Через двенадцать часов

"- Я всего лишь помогаю ему раздеться", - говорит себе Селина, а ослабевшие пальцы в толстых перчатках никак не могут подцепить воротник долбаного супергеройского костюма. Еще и волосы закрывают молнию, отвлекают - завились крупными волнами, промокнув на летящем снегу. Костюм спасает ему жизнь и поэтому много толще пошлого трико. Брюки неимоверного размера и такое же пальто лежат кучей на полу. Она бы смеялась над ним, пока они спешили переулками, бросив слишком заметный бэтцикл, но ей почему-то не хотелось. Брюс сидит спиной к ней на жесткой мотельной кровати. Один двухместный, последний - радостно встретила их хозяйка. Снаружи давно стемнело, и в окна колотит не то мокрый снег, не то первый мартовский дождь. Молния все не слушается, и Селина со злостью стягивает тугие, до локтей, перчатки и швыряет на пол. - Ты такой беспомощный, наверняка завел себе кого-нибудь, чтобы помогал одеваться? - выплевывает она совсем рядом с его затылком, наклонившись над черным на черном замком. Он чуть передергивает плечами. - Завел, и даже написал на него завещание. Она хмыкает. - Богачи. Язычок наконец поддается, и она ведет его вниз, до талии. Под костюмом неожиданно не кожа, а темная футболка. Она в каком-то полусне наблюдает, как он стягивает комбинезон вперед, с трудом вытаскивая правую руку. Тяжелый материал настолько же идеально выглядит в движении, насколько сейчас нелепо непослушен. У футболки длинные рукава. За правой следует левая, он привстает, и Селина рывком поднимается с постели, отворачивается к окну и начинает торопливо расстегивать длинное пальто. Будь у нее выбор, никогда бы не надела такой ужас. Ночные стекла - обратные зеркала. Почему ей так неловко? - Нужна помощь? - Пожалуй, - говорит она и оборачивается на голос. И зависает. - Селина? - сейчас меньше иронии и больше тревоги, но ей все равно. Она не может перестать. Смотреть на Брюса Уэйна в простой футболке и боксерах, на спутанные влажные волосы, на расплывающийся за челюстью синяк, на живого, настоящего Брюса. Он мягко поднимается и сам, чуть прихрамывая, проходит два шага, их разделявшие. На ее костюме молния - под подбородком. Он берется одной рукой за воротник - она едва не вздрагивает, почувствовав горлом горячие пальцы, второй - за собачку, и медленно тянет вниз. Молния заканчивается чуть ниже пупка. Под черной кожей на Селине такая же футболка. Брюс тихо смеется. - Надо же, ты носишь костюм не на кружевное белье. - Меньше порнухи смотри, - огрызается она, и сейчас бы наброситься на него, содрать лишнее, свести с ума, но зревшая с утра и подкатившая наконец истерика имеет свои планы на ближайшее будущее. Ее наконец прорывает. Почти ломая ногти, она выдирает из рукавов руки, чувствуя его удивленно-растерянный взгляд, и бросается ему на шею, как девчонка. - Ты жив, - бормочет она между всхлипами, - я думала, что убила тебя, я так долго думала... Ее сжимают в объятиях, без паузы - без раздумий, просто держат крепко, скупо поглаживая по спине. "Надежные руки" - думает она и заходится смехом-рыданием еще и поэтому. - Живее всех живых, и я сам виноват - слышится над ухом, и она бормочет - прости, прости, прости - так неразборчиво, что ответ не нужен. Она так и висит на нем, встав на цыпочки и уткнувшись лицом в уже мокрое от ее слез твердое плечо, пока он не проходит два шага к кровати. Так и садится - с ней на коленях, покачивается, баюкая, словно ребенка. И это ее отрезвляет. Она отрывает голову от такого надежного плеча и долго смотрит в глаза сверху вниз, прикусив еще дрожащую губу. А потом наклоняется. Первое касание губ выходит естественным, как дыхание. Потом она набрасывается, потому что не умеет по-другому, и терпит поражение. - Не торопись. Времени много, - шепчет он ей на ухо и целует теперь уже сам. Ласково. Изучающе. Жадно. Это скоро слишком, и она отталкивает его, глотая воздух. - Прости. Я изголодался по жизни, - шепчет он каким-то совершенно невозможным на два тона ниже голосом, и глаза его горят. - Черт возьми, только не извиняйся! Больше в эту ночь они не говорят ни слова. Да здравствует невербальное общение. На следующий день, проспав все сроки освобождения комнаты-на-ночь, они спешат вниз по лестнице, держась за руки. Снаружи сияет, кипит и скалится жизнь.