Умирая, мы продолжаем жить

Я верю в лучшее. По крайней мере, очень хочу в это верить и всячески себя настраиваю, несмотря ни на что. В то, что солнце, так или иначе, с приходом нового дня вновь обогреет грешную землю, словно простив ей все постыдные деяния, совершенные за ночь. В то, что небеса очистятся пред нашими глазами, лишь ясною синевою наслаждая взор. В то, что когда-то наступит долгожданный мир, и не только на поле брани, но и в сердца живущих. И потечет время размеренно, плавно, и любовью и счастьем будет полниться оно. Наивно, скажете вы? Глупо? Тем более, не под стать мыслям воина? Возможно, но я верю в лучшее. Хочу в это верить. Отрицать то, что велит мне мое сердце все равно, что идти против собственной сущности. Да, я таков. Но, увы, об этом мало кто знает. И уж никого, увы, не смогу посвятить в тайны своей души, ибо век мой заканчивается. Как ни прискорбно. И что сетовать на судьбу-злодейку, ничего не изменить все равно. Видимо, я рожден был уже с заранее заготовленной участью. Да и сам всячески «заигрывал» со смертью. Я самурай, пусть не совсем по праву носил это звание, однако внутри — истинный. И довелось жить мне в эпоху крови и многочисленных убийств, где подобные мне выступали лишь в роли пешек, в руках военного правительства. Но мы боролись все равно за свои личные идеалы. За веру, опять же, в лучшее. И пусть любой презрительно сейчас бросит мне в лицо, что мы были глупцами — я просто не обращу внимания. А были бы силы — прирезал бы тот час же. Но смысла теперь уже нет. Ранее я не ведал страха. Звучит с бахвальством, но это так и есть. Избрав когда-то свой путь воина, я ступал по нему, не замечая острых краев, как по лезвию катаны. Боль всегда была мимолетна, а в сердце горел доблестный огонь — мы бились за правое дело. Пламя и сейчас еще не стихает в моей груди, и хотелось бы его оставить как память о себе, что напоминало бы другим, что и я жил на этом свете. Дышал тем же воздухом, любовался теми же красками природы, преследовал свои идеалы — но, лишь мой прах развеет ветром и, устремляясь ввысь, я так никогда и не узнаю — запомнят ли меня здесь, на этой земле. Чего лукавить и кривить душой, я любил жизнь. Со всеми ее горькими моментами, что только слегка разбавлялись мимолетными — сладкими. Я готов был радоваться каждому мгновению, старался никогда не унывать, шутил и веселился — за что получил дружеское негласное прозвище «вечный шутник». И нисколько оно не задевало, сколько согревало непонятным теплом. И именно сейчас так хочется вновь оказаться все в той же шумной компании друзей — товарищей по оружию — чтобы просто вглядеться в их лица внимательнее, детальнее запоминая каждую черточку лиц. Услышать привычный заливистый смех, почувствовать себя кому-то родным и нужным. Словно дома, в семье. Я уже скучаю по всем тем, что шли — плечом к плечу — со мной по тернистому пути. Кому я верил, кем дорожил. А сейчас мне страшно... Да, именно страшно. Как бы постыдно не звучало это из уст воина. Доживая последние мгновения, я просто не знаю, что ждет меня дальше. Там, в незыблемых высотах, что скрывают снежно-белые облака. Устремиться туда мне придется в одиночестве. И не сам факт смерти страшит мое уже ускользающее сознание, как то, что рядом не будет никого из тех, на кого всегда мог надеется. Но, возможно кое-кто, из ушедших ранее встретят меня Там. Ведь я все равно верю в лучшее. Хочу верить. Что смерть — это далеко не конец, а только великое начало чего-то нового, пусть непознанного и несколько пугающего, но не менее прекрасного. Хотя я столько всего еще не успел сделать в этом мире, из того, что мог бы. Однако всем и каждому отведено свое время, и мой час пробил. Я, можно сказать, сам так решил, ибо выбор для меня был не велик. Не будучи баловнем судьбы, я лишь избрал скорое освобождение. Ведь для воина — истинного самурая — нет ничего более постыдного, чем занемочь и испустить дух в своей постели от неизлечимой хвори. А так я смог хотя бы защитить тех, кто мне так дорог, пусть и истратил на это остаток возможных сил... Хиджиката-сан, Чизуру, живите! Ради себя и ради тех, кого с вами уже не будет. Лично я благодарен вам обоим за все, что связывало нас невидимыми нитями судьбы. И не надо сильно уж печалиться о моей кончине, вы ведь прекрасно знаете, как я не терплю жалость. Я ни о чем почти не жалею, только о том, что так мал и быстротечен мой век, и что вас — мои друзья — мне уже не доведется увидеть. Хотя бы напоследок. Но я верю в лучшее, что кто-то из вас обязательно дойдет до самого конца. Будет ли он победный, или же нет — неважно. Уже неважно. Просто мне хотелось бы, чтобы вы смогли увидеть тот Новый Мир, что пока скрывается где-то за горизонтом недосягаемости. Он настанет... Я хочу в это верить. Обязательно придет. И, возможно, вашими же глазами, я смогу тоже понаблюдать за его переменами. Ведь мы живы и после смерти, если наши образы сохраняются в сердцах людей. Поэтому, простите, может я многое прошу, но... не забывайте меня! Катана воткнута в землю — извини, моя «спутница жизни», но тебя я с собой взять не могу — чувствую, как силы покидают измученное тело... Еще чуть-чуть... В последний миг вдохнуть полной грудью свежий воздух, и пусть резь пройдется по легким, я уже привык. Снова этот губительный кашель, но теперь он не стоит внимания. Скоро... скоро все закончится. Слышу чей-то до боли знакомый тихий голос — он ласково зовет меня. Поднимаю голову к небу и вижу родной лик. Все те же глаза, светящиеся внутренним светом и теплом. Ободряющая улыбка. Потерпите уж, Кондо-сан, не так долго мне осталось, могу я напоследок чуток по капризничать? Совсем как в детстве, помните? Ой, только не надо укоризны, иду-иду... Моя последняя улыбка — я ошибся, я не один, за мной спустился мой вечный Ангел-Хранитель. И теперь мне уже совсем не страшно. Он не оставит меня — проводит и будет рядом, как и всегда при жизни. Я верю в лучшее. Хочу верить, что души почивших не исчезают в никуда, не теряются в вечности. Нет. А умирая, мы продолжаем жить. Возможно уже не в том виде, и не в том понимании, как нам думается. Но в памяти, сердцах тех, кто еще остался на этой земле...