Семпааай, когда-нибудь я скажу Вам...

Семпааай, я так много хочу вам сказать. Но мысли слишком быстро проносятся в моей голове. Я не успеваю их высказать. А то, что все таки удается выловить из этого бесконечного потока, оказывается ничем иным, как банальным, но уже привычным сарказмом. -Топографический кретинизм в стадии незатухающего обострения, семпааай? Срывается с языка колкая фраза, когда вы ночью намеренно путаете вашу комнату с моей. А ведь так хочется сказать: «Я ждал Вас, Бэлл-семпааай.» Вы лишь, в очередной раз шишикнув, стремительно подходите ко мне и даете пощечину. Интересно, которая она по счету за время моего пребывания в Варии? Если подумать, то в день я получаю их не менее десятка. Много получается. Но в Ваши планы не входит, чтобы я думал. Вы вообще считаете, что я не способен думать. Порой так хочется возразить: «Но я ведь думаю о Вас.» Пощечиной Вы не ограничиваетесь и уже через несколько минут мои руки разведены в стороны и приколоты ножами к кровати. Словно на распятии. Интересно, а Вы верите в Бога? Мне хочется спросить, но я и сам не замечаю, как вновь начинаю дерзить: — На моем месте должны быть Вы, Семпааай. Это ведь Вы возомнили себя Божественным Принцем. Вот и мучились бы сами. В ответ Вы снова смеетесь и приказываете мне заткнуться, впиваясь в мои губы зубами и весьма болезненно прокусывая их. Я невольно открываю рот в беззвучном крике. Вы легко пользуетесь моментом и проникаете внутрь языком почему-то неторопливо и даже немного нежно скользите им по нёбу, переплетаете с моим языком. С трудом верится, что буквально только что вы пустили мне кровь. И лишь ее привкус в поцелуе служит напоминанием. Почему сейчас Вы такой? Почему боль уходит? Почему я вдруг начинаю отвечать Вам, несмело касаясь языком Ваших губ, продвигаюсь чуть дальше. Вспышка боли и кровь заполняет мой рот, а Вы отстраняетесь и с отвращением выплевываете на пол кусок моего языка. Все, что мне остается это дрожать, захлебываясь собственной кровью и проклинать себя за наивность. Из-за нее я теперь не смогу Вам сказать того, что хотел. Кровь раздражает своим солоноватым привкусом и когда ее становится слишком много, я содрогаюсь в кашле и чувствую, как небольшая часть стекает по пищеводу и попадает в желудок. Меня скручивает в рвотном позыве, но вы вовремя успеваете заклеить мне рот липкой лентой. По моим щекам невольно текут слезы. От боли. От тошноты. От нежелания поверить, что все надежды рухнули. До моих ушей доносится Ваш голос и лишь спустя минуту звуки приобретают форму слов, а те в свою очередь складываются в предложения: — Ши-ши-ши…и не надейся, Лягушонок. Я не позволю тебе испортить такой момент. Теперь ты наконец-то заткнешься навсегда. А если повезет, то еще и сдохнешь, захлебнувшись собственной блевотиной, иши-ши-ши… За что Вы так со мной? Я ведь просто хотел сказать… Из-за невозможности произнести что-либо вслух, я пытаюсь донести свои мысли взглядом, совсем забыв, что мои глаза давно уже ничего не выражают. Я словно кукла, не способная выразить свои чувства. Но я ведь чувствую, правда? Вы ведь знаете это, семпааай? Похоже, что нет. Натянув шапку мне на глаза, вы резко, до боли в суставах разводите мои ноги, которые предварительно избавили от брюк привычным для вас способом: разрезали ткань на части, как всегда, не особо заботясь о том, чтобы не поранить меня. Такими темпами у меня и вовсе не останется формы. По моим ногам стекает кровь, также, как и по рукам, и тут же впитывается в скомканное подо мной постельное белье, окрашивая его в такой ненавистный мне алый цвет. Я не могу видеть этого, но за время, проведенное с Вами, уже точно знаю, что все обстоит именно так. Я также знаю, что последует дальше. Резкая боль , и крови становится еще больше. Я выгибаюсь и мычу, метаясь по кровати. А затем неожиданно для себя расслабляюсь. Вместе с головокружением на меня вновь накатывает апатия. Моё тело по инерции двигается на окровавленных простынях, когда Вы особенно резко входите в меня. Вы никогда не придерживаетесь определенного темпа. Секс с вами никогда не бывает логичным. Простое изнасилование. Игра безумца со своей куклой. Да, семпай, я все таки Ваша кукла. Потому что лежу и совсем не сопротивляюсь. Вы наверняка думаете, что я стал слишком слаб от потери крови. Или, быть может, боль окончательно сломала меня. Вы никогда не пытались понять сущность иллюзиониста. Потому, что иначе бы знали, что не только мы подчиняем себе иллюзии, но и иллюзии подчиняют нас. Например, сейчас лишь благодаря созданной моим подсознанием иллюзии, я все еще в сознании. А не сопротивляюсь я, потому что не хочу. Вернее хочу. Хочу, чтобы Вы продолжали. Чтобы не останавливались. Боль такая малая плата за возможность быть с Вами. Слышать ваш голос. Чувствовать Ваше тепло. Просто быть Вашим. Теперь Вы никогда не узнаете насколько важным это было для меня. Вы продолжаете двигаться, все больше и больше разрывая, пока, наконец, не входите максимально глубоко и не изливаетесь, обжигая разорванную в клочья плоть своей спермой. Покидая моё тело, Вы не забываете поставить небольшую черточку на моём животе. Еще одна победа. Еще одно изнасилование. Этот ритуал Вы не нарушаете никогда, и мои грудь и живот уже почти полностью исполосованы сотнями черточек, не больше сантиметра каждая. Они так плотно прилегают друг к другу, что кажется будто это один большой шрам. Накинув на себя моё одеяло, и прихватив одежду, Вы гордо удаляетесь теперь уже в свою комнату, оставляя меня лежать распятым на собственной окровавленной кровати, без возможности видеть и говорить, с тошнотворной массой во рту, которую я не решаюсь проглотить, хоть и знаю, что все равно сделаю это: в таком положении мне придется пролежать до утра, пока заботливый Лусси не заглянет пожелать мне доброго утра. Он никогда ничего не говорит. Просто молча лечит мои раны и приводит в порядок меня и мою комнату. Интересно, а сможет ли он вернуть моему языку прежнюю форму? Было бы неплохо. Тогда я может быть осмелюсь сказать Вам то, о чем сейчас могу только думать: «Семпааай, подарите мне немного нежности…»