О первом убийстве

Орегано, вообще-то, не дура — настолько, насколько позволяли прилежная учеба в частном пансионе для девочек, тонны прочитанных книг и постоянное самосовершенствование. Ее, собственно, никто таковой и не считает — прилежная, дисциплинированная, ответственная, она быстро продвигалась по карьерной лестнице в CEDEF, несмотря на всю опасность работы в мафии. Девушка, не считающаяся дурой, не являющаяся, по сути, ею, но отчего-то сомневающаяся в этом факте. Орегано подправляет очки и вчитывается в ровные строчки отчета. Моретти сообщил информацию о волнениях в парочке мелких кланов Альянса. Вроде ничего особенного, но недавняя резня, в которой погиб Энрико — старший сын Девятого — заставляла насторожиться, напрячься внутренне, натянуть нервы внутри подобно тугим струнам. — Добрый день, Орегано. А вот и причина, заставляющая ее сомневаться в собственном IQ. — Здравствуй, Базиль. Девушка поднимает голову и растягивает губы в приветственной улыбке. Он в ответ взмахивает рукой, отчего натянутая ткань пиджака впивается в пораненную руку. Базиль морщится — кожа у переносицы собирается мелкими складками, — но старается выдавить более-менее жизнерадостную улыбку; губы предательски кривятся. Он, наконец, сдается и прекращает бессмысленные попытки казаться веселым: лицо сразу становится осунувшимся, теперь заметно, как запали глаза. — Турмерик не занят? Хочу попросить подлатать меня немного. Завтра учитель покажет мне новый прием. Она чувствует, как ее улыбка застывает на губах горькой кофейной гущей — еще немного, и начнет скатываться: по каплям, медленно, оставляя влажный след. Хочется облизать губы и съесть пару шариков клубничного пломбира, чтобы отбить неприятный привкус. Но она лишь поднимает взгляд к потолку и говорит: — Да, кажется, он у себя в кабинете. Вряд ли босс загрузил его работой. Базиль благодарно кивает и выходит, аккуратно придерживая за собой дверь. Орегано смотрит на лакированную поверхность, вслушивается в удаляющиеся шаги. Она вертит в руках карандаш, а затем вдруг аккуратно кладет его на отчет вместе со снятыми очками. Оттолкнувшись от стола, девушка начинает крутиться в кресле, откидывая назад голову и расслабленно прикрывая глаза. Она не понимает. Она обладает неплохим аналитическим мышлением. Она на многое способна с одним компьютером и пару литрами кофе. Но все же она не понимает. У мальчишки глаза слишком сильно горят для восьмилетнего юнца. Ему нет нужды вступать в CEDEF, тренироваться, становиться сильнее — ему ведь только восемь (то, что самой от силы шестнадцать, как-то забывается). В конце концов, идти по стопам недавно почившего отца — дурной тон. Орегано подкатывает кресло к кофемашине и, вздыхая, нажимает на кнопку. Надо возвращаться к работе. * В общем-то, удивляться нечему. С такой обстановкой в Альянсе засада на переговорах — закономерное следствие. Орегано меняет пустой магазин пистолета и выдыхает через рот, готовясь к новой атаке. Босс сейчас ранен, а потому не может использовать режим посмертной воли; Турмерик с ним, пытается сотворить подобие повязки из лоскутов рубашки для одеревеневшей ноги; Лар зачищает близлежащие крыши; а она осталась следить за малолетним пацаном, чтобы ему не пришлось убить раньше положенного срока. Замечательно, мать его! Нервы внутри резонируют — вибрация отдается где-то в районе желудка; девушка раздраженно сплевывает желудочную горечь на когда-то безукоризненный светлый паркет. — Орегано, ты в порядке? — Базиль беспокойно оглядывается через плечо — фатальная ошибка. Какой-то безликий амбал из последних сил поднимает руку для выстрела. Она цедит сквозь зубы нецензурное ругательство. Она выпускает три лишние пули в желейное тело, обтянутое несуразной «тройкой». Она почти рычит: — Черт бы тебя подрал, парень! Не смей открывать спину! Базиль виновато улыбается. Орегано хочет выпустить в него оставшуюся обойму — «Какого хрена ты так тренируешься, если ничего не можешь? Какого. Мать твою. Хрена?» Орегано сердито сверкает глазами и отталкивается от стены, на которую опиралась до этого. Не говорит «пойдем», не манит рукой — просто идет по коридору, не слыша, как за спиной раздаются шаги. Она оборачивается лишь тогда, когда слышит треск разрываемой лезвием ткани и придушенный хрип. Это Базиль всем телом навалился сзади на очередную «шестерку», протыкая его своим странным оружием. На секунду ей кажется, что проткнули ее саму. «Как?.. Он же не должен был…» А затем приходит осознание: она совсем не озаботилась защитой, и вот результат. Из состояния заторможенности выводит голос Лар, раздающийся из наушника: — Эти ублюдки отступают, но они установили взрывчатку. Хватай парня и беги, Турмерик с Емицу тоже выдвигаются. Девушка бросает короткое «принято», хватает Базиля за рукав и бежит. * Орегано оглядывает помещение: ругающаяся на чем свет стоит Лар, будто обесцвеченный в «фотошопе» босс, Турмерик, что мрачнее тучи расхаживает из угла в угол, и Базиль, у которого кровь под ногтями. Девушка вздыхает и достает из холодильника клубничное мороженое — все равно давно хотелось. Бесшумно подошедшая Милч чуть не заставляет проглотить ложку от испуга. — Ты не справилась. Орегано сразу понимает, о чем именно речь, и отводит взгляд: ведь действительно не справилась. — Ты сейчас хватаешь его за шкирку и объясняешь, сколько будет два плюс два. Иначе черт его знает, что случится, а нам проблемы ни к чему. Лар отходит, а она остается один на один со своими мыслями: что сказать, как сказать и где сказать. Мелькает крамольная мысль переложить это задание на Турмерика, но голос капитана, усиленный динамиком, отбрасывает эту идею прочь. «Только посмей увильнуть — расскажу все Емицу. Он-то сумеет разъяснить тебе твои обязанности». Девушка сглатывает и походит к Базилю. — Пойдем, развеемся. * Господи, как долго же она не каталась! Базиль при взгляде на ее байк как-то странно косится в ее сторону. — Что, образ примерной девочки треснул в твоем сознании? — весело хмыкает Орегано. — Признаться, да, — мальчишка осторожно проводит рукой по кожаному седлу, не сдерживая восхищенного выдоха. — Садись, ковбой. Они мчатся по шоссе на скорости, за которую без объяснений отвозят в полицейский участок, но ни девушку, ни мальчика это не волнует. Все, что они сейчас могут видеть или слышать — чувствовать: это встречный ветер, размытые кляксы встречных машин и мерный гул мотора. Остального мира — не существует. Он находится на изнанке их личного мира, где есть лишь нескончаемая дорога, почти сумасшедшая скорость и стремительно катящийся к линии горизонта солнечный диск. Хочется кричать, но все, что Орегано может сейчас делать — лишь крепче, до побелевших от напряжения костяшек, сжимать руль. Они выезжают в поле, далеко за чертой города. Солнце почти зашло. — Где это мы? — Базиль беспокойно оглядывается. — Не знаю, — девушка беззаботно пожимает плечами, будто это нормально — приехать и не знать, куда. Да вообще ехать без цели. «Хотя, — думает мальчик, — почему бы и нет, — и садится на землю». Небо горит, как горит бумага, к которой слишком близко подносят спичку. Густая синь наливается плавленой смолой, алым заревом заката. Раскаленный латунный диск солнца уже почти касается кромки земли. — Ну, ты как? Базиль чуть ли не впервые отвечает ей честно: — Хочется отрубить себе голову. Они молчат. Орегано, щурясь, смотрит на небо, Базиль трет гранатовую каплю крови на манжете. — Кровь, она ведь никуда теперь не уйдет, верно? Какие-то частицы останутся навсегда. Это прижимает меня к земле. — Ты не говоришь как восьмилетний ребенок. — Я и не должен. Они молчат. Девушка долго смотрит на него, а затем говорит: — Ты не должен убиваться по этому поводу, а вести себя как ребенок — вот это запросто. Хотя бы иногда, — добавляет она после секундной заминки. — Не перебивай меня сейчас, ладно? Я буду очень долго распинаться, а ты слушай и запоминай. Мальчик пожимает плечами. — Я ни в коем случае не говорю, что убивать — это плохо. Но ты будешь это делать — издержки профессии, так сказать, — она замолкает. — Просто смирись, прими и постарайся не запускать это в свои кошмары. Они молчат. Базиль как-то странно косится на нее, а затем неуверенно спрашивает: — И… все? — в ответ на недоуменный взгляд объясняет: — Ну, ты же говорила, что будешь «очень долго распинаться», вот я и жду. Орегано хмыкает и молчит. Базиль смотрит со странным ожиданием, а затем поудобнее устраивается на жесткой земле: вытягивает ноги и откидывает назад голову, упираясь затылком в седло. Взгляд поднимается к небу — окрашенному в густой чернильно-синий цвет, растушеванному у линии горизонта в светло-медовый. Солнце зашло.