Одно целое

POV Kai - Пожалуйста, примите наши глубочайшие извинения. Мы вам вышлем компенсацию через несколько дней, до конца этой недели. Отвечаю пару каких-то стандартных безэмоциональных фраз и кладу трубку. После чего с силой бросаю телефон, благо диван смягчил его падение. - Блядь! И почему это им приспичило делать ремонт именно после того, как были объявлены даты тура и раскуплены все билеты? Я тяжело осел на диван и обхватил голову руками, ероша свои отросшие волосы. И что приказываете делать? Отменять финальный концерт тура? Превосходно, фанаты, менеджеры, руководство, да и сама группа - все будут в бешенстве, ведь и причина, скажем так, отнюдь не веская. И опять во всех грехах будут винить меня. Глубокий вдох. Выдох. Надо просто не паниковать, а подумать, куда можно перенести этот гребаный концерт. Большие залы - не вариант, места в них забивают задолго до запланированных выступлений, а тут осталось всего ничего – каких-то жалких два месяца. Встаю с дивана, надеваю очки, беру ноутбук. Пока он включается, звоню менеджеру и обрисовываю сложившуюся ситуацию. Выслушав поток ругани из уст менеджера, обзваниваю руководство лейбла – происходит то же самое. А что, никто деньги терять не хочет, вполне ожидаемо. Только снова выставляют виноватым меня, будто от меня зависит то, что сегодня в том огромном концертном комплексе, вмещающем в себя несколько десятков тысяч человек, внезапно обнаружили несоответствующие стандартам безопасности места в самом зале и на сцене. Отключив звук на телефоне, стараюсь в интернете найти хоть какую-то альтернативу, где количество мест для зрителей пусть даже немного меньше, но приближенно к тому, что мы потеряли несколько минут назад. Ничего. Абсолютно ничего. Как-то сумасшедше хохотнув, кладу компьютер на диван, а сам начинаю бродить взад-вперёд по комнате, словно это каким-то образом ускорит мыслительный процесс. Краем глаза замечаю, что экран телефона загорелся – звонит менеджер, а я долго сомневаюсь, брать ли трубку. В итоге после продолжительных метаний я пошел на поводу у своей совести, она не позволила отвергнуть человека, который печется о группе чуть ли не так же, как я. Однако как только я взял трубку и поднес телефон к уху, сразу же пожалел о своем решении – поток брани взбешенного менеджера не прекращал литься из динамика в мое ухо, словно помои – в канализационный сток. Он вымещал всю скопившуюся злость на мне, как будто это из-за меня лично придется отменить концерт. Будь это действительно так, возможно, я бы не придал большого значения всем этим словам, но при сложившихся обстоятельствах у меня не было другого выбора кроме, как слушать и принимать все сказанное на свой счет. Менеджер в весьма грубой форме наказал мне ни в коем случае не распространяться об этом, держать рот на замке, информацию даже на официальном сайте пока не будут размещать, чтобы не поселить панику среди фанатов. Я не мог ничего ему сказать в ответ, хотя всего трясло во время этого неприятного разговора. Лишь тихонечко ронял извинения и судорожно оправдывался, на автомате кланяясь, сам даже не понимая, зачем. Все внутри сжимается и скручивается в один тугой морской узел. Голова раскалывается. Тошнит. Всё тело одолевает дрожь. Учтиво попрощавшись, бросаю телефон вновь, в этот раз уже ему не так повезло – отскочив от дивана, он падает на пол. Явно останется трещина. Насрать. Обхватываю себя руками поперек живота, короткие ногти до боли впиваются в бока, однако дрожь никак не унимается. Стискиваю стучащиеся друг о друга, словно от холода, зубы. Ненавижу себя. Ненавижу это гребаное бессилие. Невероятно бесит то, что я ничего не могу сказать в ответ. Пытаюсь взять себя в руки. Уже не в прямом, а переносном смысле. Решаю, что проще будет пойти принять душ и завалиться спать. Завтра репетиция, до тура остается всего-то каких-то жалких двадцать дней, а, следовательно, надо работать не покладая рук. Отыграть все песни. Так, чтобы нужные ноты отскакивали у каждого благодаря лишь механической памяти. Надо сейчас думать о завтрашней репетиции, а остальное пока отбросить. Кусаю губы, стараюсь дышать ровно и размеренно. Ну же, в этом нет ничего сложного, думаю я. Вдох. Выдох. Вот так. Уже лучше. Я не такой слабый. Всегда справлялся сам, и не с таким дерьмом. Все будет хорошо. Постепенно начинаю приходить в себя. Дрожь прекратилась, а дыхание восстановилось. Все будет хорошо, повторяю про себя снова и не спеша иду в ванную комнату, оставив телефон на беззвучном режиме валяться на полу, а компьютер – работать на диване. Как потом дошел до кровати и отключился, я уже не помню – это было как в бреду. Благо будильник всегда стоит на одно и то же время – хоть не проспал. Настроение с самого утра было ни к черту. Воспоминания о вчерашнем дне заполнили сознание настолько, что казалось, будто этот ужасный день продолжается, словно время решило внезапно остановить свой ход. С трудом я заставил себя встать с кровати, дошел до гостиной, поднял, наконец, телефон с пола. Увидел небольшую трещинку в углу экрана, а также 11 пропущенных вызовов от разных людей: пара звонков от Таканори, от него же сообщение, что немного задержится на сегодняшнюю репетицию, несколько от менеджера и стаффа, один от руководства. - Срать, - выругался я, решив не перезванивать никому. Потом разберусь, ещё будет время. Принялся делать завтрак, однако в процессе внезапно заметил, что аппетита нет. Все ещё тошнит. Убрал яйца и рис обратно в холодильник, приготовил вместо этого крепкий кофе. Выпил ещё горячим – жидкость обожгла нёбо и язык, но почему-то я не обратил на это никакого внимания. Кофе выполнил свою задачу. Я окончательно проснулся, но от осознания этого захотелось обратно лечь в кровать и зарыться в одеяло, как в кокон. Лучше бы все эти проблемы оказались лишь самым ужасным кошмаром моей жизни… Но делать нечего. Придется идти и решать все проблемы по мере их поступления, это моя работа. Главное никому ничего не разболтать, никому не нажаловаться. Посмотрев на часы, понимаю, что до репетиции времени уже впритык, успеваю лишь одеться, сунуть телефон и ключи от квартиры и машины в карман и выйти. Приехав в студию, замечаю, что никого там нет. Фыркнув, достаю сигарету и, закуривая, начинаю нервно постукивать ногой по полу. Предупредил только Таканори, тогда почему все опаздывают? Достаю телефон, решая проверить, не пропустил ли звонков от других ребят. В журнале вызовов пусто. В принципе, как всегда, постоянно кто-то опаздывает и не предупреждает, но почему-то сегодня это меня уже по-настоящему взбесило. Дрожащими пальцами достаю новую сигарету взамен той, что уже успел скурить, судорожно делаю затяжку… Достаю третью сигарету… Как только рука тянется за четвертой, хотя сознание уже кричит вовсю, что больше точно не надо – голова кружится, в здание заходит Акира. - Привет, - сунув сигарету обратно в пачку, откашливаюсь и сухо здороваюсь с басистом. - Привет. Прости, что задержался, проспал, - виновато опускает глаза, тяжело вздыхает. - Не бери в голову, - отмахиваюсь. – Все равно ещё никого нет. Пошли, отрепетируем хоть свои партии, - пытаюсь выдавить из себя привычную улыбку, но пока безрезультатно. Акира кивает в ответ, и мы идем в сторону репетиционной базы. Остальные подтягиваются только спустя полчаса. Я думал, что репетиция поможет отвлечь меня от того безумия, что обрушилось на меня, однако как же я ошибался! Конечно, поначалу все было как обычно – все парни подтянулись, мы выпили энергетика, чтобы взбодриться, посмеялись над чем-то глупым, я даже смог улыбаться, как прежде. Но веселье длилось ровно до того момента, пока мы не начали играть. Господи! Настолько разлаженной игры я не слышал уже очень давно. Уруха лажал в каждом своем соло и при этом умудрялся играть что-то не то даже в основных частях, Руки вступал не тогда, когда надо, а Аой вообще словно впервые видел ноты. Слава богу, хоть с Рейтой мы уже успели отрепетировать несколько частей, иначе меня бы пришлось откачивать. А так я стискивал зубы, делал глубокий вдох и подбадривал ребят, заставляя играть их снова и снова, чтобы в конечном итоге получилось хоть что-то отдалённо напоминающее песню. Спустя пару часов я не выдерживаю: - Юу, чёрт возьми, мы играем эту песню 10-й раз, почему ты до сих пор не знаешь, где сделать паузу? – расстроенно проговариваю, стараясь не сорваться. – Ты что, ни разу еще не репетировал ее дома? Гитарист тяжело вздыхает и отводит глаза. - Я думал, у меня ещё куча времени, чтобы разучить материал… - Так вот, напомню тебе тогда, что до первого концерта осталось двадцать дней. Одну репетицию мы сейчас благополучно просрали, - обвожу всех взглядом, говорю строго, твёрдым, поставленным специально для таких случаев лидерским голосом. – На сегодня репетицию закончим, сами видите, что сработаться не выходит, просмотрите всё дома повнимательнее, чтобы завтра такое не повторилось. Я поднялся с сиденья, положил палочки на один из барабанов, как обычно, и направился на выход. - Я уйду первым, обязательно проверьте, чтобы зал был закрыт, когда будете выходить. Ключи у всех есть? – я ещё раз обвёл ребят взглядом. Все молча кивнули. Кивнув им в ответ, я попрощался и вышел за дверь. Как только дошёл до машины и сел в неё, резко потянулся за сигаретой. Фух, чуть не сорвался, это было близко. Делаю глубокую затяжку, стараясь успокоиться перед тем, как ехать домой. Чувствую, как яд медленно заполняет мои лёгкие, однако никакого облегчения за этим не следует. Вдыхаю табачный дым снова и снова, так глубоко дышу, что в глазах начинает темнеть. И ничего. Никакого привычного воздействия. Тихо выругавшись, выбрасываю окурок на дорогу и пристёгиваюсь. Скорей бы попасть домой. Мельком глянув на часы, понимаю, что обеденное время давно уже прошло, а окончание рабочего дня ещё не наступило, хоть в пробках не буду стоять, уже хорошо. Пока еду, замечаю, как временами экран телефона загорается, а на дисплее высвечивается оповещение, но решаю, что любое дело может пока подождать. Все мысли сейчас забиты лишь тем, что я едва не позволил своим чувствам взять верх над разумом и чуть было не сорвался на своих одногруппниках. Конечно, неприятно, что я – единственный, кто подучил свои партии к репетиции, но такое было сегодня не впервые. Далеко не впервые. Это уже пора записывать в список традиций группы the GazettE: на первой репетиции к туру обязательно надо налажать везде, где только можно и нельзя. Никогда я не обращал на это внимания, всегда это как-то удавалось обратить в шутку, и после таких вот «репетиций» мы все шли в какой-нибудь бар, дабы продолжить веселье. Так было всегда. Однако в свете последних событий, мои нервы были значительно расшатаны, поэтому я не смог адекватно отреагировать и на этот раз. Экран продолжал и продолжал загораться вновь и вновь. Судя по тому, как быстро появляются сообщения, это кто-то из ребят. Менеджеры обычно сразу звонят, не удосуживаясь даже поинтересоваться, есть ли для общения по телефону время и возможность. Всю дорогу ехал как в тумане, не обращая ни на что внимания. Где повернуть, где снизить скорость, где остановиться перед пешеходным переходом я прекрасно знал, поэтому все действия совершались на автомате. Сам не заметил, как оказался снова в своей пустой квартире. Несмотря на то, что шёл только второй месяц осени, дома был дубак. Сняв у порога обувь, я, поёжившись от холода, прошёл вглубь квартиры, закрывая по пути все окна и включая кондиционер на тёплый режим. Наконец решил проверить, кто до меня пытался достучаться последние минут сорок. Достав телефон из кармана, я прошёл в гостиную и плюхнулся на диван, перед этим отодвинув в сторону всё ещё лежавший там ноутбук. Сняв блокировку, увидел на почте 8 новых сообщений, и все от Таканори. Нахмурив брови, занервничал. Он же не мог заметить перемены в моём поведении, правда? Не успел даже прочитать их, как высветилось оповещение о девятом: «Я уже тут». Тут я запаниковал. Быстро открыв окошко с диалогом, пробежался глазами по сообщениям: «Ютака, я хотел поговорить с тобой о сегодняшней репетиции» «Понимаю, уже поздно как-то оправдываться» «Да и, в принципе, оправдываться я не хочу. Сам понимаю, в чём виноват и я, и все остальные» «Дело не в этом» «Что-то случилось? Ты очень странно себя сегодня вёл» «Мне кажется, нам нужно поговорить» «У меня как раз в багажнике завалялась бутылка шикарного коньяка» «Еду к тебе, жди» «Я уже тут Готовься открывать дверь» Только я успел дочитать, как тишину в квартире разрезала мелодия дверного звонка. Тяжело вздохнув, я, даже не оглядев хотя бы гостиную на предмет грязи, медленно поплелся к двери. Нехотя посмотрев на дисплей, подключенный к камере снаружи, вижу Таканори, топчущегося у порога. Не успел покурить. Хмыкнув, открываю замок и, нажав на ручку, раскрываю дверь, позволяя вокалисту пройти внутрь. - Какими судьбами? – только и выдавливаю из себя, слабо улыбнувшись. Таканори окидывает меня оценивающим взглядом, словно какую-то давно желанную вещь в магазине. Будто прикидывая, хватит ли средств и нужно ли покупать. В итоге, судя по тому, что он молча кивнул и так же молча разулся и прошёл в квартиру, он решил «покупать». - Как я и думал… - задумчиво протянул он, оглядывая мою квартиру вместо меня. То тут, то там валялся мелкий мусор, а все поверхности, исключая разве что принадлежащие кухне, покрывал довольно-таки заметный слой пыли – не успел убрать в той суматохе, что творилась последний месяц. Зная, какой Таканори чистюля, понимаю, что раз он, увидев весь этот хлам, не ушел, дело, с которым он пришёл, имеет для него значение. - Пошли покурим, - зовет меня, подходя к балконной двери. В последнее время я и замечать перестал, что курю исключительно в помещении, не удосуживаясь выйти даже на балкон. Киваю, беру с журнального столика сигареты и зажигалку и выхожу следом за Таканори, который по-прежнему казался крайне задумчивым и несговорчивым. Словно обдумывал что-то. Хотя по его сообщениям этого нельзя было сказать – все они были полны эмоций. Сейчас же вокалист круто изменился. Как будто стал другим человеком. Я молча протянул ему сигарету, любезно угощая, и поднёс огонёк, чтобы он прикурил. Затем уже закурил сам. Делаю глубокую затяжку, смотрю в пачку, понимаю, что за последние два дня скурил всё, нужно покупать новую. Выдыхаю дым, смотря куда-то вдаль. На город начинали спускаться сумерки, то тут то там загорались огни, однако солнце еще не до конца скрылось за горизонтом и его лучи виднелись где-то вдали. Как-то странно, но с Таканори, стоящим рядом, стало значительно легче на душе, словно вокалист притягивал к себе мои эмоции или же хотя бы делил их со мной. Я обратил на него взгляд. С тем же задумчивым видом он смотрел на закат, зрачки его были неподвижны. Таким он обычно бывал, когда долго подбирал строчки к какой-нибудь сложной песне, образ которой держится у него в голове, но в слова никак не хочет вылиться. В такие моменты он просто смотрел в одну точку, как бы освобождая свой разум от лишних мыслей, чтобы в один прекрасный момент его посетило озарение, как просветление – Будду. Только вот сейчас мы не работали ни над одной песней – совсем недавно выпустили новый альбом. Работы над композициями нет. Так зачем? Неужели из-за меня? Не успеваю додумать, потому что внезапно зрачки Таканори дергаются и, потушив сигарету о пепельницу, стоявшую на небольшом столике, он переводит взгляд на меня. - Пойдём, - неожиданно мягко говорит он и, осторожно потянув меня за рукав толстовки, ведет обратно в квартиру. Тушу сигарету и послушно следую за ним. Таканори утягивает меня обратно до дивана, усаживает, а сам садится рядом и сразу же устремляет на меня свой взгляд. Не смею отвести глаза в сторону. Создаётся такое впечатление, будто Таканори считывает всё, что творится у меня на душе, лишь посмотрев мне в глаза. Как будто по ним можно меня прочитать, как раскрытую книгу. Не знаю, как реагировать. Он отчаянно вглядывается в моё лицо, словно стараясь найти ответы на свои вопросы. Из рук не выпускает мою толстовку. Напряжен. Решаю считать вдохи и выдохи. Раз, два, три… Дышу медленно, пытаюсь ни о чем не думать, но Таканори не сдается. Лишь только, когда я досчитал до семи, вокалист выпустил из пальцев ткань, на которой остались складки – до того сильно он сжимал. - Почему ты молчал? – только и спрашивает он, будто действительно всё понял, заглянув мне в глаза. Врать или скрывать правду уже нет никакого смысла. Таканори делает это для меня. Я не могу отвергать его помощь, тем более, когда настолько сильно в ней нуждаюсь. - Что тебя так гложет? – снова вопрос в пустоту. – Только не надо искать отговорки, я заметил, что в последнее время с тобой творится что-то неладное, а сегодня уже не смог сдержаться. Мы же команда. А ты скрываешь что-то настолько серьёзное, что грызёт тебя изнутри. Пойми, это что-то раз за разом выгрызает кусочки твоей души, заставляет тебя страдать, а ты отказываешься это признавать, надевая на лицо маску с фальшивой, наигранной улыбкой, которая нисколько не похожа на твою настоящую. Я ведь всё чувствую, Ютака, - серьезно произносит, поднимает на меня взгляд, промолвив моё имя. – Прошу, не молчи. Раскройся мне, - опускает руки мне на плечи, легонько встряхивает. – Ты скоро сломаешься, если всё так продолжится. Смотрю на него, почти не моргая. Как? Неужели из меня настолько плохой актер? Интересно, как давно ты всё заметил, Таканори. - Я… - начинаю тихо-тихо, едва слышно, но потом набираюсь смелости и говорю с каждым словом все громче и громче. – В последнее время это становится невыносимо! Не могу больше! Почему я должен всё это выносить? Сначала с этим грёбаным альбомом столько надо было всего решить, потом решить с концертами тура, всех обзвонить, договориться о датах и местах проведения, а теперь… - я был удивлён, но эмоции закипели в моей груди настолько сильно, что готовы были выплеснуться в любой момент. – А теперь ещё и этот сраный зал сдают под ремонт! Все в бешенстве… менеджеры, стафф, управляющие… - на глаза внезапно наворачиваются слёзы, но я с силой сжимаю кулаки, так, что костяшки побелели, кусаю губу, чтобы стараться быть сильнее. – Во всём виноват лишь я… будто я что-то мог или могу сделать с этим… А тут ещё грёбаная репетиция вывела меня из себя. Я не утверждаю, что такое было впервые, но… почему именно сегодня?.. Почему всё, что я делаю, не приносит никакие плоды? Переполнявшие меня чувства хлынули через край, выливаясь скупыми, постыдными слезами, которые я изо всех сил старался сдержать. Они медленно скатывались по щекам и мелкими каплями падали на мои колени. Я отвел глаза в сторону, чтобы Таканори не видел этого позора, дёрнулся, собираясь подняться и уйти куда-нибудь, но не смог. Пальцы вокалиста чуть сильнее сжали мои плечи, не позволяя вырваться. Он придвинулся ближе и, рывком притянув меня к себе, крепко обнял, положив подбородок мне на плечо. - Тише, тише… - ладони Таканори начали водить маленькие круги по моей спине, успокаивая, а я в этот момент слабо обнял его в ответ, уткнувшись носом куда-то между шеей и плечом. Всхлипнув, я попытался взять себя в руки, но вся эта ситуация будто не давала мне этого сделать. Как на спусковой крючок нажали. Пуля прошла навылет, прямиком через сердце. Чувства хлынули из раны, словно кровь, не давая возможности даже спокойно вздохнуть. Я не мог остановиться, с каждым разом всхлипывая всё сильнее. Началась истерика. Среди судорожных вздохов из моей груди вырывались рыдания и скулёж. Всё тело трясло. Я просто-напросто сорвался. С каждой минутой становилось всё хуже и хуже. Таканори чуть отстранился, достал из кармана пачку бумажных носовых платков и положил мне в ладонь. Удивительно, как он мог к такому подготовиться, когда даже я сам не знал, что до такого дойдет. Вытащив дрожащими пальцами один платок, я грубо вытер им лицо и высморкался, после чего отбросил на пол. Однако истерика и не хотела прекращаться. Она накатывала волнами с головой раз за разом, не давая возможности вздохнуть. Давление, бесконечное давление, слишком большая ответственность и ожидания от моей работы. Любой бы сорвался. Но я до последнего себе твердил, что я взрослый человек и могу сам справиться с подобным дерьмом. Видимо, не во всех случаях такая стратегия работает. В какой-то момент вся ненужная бравада исчезает, и ты остаёшься один на пару со своей всепоглощающей беспомощностью и бессилием, понимая, что ты точно так же слаб, как и все люди. И нечего мнить себя супергероем. Таканори чуть отодвинулся от меня, после чего, надавив на мои плечи, заставил меня лечь на диван, положив голову на его колени. Я послушно сделал то, что он от меня хотел. Сил отбиваться от этого не было. Я и так уже показал слишком много слабостей, ещё одна ничего не изменит. Почувствовал, как длинные пальцы вокалиста зарываются в моих волосах, спокойно перебирая отросшие пряди – скоро концерты, только тогда меня удосужатся подровнять. Приятно. Вытягиваю из пачки очередной платок и вновь вытираю лицо, лежа на коленях у Таканори. Замечаю, что всхлипы постепенно становятся реже. Рана в сердце саднит, но кровоточит уже меньше. Как будто Таканори каким-то образом делит со мной мои чувства. Уже чуть легче. Таканори молчит. И это не потому, что он не знает, что сказать. Я знаю, что его молчание отнюдь не равно молчанию других людей. Всё, что касается чувств, он пропускает через себя, делая эти самые чувства своими. Я всегда подозревал, что Таканори – эмпат. Уж слишком часто бывает так, что он чувствует других людей и понимает их, ни словом с ними не обмолвившись. Вполне возможно, что это так и есть. Только вот я не хочу, чтобы он примерял на себя всё то, что сейчас чувствую я, словно какой-то наряд. Однако сил противиться у меня нет. Поэтому я смиренно позволяю вокалисту питаться моей болью. Истерика спустя какое-то время окончательно стихает, а я всё так же продолжаю лежать у Таканори на коленях. Он, в свою очередь, по-прежнему задумчиво перебирает пряди моих волос. Спокойно. Хорошо. Когда борешься с болью один – она всецело тебя поглощает, не успеваешь даже опомниться. А когда находишься с кем-то, она медлит, словно затаившийся в кустах хищник. Ждёт, пока ослабшая добыча останется снова в одиночестве. В последний раз высмаркиваюсь и отбрасываю платок куда-то далеко в сторону. Думаю заговорить с Таканори, извиниться за своё неподобающее лидеру поведение и поблагодарить за то, что пришёл. Однако как только я набираю в лёгкие побольше воздуха, вокалист меня опережает: - Ш-ш, поговорим об этом завтра, - с какой-то даже несколько неожиданной для меня заботой убирает упавшие на моё лицо прядки. – Отдохни сейчас. Сегодня переночую у тебя. Как только он это произносит, я понимаю, как стремительно на меня накатывает усталость. Истерика окончательно выбила меня из сил, поэтому сейчас веки стали невероятно тяжелыми, вот-вот намереваясь закрыться. Пересилив себя, наконец, поднимаюсь, усаживаюсь на диване, потирая ладонями лицо. - Прости меня, - выдавливаю извинение, наполненное жаром стыда. Щеки пылают, и я думаю – это оттого, что я отчаянно растирал их несколько секунд назад, или же виновато во всем смущение и желание отмотать время на час назад, чтобы не совершить вновь то, что уже было совершено. Таканори смотрит на меня с какой-то печальной улыбкой на губах, помотал головой, мол, всё в порядке, ничего страшного не произошло. Встаёт с дивана, берет со столика сигареты, взглядом даёт мне понять, что не мешало бы вновь перекурить. А я и не против. После такого срыва хочется сразу пойти отравлять организм чем-нибудь, что дарует блаженство и покой. Когда мы уже стоим на балконе, пропуская едкий дым через лёгкие, вспоминаю про початую бутылку коньяка, припрятанную в баре на чёрный день. Пожалуй, можно считать, что тот самый день настал. Одного никотина явно мало, возникла навязчивая идея принести себя в жертву Вакху. Тушу недокуренную сигарету о пепельницу и, резко развернувшись, направляюсь обратно в квартиру, провожаемый недоумевающим взглядом вокалиста. Выуживаю из бара бутылку, вытаскиваю пробку. Беру два стакана для виски и иду в гостиную. Ставлю на журнальный столик стаканы и бутылку, после чего плюхаюсь на пол подле него, прислоняясь к дивану спиной. В это же время открывается балконная дверь, пропустив холодный поток воздуха внутрь – Таканори, вернувшись, увидев то, как я наливаю себе в стакан коньяк, ухмыльнулся. - Будешь? – спрашиваю, болтнув бутылкой в руке – темная прозрачная жидкость весело булькнула за плотным стеклом. – Твой откроем в случае, если этого не хватит. - Ещё спрашиваешь, - Таканори вновь ухмыляется и садится рядом со мной, предварительно немного брезгливо посмотрев на пол, наблюдает, как коньяк заполняет его стакан. Поставив бутылку обратно на стол, я вспомнил про закуску. Подняться явно лень, поэтому придется закусывать чем придётся – как раз на столике всегда стоит ваза с фруктами. Таканори поймал мой озадаченный взгляд, после чего ободряюще хлопнул меня по плечу и проговорил: - Не переживай, и так сойдет. Ну, - он поднимает стакан, смотря на меня, - за то, чтобы всё у тебя разрешилось. Не хватало ещё, чтобы ты ходил у нас, как грозовая туча, - коротко хихикнув, чокнулся своим стаканом об мой и одним лёгким движением осушил его. Я же немного помедлил, стараясь получить удовольствие от того, что, наконец, выдался шанс выпить с другом. В нос ударил терпкий аромат крепкого алкоголя, я так же резво опрокинул в себя коньяк, чувствуя, как внутри от него разливается приятное тепло. Таканори уже наливал новую порцию, а я протянул руку и отщипнул небольшую кисть винограда, чтобы закусить. Весьма необычное сочетание, но мне уже было все равно. Поначалу тишину квартиры нарушал только звон стаканов и негромкие тосты, но потом, значительно развеселившись, мы разговорились, причём тема разговора то и дело от нас ускользала, и он получался каким-то несвязным, но в тот момент казалось, будто мы – два философа, ведущие светские беседы о высоком. Стало весело, легко. Ничего не напрягало – телефон на беззвучном режиме, тело безвольное и мягкое, словно набито ватой, голова пустая, никаких забот и мыслей. Казалось, ещё чуть-чуть и я достигну Нирваны. Опустевшая бутылка со звоном опускается на пол, а я целиком облокачиваюсь на стоящий сзади диван. Закидываю назад голову, так, что она удобно располагается на сидении, закрываю глаза и ловлю кайф от количества алкоголя в крови. Чувствую, как Таканори придвигается ближе, кладет голову мне на плечо, одновременно что-то жуёт. - Знаешь, иногда так хочется всё бросить, - спустя некоторое время молчания, произношу тихо-тихо, почти шёпотом. – Послать всё к чёртовой матери и заняться тем, чем занимаются все люди: найти работу в какой-нибудь фирме, где всем правит стабильность и рутина, завести семью, ходить по пятницам с коллегами по работе в бар… - горько усмехнувшись, тяжело вздыхаю. – Но потом осознаю, что не могу бросить всё то, что нажито таким непосильным трудом. Не могу оставить вас четверых без опеки, - короткий смешок, - а по отношению к фанатам это вообще предательство… - Ты разве не понимаешь, что то, чем ты занимаешься сейчас, - твоё призвание? – спросил Таканори, удобнее устраивая голову у меня на плече. - Понимаю, конечно. Барабаны – моё всё, музыка – моё всё. Однако со всеми трудностями, что раз за разом сваливаются на мои плечи, становится всё сложнее справляться. А от меня только требуют и требуют, будто я машина какая-то, - усмехаюсь. – Мне просто чего-то не хватает. Чего-то такого простого, человеческого… Если бы это у меня было, возможно, было бы не так уныло, как сейчас. Вновь повисло тяжелое молчание. Глаза по-прежнему закрыты, я вслушиваюсь в звуки, которые окружают меня. Я слышу, как на кухне глухо тикают настенные часы. Слышу, как на лестничной площадке хлопает дверь в соседнюю квартиру. Слышу, как из приоткрытого окна в спальне доносится гул ветра. Слышу, как меняется дыхание Таканори. Он вновь ничего не отвечает, просто впитывает мои эмоции, словно губка. Я жду. Не знаю только, чего. Хотя бы какой-то реакции на сказанные мной слова. Чувствую, как голова Таканори отстраняется от моего плеча, но веки слишком тяжелые, чтобы их поднять и посмотреть на реакцию вокалиста. Ещё с минуту я в тишине не могу услышать что-то, кроме его дыхания. Наверное, нужно снова извиниться за то, что наговорил, возможно, Таканори принимает все слишком близко к сердцу. Поднимаю с диванного сидения голову, ставшую внезапно такой тяжелой, будто сделанной из чугуна, норовящей так и бухнуться обратно. Уже собираюсь открыть глаза, как вдруг ладонь вокалиста накрывает их, а на губах я чувствую тепло и привкус коньяка вперемешку с какими-то цитрусовыми. Апельсин, наверное. Голова соображает туго, только когда из груди Таканори вырывается судорожный вздох, до меня доходит осознание того, что происходит. Первый поцелуй вряд ли можно и поцелуем-то назвать – просто долгое прикосновение губ, которые словно делятся друг с другом теплом, привыкают друг к другу. Вокалист придвигается ближе, сильнее прижимая ладонь к моим глазам, будто боясь, что я смогу что-то разглядеть. Однако мне даже не хочется их открывать. Целует меня вновь, уже взаправду, внутри всё переворачивается, и это не пресловутые бабочки, а вихрь, уносящий меня далеко-далеко от реальности. Не замечаю, как поддаюсь соблазну и начинаю отвечать. Это не было похоже на все те поцелуи, что были у меня в жизни. Таканори целовал неспешно, легко, вкладывая какие-то только ему самому понятные чувства, но невероятно важные для него. Поцелуй не перерастал во влажный и жадный, никто из нас не хотел его углублять, он был почти целомудренный. Ловлю себя на мысли, что не хочу отталкивать Таканори. Чувствую, как посредством плавных, мягких движений губ вокалист передает мне все то, что не может выразить словами или другими своими действиями. Заботу, сочувствие и любовь, отличную от всеобщего ее понимания. Без романтическо-сексуальной подоплёки. Любовь на духовном уровне, а не на уровне физическом. И я ощущаю, как она постепенно заполняет пустоту в моем сердце и залечивает рану, сшивая собой её рваные концы. На душе становится так легко и свободно, что хочется летать. Словно наркотик разливается по венам, проникая в каждую клеточку. Хочу почувствовать больше, мне всё ещё мало, мы не торопимся, но дыхание сбито. Двигаюсь ближе, а губы Таканори скользят по моим, переходя на подбородок. Теперь же он покрывает невесомыми поцелуями моё лицо, снизу вверх, умудряясь не пропускать ни единый миллиметр кожи. Я тону в этих ощущениях, опускаюсь всё глубже и глубже, пока меня не вырывает на поверхность осознание, что Таканори сцеловывает мои вновь проступившие слезы, убрав, наконец, ладонь. Он поднимается все выше, поочередно накрывая мои веки нежной теплотой. Я таю, меня напрочь выбрасывает из реальности, даже не могу подумать об ответе на это внезапное проявление чувств. Меня окутывает аромат, исходящий от вокалиста: его собственный запах вперемешку с нотками дорогого парфюма, алкоголя и сигарет. Накрывает меня, словно тонкой вуалью, даруя спокойствие. Не могу пошевелиться, лишь вожу небольшие круги по спине Таканори. Спустя мгновение он медленно отстраняется, оставляя меня в некоем недоумении и даже разочаровании. Вуаль скользит по моему телу вниз, когда я сажусь ровнее. Открываю глаза, отмечая, что стало уже совсем темно. Наши взгляды сталкиваются – мой, полный замешательства, и его, насквозь пропитанный сочувствием. Всё опьянение куда-то улетучилось, но догоняться не хотелось. Мы сидели и молча смотрели друг на друга, будто ожидая, что кто-то сорвется и решит сказать, что всё это лишь шутка. Но никто и не пошевелился. - Останешься? – тишину прервало какое-то невнятное хрипение, я не узнал собственный голос. Таканори лишь кивнул в ответ и встал с пола. Я последовал за ним. Ничего не обсуждая, не пытаясь даже решить проблему взаимоотношений, мы просто прошли в спальню и, раздевшись, устало рухнули на кровать. Таканори почти сразу уснул, уткнувшись лбом мне в плечо, а я некоторое время лежал, вглядываясь в черноту комнаты и вслушиваясь в размеренное дыхание вокалиста, что согревало мне руку. *** Утро встретило меня надоедливым звоном будильника, головной болью и легким чувством тошноты. Протянув не глядя руку, я ударил кулаком по часам и еле-еле раскрыл глаза. 6 часов утра. Как обычно. Ловлю себя на мысли, что поваляться в кровати было бы сегодня куда полезнее. Легонько бью ладонями по щекам, чтобы прийти в чувство, заставляю себя сесть на кровати. Хочешь – не хочешь, а репетицию никто не отменял. Краем глаза замечаю Таканори, целиком зарывшегося в одеяло. Усмехнувшись, пихаю его в бок. - Подъем, нам пора, - в ответ лишь слышу недовольное бурчание. Прошлепав босыми ногами до кухни, я набрал в два стакана воды, достал из небольшого ящичка с лекарствами аспирин и вернулся в спальню. - Давай, вставай. Я принес аспирин на случай, если вдруг надо избавиться от последствий вчерашнего вечера, - усмехаюсь, ставлю стакан на тумбочку со стороны Таканори и кидаю рядом таблетку. В одеяле закопошились, после чего показалось недовольное лицо вокалиста, держащегося за голову ладонью. - Спасибо, - прохрипел он и поспешил растворить лекарство в воде. Я занялся тем же самым. Пока мы пытались справиться с похмельем, успели собраться на репетицию, привести себя в более-менее надлежащий вид, благо, что у меня всегда была дома пара запасных зубных щёток, ведь вся группа частенько остается у меня на ночь, когда пишем новые песни или устраиваем пьянки. Почему-то так у нас принято. После водных процедур таблетка начала действовать, и стало хоть чуть-чуть легче. Мы не разговаривали друг с другом вплоть до того, как пришло время завтракать. Я по-быстрому сделал омурайсу, который пришлось готовить один на двоих в силу того, что в холодильнике мышь повесилась. Медленно пережевывая омлет, Така с задумчивым видом смотрел на меня. Смотрел и смотрел, прожигая меня взглядом, словно хотел задать какой-то вопрос и оценивал про себя, как я к нему отнесусь. - Что? – не выдержав, я поинтересовался, отпивая из чаши мисо-суп быстрого приготовления. Таканори покачал головой: - Ничего, думал просто о том, что… может, тебе сегодня пропустить день? Вполне возможно, по мне и не видно, но я действительно переживаю за тебя, - произнеся это серьёзным тоном, вокалист прикосновением пальца разблокировал телефон. – Ещё не поздно разослать всем предупреждение об отмене репетиции, - он нажал на значок нашей группы в лайне. - Нет, я в порядке, честно, - я помотал руками. – Не хочу никого подводить. Таканори лишь хмыкает в ответ и откладывает телефон в сторону: - Ну ладно, моё дело – предложить, ты же знаешь. Не думаю, что сегодня репетиция пройдёт лучше, чем вчера. Пожимаю плечами, вздыхая. - А что делать? Мы иначе никогда не сдвинемся с мертвой точки. Потерплю как-нибудь… *** Таканори был прав, когда хотел меня оставить дома сегодня утром. Я убедился в этом, как только все пятеро собрались в репетиционном зале. Если днём ранее я бесился из-за того, что каждый играл так, будто решил начать сольную карьеру, то сегодня прогон песен начался с ругани. Коё и Юу не поделили что-то в своих партиях, хотя на записи альбома всё шло как по маслу, Акира дулся из-за того, что бас его звучал как-то не так – забыл струны поменять, Таканори не мог никак попасть в такт. В ссорах на пустом месте и то и дело срывающихся с губ ругательствах прошла ровно половина репетиции. Тогда же я сорвался. Просто резко встал с места и ушёл, не попрощавшись ни с кем, даже не бросив прощальный взгляд на ребят. Однако о своем эгоизме я в тот момент даже и не подумал. Быстрым шагом направился к парковке, желая только одного – поскорее оказаться дома. Разблокировав двери машины, я судорожно пытался скорее вставить ключ зажигания в соответствующий разъем, но удалось это мне только с пятой попытки – настолько шалили у меня нервы. Однако тронуться с места мне не дали – дверь напротив меня открылась и закрылась с резким хлопком, а на пассажирское место плюхнулся Таканори, который тут же захватил мои дрожащие руки в плен своих и посмотрел прямо мне в глаза. - Ютака, я предупреждал… - начал тихим голосом он, в его глазах читалось сожаление. Я был без сил, вымотан и в то же время взведен так, будто мы несколько концертов подряд отыграли. Полнейшее эмоциональное и физическое истощение. Я тяжело вздохнул и с трудом вызволил ладони из цепких пальцев вокалиста. - Мне кажется, пора просить помощи у специалиста, - нервно усмехнулся я, отведя взгляд в сторону. Смотрю на то, как влюбленная парочка школьников в темной форме переходит, смеясь и держась за руки, через дорогу. Прогульщики. - Ты не сумасшедший, такое случается, - Таканори придвигается ближе и утыкается лбом в мое плечо. – Это просто надо пережить. От присутствия вокалиста я снова начинаю расслабляться. Даже не знаю, почему так, раньше такого не замечал. Чувство, будто он меня понимает, хотя парадокс в том, что он тоже внес свой вклад в ту ситуацию, в которой я сейчас нахожусь. Губы невольно расплылись в легкой непринужденной улыбке. Таканори отстранился от меня и, посмотрев в глаза, внезапно что-то понял. - Давай поменяемся местами, я поведу, - уверенно произнес он и тут же перебрался на мое место, нависая сверху. От такой внезапной перемены настроения, я сглотнул и кивнул. Покорно позволяя Таканори сесть за руль, приземлился на пассажирское сиденье. Машина плавно тронулась с места, и я почти сразу понял, куда мы направляемся – вокалист повернул в сторону спального райончика, где он живет. Ехали все-то минут 10-15, однако за это время не обмолвились ни словом, я лишь изредка краем глаза ловил взгляды Таканори, показавшиеся мне обеспокоенными. Всю дорогу я бездумно смотрел в лобовое стекло, наблюдая проносящиеся жилые высотки, машины и изредка – скверы и парки. Наконец, мы подъехали к дому Таканори, все так же безмолвно вышли из машины, зашли в здание, поднялись наверх. Така открыл дверь в квартиру, и на него тут же накинулось визжащее от радости маленькое создание, которое он называл своей собакой. Потрепав Корона за ухом, вокалист разулся и прошел внутрь, я же тихо последовал за ним. - Присаживайся пока, - он кивнул на светлую гостиную. Выбрав просторный диван, я сел прямо посередине и стал ждать вокалиста, совершенно не представляя, что он там мог придумать. Таканори же в это время возился с Короном, убирая за ним и подсыпая корм в опустевшую миску. Я осмотрелся: квартира вокалиста как всегда сверкала от чистоты, нигде ни намека на грязь или хотя бы пыль. Дома у Таканори было приятно находиться, не сказать даже, что это холостяцкое жилье. Таканори в скором времени ко мне вернулся. Протянул чашку горячего ароматного чая и сел рядом, в глазах читалось волнение. - Ютака, послушай меня, пожалуйста, - серьезным, но в то же время довольно мягким тоном начал Таканори. Заметно нервничая, он покусывал губы и, положив ладони мне на колено, легонько сжал, словно привлекая мое внимание. Я подул на чай и осторожно отпил немного. Безумно вкусно, Таканори у нас славился своей любовью к этому напитку. Я посмотрел на вокалиста, который начал отводить взгляд – верный признак того, что говорит он что-то действительно серьезное. - Я давно уже хотел сказать, - продолжил он, расставляя паузы и вообще говоря очень медленно и четко. – Не знаю, замечаешь ли ты, но твоя основная проблема заключается в том, что ты сам загоняешь себя до такого состояния. Порой очень больно за тобой наблюдать, особенно, когда ты улыбаешься вымученно, с усилием выдавливаешь из себя улыбку. Зачем, Ютака? – спросил Таканори, но этот вопрос не предполагал какого-то моего ответа. Я опустил взгляд на тонкие пальцы вокалиста, по-прежнему трогательно сжимающие мое колено. – Я понимаю, что это наша работа – играть на публику. Но за кулисами другая жизнь, пойми это, пожалуйста. Когда ты уходишь за сцену, ты возвращаешься к нормальной жизни, такой же, как и у каждого из нас, ты перестаешь быть Каем и становишься Ютакой. И если Каю образ и статус не позволяет излишне проявлять свои эмоции, то у Ютаки таких ограничений нет. Не нужно всегда притворяться сильным, не нужно мучить себя, когда ты не знаешь, что делать, не нужно изводиться от одиночества, - услышав эти слова, я сжал пальцами кружку и уткнулся в нее взглядом, разглядывая чаинки, стараясь изо всех сил сейчас не сломаться. - Я прекрасно понимаю, что такое ответственность, но даже не представляю, что можешь испытывать ты, ведь каждый раз на тебя столько всего взваливается, за каждое наше выступление ты в ответе больше, чем кто-либо другой. Не думай, пожалуйста, что это никто не замечает и не ценит. Мы просто разгильдяи, ты же знаешь, - как-то грустно усмехнувшись, Таканори уткнулся лбом мне в плечо и легонько об него потерся. Я почувствовал, как к глазам подступают слезы, прикусил нижнюю губу, чтобы отвлечься от этих ощущений, отпил чай из кружки, надеясь, что он поможет противному кому в горле скорее рассосаться, после чего поставил кружку на столик. – Черт, Юта, я не могу так. Я так хочу, чтобы тебе стало легче, но не знаю, как тебе помочь, - слышу, как голос вокалиста слабеет, а дыхание становится тяжелым. Поднимаю на него взгляд, вижу, что он тоже едва держится, сердце кольнула совесть. Кладу теплые, согретые чаем ладони ему на щеки, заставляя на себя посмотреть. Таканори подчиняется, но потом как-то горько улыбается и накрывает мои ладони своими – теплую кожу прожигает прохлада пальцев вокалиста. - Мне так хочется тебя успокоить, но боюсь, ты меня не поймешь, - кусает губу, вздыхает и отводит взгляд вновь. Внезапно осознаю, что он имеет в виду, легонько улыбаюсь. Замечаю, что сам вокалист настолько принял все мои чувства близко к сердцу, что глаза его блестят от влаги – ещё чуть-чуть, и он сам сорвется. Сил больше нет терпеть. Я медленно, с какой-то детской неловкостью двигаюсь ближе и осторожно накрываю губы Таканори своими. Чувствую, что он удивлен, но отвечает сразу же. Мягко улыбаюсь сквозь поцелуй, а прохладные пальцы несильно сжимают мои ладони. Мы подпитываемся чувствами друг друга, делим словно одно сердце на двоих. Всё-таки Таканори эмпат чистой воды. Отвечает мне нежно, чувственно, и я растворяюсь в этой невинной ласке. Удивительно, но все происходящее не кажется мне странным или противоестественным. Я просто иду на поводу у чувств и понимаю, что так будет лучше для нас обоих. Не знаю, правда, почему. Человеческие чувства, на мой взгляд, вообще никогда не подчинены законам логики. Делай, как подсказывает тебе сердце, - вот, пожалуй, самый главный закон, которому нужно следовать в таких ситуациях. Губы по-прежнему мягко переплетаются друг с другом, даруя невероятное спокойствие. Даже дыхание почти не сбивается. Я забываюсь, проваливаюсь совершенно в другую реальность, словно я не нахожусь здесь и сейчас в четырех стенах с Таканори, а пребываю в высших мирах. Вокалист слегка отстраняется от меня. - Ты останешься? – спрашивает немного хриплым голосом, поднимая на меня взгляд, а у меня появляется ощущение дежавю. Читаю в его глазах надежду на положительный ответ, но я и так не собирался отказываться. Безмолвно киваю, а Таканори, улыбнувшись, встает с дивана и, взяв меня за руку, ведет в спальню. Утягивает следом за собой на большую идеально заправленную кровать. Нависаю над ним, упираясь руками в подушку, затем, ни секунды не задумываясь, нагибаюсь и целую вновь, возможно, чуть менее невинно, чем это было прежде, но все же в пределах рамок приличия, которые сам для себя и установил где-то на подсознательном уровне. Таканори отвечает точно так же, будто копируя мои движения, его руки скользят по моей спине снизу вверх и, останавливаясь на плечах, легонько их сжимают, притягивая ближе. Дыхание сбивается, сознание заполняет запах вокалиста, окружающий меня со всех сторон. Словно вихрь, он закручивает меня, вовлекая куда-то вглубь, не оставляя мне надежды выбраться наружу. Начинает кружиться голова, но останавливаться не хочется. Таканори мнет мои губы, покусывает их, оттягивая, мне же остается отвечать ему тем же и шумно дышать, опускаясь все ниже и ниже в эту бездну не понятных мне чувств. В конце концов, мы отстраняемся друг от друга и, вновь не задавая никаких лишних и ненужных вопросов, просто ложимся рядом, решая посмотреть что-нибудь. Таканори кладет голову мне на колени, а я зарываюсь в его мягких волосах пальцами и бездумно перебираю прядки, пока мы смотрим какой-то глупый фильм. Так проходит целый день. Мы посмотрели три фильма, пару каких-то шоу по телевизору, сидя в обнимку и изредка прерываясь на легкие поцелуи. Ловлю себя на мысли, что мы похожи сейчас на типичную сопливую парочку школьников, что-то типа тех, которых видели сегодня утром. Однако что-то все же не так. Я не могу сказать, что питаю какие-то романтические чувства к вокалисту, да и Таканори, думаю, сам бы у виска покрутил, если бы я задал ему вопрос, чувствует ли он что-то похожее ко мне. Я не могу объяснить, почему наши отношения так изменились в физическом плане, если в принципе все осталось как раньше. Но главное – то, что никто из нас не думает, будто это что-то противоестественное. Мысленно запираю размышления о наших взаимоотношениях на замок, накладывая на них табу. Пусть все идет своим чередом. Я не хотел сковывать свои отношения с людьми чертовой общепринятой моралью, которая очень часто все рушит. Таканори, судя по всему, к табу этому тоже присоединился. *** На репетицию мы с Таканори не пошли. Он меня просто-напросто туда не пустил, мы еще один день в такой же праздной обстановке провели у него дома. А на следующий день, когда приехали в студию, я поразился тому, насколько слаженно все стали играть, будто репетировали не переставая все время, пока мы с Таканори валялись в кровати. Парни извинились за то, что ничего не делали и довели меня тогда, и пообещали помочь с переносом концерта в другое место (видимо, Таканори в тайне от меня растрещал им о самой важной проблеме, которая на меня свалилась). *** Со временем я научился проявлять свои истинные эмоции, как меня учил Таканори, и жить на самом деле стало проще. Я почувствовал, как мы все постепенно становимся единым целым вновь, переживая, наконец, этот краткосрочный кризис. Мы чаще стали куда-то выбираться по моему предложению, на репетиции все стали приходить более-менее готовыми, хотя бы знали, когда играть свои партии, да и общаться в группе стало значительно легче, после того, как я перестал скрываться за своей вымученной улыбкой. Концертный зал мы в итоге так и не нашли, но, не отчаявшись, просто сыграли два лайва вместо одного в помещении поменьше. Однако я уверен, что если бы, как раньше, старался справиться с этим в одиночку, точно бы не смог найти разумную альтернативу. Наши с Таканори встречи даже после этого не прекратились, и я более чем уверен, что именно они – залог нашего успеха и моей уравновешенности в последнее время. Когда мне было одиноко, я приезжал к нему или же звал его к себе, мы курили, пили и целовались до забытья, никогда не заходя дальше этих рамок. Нам обоим хватало этого, а от других ребят мы всё равно держали это в секрете, потому что кто ж поверит, что мы действительно не спим друг с другом. Спустя несколько месяцев после всех этих событий, я понял одну важную вещь. Все же, в нашей группе нет одного лидера, как я полагал раньше. Мы все – одно целое. И только вместе мы можем все.