Выбор пути

      Когда Мегуми открыла глаза и протёрла их маленькими кулачками, холодное зимнее солнце подсвечивало промасленную бумагу закрытого окна её комнаты. Мегуми попыталась усесться на своём мягком футоне, но казавшаяся тяжёлой голова закружилась, всё поплыло перед глазами и по всему худому телу девочки разлилась слабость. Она прилегла обратно и ощупала свой лоб тоненькой ладошкой — державшийся всю неделю жар спал, сделанные отцом лекарства прекрасно помогли. Всю неделю, что пятилетний ребёнок метался в бреду, родители, Наоко и Рюсэй, со старшими братьями Мегуми — Хаяо и Рюноскэ, по очереди сменяли друг друга у постели заболевшей малышки. С младенчества Мегуми росла слабой и болезненной. Съела или выпила что-то очень холодное, любой сквозняк или промокшие ноги в дождливые дни, и здравствуйте, кучи лекарств с простудой и постельный режим. Хаяо и Рюноскэ даже одарили младшую сестрёнку прозвищем «Я-в семье-дохлятина». Разумеется, Мегуми в восторге от такой клички не пребывала. Всегда кидалась колотить старших братьев маленькими кулачками, стоило ей услышать это из их уст. Мальчишки смеялись так, что аж животы болели, извинялись перед сестрой и умоляли о мире, ласково трепля девочку по худеньким щёчкам и по густым чёрным волосам. Гнев Мегуми сходил на нет. Малышка очень легко обижалась — вспыльчивая, но отходчивая. Хоть и сердилась Мегуми на старших братьев за это прозвище, но никогда не жаловалась на них родителям, никогда не ябедничала. Не могла Мегуми похвастать и сильными лёгкими — в четыре года умудрилась переболеть бронхитом, перекупавшись в начале лета со старшими братьями в реке. Правда, она сначала сильно простыла. Бронхит поймала уже от соседского сына, едва оправившись от простуды. Близнецы Хаяо и Рюноскэ ей строго-настрого запретили лезть в воду, но их сестрёнка поступила им наперекор. Да к тому же, пока трое детей — двое девяти лет и одна четырёх, — к вечеру добрели до дома, успело похолодать. Обычно Мегуми всегда слушала старших — будь то родители и даже братья, но в этот раз ей стало завидно при виде весело плескающихся в реке Хаяо и Рюноскэ. Лёжа с бронхитом в постели, девочка вдоволь наелась сентенциями братьев, присматривающих за ней, чтобы отец с матерью поспали хоть немного. Каждый раз, когда Хаяо и Рюноскэ брали с собой рыбачить сестрёнку, Наоко напутствовала сыновей: — Только не разрешайте Мегуми долго в воде плескаться! — Сами знаете, ей заболеть — раз плюнуть! — кричал вдогонку Рюсэй радостно смеющимся и улыбающимся детям. В этот раз, выдавшейся особенно снежной и холодной зимой — когда ребятня с хохотом обкидывает друг дружку снежками, лепит снеговиков и строит крепости, когда сами боги велели предаваться веселью, у Мегуми снова достало таланта подхватить тяжёлую простуду. Мать, отец и братья всех святых благодарили, что не воспаление лёгких.       Неделю назад Мегуми среди ночи проскользнула из дома на улицу, в одной лёгонькой юкате и надетых на ноги таби с дзори — всё существо малышки рвалось на помощь серому котёнку, застрявшему на сливовом дереве во дворе дома. Ни родителей, ни братьев тревожить не хотела, ведь они так крепко спали… Накинуть на плечи хотя бы шерстяную шаль, не говоря уже о хаори, любящая животных девочка не догадалась, да и не тратила особо время на раздумья, не до этого ей было. На тот момент, когда маленькая Такани как раз спасала четвероногого кошачьего малыша, попавшего в такую ловушку по собственной неосмотрительности, бедный котёнок сорвал голос — уж очень долго и жалобно мяукал во всю силу своих связок. Почувствовав своим маленьким тельцем ткань юкаты и тепло детских ручек, котёнок вцепился намертво своими коготками в одежду ребёнка, пришедшего ему на выручку. Котёнка-то Мегуми с дерева сняла, принесла домой, напоила молоком и размельчила для нового жильца варёное мясо, выловленное ею из супа. На следующий день девочку свалила с ног на футон высокая температура. Лицо и всё тело пылало жаром, сильно бил озноб и слезились глаза, привязались насморк и жуткий кашель, и от этого кашля лёгкие раздирала боль. Живот болел тоже. Старался совладать со своими страхами отец, вливающий в рот дочери настойки, заставляя девочку запивать водой горькие порошки. Мегуми кашляла, отплёвывалась, но покорно принимала все лекарства. Беззвучно плакала мать, глотая слёзы, как и муж — они больше всего на свете страшились того, что болезнь унесёт жизнь их дочери. Наоко помогала Мегуми выпить молоко с мёдом — дабы это перебило отвратный вкус лекарств. — Мамочка, папуль, братишки, — шептала горячо девочка, которую била дрожь, — я правда ни за что не умру! Никогда! Обещаю! И эти простые в своей искренности слова на клочки рвали сердца родителей и братьев. Хаяо и Рюноскэ тоже ночевали возле больной младшей сестры. Мегуми была поздним ребёнком, не отличалась крепким здоровьем, хоть рождена в семье потомственных и талантливых врачей. Любимица родителей и братьев, дальней родни, соседей, да вообще половины городка. Многие в Айзу любили Мегуми за её светлую улыбку и щедрую натуру — малышка была совсем не жадной, всегда поделится последней лепёшкой с кем-то. Чиста душой, мыслями и сердцем, вся полна наивности и нежности. В маленьком и хрупком теле ребёнка нашёл пристанище благородный дух. Тёмно-синие глаза излучают доброту и тепло. Любили Мегуми за миролюбивый нрав и нежно-утончённую красоту фарфоровой куколки, за чуткость и отзывчивость. Люди Мегуми окружали добрые, в своём мирке девочка была очень счастлива. Зло бы ей никто и никогда не причинил. Ни за что. Даже если бы кто и решился на эту мерзость, нашлись бы заступники — избавившие бы обидчика от необходимости ходить по бренной земле. Чашку риса на завтрак этому гипотетически-абстрактному мерзавцу по утрам можно уже не давать. От жизни и людей девочка видела только хорошее. Многие родители ставили своим сорванцам и оторвам в пример тихую и покладистую Мегуми, никогда не перечащую отцу и матери.       В восемнадцать лет Наоко была помолвлена с Рюсэем. В девятнадцать уже носила его фамилию, став законной женой. В основе её отношений с мужем лежали взаимные верность и уважение, поддержка, нежная забота и любовь, хотя брак — договор между семьями Рюсэя и Наоко. Одно несказанно омрачало радость супругов Такани — спустя два года брака у них не получалось зачать ребёнка, и это при том, что Наоко охотно откликалась на пыл своего мужа и даже сама проявляла инициативу в супружеской спальне. Перепробовали все народные средства, ездили лечиться на курорты. Один друг детства Рюсэя настойчиво советовал доктору развестись с бесплодной Наоко и жениться на молоденькой девушке, которая бы уж точно нарожала ему целую ватагу шумных ребятишек. С этого дня этот человек перестал быть для доктора другом. Лишь на тринадцатый год брака Наоко смогла забеременеть и через девять месяцев, спустя десять с половиной часов мучений, родила на свет двоих сыновей — Хаяо и Рюноскэ. Все эти десять с лишним часов Рюсэй держал свою жену за руку, утирал платком испарину с её лба и вселял в неё уверенность, что всё будет хорошо. Отдавал твёрдо распоряжения акушерке и повивальной бабке. Мегуми родилась уже тогда, когда близнецам исполнилось пять лет, а Наоко тридцать семь. Как и при рождении сыновей, Рюсэй неотлучно находился с женой и всячески подбадривал её. Как умел. Хаяо и Рюноскэ росли очень крепкими и здоровыми озорниками-мальчишками, очень шумными и неусидчивыми. Про таких говорят, шило в одном месте. Мегуми же, в отличии от братьев, росла тихим и робким ребёнком, очень болезненно реагировала на шутки шустрых мальчишек. Например, на подмешанную в крем для рук синюю краску. Видя, насколько обидчива их сестра, Хаяо и Рюноскэ сразу прекратили свои розыгрыши. Больших скоплений людей и уж очень громкого шума девочка немного побаивалась. Не любила суету и толкотню вокруг. Частенько сидела в уголке и занималась своими куклами, играла в «дочки-матери», никому не мешая и не привлекая к себе внимания. Играла с домашними питомцами и заботилась о них. Немалых трудов братьям или соседским детям стоило вовлечь малышку Такани в игру. Трудное дело — разговорить Мегуми, а уж тем более уговорить присоединиться к шумным и подвижным детским играм. Но уж если кому удавалось завоевать её доверие, то она сама тянулась к этому человеку, будто молодой зелёный побег — к солнечному теплу и свету. Природа наделила Мегуми очень хрупким здоровьем, родители буквально тряслись над ней, лишний раз боялись дыхнуть в её сторону. Хаяо и Рюноскэ болели крайне редко и быстро шли на поправку, но с их сестричкой всё по-другому. Мегуми никаких особых трудов не стоило слечь в постель с какой-нибудь болезнью, причём надолго. Настоящая тепличная девочка, домашняя. С ужасом супруги Такани думали, до трёх лет их красавица не доживёт. Даже для детей её возраста маленькая Такани росла очень умной, легко всё схватывала на лету, быстро и с огромным рвением чему-то обучалась. В свои пять лет умела хорошо считать, владела навыками письма и чтения. Причём не по слогам, а почти как ребята и девчонки более старшего возраста. Особенно очень интересовалась растениями и тем, что из них можно сделать. Невероятно пытливый и острый, цепкий ум.       Тот серый котёнок, спасённый Мегуми с дерева и получивший имя Кайто, всё же остался жить в доме семьи Такани. Маленький и ласковый пушистый комочек любил спать в ногах своей благодетельницы или у неё на груди, громко мурлыкая. Рюсэй и Наоко с Рюноскэ и Хаяо обожали животных, как и Мегуми. Вместе с братьями девочка иногда приносила домой после прогулки птиц с перебитыми крыльями, умирающих от голода или ран четвероногих. Помогала отцу с матерью их выхаживать и заниматься поиском для питомцев хороших владельцев. Тринадцать животных и пять птиц удалось пристроить в добрые и ответственные руки подобным образом. Чаще всё происходило именно так: — Рюноскэ, Хаяо, посмотрите — какой пёсик милый! — громко восклицала Мегуми, указывая пальчиком на тощего бродячего пса. — Давайте его домой возьмём? — обращала она умоляющий взор на старших братьев. — Мегуми, а ты уверена, что папа с мамой нам разрешат? — Хаяо задумчиво чесал в затылке. — У нас и так живут три голубя, одна ворона, две белки и четыре кошки. Одна из кошек беременная, — добавил Рюноскэ. — Но вы же оба заступитесь! — с хитринкой и одновременно трогательной доверчивостью во взгляде Мегуми по очереди смотрела на Хаяо и Рюноскэ. Ни дать, ни взять — настоящий лисёнок. Маленький, милый и в свои годы уже очень хитрый. Старшие братья смеялись до колик в животах, ласково трепали маленькую плутовку по щекам и по её длинным чёрным волосам. Бродячего пса уводили за собой и уже дома упрашивали родителей в три голоса разрешить оставить его жить у них. Рюсэй и Наоко давали добро на это, к огромной радости действующих заодно детей. Хаяо и Рюноскэ сами не понимали, как шли на поводу у Мегуми, но вить из них верёвки девчурка была большая умелица.       Мегуми стало немного получше — перестала кружиться голова, отступила слабость. Девочка откинула одеяло и надела на ноги белые таби, встала с футона и подошла к окну, открыв его и вдохнув свежий морозный воздух. И этот воздух будто обжёг нежную белую кожу её щёк. — Красиво как, а сколько снега выпало! — вслух восхищалась Мегуми видом из окна — деревья и земля с цветами, скрытые снежным одеялом, под лучами солнца снег дивно искрится множеством бликов. На заднем дворе тепло одетые Хаяо и Рюноскэ бросаются снежками из-за выстроенных снеговых укрытий. За увеселениями мальчишек безмолвно наблюдали снеговики. — Хаяо, Рюноскэ! — Мегуми помахала ручкой обернувшимся на её зов братьям. — Я тоже с вами хочу в снежки поиграть! — Мегуми, живо в постель! — выкрикнул Хаяо, встревожившись за легко одетую сестру у открытого окна, да ещё в такой холод. — Отец разве разрешил тебе вставать? — Но я всю неделю на футоне пролежала! — девочка обиженно надула губы. — Иди в постель, Мегуми, — вторил брату Рюноскэ, — и окно закрой. Только ведь переболела. Оба брата явно очень переживали за её здоровье. — Мне намного лучше — жара и кашля с насморком больше нет! — уверяла их бодро Мегуми. — Я в порядке. Чтобы у братьев не оставалось сомнений, девчушка сипло после простуды рассмеялась, широко улыбнувшись. Бледность после перенесённой болезни ещё не сошла с её лица. Ребёнок только сегодня встал на ноги и нетвёрдо на них стоял. — Мама рисовых кексов напекла, — обронил как бы невзначай Рюноскэ. — Поела бы… Кексы в гостиной. — Мы тебе пять штук приберегли, — Хаяо послал сестре воздушный поцелуй, она ему тоже. — Ты же у нас известная сластёна. — Спасибо вам, братишки! — крикнула им Мегуми и только после этого плотно закрыла окно. Девочка дошла до сёдзи, отодвинула их, перешагнула порог своей спальни и вприпрыжку побежала в гостиную вниз по лестнице, иногда спотыкаясь на ходу. Там же, в гостиной, она и застала пьющих чай родителей. — Мама, папа, а вот и я! — дала им малышка знать о своём присутствии, усевшись с ними за низенький столик и взяв один кекс с подноса. Откусила кусочек от лакомства и улыбнулась, крепко зажмурив глаза от удовольствия. — Мегуми, я ведь пока не разрешал тебе вставать с постели, — нотки тревоги за дочь всё же угадывались в строгом и спокойном голосе Рюсэя. — Мегуми, тебе уже лучше? — Наоко села поближе к дочери и ощупала её лоб, коснулась его губами. — Да, со мной правда всё хорошо, — чуть внятно проговорила Мегуми, дожёвывая кекс. — Мы места себе не находили, детка, — Наоко усадила дочурку к себе на колени и крепко обняла, поцеловав в чёрную макушку. — Никогда не делай так больше, поняла? — Да, мама, — Мегуми обвила ручками мамину шею. — Хаяо и Рюноскэ от тебя тоже не отходили. Сильно о тебе переживали. — Рюсэй улыбнулся дочери. — Да, я знала, что они, как и ты с мамой, за мной смотрели, — Мегуми освободила шею мамы от своих рук и принялась за второй кекс. — Мамуль, ты прекрасный повар! — Спасибо, моя принцесса, — Наоко погладила девочку по волосам. — Талантливые люди во многом талантливы. Мама тому пример, — Рюсэй подмигнул жене, ответом ему стала её кокетливая улыбка и задорные искорки в тёмно-синих глазах. Сорок вторую весну разменяла его Наоко, но по-прежнему пленительна. Никогда доктор Такани не перестанет восхищаться своей супругой, которая тремя годами его моложе. Длинные и густые чёрные волосы с тёмно-изумрудным отливом, тонкие и острые черты лица, пухлые губы и хитринка во взгляде. Мегуми всем пошла в маму, как и Рюноскэ с Хаяо. Вот спокойным нравом она пошла в отца. Пару часов этак точно Мегуми посидела с матерью и отцом, которые весело болтали обо всём произошедшем на днях: заваливший всё и вся в Айзу снег, планы на ближайшее и не очень будущее, проказы серого малыша-котёнка Кайто — спасённого с дерева Мегуми. Потом к ним присоединились прибежавшие с улицы, раскрасневшиеся от активных игр в снежки и запыхавшиеся, прерывисто дышащие Хаяо и Рюноскэ. Разговоров стало больше. Например, куда бы вся семья могла съездить отдохнуть, или с кем из соседских сыновей озорные и шустрые близнецы умудрились повздорить и подраться. Мегуми же молча сидела у мамы на коленях, с интересом слушала родителей и братьев, поедая рисовые кексы, сготовленные Наоко для мужа и детей. Довольная улыбка не сходила с беленького дивного личика Мегуми.       Покончив с кексами, досыта ими наевшись и напившись чаю, девчушка сползла с таких уютных материнских колен и удалилась из гостиной, напоследок пожелав родным приятного дня. В её очаровательной и умной головке уже зрел один план… Тихой сапой Мегуми прокралась в папин рабочий кабинет на первом этаже. Порывшись во многочисленных ящичках письменного стола Рюсэя, маленькая искательница извлекла на свет все бинты и всю корпию с тончайшими золотыми нитями и иглой для зашивания ран. Неловко удерживая всё это добро в тоненьких детских ручках, Мегуми прошмыгнула обратно в свою спальню. Уселась в уголке и принялась лечить собственных пациентов — тряпичных зверюшек и кукол. С перевязками у неё дело более-менее ладилось, но вот зашивать «раны»… Пока девочка позаботилась должным образом о «боевых увечьях» любимой куклы Сэцуко — большая дыра на спине, все пальцы себе иглой исколола, но даже и не думала из-за этого плакать. Рядом вертелся Кайто и смешно бил Мегуми по руке крохотными лапками, но не выпуская коготков. — Кайто, имей совесть, — ласково посмеивалась Мегуми, мягко отстраняя от себя котёнка. — Тебя до отвала накормили, дай мне моими больными заняться, — заявила девочка с важным видом, избрав объектом своих забот зайца с оторванным ухом. Кайто повернулся спиной к Мегуми, продемонстрировав ей свою филейную часть, и с видом оскорблённого божества прошествовал к футону, на котором улёгся дремать. — Наоко, дети! — слышались на весь дом возгласы Рюсэя. — Никто не знает, куда игла с нитями и бинты с корпией подевались? Найти никак не могу! Тяжёлая отцовская поступь слышится уже возле её комнаты. В следующую же минуту Рюсэй перешагнул порог апартаментов Мегуми. «Улики скрывать поздно», — промелькнула у девочки в голове мысль, а сама малышка прятала зайца с не до конца пришитым ухом за своей спиной. Доказательства, что в кабинете у Рюсэя хозяйничала именно его дочь, лежат у ног девчушки — бинты и корпия. — Ага! — Рюсэй чуть прищурил глаза, с тёплой иронией глядя на маленького доктора. — Так вот кто все мои медицинские принадлежности повытаскал! — А я просто в больницу играла, — состроила Мегуми самое невинное выражение своего прелестного личика, на какое только была способна. На губах широкая улыбка, глаза наивно взирают на присевшего рядом с ней отца. — Ну-ка, повтори, во что играла? — переспросил врач. — В больницу. Я доктором была, а вот больные, — Мегуми разложила перед папой все свои игрушки. — Я тоже хочу стать врачом — как ты, когда вырасту! — мечтательный огонёк зажёгся в тёмно-синих глазах ребёнка. — Учиться упорно и долго придётся, дочур. Это очень благородный, но и тяжёлый труд, — Рюсэй назидательно поднял вверх указательный палец. Предупредить дочь о ждущих её трудностях на пути к мечте — его обязанность, долг. — Я буду учиться и трудностей никаких не боюсь! — пылко и с азартом воскликнула Мегуми. — Вот только… — Что, моя хорошая? — Ладонь отца погладила волосы девочки. — Приделаешь зайке ушко и зашьёшь нормально рану Сэцуко? — Мегуми отдала отцу в руки зайца и куклу. — А то я не умею… Девочка улыбнулась, пожала плечами и беззаботно засмеялась. Смеялся и Рюсэй, решивший на днях разъяснить дочери, что раны куклам и зайцам медицинскими иглами и нитями не зашивают, поскольку для этих целей существуют иглы и нити швейные.