Ты тоже будешь помнить

Девчонка. Глупая девчонка, упрямо отталкивающая силу, отрицающая притяжение темной стороны, его притяжение. Наивная идеалистка, отвергающая безграничное могущество ради сомнительного «света». Света – липкого, цепкого, червем грызущего сомнениями, отголосками раскаяния. Смердящего слабостью, уязвимостью, недостойностью. Повелитель Сноук чувствует гнилостные нотки света в его душе, чувствует Бена – жалкого, немертвого-мертвого Бена. Бена, которого пытается воскресить девчонка. Девчонка не знает, чего хочет. Ей не понравится Бен. Бен, тот Бен, о котором рассказывает Лея, его мать, мертв. Бен гниет в его душе, разлагаясь светом, отравляя слабостью. Руки Бена дрожали, направляя меч в живот отцу – никчемному, недостойному отцу, о котором никогда не стал бы убиваться рыцарь Рен. Бен ищет в голове девчонки обрывки фраз, фрагменты слов, тонкие нити, ведущие в прошлое, в украденное детство, поблекшие воспоминания. Бену интересно, что там с Леей Органой. Бен помнит… Нет, не Бен. Он, Кайло Рен, помнит прикосновение девчонки. Фантомное ощущение теплой ладони, скользнувшей по щеке. Утекающий водой сквозь ее пальцы, возвращающийся к нему контроль – и ее промедление, неразумное, ненужное промедление, перед тем, как исчезнуть. Слабость. Слабость девчонки. Она хотела остаться с ним. Во сне, очередном сне силы, сплетающим их разумы, которые она так отчаянно ненавидит (и ждет). Он знает, что она ждет. Она сопротивлялась, все так же упрямо, глупо, безнадежно. Выталкивала его из разума, доводила себя до той грани усталости, где должны были бы приходить сны без снов – если бы он позволял ей не видеть сны. Проклинала и гнала его, не решаясь только убить. О, если бы она убила его… Боль дурманит его разум – настоящая, реальная боль, огненным цветком раскрывающаяся в раненом теле. Боль делает его сильнее – изгоняет Бена, призывает Рена. Боль была бы еще ярче, если бы девчонка убила его во сне, если бы заставила замолчать именно так – пронзив иллюзорное тело иллюзорным мечом. Повелитель убивал его во снах. Он помнит это – агонию, бесконечную агонию. И тишину – тишину в душе, когда немертвый-мертвый Бен вдруг затих. Равновесие. Девчонка должна была его убить. Ступить на грань. Он ждет ее, в наркотическом полусне, отрешившись от манипуляций врача Первого Ордена. Ждет, прощупывая пустоту в поисках искорки ее разума, дверцы в ее душу. Ждет, зная, как заставит ее убить. Как вывернет ее наизнанку, сделает уязвимой. Она появляется, и ее голова полна смятения, растерянности. Он ловит обрывки образов и разговоров, звездную карту, дроида. Кусочки чего-то важного, чего-то нужного, того, что Повелитель хотел бы услышать… Он тянется силой к разуму врача, и двойная доза наркотика бежит по венам, размывая концентрацию, разрывая связи. Карта, дроид – все меркнет и мешается в неразделимый белый шум, и лицо девчонки расплывается перед мысленным взором. Она могла бы ускользнуть, если б хотела, но она остается. Их встречи – ее маленькая слабость. Заставь меня замолчать, проносятся в его памяти отголоски старых слов. Ее лицо рядом, и тепло руки. Неровное дыхание. Он тянется к тому моменту, воссоздавая, возвращая их в ту же точку, к близости, связи. К моменту, когда странная нежность вдруг появилась в ее взгляде, смешавшись с упрямой решимостью. Когда она вдруг решила, что напомнив о Хане – об отце – она вернет к жизни мертвого Бена. Он выстраивает кирпичики иллюзорной реальности, обманом завлекая ее туда, где были слова, но не слова имели смысл. Я не джедай, сказала она. – Я никогда не стану ситхом, - говорит она, с горячностью, с поспешностью. Вырывается, сопротивляется, пытается ускользнуть, но он крепко держит ее, несмотря на наркотик в крови, пульсирующими вспышками пытающийся погасить его сознание. – Нет, ты убьешь ситха, - он думает это и почему-то говорит; потому что хуже контролирует себя, хуже управляет собой. – Ты убьешь ситха… … который украл твой первый поцелуй. Их губы встречаются. Он знает, что он ее первый. Видел в ее воспоминаниях, полных лишь ожидания, пустоты и одиночества, что в ее жизни не было никого, кому она позволяла бы к себе прикасаться. Целовать. У нее мягкие, податливые губы. Она уступает, может быть, подыгрывает, думая, что все понарошку, все во сне, все не должно иметь значения… – Нет, ты будешь это помнить, - говорит он, отпуская ее. – Будешь помнить меня, Рэй, всегда помнить, и если вдруг окажешься с кем-то… Подумай, что будет, когда твои новые друзья узнают, кто приходит к тебе по ночам. Представь, что скажет генерал, если ее новая протеже… Световой меч загорается в ее руке. Он шагает вперед. Девчонка отступает. – Представь, Рэй… Наркотик дурманит, искажая слова, забирая контроль. Обезвреживая яд, которым ему хотелось травить ее, подталкивая, провоцируя. – Рэй… У нее большие, широко распахнутые глаза. Он исчезает, меркнет, размазывается во тьме, и она тянет руку, словно боится потерять его. Не хочет потерять его. Наркотик погружает его в сон без снов, наверное, искажая ее слова, потому что ему вдруг кажется, что она говорит: – И ты. Ты тоже будешь помнить.