императору, о благословенном прибытии которого в крепость возвещали не только бой барабанов и трели рога, но и громогласные приветствия, коими шотландцы оглашали спасённые от разрушения стены цитадели.       По обыкновению невозмутимый и дружелюбно-немногословный сир Майкрофт, спешившись, благосклонно принял от шотландского короля благодарность — искреннюю, хотя и отчасти сумбурную из-за избытка нахлынувших чувств. С внешне бесстрастным спокойствием выслушав не терпящие отлагательств пояснения Ватсона о том, кто именно стоит за наглым вторжением ирландцев на исконные земли эдинбургской короны, он лишь слегка прищурился, и по не дрогнувшему ни единым иным мускулом лицу англичанина невозможно было угадать — удивлён ли он этой новостью или же сам предполагал нечто подобное. Во всяком случае, на тревожный вопрос Шотландца: не было ли среди взятых под стражу ирландских офицеров кого-то, напоминающего по приметам Преданного князя Чарльза, — Император ровным тоном возвестил, что в поле его зрения таковые не попадались, тут же озвучив намерение разобраться с этим сразу после того, как арестованные командиры будут доставлены в крепость для допроса.       И только когда Джон, с некоторой долей вины угадывая, в поисках кого внимательный взгляд сира Майкрофта время от времени скользит по сторонам, осторожно ответил на этот невысказанный интерес коротким пересказом случившихся с Шерлоком трагических событий, Император, на секунду изменив традиционной любезной сдержанности, непривычно взволнованно пожелал немедленно увидеть брата и лично убедиться в том, что его жизни и здоровью действительно ничего не угрожает. Чувствуя, как вина расползается в груди холодным гадом, Ватсон не смог удержаться, чтобы с прискорбием не изречь и без того очевидное: благополучие Шерлока, вне зависимости от его физического состояния, не может не вызывать опасений, пока на свободе пребывает его кровный враг, жаждущий отомстить принцу за убийство их общего Хозяина. О том, что этот факт ставит под угрозу и его собственную жизнь, Джон распространяться не стал. Не имея в данную минуту желания задумываться об этом обстоятельстве, он, впрочем, не испытывал никаких сомнений в способности сира Майкрофта самостоятельно догадаться, что мстительные поползновения княжеского любимца вряд ли обойдут стороной тесно связанного с Шерлоком человека.       Приказав как можно скорее доставить к нему арестованных ирландцев, дабы узнать из первых рук — куда подевался их недавний друг и соратник, Император направился в госпиталь, сопровождаемый вышколенными стражниками и Ватсоном, ожидающим от Холмса-старшего как минимум осуждения за то, что не смог уберечь его совсем недавно обретённого брата.       Донёсшийся со стороны моря грохот пушечных выстрелов заставил процессию на минуту замереть, привлекая внимание неизвестной опасностью. Однако представить, что кто-то из так и несостоявшихся союзников Бриана Бору вдруг решил бросить вызов всей Империи в лице её уважаемого правителя было довольно сложно, тем более, что прибывшая одновременно с армией имперская морская армада служила вполне весомым аргументом для воздержания от необдуманных и опрометчивых поступков, и сир Майкрофт, поручив неизменному мистеру Найту немедля узнать причину внезапно зазвучавших орудий, поспешил продолжить свой путь, справедливо полагая, что остальные дела могут пока и подождать.       Если для других невольных свидетелей встреча высокородных братьев могла бы послужить образчиком аристократической сдержанности, Джон без труда различил за флегматичной любезностью, заковавшей обоих Холмсов наподобие непробиваемой брони, и глубокую встревоженность, и подлинную радость, и неподдельную благодарность. Понимая, что посторонние, пусть даже и абсолютно преданные глаза и уши нисколько не поощряют благородных родственников к более открытому проявлению чувств, шотландский правитель настойчиво выставил всех сопровождающих за дверь, обосновывая это тем, что в скромном помещении и без того тесно, а раненый принц нуждается в воздухе и покое. Задержавшийся было доктор Бэрримор, подробно докладывающий Императору о состоянии здоровья Его Высочества, был также выпровожен вон красноречивым взглядом короля сразу после того, как любопытство сира Майкрофта касательно медицинских аспектов дела получило полное удовлетворение. Решив проблему с подданными — как своими, так императорскими — Джон озадаченно замешкался, прикидывая, насколько его собственное присутствие уместно в данной ситуации, но Холмс-старший развеял сомнения коронованного собрата признательным кивком и лишённым всякого стеснения обращением к младшему:       — Братец… Ты опять впутался в… Ну, чем бы это ни было! — ни ироничный тон, ни несколько саркастичная усмешка верховного владыки не смогли скрыть разгладившего нахмуренное чело облегчения. — Так и знал, что ни на минуту нельзя оставить тебя без присмотра!       — Очевидно, что и не оставил? — ответно прищурился Шерлок, охотно поддерживая шутливую пикировку и радуясь братской язвительности многим больше, чем любым возможным сантиментам.       — Очевидно, — кивнул Майкрофт, слегка вытягивая губы и бросая в сторону притихшего Ватсона чуть укоризненный взгляд: — Как и то, что все мои предупреждения оказались гласом вопиющего в пустыне. Впрочем, я бы удивился, если бы вы остались за стенами Эдинбургской крепости и никак не отреагировали на провокацию, — чуть повысив тон, но вполне миролюбиво пресёк он готовые сорваться с языка Шотландца возражения и вновь обратился к Шерлоку: — Этот человек, Джеймс, отлично изучил вас обоих. И, само собой, не успокоится, пока не завершит начатое. Что заставляет меня, — внимательный, отливающий серой сталью взор вновь перекочевал на шотландского монарха, — настоятельно рекомендовать вам двоим вернуться в столицу как можно скорее. Там будет проще организовать охрану, пока мы его не отыщем. И не обезвредим. Если позволите, Джон, я от Вашего имени закончу всё необходимое здесь, тем более, что мне в любом случае нужно решить возникшую проблему и от лица Совета Наций. Опасность, безусловно, по-прежнему велика, а Шерлок, к сожалению, не способен сейчас защитить ни Вас, ни себя, да и выздоравливать в нормальных условиях ему будет не в пример проще. Вы согласны?       Джон молча кивнул, больше вынужденно, чем охотно соглашаясь со всем сказанным, Шерлок же, покачав головой, с сомнением хмыкнул:       — Ты не сможешь найти Джима, если только он сам этого не захочет, Майкрофт, поверь.       — Я приложу все усилия, брат мой. — К фразе, прозвучавшей достаточно убедительно, прибавилось едва заметное пожатие плеч: — К тому же, у нас нет выбора.       — Полагаю, не стоит недооценивать сира Майкрофта, Шерлок, — неожиданно вступился за Императора Ватсон, рассудительно пытаясь успокоить то ли возлюбленного, то ли самого себя. — В конце концов, он спас наши жизни, хотя я совершенно не понимаю, как ему это удалось. Вы же попросту не могли получить моего послания с просьбой о помощи, — заинтригованный близостью разгадки секрета, подспудно терзающего его любопытство с той самой секунды, как схлынувшая первая волна эйфории от чудесного избавления уступила место трезвым размышлениям, Джон воззрился на благодетельного родственника с неподдельным интересом.       Тонкая полуулыбка смягчила строгие черты Холмса-старшего, отражаясь в глазах огоньком едва уловимого самодовольства:       — Это элементарно, мой дорогой Ватсон. Подготовка войск к чему-то подобному была начата ещё во время судебного разбирательства, грозившего Шерлоку виселицей, но, слава Богу, ею не закончившегося. — Проигнорировав возмущённое фырканье и возведённые к потолку очи недовольно заёрзавшего принца, в присутствии старшего брата почему-то так и норовившего превратиться в капризного мальчишку, сир Майкрофт продолжил: — Мои предупреждения Вам не были пустыми рекомендациями, Джон, я абсолютно чётко понимал, что опасность вторжения весьма соответствует моменту, и не мог не принять необходимых мер и со своей стороны. Разумеется, всё проходило в условиях строжайшей конфиденциальности, что, поверьте, было довольно непросто. После того, как вы с Шерлоком отправились в Эдинбург, я, просчитав вероятности, решил, что разумнее всего будет разместить армию поближе к шотландской границе. Графство Камберленд оказалось для этого наиболее подходящим, а Карлайл — вполне гостеприимным городком, вместе с тем, удобно расположенным. Когда же мне доложили, что к западному побережью Вашего королевства движутся военные корабли без опознавательных знаков, стало очевидно, что пора включаться в эту… игру, — очередное фырканье младшего брата удостоилось не лишённого строгости взгляда. — Имперский флот также был послан из Ливерпуля, чтобы обеспечить поддержку с моря. Так что — никакого чуда, мой друг. Трезвый расчёт и немножко интуиции, если хотите.       Сцепив руки за спиной, Джон изобразил на лице благодарное понимание, про себя размышляя, насколько же собственные, считаемые им доселе вполне жизнеспособными рассудительность и проницательность уступают силе ума его дальних английских родственников. Впрочем, долго предаваться уничижительным самокопаниям Шотландцу не пришлось: осторожно постучавший в дверь лейтенант Стэплтон сообщил, что взятые под стражу ирландские командиры — в том числе и старший сын короля Бриана — доставлены в крепость и готовы к допросу.       Потратив несколько минут на то, чтобы отговорить Шерлока лично присутствовать при весьма интересующем его дознании и клятвенно пообещав позже всё-таки позволить ему побеседовать с теми, кто хоть что-то знает о княжеском Преданном, оба монарха отправились на крепостной двор, где их дожидались окружённые стражниками арестованные. Подавляя вспышки праведного гнева на оккупантов, совсем недавно только и мечтавших увидеть его хладный труп, и предоставив сиру Майкрофту право вести допрос единолично, Джон внимательно вслушивался в ответы, надеясь не упустить даже самой незначительной подсказки, касающейся их с Шерлоком главного врага. Но ирландцы в один голос твердили, что знать не знают — куда подевался господин Джеймс, которому король Бриан препоручил свои наземные войска, взяв на себя командование флотом, состоящим, в основном, из предоставленных союзниками кораблей. По словам смирившихся со своей безрадостной участью офицеров, всё же надеющихся на снисхождение прославившегося справедливостью и рассудительностью верховного правителя, новый друг ирландского государя покинул позиции интервентов ещё вчера вечером, намереваясь проникнуть в данерскую крепость одному ему известным способом, с целью убить Джона Ватсона, а заодно и его Преданного, тем самым обезглавив шотландское сопротивление и обеспечив сомневающимся сторонникам повод вступить в бой, выполняя обещанное.       Услышав это словоохотливое признание, Его Величество прервал ход допроса, отдавая распоряжение незамедлительно обшарить все самые дальние закутки форта и усилить охрану английского принца настолько, насколько сие вообще возможно. Сир Майкрофт, нисколько не возражая против такой предусмотрительности, хотя и высказав мнение, что «этот Джеймс» вряд ли сейчас находится на территории крепости, предложил Ватсону использовать для поисков и охраны имперских гвардейцев, многочисленность и подготовка которых ощутимо снижала шансы коварного Преданного воплотить в жизнь свои подлые планы.       Прерванное дознание уже готово было возобновиться, когда со стороны моря вслед за одиночными пушечными выстрелами, вызывавшими беспокойство скорее у пленных, чем у победителей, раздался оглушительный взрыв, заставивший присутствующих невольно втянуть головы в плечи и пригнуться. Но едва Император успел отправить одного из адъютантов за разъяснениями, как посланный ранее, а теперь явившийся с донесением мистер Найт поведал своему патрону, а с ним и прочим слушателям, о причинах сей странной канонады.       Как оказалось, те из бунтовщиков, чьё участие в конфликте ограничилось лишь грозным дефилированием кораблей вдоль шотландского берега, поспешили покинуть ставшую вдруг неуютной акваторию, но, перехваченные имперской морской армадой, вынуждены были лечь в дрейф и выкинуть белые флаги, сигнализируя о капитуляции. Однако флагманский корабль, идущий под ирландским стягом, то ли пытаясь прорвать образовавшуюся блокаду, то ли просто от отчаяния, принялся отстреливаться, спровоцировав ответный залп. Непокорное судно никак не желало сдаваться, и перестрелка затянулась до тех пор, пока одно из выпущенных имперцами ядер ненароком не угодило в склад пороховых бочек на борту ирландского флагмана, положив конец и кораблю, и всем, кто имел несчастье на нём находиться, потому как выжить после подобного взрыва не удалось бы никому из смертных.       На взятых в плен неприятельских офицеров сия новость произвела самое удручающее впечатление: как выяснилось, на потопленном корабле находился не только король Бриан, но и его младший сын. Старший же наследник дублинского престола, пребывающий среди взятых в плен на суше офицеров и до этого на все вопросы Императора лишь горделиво отмалчивающийся, оказался теперь совершенно оглушённым страшным известием. В необъяснимом порыве, возможно, решившись придать своему присутствию на чужом, ставшем могилой его семье и всем честолюбивым мечтам берегу хоть какой-то смысл, пусть только в собственных глазах и понимании, или попросту потеряв рассудок от столь ужасающего для правящего Дома Бору итога кровопролитного похода, он с безумным криком вдруг выхватил палаш из ножен стоявшего рядом, растерявшегося от неожиданности караульного и ринулся на не успевшего глазом моргнуть шотландского короля.       Однако, взметнувшаяся навстречу отчаянному выпаду сталь сразу двух мечей не позволила коварному оружию даже задеть изумлённую несуразностью и нелогичностью столь внезапного нападения мишень. И если первое лезвие, принадлежащее императорскому телохранителю, встретив дерзко реквизированный клинок, просто увело его в сторону от цели, то второе, также ожидавшее сопротивления, но так и не встретившее его на своём пути, погрузилось в лишь частично защищённое доспехами тело юноши почти наполовину. Ранение выглядело смертельным даже на первый, поверхностный взгляд, хотя удивлённо распахнутые глаза ирландского принца, замершего, как проколотое булавкой насекомое, пока не были затуманены ни болью, ни осознанием близкого конца.       Лестрейд, всё ещё сжимающий рукоять убийственного оружия, виновато и досадливо крякнул. Не смея освободить поверженную плоть от посверкивающего солнечными бликами лезвия клеймора, опытный воин так и выпустил его из пальцев, позволяя ране оставаться запечатанной и давая шанс мальчишке дождаться прихода лекаря. Впрочем, ни быстро подоспевший доктор Бэрримор, ни императорский лейб-медик не дали положительного прогноза на излечение. Последний лишь покачал седой головой над хрипящим раненым ирландцем, а доктор Джон прошептал на ухо озабоченно хмурящемуся шотландскому королю: «Я знаю только одного человека, способного выжить после подобного, государь.»       Воспоминание о дерзком поступке и гибели отчаявшегося юнца отозвалось печалью в сердце Шотландца, возвращая из обнадёживающего прошлого в беспокойное настоящее. Не то, чтобы Его Величество был склонен особо сострадать заклятому врагу, но, тем не менее, он, также рано потерявший отца и мать, прекрасно понимал, какую боль испытал ирландский престолонаследник, услышав о трагической кончине самых близких и дорогих для него людей. Джон содрогнулся, на миг представив, что было бы, не явись Майкрофт так своевременно им на выручку, и поспешил развеять туманные страхи, обратившись встревоженным взглядом к портшезу, за слегка колышущимися занавесками которого угадывался силуэт полулежащего Преданного.       Убаюканный ритмичным покачиванием носилок, Шерлок дремал, но почувствовав внимание монарха, сразу открыл глаза и приподнялся, в поисках возлюбленного беспокойно вертя головой и отдёргивая чуть запылившуюся в дороге льняную ткань полога.       Подняв руку, Джон остановил процессию и, спешившись, приблизился к портшезу, спеша попасть в поле зрения всполошившегося спросонья Холмса.       — Всё хорошо! Я здесь, и мы уже почти что дома.       Выдохнувший с заметным облегчением в ответ на слова Ватсона Шерлок в который раз попытался было подняться с порядком осточертевшего ложа — из упрямства и неистребимой жажды движения. Но как и прежде в течение всего пути был немедленно и сурово отчитан инстинктивно запаниковавшим и побледневшим Его Величеством и вновь принуждён принять горизонтальное положение — под угрозой Джона, решительно настроенного в противном случае применить к непокорному больному крайние меры в виде обездвиживающих пут.       В ответ на сие строгое заявление Преданный умудрился, несмотря на исказившее выразительные черты страдание, заинтересованно и почти весело зыркнуть на бывшего Хозяина из-под спутанной кудрявой чёлки, при этом крепко прикусив подрагивающую нижнюю губу. Прикипев к пухлой провокаторше потемневшим взглядом, Джон никак не мог решить: пытается ли Шерлок таким способом сдержать гримасу боли или же смех, подстёгнутый неуместной (да, неуместной! по крайней мере, сейчас!) фантазией о представившейся его богатому воображению картине. Внутренне уверенный в совмещении обоих вариантов, король подумал, что нет смысла разбираться с этим безотлагательно. Склонившись и положив руку на непокорное чело страдательно-веселящегося принца, он лишь позволил себе прошептать тому в самое ухо: «Ваше Высочество, Бога ради, ведите себя прилично!» — на что получил невинный и полный показного смирения со своей несчастной и тягостной участью взгляд.       Впрочем, сия демонстративная покорность не очень-то ввела в заблуждение опытного и чуткого к своему Преданному Джона. Наряду с непрекращающейся пока болезненной слабостью, отчётливыми отголосками проникающей в монаршее сознание через нить Связи, он даже не умом, не явственно, каким-то шестым чувством ощущал, что Шерлок смирился со своим положением не только из-за строгого выговора или из-за физической невозможности на данный момент преодолевать путь в седле. Лучше любого другого оценивая возможности собственного всё ещё полностью не восстановившегося тела, его невероятный возлюбленный расчётливо и осознанно берёг, копил силы, как медленно сворачивающаяся в тугое кольцо пружина, дабы не растрачивая их, такие хрупкие и непривычно малые сейчас, на несущественные мелочи, иметь возможность сделать необходимый рывок тогда, когда этому появится жизненно важная причина.       Джон отлично понимал, о чём и о ком при этом думает его любимый, понимал и был согласен: настанет момент, Джим придёт, не может не прийти, и силы действительно понадобятся. Он лишь втихомолку молил небеса о том, чтобы миг этот, неотвратимый в будущем, наступил как можно позже, позволив Шерлоку действительно встать на ноги и окончательно поправиться.       И возвращение в родные пенаты, где каждый закуток был знакомым с детства, где его окружали верные друзья, и даже стены, казалось, готовы были беречь и защищать от всяческих напастей, невольно добавляло Шотландцу уверенности в том, что из этого смертельного противостояния они с Шерлоком непременно выйдут победителями, и такое вожделенное, намечтанное «долго и счастливо» станет, наконец, для них реальной и неизбежной судьбой.       Лошадиное ржание, громкое и требовательное, выдернуло короля из мечтательных грёз, заставив рассмеяться почти счастливо в ответ на понимающе-согласную улыбку принца. В отличие от застывших в терпеливом ожидании стражников, не обременённые долгом и правилами этикета животные позволили себе честно выразить общее для всех участников процессии желание как можно скорее оказаться дома, и Джон, целиком и полностью разделяющий это настойчивое стремление, незамедлительно отдал приказ двигаться дальше.       Несмотря на то, что о возвращении короля не было объявлено во всеуслышание, Эдинбург встретил своего властителя толпами восторженного народа и охапками цветов, застлавших мостовую от въезда в город до самого дворца. Радостные горожане, прослышавшие о приближении монаршего кортежа, вышли на улицы и теперь теснились по обе стороны дороги, приветствуя своего правителя, выкрикивая поздравления и осыпая прибывших пёстрыми душистыми лепестками.       Джон, которому в связи с не совсем единолично одержанным триумфом над интервентами такое всеобщее ликование показалось несколько чрезмерным, поначалу было досадливо насупился, но Шерлок, разбирающийся в чужих душах и чувствах куда лучше, чем в своих собственных, развеял недовольство Шотландца, указав, что люди просто не могут не радоваться победе над захватчиками, как и тому, что их обожаемый король вернулся домой живым и невредимым.       Слова Преданного, не только убедительные, но и вполне обоснованные, стёрли в душе Ватсона гадкий налёт подозрительности, вызванной врождённым неприятием всякого рода лести и угодничества, и сквозь широко распахнутые ворота родового замка Его Величество прошествовал уже в совершенно приподнятом настроении, предвкушая встречу с теми, кого он со всем основанием считал своей настоящей семьёй.       «Святое семейство», предводительствуемое кудахтающей миссис Хадсон, исполненной бесконечной тревоги о «своих мальчиках» и готовой бодрствовать денно и нощно, только бы обеспечить им всю возможную заботу и мыслимые удобства, не обмануло чаяний Джона, полным составом ожидая его и Шерлока прямо на ступенях дворца.       С благодарностью приняв радушные приветствия, король тут же направил деятельную энергию кормилицы в нужное русло, предложив ей вместе с прослезившимся от избытка чувств Анджело подготовить покои бывшего секретаря, не пожелавшего менять скромные апартаменты на более респектабельные даже после утверждения в высочайшем статусе, к комфортному размещению выздоравливающего больного.       Леди Хупер, вопреки собственной застенчивости также не удержавшаяся ни от радостных поздравлений, ни от профессионально-обеспокоенного интереса к состоянию Его Высочества, и даже в ответ на иронично дружелюбное замечание Холмса: «Переживания не идут вам на пользу, Молли. Вы похудели на пять фунтов,» — осмелившаяся возразить: «Всего лишь на четыре!» — решительно подступила к неотлучно сопровождающему неугомонного пациента лейб-медику, предлагая свои услуги, если в таковых возникнет хотя бы малейшая необходимость. Пообещав настойчивой даме не пренебрегать её знаниями и помощью, доктор Бэрримор, улучив минутку, умудрился шепнуть: «Принц не прав. Вы выглядите просто чудесно, миледи!» — после чего поспешил за носилками, на которые стражники уложили Шерлока, невзирая на раздражённые заверения последнего в способности добраться до собственной опочивальни самостоятельно.       Зардевшаяся маковым цветом от сего вполне невинного комплимента девушка проводила заметно возмужавшего за время их разлуки поклонника завороженным взором, невольно подмечающим и зрелую выверенность движений молодого человека, и его постройневшую фигуру, коей всё ещё надетая по случаю возможной опасности путешествия броня придала рыцарское благородство и бравость испытанного боями воина, и доблестную отвагу, оставляющую неизгладимый след в глазах каждого смельчака, не побоявшегося взглянуть в лицо смертельной угрозе. Влюбчиво-романтичная леди, и до этого не совсем равнодушная к ненавязчиво-продуманным ухаживаниям лейб-медика, совершенно растаяла, оценив, наконец, насколько Джон Бэрримор соответствует тем мечтам и чаяниям, что жили в её трепетном сердце с тех самых пор, как старушка-няня рассказала маленькой Молли её первую сказку о принцессе и бесстрашном рыцаре, способном победить самого ужасного дракона ради спасения возлюбленной. Тихонько вздохнув, леди Хупер направилась в свою лабораторию, чтобы подобрать микстуры, необходимые для скорейшего выздоровления Его Высочества. В том, что её услуги понадобятся молодому доктору в ближайшее же время, Молли почти не сомневалась.       Впрочем, среди обитателей эдинбургского двора, приветствующих открыто держащегося на предельно близком расстоянии от своего раненного друга Его Величество, не все так уж беззаветно и искренне разделяли эйфорию от идиллической сцены счастливого возвращения.       Не смешиваясь с восторженной толпой встречающих, якобы по причине своего особенного положения, яркое доказательство коего, умело задрапированное изумрудного цвета шёлком, всё же выпячивалось из-под дорогой ткани никак не соответствующим официально заявленному сроку размером, Её Величество королева Мэри стояла на самом верху парадной лестницы. Тем не менее, проводив носилки с Его Высочеством выразительно-сочувствующим взглядом, государыня одарила короля сияющей улыбкой, щепетильно и полностью в духе придворного этикета демонстрируя радость встречи с венценосным супругом:       — Какое счастье видеть Вас в добром здравии, сир! Надеюсь, жизни и здоровью нашего дорогого принца также не угрожает ничего серьёзного? — прощебетала она, разбавляя мажорность тона ноткой обеспокоенного участия.       — Худшее уже позади, миледи, благодарю. Мне тоже приятно видеть Вас такой… цветущей, — произнёс Его Величество, церемонно целуя вздрогнувшую руку королевы, и негромко добавил: — Не переигрывайте, мадам, не нужно.       — Я всего лишь следую заключённому между нами договору, государь, — горечь сказанных полушёпотом слов плохо вязалась с вежливо-участливой улыбкой. — Право, ничего личного.       — Очень разумно, — сдержанная похвала Джона неприятно уколола и без того бунтующее самолюбие женщины, учитывая, к тому же, явное отсутствие намерений короля в данный момент уделить супруге больше времени, нежели требовали нормы приличия. Судя по его постоянно возвращающемуся в сторону Шерлока неспокойному взгляду, монарх, несомненно, предпочитал ныне её обществу более важные для себя занятия.       — Я зайду к Вам, как только предоставится возможность, — подытожил он недолгий разговор, и, учтиво кивнув, оставил королеву наедине с грызущими её демонами.       Глядя вслед торопящемуся за своим любовником мужу, Мэри непроизвольно отёрла о платье тыльную сторону ладони, зло избавляясь от запечатлевшегося на её коже поцелуя Его Величества.       Вечер заполнил будуар тягучими паточными сумерками, растворившими в себе всю вычурную роскошь продуманной до мелочей и тщательно подобранной обстановки. Каждая, самая незначительная вещица интерьера была здесь неслучайной, отражая вкус и пристрастия венценосной хозяйки, создавая педантично выверенный комфорт, способный дарить уют и душевное равновесие независимо от складывающихся за пределами сего благословенного убежища обстоятельств. Но сегодня ничто не было способно избавить Мэри от горького и безрадостного настроения. Судьба словно играла с ней, дразня снова и снова возникающими возможностями избавления, которые, вопреки всем законам мироздания и здравого смысла, в очередной раз заканчивались чудесным спасением того, кто являлся для королевы не только препятствием к счастливому благоденствию, но и реальной угрозой самой жизни Её Величества.       Шерлок.       Ненависть, растопленным свинцом заливающая вены обычно далёкой от всяческих чувств, с детских лет умудрённой непростым жизненным опытом женщины, подступила к горлу удушающим спазмом, выжимая из глаз жгучие слёзы предсказуемой злости и совершенно нелогичной обиды.       Мэри сперва толком даже не поняла — на кого или на что она обижается? Привыкшая использовать эмоции, как удобные и полезные маски, играть ими, добиваясь от других нужных ей действий, теперь, став жертвой собственных переживаний, она растерялась и застыла, словно насекомое в сосновой смоле, боясь совершить что-то опрометчивое, способное ещё более пошатнуть и без того уязвимое положение номинальной, но никак не фактической супруги шотландского короля. Но мысли — болезненно-отчаянные, сводящие с ума своей навязчивостью — продолжали терзать её душу, ввиду беременности несколько утратившую свою холодную расчётливость и непоколебимую бесстрастность.       За что ей всё это? Почему оно происходит именно с ней? Как так случилось, что, сама того не желая, прирождённая шпионка, никогда не ставившая перед собой недостижимых целей, вдруг оказалась один на один с тремя противниками, каждый из которых мог стереть её с лица земли движением одного пальца?       Уильям Шерлок Скотт Холмс, английский принц, за которым стоит один из сильнейших и влиятельнейших Домов Европы, Преданный, Универсал, способный просчитать любой её ход, видящий Мэри насквозь и, кроме этого, выживающий там, где всякий иной давно бы уже отправился в могилу кормить разлагающейся плотью кладбищенских червей. Женщина припомнила услышанный от прислуги пересказ произошедших с Его Высочеством злоключений — разумеется, никто не удосужился поставить её в известность официально! — и бледное лицо государыни исказила тоскливая гримаса. Надо же: получить стрелу практически в сердце, сверзиться с высоченной башни — и уцелеть! Будь проклята чёртова Связь, дающая силы этому везучему ублюдку!       А ведь есть ещё его старший братец, взявший на себя роль Ангела-хранителя сей дьявольской парочки. Майкрофт Холмс. Талантливый стратег и тактик, гений, не уступающий в способностях Шерлоку, а, возможно, во многом его и превосходящий. Всегда появляющийся, словно пресловутый «Бог из машины» греческих трагедий — в самый безвыходный момент, и выручающий там, где уже не остаётся никакой иной надежды на спасение.       Мэри зябко повела плечами, припоминая их последнюю с Императором встречу. Тогда она так до конца и не разобралась — зачем сиру Майкрофту было её вербовать? Наверняка, среди эдинбургских придворных имелись те, кто и без неё информировали надменного англичанина обо всём, что происходило в родовом замке Ватсонов. Королева вздохнула, наконец признаваясь себе в том, что давно уже должно было стать для неё очевидным: Холмс-старший попросту хотел контролировать сомнительную дамочку, волей случая вознесённую на место, вынуждавшее её видеть в Шерлоке соперника, от которого, в силу характера и амбиций, она бы, само собой, пожелала избавиться. Так что это была вовсе не вербовка, а, скорее, предупреждение — не трогай, не вмешивайся, не становись между Шотландцем и его Преданным. Как будто между этими двумя возможно встать. Да они же как две половинки одного целого! И нет ей места рядом, и никогда не будет, и надежды на то, что от Шерлока как-то получится избавиться, тают как снег…       И на этом, к сожалению, список её соперников не исчерпывался. Мэри вновь почувствовала горькую обиду и прикусила задрожавшую губу.       Джон Хэмиш Ватсон, шотландский правитель и неверный муж, который сам предложил ей руку и сердце, а затем отверг, предпочтя тёмно-шоколадные кудри Шерлока её белокурым локонам.       Необъяснимая ревность — она же не влюблена в Шотландца, откуда бы взяться сему неуместному чувству? — заставила щёки Её Величества вспыхнуть гневным румянцем. Благородный рыцарь, лицемерная сволочь! Ведь он клялся ей, что накажет тех, кто виновен в её бесчестье. И что с того, что оно было только спектаклем — Джон-то об этом не знает! Пока не знает. А вот о том, что насильником был его обожаемый Преданный — об этом Лживое Величество уже давно догадался, не нужно быть гением, чтобы сопоставить факты и сделать правильные выводы. И что же? Он ничего, ничего не делает! Вот оно — королевское слово! Когда дело касается этого наглого выскочки, даже слово чести теряет для Ватсона значение. О, если бы можно было покончить с ними обоими, не оставив улик и не заняв при этом место главной подозреваемой в расследовании, которое — можно даже не сомневаться — затеет Король-Император после гибели своих дражайших мужеложцев!       Уставившись невидящим взглядом в сгущающуюся тьму, Мэри шептала — беззвучно и отчаянно: «Ненавижу. Ненавижу!» — когда в комнату, рассеивая сумрак зажжённой свечой, вошла одна из королевских горничных. Разнеся огонь по расставленным в будуаре вычурным канделябрам и видя удручённое состояние госпожи, преданная и хорошо знакомая с привычками Её Величества служанка осторожно спросила — не подать ли чаю или сладостей, после чего, так и не получив ответа, попробовала развлечь королеву новостью о том, что заказанные той доверенному купцу ткани, наконец, прибыли из Индии, и что верная камеристка, лично проверив качество товара, распорядилась доставить заказ во дворец завтрашним утром. Заметив блеснувший-таки в глазах государыни интерес, горничная принялась болтать дальше, надеясь окончательно рассеять монаршую печаль, причины которой были отчасти ей известны.       — Вообразите, Ваше Величество, — затараторила она нарочито беззаботно. — В лавке появился новый приказчик — молоденький и собою хорош, и такой учтивый, любезный… Ну, поначалу был. А когда я уже уходила, догнал меня у дверей и попросил передать Вам записку. Представляете, каков нахал?! Я, разумеется, сказала, что это неслыханная дерзость, а он давай умолять, да так напористо…       — Ты взяла записку? — перебила служанку Мэри, чувствуя, как сердце ёкает в странном предчувствии.       — Прошу прощения, государыня, но юноша был таким настойчивым… — замялась камеристка, нерешительно поднося руку к прикрытому косынкой декольте.       — Дай сюда! — протянутая ладонь королевы дрогнула в нетерпении. Выуженный горничной из-за корсета многократно сложенный лист перекочевал в требовательную длань госпожи. — Ступай, и пусть ко мне никто не заходит, пока не позову.       Поднеся клочок бумаги поближе к источнику света, Мэри торопливо пробежала глазами размашистые строчки, привычно выделяя из написанной лишь для прикрытия ничего не значащей белиберды слова истинного послания. Губы женщины скривила злая усмешка: похоже, судьба всё же решила дать Её Величеству ещё один шанс. И не воспользоваться им было абсолютно непростительно.       Поцелуй открытого пламени, коснувшись пергамента в её руках, стал почти символичным, не только уничтожая непредназначенное для постороннего внимания, но и олицетворяя неугасимую жажду действий, и уже через минуту сожжённое до пепла письмо осыпалось на пол чёрной невесомой пылью, перед этим каждой буквой запечатлевшись в очередной раз обнадёженном сердце шотландской королевы.