Самый обычный день.

Сегодня самый обычный день. Десятое декабря. На улице уже достаточно прохладно, хотя, думаю, снег пойдёт ещё не скоро. Вчера у нас был последний концерт в Японии, и мне, как обычно, грустно от этого. Мы легли спать, когда на улице уже светало, поэтому ничего удивительного, что Джи всё ещё спит. Он сжимает меня в своих объятиях, а моя голова покоится на его плече. Мне так тепло рядом с ним. Рука Джи лежит на моём животе немного ниже пупка, и он даже во сне инстинктивно поглаживает меня пальцами. Его горячее дыхание щекочет мой загривок, заставляя мурашки бежать по коже. Мне мало нужно, чтобы возбудиться, потому что его я хочу всегда. С трудом выбираюсь из кольца его рук и поворачиваюсь к нему. Смотря на его круги под глазами, понимаю, насколько сильно он устал. Этот тур сильно выматывает, и часто после концертов не бывает сил, чтобы хоть немного побыть вместе. Мы приходили в номер, вдвоём принимали душ, в полусонном состоянии забирались в кровать и засыпали в объятиях друг друга. Иногда это злило, но мы не жаловались и не могли жалеть о чём-то. Мы ждали этого долгие три года, ведь скоро все по очереди должны уйти в армию, мы нескоро соберёмся все вместе. Ребята понимали, что нам очень трудно, и при первой возможности старались оставить нас наедине. Разумеется, близкий к нам стафф тоже всё знал, очень трудно скрывать отношения, длящиеся восемь с половиной лет. Но за пределы компании это, к счастью, никогда не выходило, ведь президент позаботился о том, чтобы рядом оставались только самые верные люди. Глажу его по щеке и целую в губы. Боже, как можно так сильно кого-то любить? К тому же столько времени? Говорят, спустя три года любовь проходит, я думаю, это ненастоящая любовь. Просто люди придумывают себе эти чувства, они хотят и любимыми быть, и сами любить. Люди любят, когда их любят, и я согласен с этим. По сути, люди за неимением чего-то настоящего заменяют это второсортным суррогатом, выдавая его за истинный продукт. Ведь вот же они, настоящие чувства. Джиёна я любил бы всегда, даже если бы он не любил меня, даже если бы мы не были вместе. Наша любовь не была чем-то лёгким, но мы смогли сохранить ту трогательность, которая была в наших отношениях с самого начала. Ведь мы, по сути, были ещё подростками, когда полюбили друг друга. Нам пришлось столкнуться с непониманием директора, одногруппников и наших семей. Куча скандалов, слёз, но мы преодолели всё, и наши отношения от этого стали только крепче. Хочется дать ему подольше поспать, но, к сожалению, через час мы должны быть уже одеты. Задорно улыбаюсь, думаю, такое пробуждение Джиёну очень понравится. Залезаю под одеяло, целуя его ключицы, спускаюсь к груди, не забывая гладить его тело. Ласкаю языком соски и прохожусь по выпирающим ребрам. Недавно он чуть-чуть поправился, но до сих пор оставался худым. Оставляю мокрые поцелуи на его впалом животе и проникаю язычком в пупок Джиёна. Ласкаю член Джи рукой, продолжая спускаться поцелуями ниже. Добираюсь губами до его паха и, высунув язычок, провожу по головке полувставшего члена, а потом сразу же вбираю всю головку в рот, слыша сверху стон. Джиён откидывает одеяло и смотрит на меня сонными глазами, зарываясь пальцами в мои волосы. Отпускаю головку и улыбаюсь ему. — Привет, — шепчу, смотря ему прямо в глаза, и вновь обхватываю губами член. — Привет, малыш, — отвечает мне Джиён, прикусив губу. Обожаю эту его привычку. Он откидывает голову и хрипло стонет, потому что я вбираю ствол в рот настолько, насколько могу, и тут же полностью выпускаю, вновь целуя головку. — Сынри~а, ах! — выстанывает он моё имя и притягивает меня ближе к своему члену, заставляя вновь взять его в рот. Веду пальцами по стволу, помогая себе стимулировать его. Начинаю сильнее сосать и свободной рукой ласкать мошонку. Мне нравится слушать хриплые со сна стоны своего любимого, и я сам не могу удержаться от стона. Джи приподнимается на локтях и тянет меня к себе, страстно целуя в губы. — Я люблю тебя, солнце моё. — Я тоже тебя люблю, Джиён~а, — отвечаю я, укладываясь на него сверху. Мы целуемся до тех пор, пока Джиён не вытаскивает лубрикант из-под подушки. — Хочешь быть сверху? — спрашивает он у меня. — Нет, хочу почувствовать тебя в себе, — отвечаю я, переворачиваясь на спину. Он выдавливает смазку на пальцы и начинает массировать колечко ануса, проникая пальцами внутрь. Ему не нужно долго растягивать меня, всё-таки мы регулярно занимаемся любовью. Джиён дразнит меня, проходясь членом по промежности, но не входит внутрь. — Джи, ну же! Джиён приставляет головку ко входу и надавливает, тут же входя под нужным углом, чтобы попасть по простате. Ещё один плюс таких долгих отношений заключается в том, что тела друг друга мы знаем лучше, чем свои. Я выгибаюсь в спине, обхватив его ногами. Джи переплетает пальцы и прижимает наши руки к постели около моей головы. — Джиён~а, быстрее, — стону я ему в губы, подмахивая бёдрами. И наши губы встречаются. — Люблю тебя, — шепчет Джи, прежде чем перевернуть меня на живот и поставить на коленки, входя уже гораздо жёстче. Его руки на моих бёдрах помогают регулировать движения, второй рукой он давит на мою поясницу, заставляя прогибаться ещё сильнее. Рука Джи спускается на мой член и ласкает его, вырывая уже не сдерживаемые мной стоны. Хорошо, что соседние с нами номера компания всегда снимает для остальных мемберов и менеджеров, чтобы никто не мог ничего подслушать или подсмотреть. Ещё пара толчков, и мы оба кончаем. Я чувствую, как Джиён изливается где-то глубоко внутри меня, делая мой оргазм ещё острее и ярче. Руки больше не держат меня, и я падаю на кровать, утыкаясь лицом в подушку, а через секунду сверху ложится Джи, целуя меня в висок. — Мне всегда нравились твои способы меня разбудить, — тяжело дыша, шепчет он мне в ухо. По сути, шептать-то не обязательно, но эта привычка оставалась уже много лет. Когда восемь с лишним лет назад нам приходилось скрываться от менеджеров, от камер и одногруппников, тогда мы не могли спокойно уйти в свою комнату и заняться любовью, прекрасно зная, что всё общежитие будет слышать наши стоны, так что нам приходилось зажиматься по тёмным углам. Наш первый раз был в маленькой комнатке, специально снятой Джи на пару часов. Стало чуть легче, когда Джи выпроводил Дэ, спящего со мной, и мы начали жить в одной комнате. Там нас и застукал менеджер год спустя. Джи тогда очень сильно досталось, ведь я был ещё несовершеннолетним. Не хочу вспоминать, что нам тогда сказал президент. Мы оба плакали и держались за руки. В конце разговора, высказав нам кучу всего нелицеприятного, он тяжело вздохнул и поделился тем, что на самом деле он давно нас подозревал. После этого папа Ян добавил, что один из нас должен будет покинуть группу. Сказать, что мы оба были в ужасе, — ничего не сказать. — Вы не можете так с нами поступить, мы любим друг друга, — сказал Джиён, сильнее сжимая мою руку. — Могу и поступлю, Джиён. Не забывайся, — спокойно ответил президент. — Решите сами, кто из вас останется, и сообщите мне о своём решении, — добавил он, вставая. Я вышел вперёд, сказав: — Тут не о чём думать, я уйду, — больно было видеть то, что даже Джи удивился моим словам. Да, я безумно хотел оказаться здесь и дохрена работал для этого, но это намного меньше того, что пришлось пережить Джи, чтобы дебютировать. Да и он по-настоящему талантлив, без него нашей группы не было бы. Он как её костяк. Джи вновь схватил меня за руку. — Я не позволю, не говори глупости, — он развернул меня к себе и взял мои щёки в свои руки и, смотря мне прямо в глаза, прошептал: — Ты должен остаться, малыш, это я во всём виноват. Президент прав, я совратил тебя, но я люблю тебя. Мы совершенно забыли о присутствии Ян ХёнСока. — Ты не можешь уйти, Джи. Ты пахал столько лет, чтобы быть тут. Я не смогу остаться, если тебя здесь не будет. Я мечтал не об этом, да и ты тоже, — сказал я, целуя его в губы. От моей обычной задиристости не осталось и следа. — Хорошо, — произнёс Джи, отвечая на поцелуй, и, повернувшись к президенту, до сих пор внимательно следящему за нами, сказал: — Мы уйдём оба. Я хотел возразить, но Джи мне не позволил. — Не спорь. Я люблю тебя и тоже не останусь здесь, — он смело посмотрел в глаза президенту и повторил: — Мы оба покинем компанию. Простите, если разочаровали вас, но любовь мы не выбирали. Я не смогу без него, — Джиён поклонился, так и не выпустив моей руки, и потянул меня на выход из кабинета. Но голос президента заставил нас остановиться, когда Джи уже взялся за ручку двери. — Вы меня вовсе не разочаровали. Признаться, я не в восторге, но я не слепой, вижу, что это по-настоящему. Вы мне уже как дети, и я тоже переживаю за вас. Вы можете идти работать дальше, я предупрежу менеджеров и заключу с ними соглашение о неразглашении, но с группой вам придётся поговорить самим. Главное, не смейте больше никому попадаться. Я всё сказал, идите, — сказал Ян ХёнСок и отвернулся к окну. Джи обнял меня и вывел из кабинета. Остальных мы нашли в одном из танцевальных классов. Они были обеспокоены тем, что нас вызвали к президенту, и не понимали, в чём же мы провинились. Когда мы вошли, они бросились к нам с расспросами, Джи сказал, что разговор будет трудным, но надо подождать до вечера, когда все вернутся в общагу. Этот разговор был ещё труднее, чем с папой Яном. Если Дэсон, как всегда, просто улыбался, то Тэян и Топ были в шоке. Но видя, что от этого каминг аута мы не стали вести себя как-то по-другому, со временем они успокоились и даже начали шутить по поводу нашего секса. Они все считали, что я обязательно должен быть снизу, и меня это ужасно обижало, потому что, хоть Джиён и называл меня малышом, это относилось только к моему возрасту, ведь в постели мы оба были универсалами, что безусловно делало нашу сексуальную жизнь интереснее, да и никто из нас принципиально не стремился быть активом. Но это время осталось далеко позади, и я предпочитаю жить в своём счастливом настоящем. Джиён снова целует меня в губы и, шлёпнув по заднице, поднимается. Я возмущённо начинаю стонать. — Джиёна~а, ты должен отнести меня в душ. — Вставай, панда, ты стал слишком тяжелым! Кстати, мы можем опоздать, поэтому идём, я тебя искупаю, — ответил Джиён, за что получил ответный шлепок по мягкому месту. — На себя посмотри, хомячок. У меня хоть пузико не появилось, всё на своих местах. А тебя я с отвисшим брюшком в постель не пущу, — говорю я, гордо проходя мимо Джиёна. — М, пандёныш с самой большой и толстой задницей обиделся, — не остаётся в долгу Джи, идя следом за мной. Я начинаю задыхаться от возмущения. — Это у меня-то толстая задница?! — я выпячиваю попу и ударяю сам себя по ягодице, смотря на Джиёна. - Да это самая аппетитная и красивая задница, которую ты когда-либо видел или увидишь в своей жизни, ясно? — возмущённо говорю я, входя в душевую кабинку, а потом выглядываю из неё и добавляю: — А хотя хрен тебе, а не моя задница! Причём в буквальном смысле! Джи внимательно смотрит на меня во время моей тирады, а потом начинает смеяться, впрочем, как и я. Все эти шутливые подколки были нормой ещё со времен Тома и Джерри. Джиён входит в кабинку и обнимает меня. — Ты написал речь? — спрашивает он, целуя меня. — Да, написал, — отвечаю я, прекрасно зная, что это не так, но если бы я сказал ему об этом, он бы начал нервничать и переживать. Через полчаса мы, одетые в чёрные дизайнерские костюмы, спускаемся к уже ждущим нас друзьям и отправляемся по улицам Токио. Джи ужасно нервничает, то и дело сжимая мою руку, я же абсолютно спокоен. Когда мы прибываем на место, то видим, что все уже в сборе. Они уже все сидят на своих местах, и к ним присоединяются все, кто приехал с нами: нуны стилистки, менеджеры, самые близкие друзья, одногруппники, наши семьи, девочки из 2ne1, Куш и даже президент — все они находятся сегодня здесь. Люди, которые много лет держали в тайне наш секрет. Видя, как мой милый нервничает, комкая в руках лист бумаги, я кладу руку ему на талию, успокаивающе поглаживая, и шепчу в ухо: — Перестань, тут все свои, и я люблю тебя больше жизни. Джиён прикрывает глаза, успокаиваясь. — Ты прав, я что-то совсем расклеился. В этот момент начинает играть наша песня Blue, и я, улыбнувшись Джи, беру его за руку и веду по проходу маленькой, но очень красивой церквушки в районе Шибуя. Мы доходим до алтаря, и священник начинает церемонию. Он спрашивает Джиёна, согласен ли он взять меня в мужья, на что он отвечает: — Да, согласен. Тот же вопрос задают и мне, и мой ответ не становится неожиданностью. Мы обмениваемся тонкими колечками из белого золота и нежно целуемся, когда нас объявляют мужем и... мужем. Но на этом церемония не заканчивается. Мы с Джиёном решили, что должно быть два кольца, а теперь мы произнесём заранее подготовленные речи друг для друга. Первым говорит Джиён, а я улыбаюсь и держу его за руку не в силах оторвать от него своего взгляда. Мне даже не нужно слушать его, я знаю, что он чувствует ко мне, ведь я испытываю то же самое, да и все свои песни он и так посвящает мне. Его слова, как всегда, очень красивые и искренние, как и его чувства. Когда он заканчивает, я не могу удержаться и целую его, а он надевает мне на палец второе кольцо. Широкое кольцо, обратная сторона которого скрывает прекрасные признания в любви. Когда приходит моя очередь говорить, я всё же чувствую небольшое волнение. — Для начала я хочу попросить прощения у тебя, любимый, — говорю я, смотря ему в глаза и держа его ладони в своих. — Я соврал тебе, сказав, что написал речь, на самом деле это не так, — Джиён явно начинает нервничать, и его глаза бегают по моему лицу. — Но на это есть весомая причина. Ты знаешь, что мне часто приходится писать речи и сценарии наших концертов, и часто я бываю нечестным, делая это, потому что это стало моей работой, а ты знаешь меня, я часто переигрываю. Меньше всего на свете я хотел бы написать какую-то шаблонную речь и быть хоть на секунду неискренним с тобой. Я довольно долго не соглашался с этой свадьбой, из-за чего заставил тебя переживать и думать, что, возможно, мои чувства к тебе остыли, но дело вовсе не в этом, милый. Просто я не понимал, зачем нам это, ведь солнце не станет светить ярче, а над нашими головами не начнут щебетать птички, не появится крестная-фея, рассыпающая направо и налево волшебную пыльцу. Ты не бросишь курить, а я не перестану ходить по всем тусовкам. Ты не прекратишь выбираться из постели по ночам и писать песни, а я не стану возвращаться вовремя домой. Понимаешь, ничего не изменится? — Джиён опускает глаза, он явно расстроен моими словами. — И я не смогу любить тебя завтра больше, чем сегодня, Джи, потому что я люблю тебя так сильно, как только возможно любить кого-то, — Джиён наконец поднимает голову и смотрит мне в глаза, улыбаясь. — Я не смогу верить тебе завтра больше, чем сегодня, потому что я верю тебе безоговорочно. Завтра так же, как и сегодня, я, не задумываясь, умру за тебя, отдам свою почку, печень и сердце, всё, что угодно. Потому что все эти годы, что я знаю тебя, я люблю тебя, я дышу для тебя, я не смогу жить без тебя, Джиён. Я не смогу назвать этот день самым счастливым в своей жизни просто потому, что каждый день с тобой для меня одинаково наполнен счастьем. И я верю, что в будущем их будет ещё больше и нас ждёт куча прекрасных дней. Поэтому для меня этот день самый обычный, и я, как и всегда, самый счастливый человек на свете рядом с тобой. Сегодня такой же день, как и обычно, потому что с тобой я счастлив так же, как и в любой другой день. Я люблю тебя, Квон Джиён, — заканчиваю я свою речь, и он тут же обнимает меня, утыкаясь носом в мою шею и всхлипывая. — Я тоже люблю тебя, Сынри~а. Мы стоим так пару минут под улюлюканье и аплодисменты родных, и я наконец надеваю кольцо ему на палец и целую. Похоже, своими речами мы растрогали большинство собравшихся. Конечно, все понимают, что документ, выданный нам, в Корее не будет иметь никакой юридической силы, и завтра мы разбежимся с ним по разным странам и не сможем вместе отмечать мой день рождения. И завтра так же, как и всегда, мы будем притворяться, что мы просто лидер и макнэ, обычные друзья. Но сегодня мы будем отмечать этот счастливый и самый обычный день из нашей жизни со всеми родными и близкими нам людьми.