***
Смотреть профессору в глаза я с тех пор просто не мог. Мне было постоянно стыдно перед ним. Сережа говорил, что отлично меня понимает, что вообще боится своего отца, потому что если уж он узнает, настанет конец света. И поэтому, как бы здорово ни бывало вместе, мы, наверное, оба вздохнули с большим облегчением, когда пришлось расстаться. То есть, это только так называлось. Мы продолжали видеться, и странное чувство нежности никуда и не думало пропадать, но выплеснуть его теперь было нельзя. Хотя иногда все равно выходило так, что мы оказывались слишком близко, что касания становились слишком долгими. Только кто мог заметить это? Все были совершенно убеждены, что у Сергея есть девушка, да так оно и было, если уж говорить обо всем. В общем-то, можно было подумать, что и дальше все будет так прекрасно и спокойно. Но эта мысль оказалась, вскоре, ошибочной. Так вышло, что Сережина девушка уехала. Не то чтобы надолго, но уехала. И вот тогда, как после выразился Сергей, между нами случилось непоправимое. То, что уже совсем нельзя, насколько я понял. Но почему нужно сначала делать, а потом думать о том, что так нехорошо? Впрочем, в то время мы так мало контролировали себя. Вероятно оттого, что слишком долго было нельзя. Наверное, ту ночь в гараже мне не удастся забыть никак, а впрочем, я и не пытаюсь. Но четко вспомнить сложно, все так размывается. Когда я представляю это, мне сразу видится, что мы уже сидим, так близко, а после сразу… Касания и поцелуи, и я будто совсем уже сойдя с ума стаскиваю с него водолазку. Тело словно переполнено электроэнергией, хочется сильнее, хочется ближе, чтобы отдать её и получить, чтобы остаться живым и взорваться в одно и то же мгновенье. Нет ни смущения, ни сомнений, и он будто даже злится, когда мы оказываемся совсем без всего на тесной раскладушке, чудом выдерживающей нас. А потом совсем странно и влажно, и не совсем приятно, но почему-то правильно. Дыхание рядом, и скоро — боль. Неведомая и чужая, но приятная оттого, что это Сергей, и происходящее награда за все те минуты и дни, когда было нельзя… Движения, может быть, слишком резкие, попытки действовать с ним вместе, стоны, которые не удаётся удержать, странная и непривычная пустота в голове… И счастье. Безмерное. Неправильное. Глупое счастье. И утро. Утро, чужое и холодное, потому что она приехала, и потому что снова нельзя. Но, впрочем, вот об этом лучше уже и не вспоминать. Это прошло. Это кончилось. Точнее, усугубилось, конечно же, но какая разница? Все сейчас правильно, верно, иначе. Уже несколько лет. Все кончилось, так сказал Сергей. Правда, я не смог не признать, что кончилось все, кроме чувства. А он заметил, что это очень глупо. И возражать я тут не был в силах и, пожалуй, в праве. Наверное, то что со мной случилось, называется: смирился. Потому что я не пытался ничего сделать и ничего доказать. Да, разумеется, все совершенно правы, Сергею правильно быть с ней. И, да, разумеется, нет смысла вспоминать, что это он сам предложил мне быть вместе, потому что тогда он еще мало что понимал — ему ведь было всего тринадцать. Да, да, да, все что угодно… Да, я должен был думать лучше, потому что я, по общему мнению, умнее (впрочем, это единственное, с чем я не совсем готов согласиться, в реальной жизни мне ума не хватает совершенно очевидно). Да даже будь я глупым, все равно, мне же сказали: нехорошо. Вот и нужно было отказать, а я… Да, конечно, все совершенно верно. Ну и пусть. Я не отказался бы, и не стал бы думать, просто потому что даже теперь, когда все так, я вполне рад и счастлив. Не гонит от себя — вот и все.***
— Дядя Элек, — слишком строгий детский взгляд Анечки иногда пугал меня, было так и в этот раз. Я чувствовал себя в такие моменты чуть ли не меньше и младше ее, хотя она часто после таких взглядов говорила по-детски странные вещи и смеялась. — Чего ты грустный? — Понятия не имею, — пожал плечами я, — наверное, дождик будет, — я слабо улыбнулся. Эта привычка предполагать что-то такое меня в себе немного злила, но перестать не было шанса. Оставить Сережин дом, а значит и его дочь, задающую вечно такие вопросы мне не хотелось. Не ответить ей было почти нереально, а сказать совершенную правду было нельзя. — А ты не выходи на улицу. — У него не выйдет, — еще не войдя в комнату, заявил Сергей, и только после появился на пороге. — Да, Эл, ты прямо угадал. Ты всегда угадываешь, что прямо поразительно. Пойдем. Мне пришлось встать и последовать за ним. Он завел меня в свою комнату и тут же запер дверь. В следующий миг я был прижат к стене, а Сережа пристально смотрел на меня, будто заново изучая. Я не слишком понимал, зачем ему это. Мало знал, а откуда в случае, если он решил все вернуть, столько злости. — Если я поцелую тебя, ты станешь возражать? — Наверное, потому что еще раз все, чтобы после снова нельзя, будет слишком. — Все тебе никто не предлагает, — покачал головой он, — точнее, тебе я предлагаю все окончательно и навсегда закончить. — Разве мы уже не закончили? — тихо спросил я, опустив взгляд. — Нет, пока мы рядом, мы определенно не закончим никогда. Но дело в том, что ты теперь должен уехать. Далеко, за границу. Помнишь?, профессор болен. Мне сегодня звонили. Они думают, ему можно помочь лишь там, и наверное, они правы. И мне объявили, что у них намечается программа, в которой роботы станут работать в полиции. Но у них своих не так много, а их еще надо обучать, и еще неизвестно, что с ними люди сделают — они ведь неживые. — Они хотят, чтобы я участвовал в их программе? — от растерянности я даже не смог расстроиться по поводу того, что все так плохо с профессором и того, что с Сергеем придется расстаться навечно. — Но я ведь тоже не слишком знаком с работой в такой области. — Ты быстро учишься. — А те роботы? — Ты не понял, чему их надо учить. А учить их надо функционировать адекватно, это раз, а два общению. Остальное обусловлено программой. — Ну… ну тогда, — поник я, — прощай.