The Cold

I. Гурен уже не кричит ему, надрывая голос, чтобы тот убирался к чертям и спасал свою шкуру и всех этих детей. Шинья уже не понимает, как следует ему сейчас действовать и что делать, чтобы потом не жалеть. Гурен шепчет что-то, совсем не слышное, а в голове Хиираги звоном отдается, закладывая уши. Уходи. И Шинья готов разрыдаться. И Шинья готов броситься вперед, наплевав на все, о чем он действительно сейчас должен думать. Уходи Едва губы шевелятся, но снова ножом по сердцу. Не хочет. Конечно же, он не хочет оставлять здесь Гурена. И Шинья нашел бы сотню оправданий тому, почему они не отступили и продолжили попытки спасти подполковника. «Но у него ведь наверняка будет какой-нибудь план, ведь так?» Глаза начинает щипать, и сердце глухо падает куда-то никуда. Отводит взгляд и вот уже не видит Гурена. Хватает Юи и не слышит того гулкого «уходи». Убирается со всеми этими детьми прочь, а Гурена рядом нет и в помине. Но чувствует, что тот прожигает ему спину взглядом и, скорее всего, всех богов благодарит за то, что Шинья не ослушался. Хиираги медленно открывает глаза, и всего несколько секунд проходят в забвении. Первая мысль, как уже заведено, о Гурене. И вот снежным комом воспоминания вновь разрастаются в голове, чтобы в который раз давитьдавитьдавить на Шинью со всех сторон. -Ты думаешь, что я вот просто так возьму и проснусь, чтобы не вспоминать о той моей мерзкой трусости? — Хиираги не спеша поднимается, садится на кровати. Мажет пальцами по щекам, пытаясь стереть уже появившиеся мокрые дорожки. Каждый раз просыпаться, чтобы лить слезы, — удел слабаков, сказал бы наверняка Гурен. -Но Гурена сейчас нет, — Хиираги усмехается и возвращается в кровать, прячась с головой под одеялом. II. -Шинья. По особому долгая «и», режущая воздух «я». Никто не произносит это имя так же сладко, как это делает Гурен. -Шинья. «И» становится резче, когда Ичиносе начинает раздражаться. Оттого ли Хиираги лишь сильнее наслаждается теплом, что медленно на него оседает. -Шинья, придурок, я знаю, ты не спишь. Хиираги нехотя открывает глаза и упирается взглядом в осточертевший потолок. Хочется быть не здесь. Веки такие тяжелые, что нет желания сопротивляться сну. Ресницы подрагивают, и глаза медленно закрываются. Шинья шумно выдыхает и натягивает выше одеяло. Ему до сих пор не удалось согреться. -Шинья, я не хочу, чтобы ты уходил. Хиираги резко садится на кровати, широко распахнув глаза, пытается хотя бы сегодня не дать волю проклятой слабости, что так быстро вошла в привычку. Стоит ли ему волноваться о том, что теперь вроде как у него начинаются галлюцинации? Просто слишком много думаешь о том побеге и усердно противишься признать его единственным правильным решением, сказал бы кто-нибудь, если бы Шинья хоть с кем-то общался. Когда последний раз он по-настоящему вёл с кем-то диалог? Он вообще хоть с кем-то разговаривал после возвращения? Продолжая сидеть на кровати, Шинья прикрывает глаза и пытается представить Гурена рядом. -Что за идиот, — вздохнул бы, по-актерски громко вздыхая-выдыхая. Пружины бы жалобно скрипнули, когда Гурен сел бы рядом с Шиньей. Вот он смотрит. Пристально так смотрит. То ли пытаясь заставить Хиираги почувствовать дискомфорт, то ли желая его уничтожить. Он так и продолжает смотреть, когда протягивает руку и едва касается щеки Шиньи подушечками пальцев. Хиираги расплывается в улыбке, и, черт возьми, он сейчас выглядит как полнейший психопат, но куда себя деть, когда до потери сознания хочешь Гурена рядом. Уголки губ Хиираги подрагивают, он сдвигает брови, на лицо ложится боль во всей её красе. Сейчас бы опять разрыдаться, но, кажется, Шинья уже физически не сможет. Откидывается назад, падая на скомканное одеяло, и ворочается, пока не станет удобнее. Опять потолок. Опять тишина такая, что жить не хочется. И опять правда на виски давит, и грудь эта стерва скребёт безжалостно так. Кажется, что даже пальцы немеют от очередной мысли о Гурене. -Сукин ты сын, — не понимает, почему ему так тяжело приходится. «Но у него ведь есть какой-нибудь план, ведь так?» — одно и то же псевдоутешение вспыхивает очередной раз в голове. Шинья закрывает глаза и пытается не слушать мысли, что сейчас так мешают спокойно существовать. III. -Отступаем! Я принимаю командование! — Юи за шкирку, и все бегут прочь. Все, да не все. Нет времени на то, чтобы обернуться и еще раз на него посмотреть. Шинья бы все отдал, лишь бы остаться и продолжить отдавать жизни, чтобы попытаться спасти Гурена. Как же хочется сказать об этом Юичиро, но Хиираги же сильный. Он здесь пример подавать должен, чтобы все крепились и повторяли за ним. Он не может отдать ситуацию под контроль неуправляемой любви, рвущимся из глотки крикам и наворачивающимся слезам. Кажется, что бегут они уже вечность, и вот именно сейчас Шинья готов поклясться, как до него донесся крик Гурена. Крик Гурена, потому что Хиираги сбежал. Он снова открыл глаза. -Все еще здесь, — убеждается, что сегодня опять не сдох, и глубоко вздыхает. Наверное, оставлять левую сторону постели глупо. Шинья же не проснется и не обнаружит чудесным образом мирно похрапывающего на своей половине кровати Гурена. Хиираги протягивает руку и пальцами начинает разглаживать складки на наволочке пустующей подушки. Бывают короткие моменты, что бурей приходят в его голову, когда Шинья наспех одевается и вылетает на улицу, полностью готовый сейчас же отправиться туда-не-знаю-куда, чтобы вытащить Гурена. Тогда он долго стоит, смотрит, как пар изо рта вытанцовывает перед глазами. Он стоит и не чувствует, что пальцы становятся слишком холодными и его непроизвольно начинает трясти. И вот медленно начинает разворачиваться, чтобы вновь прийти, раздеться, лечь в кровать, не занимая левую сторону. Так, на всякий случай. Он ложится в кровать, чтобы вновь увидеть, как бросает единственного человека, что оставался для него главным.