Дважды в одну реку

В баре шумно и многолюдно, но за уединённым столиком в углу это почти незаметно – ни толпа, ни шум голосов, ни играющая музыка. Создаётся иллюзия, что вы здесь вдвоём – ты и тот, с кем ты пришёл. Или эта иллюзия зависит от выбора не столика, а собутыльника? Хью Дэнси делает глоток пива из своей бутылки и, избегая прямого взгляда – совсем как его нынешний персонаж – искоса взглядывает на означенного собутыльника. На Мадса Миккельсена, которого он сам порекомендовал на роль Ганнибала. Будто и не было семи лет, прошедших со времени «Короля Артура» - снова совместные съёмки, попойки в свободное время… Чёрт. Чёрт. Хью кусает губы, чувствуя, что готов покраснеть. Как забыть… то, что было между ними семь лет назад, кроме совместных попоек? Чёртов Мадс. Чёртов датчанин. Знать бы, что семь лет спустя на него будет стоять не меньше, чем в молодости… Чёрт, а знал бы – и что? Порекомендовал бы на роль кого-то другого? Сказал, что не хочешь играть с Миккельсеном? И почему – потому что семь лет назад он открыл тебе голубые горизонты и трахал во всех позах, а ты, войдя во вкус и дурея от страсти, сам лез к нему при каждой возможности? И сейчас мучительно хочется того же – но вряд ли вам удастся дважды войти в одну реку? Бред. Бред, бред, бред. А Мадс смотрит ореховыми глазами в полумраке бара и едва заметно улыбается. Так, словно читает мысли. Надо что-то сказать. Не пить же молча… чёртов датчанин, ты-то какого молчишь? Ты же никогда за словом в карман не лезешь… а сейчас – молчишь… …Семнадцать часов утомительного перелёта, бескрайний Атлантический океан сквозь облака, где-то там, безумно далеко внизу – и он наконец в Торонто. Съёмки нового сериала «Ганнибал» должны начаться лишь через две-три недели, но Мадс Миккельсен предпочитает заранее обосноваться на новом месте, узнать детали и нюансы, всё изучить в хотя бы относительно спокойной обстановке, не подразумевающей спешку. Через несколько часов после приземления он уже вовсю обсуждал с Брайаном предстоящий проект, казавшийся всё более интересным… а потом увидел Хью. Тот пришёл позже, и они начали обсуждать всё уже втроём… А в короткий промежуток до этого, у дверей, были рукопожатия, объятия, и Мадс привычным для него широким жестом притянул Дэнси к себе, хлопая по спине и дружески тиская. Чувствуя… что соскучился. Они не виделись тыщу лет (и чуть меньше по земным меркам), лишь изредка общаясь по телефону, поздравляя друг друга и жён и детей их обоих с праздниками и днями рождения, оба занятые, хотя график Миккельсена был более сумасшедшим. Хью не слишком изменился за эти годы – всё такой же смешливый, кудрявый и чуть смущающийся; и от этого в сердце неуклонно становилось теплее. И обнимать его было так же… Так же. Они много говорили, пили кофе, смеялись, и, обращаясь к Брайану, Мадс невольно время от времени бросал взгляд на Хью. Похоже, усталость как рукой сняло, Мадс чувствовал воодушевление, радость и… желание выпить с Хью пива. Они о стольком могли поговорить! Потому, когда все основные пункты были обсуждены и намечены возможные нюансы, а Брайан покинул их, Мадс тут же прихватил Дэнси в рекомендованный Фуллером уютный и не слишком набитый бар. Теперь они сидели друг напротив друга, и бутылки с пивом уже были початы, но разговор не клеился. Получалось лишь смотреть друг на друга… или неловко не смотреть. Миккельсен отхлёбывает ещё пива, и вместе с глотком становятся ярче воспоминания об их съёмках в «Короле Артуре»… и всём прочем. Однако он делает непроницаемо-дружелюбное лицо. - Как ты вообще? - Как всегда… - Хью дёргает плечом и снова отводит взгляд. – Ничего особо не меняется… Вроде меняется – а на деле нет, - вырвавшийся смешок получается неестественным, и Дэнси, чтобы скрыть неловкость, делает большой глоток. Крепкое пиво на голодный желудок быстро пьянит – или его пьянит присутствие Мадса? – И ты… тоже не меняешься… - Его рука, лежащая на столе, вздрагивает, словно по собственной воле собираясь коснуться руки Миккельсена, и Хью поспешно убирает её на колено. – Будто и не было всех этих лет, правда? – хрипло спрашивает он и пытается улыбнуться по возможности непринуждённо. - Верно, будто и не было… - задумчиво кивает Мадс, ореховые глаза чуть сощуриваются. За секунду до этого он почти тактильно ощутил, как тогда Хью выгибался в его руках, в трейлере они так и не дошли до узкой кровати… Воспоминания обжигают, и от паха к солнечному сплетению поднимается жаркая волна. Его собственные пальцы тоже дёргаются, Мадс перебирает ими, чтобы скрыть порыв, потом кашляет и снова прикладывается к пиву. – Ты тоже не изменился… Повзрослел чуток… А так всё такой… - голос Миккельсена – хриплый и странно ласковый. От такой знакомой, такой памятной хрипотцы в голосе Мадса перехватывает дыхание, Хью непроизвольно проводит языком по враз пересохшим губам и в несколько глотков допивает свою бутылку. Теперь пиво уже явственно даёт в голову – но в то же время становится проще. Спьяну всегда проще. - Закажем ещё? – Мадс кивает, и Хью, подозвав официанта, просит принести ещё пива. Вскоре две непочатые бутылки оказываются на столе; Дэнси берёт одну, пригубливает, чувствуя, как стираются все те границы, которые он думал больше никогда не переступать. Как перестают быть запретными темы, которых он ещё совсем недавно запрещал себе касаться. - Будто вчера всё было, - Хью проводит рукой по лбу, убирает лезущий в глаза непослушный тёмный завиток. – Всё… - он снова облизывает губы, - всё. Помнишь?.. – он искоса смотрит на Миккельсена, не решаясь произнести вслух то, что вертится в голове. Не решаясь окончательно переступить границы. Когда Дэнси задаёт свой вопрос, Мадс думает, что ещё одна бутылка оказалась как нельзя кстати. Но очередной глоток пива оказывается слишком большим, чтобы осилить его одним движением гортани, и Мадс судорожно и коротко кашляет. Потом смотрит на Хью взглядом, полным смятения, внимания, будто стараясь что-то разглядеть в глазах своего друга и… партнёра? Чёрт, во всех смыслах… Он кивает прежде, чем говорит. - Да, помню… Всё помню. Тогда было… здорово… Хью всё такой же растрёпанный, когда не идёт на какое-нибудь мероприятие – хотя иной раз на съёмочной площадке он растрёпан еще больше. И у него осталась всё та же манера убирать волосы со лба, небрежная и немного мальчишеская. И часто смущённая, совсем как теперь. Или это проявляется только когда он, Миккельсен, находится рядом?.. - Да… очень здорово… - Хью чувствует, как на секунду на его губах расплывается совершенно дурацкая мечтательная улыбка, и от осознания того, что Мадс это видит, начинают гореть щёки. Воспоминания накатывают жаркой волной – тяжёлое тело Миккельсена вжимает его в узкую кровать в трейлере, низкий хрипловатый голос шепчет на ухо какие-то нежности на датском… а ему, Хью, больно, сладко и чуточку стыдно оттого, как собственное тело, хоть и непривычное к однополому сексу, с готовностью раскрывается под глубокими толчками датчанина… Дэнси сглатывает и снова прикладывается к бутылке. - Как никогда здорово, - хрипло говорит он. Мадс смотрит на улыбающегося Хью и невольно задерживает дыхание, тоже вспоминая: как сгребал юного Дэнси в охапку, едва они переступали порог трейлера, зацеловывал всего, лихорадочно стаскивал одежду… Иногда они не доходили до кровати – только до шаткого стола, или просто валились на пол. Хью льнул к нему, горячий и смущённый одновременно, это сводило Мадса с ума, а потом они смеялись, и пили пиво, какое удавалось достать… и снова занимались любовью, иногда несколько раз за ночь. - Да… - низким голосом отвечает Мадс. Хью чувствует, что пьянеет окончательно – то ли от выпитого пива, то ли от взгляда Мадса. А, к чёрту, почему они должны молчать о том, что было, так, будто этого стыдятся? Мадс-то уж точно не стыдится ничего и никогда… чёртов датчанин… Они же просто вспоминают, верно? Они же… просто друзья. Просто, мать их, друзья. - Особенно… когда ты меня… - выдыхает Хью, сжимая пальцы на горлышке бутылки и неотрывно глядя в глаза Мадса. – Помнишь? Вспоминал… хоть иногда?.. Мадс вздрагивает, горло сжимает ком. - Вспоминал… - говорит он почти не своим голосом, после короткой обжигающей паузы. - Иногда… Нередко… Ты… тебя не забудешь… - А тебя… тем более… - хрипло откликается Хью. – Я часто… вспоминал… очень часто… - Черт, Дэнси, тогда было сладко, - Мадс смотрит потемневшими глазами. – И сейчас… тоже сладко… сидеть рядом с тобой… - И с тобой тоже… - Хью смотрит на Мадса, и тут же поспешно отводит взгляд и подносит к губам бутылку с пивом. – Знаешь, мне даже снилось иногда… как под тобой кричал… вроде бы и своя жизнь, а… всё равно… и все новости про тебя отслеживал… Разговор по душам со «старым другом» становится чересчур откровенным – но сдержаться Хью уже не может. Не теперь. Не после последних слов Мадса. Мадс на секунду прикрывает глаза, дыхание едва заметно сбивается, словно его обжигает изнутри. Бутылка холодного пива в руке отрезвляет лишь отчасти, да и назначение ее в обратном. - И я следил, как у тебя дела… радовался за тебя… И это… какой ты был гибкий, горячий, тоже вспоминал… - Мадс… Мэсс… - Хью придвигается ближе к датчанину, крепче стискивает свою бутылку. – Мне ни с кем… никогда… так, как с тобой… под тобой… понимаешь?.. Как вспомню… будто только что было… будто до сих пор всё внутри горит… после того, как ты меня… Имя, которым редко кто называет здесь Миккельсена, действует на него как наркотик, окончательно уносящий в прошлое. Тогда совсем молоденький Хью шептал его беспрестанно, едва они уединялись в трейлере или уходили прогуляться поглубже в лес. Почти в каждую свободную минуту. Да, так не было ни с кем. Не потому что с другими было хуже. Потому что с Хью было по-другому. Они всегда много смеялись, а в ту пору и много целовались, оставшись наедине. Было просто легко, и тепло, и до невозможности сладостно. Мадс порывисто касается пальцев Дэнси и тут же убирает руку. - Да… я всё это помню… Чёрт, давно меня никто так не звал… ну, вдали от дома… - больше Миккельсен ничего не говорит, потому что хочется притянуть Хью к себе и накрыть его рот поцелуем, глубоким, неотрывным, чувствуя вкус пива на его языке… Но это будет слишком хорошая пища для журналистов, которые возникают когда угодно и где угодно. Хью сглатывает и смотрит на Мадса полными желания и тоски глазами, не зная, что ещё сказать. Что было, то было… даже если было хорошо… у них жёны, дети… они – не должны?.. Не то чтобы Дэнси считал себя таким уж верным мужем – к тому же, они с Клэр сразу договорились, что не будут друг друга ограничивать – но на краю сознания бьётся мысль, что с Миккельсеном это будет не просто разовый поход на сторону. И… хочет ли того же Мадс, может, ему просто приятно вместе вспоминать былое? Как со старым другом… как с другом – проклятье… Хочется качнуться вперёд и прижаться губами к губам, слизнуть задержавшиеся на губах датчанина горьковатые капли пива – горечь выпивки, горечь на дне души – но Хью всё ещё медлит, не в силах ни сделать первый шаг, ни отстраниться и обратить всё в шутку. Не потому что считает возобновление их связи неправильным – потому что всё ещё боится, что Мадс думает не о том же… что он его оттолкнёт. Мадс отвечает таким же взглядом – пробивающимся сквозь попытку смотреть, как на давнего доброго друга, встрече с которым рад. Ханне всегда понимала, какое его увлечение было особенным. Когда оно переставало быть увлечением. И когда он рассказывал ей о работе с Хью, она почувствовала – но тактично не стала это ворошить, чуть задумчиво улыбнувшись рассказу об их дурачествах. Впрочем, после Хью он жене почти не изменял – и в любом случае был хорошим семьянином и хорошим отцом… В глазах Хью, на самом донышке, появилась горечь – или это видит только он и только сейчас?.. Миккельсен делает ещё один большой глоток, приятное пьянящее тепло разливается внутри. То ли от пива, то ли от того, что он снова может смотреть Дэнси в глаза так близко. Близко… - Знаешь, мне всегда нравились твои руки… - Хью чуть медлит – и накрывает ладонью лежащую на столе руку Миккельсена. Мадс смотрит куда-то мимо Хью – почти мимо – и вздрагивает, ощутив прикосновение. Проклятье – мелькает в голове Хью. Проклятье, что он делает? Пытается соблазнить – прямо в общественном месте? Чёрт, чёрт, чёрт… Мадсу это не нужно… больше не нужно… не нужно?.. Но дьявол, это так нужно ему самому… Так хочется шагнуть за край – даже если возврата не будет… Мадс молчит, хоть и не пытается убрать руку – и Дэнси чувствует, как у него падает сердце. - Мэсс?.. - полувопросительно спрашивает он, бессознательно придвигаясь ближе и глядя на Мадса почти просящим взглядом – словно стремясь что-то найти… и боясь найти не то, что ищет. - Тут я, тут… - как-то бесцветно-надрывно отвечает Миккельсен и наконец снова смотрит Хью в глаза. Бутылка пива – в ней осталось меньше четверти – звякает об уже пустую. Мадс убирает руку. – Наверное, уже достаточно, Хью, - хрипло говорит он и с трудом узнаёт свой голос. – Мы выпили… Может, выйдем?.. то есть, пройдёмся?.. - Мадс говорит невпопад, кадык дёргается вверх, взгляд почти непроницаем. - Да… да, пройдёмся… конечно… - Хью поднимается, чуть не опрокинув стул. Мадс предлагает ему… предлагает?.. Или просто хочет проветриться после выпитого? Как же хочется его поцеловать… обнять… почувствовать в себе… почувствовать его вкус на языке… чёрт. Чёрт, чёрт. Проклятье. Чёртов датчанин, от тебя напрочь сносит крышу… - Пошли, - Хью оставляет на столе деньги за выпивку, накидывает на плечи куртку и первым идёт к выходу. Мадс молча встаёт из-за стола, на ходу надевая свою кожанку, чувствуя, как стучит в висках. Они выпили не так и много, бывало больше, но сейчас к пиву примешивается ещё и… примешивается… Он спотыкается у порога, тихо чертыхнувшись по-датски, и через пару секунд они оказываются на свежем воздухе. Уже поздний вечер, но почти не холодно – или он просто не чувствует холода? По небу плывут редкие облака, мягко подсвеченные огнями города. Миккельсен делает глубокий вдох, слишком хриплый, так что приходится прокашляться. Бросает взгляд на Хью. Тот как-то нервно оглядывается по сторонам, потом смотрит на Мадса и замирает, словно выжидающе. - Тёплая здесь осень, да? Не то что у нас… - низко говорит Мадс, чтобы хоть что-то сказать. Коротко мотнув головой влево, он делает шаг почти синхронно с Хью. - Да… тёплая… - эхом откликается Хью. Вечер действительно тёплый, и, несмотря на свежий воздух, горит лицо – Мадс стоит слишком близко… и как же не хочется, чтобы он отошёл, увеличил расстояние… даже если так – мучительно хочется… хочется… Дэнси отходит в сторону, туда, куда указал подбородком Миккельсен – и, чувствуя, как замирает сердце, заворачивает за угол. Туда, где совсем темно, где их никто не увидит… Мадс намекал на это? Или нет? Или он просто размечтался, одурев от желания и воспоминаний? В ушах шумит собственная кровь, сквозь её гул Хью даже не слышит, идёт ли за ним Мадс… Дэнси останавливается за углом, разворачивается резче, чем собирался – и видит, что Миккельсен уже стоит совсем близко, затеняя собой оставшийся свет… пахнет табаком, туалетной водой и чем-то своим, особым, чем пахнет только он… и от чего сладко сжимается в груди и тянет в паху… У Хью пересыхает во рту, и он делает шаг навстречу, окончательно сокращая разделяющее их расстояние. - Мэсс… Мадс смотрит на Хью – глаза поблёскивают в остатках рыжего света уличного фонаря, грудь поднимается больше обычного от частого дыхания, которое никак не удаётся сдержать, тёмные кудри едва шевелятся от движения воздуха, стена заслоняет и ветер, и шум соседней улицы. А потом Миккельсен не помнит, в какой момент Хью оказывается прижатым к этой стене, а сам он лихорадочно целует его губы, обхватив лицо руками, врываясь языком в тёплый рот; горечь пива и сладость самого Дэнси смешиваются в одно, их бёдра стукаются друг об друга, трутся, руки залезают под куртку, стремясь ощутить, снова ощутить то, что не забывалось, что запомнила кожа, запомнило тело… - Хью… - хрипло выдыхает Мадс – сейчас с сильным датским акцентом, словно желая произнести его имя на своем родном языке. А потом идут ругательства и что-то нежное, что совсем невозможно разобрать. Хью вскрикивает от удивления и лёгкой боли, вызванной ударом затылка о стену. Кажется, Мадс потерял над собой контроль – и чёрт, это так сладко… Губы Миккельсена властно прижимаются к его рту, заглушают вскрик, пьют последовавший за ним стон желания; Дэнси размыкает губы, отвечает на поцелуй, ласкает языком в ответ, но перехватить инициативу всё равно не получается… да и не нужно. Пусть Мадс ведёт, пусть ведёт даже в поцелуе… как вёл раньше, тогда… Хью обхватывает датчанина за пояс, притягивает ближе к себе, пальцы скребут по кожаной куртке, спускаются на ягодицы – пусть прижмётся ещё крепче, ещё, ещё… Невозможно насытиться, невозможно забыть… не забывалось все эти годы… - Мэсс… - хрипло стонет Хью. – Я всё это время… помнил… вспоминал… ты у меня первым был… ну, мужчиной… и ни с кем потом… так, как с тобой… Проклятье, что он говорит, зачем рассказывает? Зачем упоминает других – сейчас? Но так хочется, чтобы между ними ничего не стояло… никакой лжи, никаких недомолвок – только страсть, что так и не угасла, только… Дэнси так и не решается даже мысленно произнести слово «любовь». Пока что – не решается. Мадс тискает Хью, даже пару раз отрывает от земли, гладит везде, целует; всё сливается в какой-то сумасшедший поток адреналина и желания, приправленного крепким пивом, жажды прикосновения и её утоления. - Я тоже о тебе думал… никогда не забывал… - сбивчиво, хрипло шепчет он, выцеловывая шею Хью, вытаскивая из брюк его рубашку, залезая под неё руками. – Безумие моё… min galskab… Только темнота и отрывистое дыхание. Вжаться плотью в плоть, целовать, пока не начнёшь задыхаться, гладить живот, бока под рубашкой… Миккельсен на секунду отрывается от Хью, смотрит совершенно пьяными от страсти глазами – видно даже без света. Хью чувствует его страсть, льнёт к нему, словно утопающий… - Я думал… только с тобой… больше ни одному мужчине не отдамся… не так вышло… но ты всё равно – единственный… Мэсс… - Хью лихорадочно гладит ладонями лицо Мадса, шею, затылок, ерошит короткие волосы, снова целует в губы – горячо, порывисто; пьёт чужое дыхание и никак не может напиться. Чуть слышно стонет от нетерпения, когда ладони Мадса касаются живота и груди, дёргает, чуть не сломав, молнию куртки Миккельсена, расстёгивает, ищет пуговицы рубашки. Выгибается, трётся бёдрами, напряжённой плотью о чужую, такую же каменную, ощутимую даже под слоями ткани. Мадс хочет его, хочет, хочет так же, как и раньше, так же, как сам Хью хочет его… - Чёртов датчанин… - вырывается у Хью; слова легко идут с языка в опьянении, вызванном не столько выпивкой, сколько страстью. – Я ведь до тебя… подумывал… но думал, никогда не решусь… ты меня раскрыл… - у Дэнси вырывается смешок, и он целует Миккельсена куда-то в шею, - во всех смыслах… Мадс… Мэсс… трахни меня, прямо здесь, я сдохну, если ты не… если снова тебя не почувствую… как тогда, будто всех этих лет не было… Мадс поворачивает голову и порывисто целует гладящие его лицо руки, пальцы, запястья; потом утыкается Хью куда-то в ключицы, начинает целовать и их, вылизывать жадно, будто оголодавший кот. - И ты единственный… особенный… Я после тебя только с одним парнем был… несколько раз… давно уже… хорошо было, но… всё равно не так, как с тобой… так, как от тебя, в душе всё не переворачивалось… Хью тянет Мадса вверх, целует в губы, наконец справляется с его рубашкой, и Миккельсен с удовлетворённым стоном прижимается обнажённой кожей к коже Дэнси, смыкает руки на его спине, зажав его между собой и стеной. Тоже смеётся – хрипло, низко; пальцы вплетаются в кучерявые волосы, ласкают затылок Хью. Счастье. Невозможное, сумасшедшее счастье. Над ними кирпичная стена уходит в тёмное небо, к обрывкам облаков, к осенним звездам. - Трахну… - выдыхает Мадс, будто только сейчас окончательно решил это. – Иначе я тоже сдохну. В висках Миккельсена стучит кровь. Он коротко смотрит на исступлённо глядящего на него Дэнси, оглядывается на составленные у стены щербатые бетонные блоки, на которые до сих пор едва обращал внимание, разворачивает Хью к себе спиной, надавливает ладонью на затылок, побуждая нагнуться. Задирает на нём рубашку вместе с курткой; не сдержавшись, целует гибкую спину вдоль позвоночника, рывками расстёгивает ремни брюк – сначала на Дэнси, потом на себе. Когда наконец становится возможно прижаться друг к другу плоть к плоти, у обоих вырывается шумный стон. Снова так близко… Хью хочется взять прямо так, немедленно, но Мадс заставляет себя чуть отстраниться, облизывает пальцы и проводит ими между ягодиц Хью, поглаживая, а потом осторожно проникая внутрь. Дэнси узкий, такой узкий, как был в первый раз… От этого можно свихнуться… - Я снова тебя раскрою… - хрипло шепчет Мадс, лаская изнутри, чувствуя, как Хью сам, зашипев, насаживается на пальцы. - Да, - хрипло откликается Дэнси, послушно поворачивается, наклоняется, опирается ладонями о шершавый, пыльный и холодный бетон. Шумно, тяжело дышит – наконец-то, наконец-то не во сне, а наяву, наконец-то снова… Мадс дёргает вниз его брюки, вечерний воздух холодит обнажённую кожу, и тут же сзади вжимается Миккельсен – прижимается к ягодицам пахом, горячей твёрдой плотью. Хью коротко стонет – соприкосновение словно посылает по телу электрический разряд – и сильнее прогибается в пояснице, разводит шире ноги, подставляясь, поощряя на большее. Влажные от слюны пальцы скользят между ягодиц, проталкиваются внутрь – сразу два, и Хью сжимает зубы, тщетно пытаясь заглушить новый стон. Тут же, не обращая внимания на боль в уже успевших отвыкнуть от растяжки мышцах, подаётся бёдрами назад – ещё, ещё, как же сладко, наконец-то он снова с Мадсом… Наконец-то снова эта дикая, горячая страсть, секс в любом подходящем и не сильно подходящем месте – ничего похожего на то, что было у него в дорогих отелях со случайными любовниками… - Раскрой… - бормочет Хью, опустив голову, не замечая упавших на глаза завитков тёмных волос. – Чтоб ноги дрожали… Раскрой меня, Мэсс… Я давно ни с кем… как в первый раз будет… давай… Миккельсен тихо стонет – от податливости Хью, от его слов, от мысли, что сейчас снова погрузится в жаркое тесное тело того, кого не смог забыть за все эти годы. Он гладит Дэнси по спине, по бёдрам, растягивает пальцами, стараясь делать это аккуратнее – что не слишком удаётся от нетерпения. Наконец выскальзывает, притягивает за бёдра вплотную к себе, шепчет «Прости…» - и толкается внутрь. Слышит шипение Хью, продвигается короткими осторожными толчками со столь же короткими перерывами, сдерживая себя. Где-то вдалеке проезжает машина, хлопает дверь, но они едва обращают на это внимание. Темнота и окраина улицы надёжно скрывают от посторонних глаз. Мадс входит до упора, замирает, снова давая Хью привыкнуть к себе, наклоняется, целуя обнажённую спину под курткой. - Люблю тебя… - и он начинает двигаться. Подготовки недостаточно, но Хью всё равно. Он шипит сквозь зубы, подаётся навстречу проникновению – Мадс, Мэсс, как же с тобой сладко, почему с тобой, как ни с кем… Губы Миккельсена касаются спины, отвлекая поцелуями от лёгкой боли – и Хью, не сдержавшись, тихо стонет от наслаждения. А потом Мадс говорит о любви – и от этих его слов словно обдаёт кипятком, Дэнси всхлипывает в голос, чувствуя, как на глаза всерьёз наворачиваются слёзы. Не от боли, от… Боже, да – от облегчения, что можно сказать то же самое. Наконец сказать правду, сказать её и Мадсу, и самому себе. Сказать, не боясь, что тебя оттолкнут. - И я, Боже, да, и я… - стонет Хью и, сильнее упёршись ладонями в бетонные блоки, толкается назад, насаживаясь до предела, награждая себя наслаждением и болью. – И я тебя… Мэсс… люблю, обожаю… - он снова роняет голову и закусывает губу – напоминая себе, что они всё-таки на улице и орать во всю глотку не стоит. Руки Мадса лежат на его бёдрах, толчки становятся глубже и сильнее… всё, теперь можно просто позволять себя драть и стараться устоять на ногах. Как же… чертовски… хорошо… - Да… Да, Хью… чёрт… иди сюда… - Мадс порывисто притягивает Хью спиной к себе, побуждая разогнуться, срывая с губ стон острого удовольствия с оттенком боли. Жарко, порывисто целует шею, забирается под рубашку, гладит ладонями грудь и живот. – Я тоже тебя обожаю… с ума сводишь… никогда не забывал... Чёрт, да я дрочил иногда, думая о тебе… - губы ласкают ухо, обжигают дыханием, Мадс тянется и целует Дэнси в губы, неистово, словно через секунду у него могут это отнять. Снова толкается в горячее тело, заставляя Хью изогнуться, откинуть голову ему на плечо – и пользуется этим немедленно, целует горло, пытается добраться до ключиц. Потом нажимает ладонью между лопаток Хью, вновь нагибая на бетонные блоки, с глухим рычанием врезаясь в него. Хью сдавленно стонет – от боли, от наслаждения, от острого, невозможного счастья. Только с Мадсом, так – только с Мадсом, так – больше ни с кем… Сильные руки Миккельсена легко распрямляют его, обостряя ощущения, прижимают спиной к груди датчанина; Хью запрокидывает голову и видит первые редкие звёзды на потемневшем вечернем небе. Жадно отвечает на поцелуй – лаская языком язык, кусая чужие губы и чувствуя ответные укусы – и снова послушно нагибается, на этот раз ложась на бетон грудью, вжимаясь в шершавую поверхность обнажённой кожей, не заботясь больше ни о чём. - И я… и я тоже… только о тебе и думал… и сам когда, и с другими… - толчки становятся резче и глубже, и Дэнси стонет в голос. – Мэсс… сильнее… ещё сильнее, не жалей… дери меня… хочу тебя всего… И Мадс не жалеет – двигается резкими глубокими толчками, каждый раз почти выходя из тела Дэнси и снова погружаясь на всю длину, время от времени прижимаясь грудью к спине Хью, ругаясь по-датски сквозь стиснутые зубы, еле сдерживая низкие утробные стоны. Его охватывает ненасытность. То, чего хотелось все эти годы. То, что иногда снилось. Наслаждение кружит голову и становится почти невыносимым. Миккельсен просовывает руку под Хью и начинает ласкать его член, одновременно прикусывая ухо, зализывая его, не в силах даже что-то говорить, кроме нечленораздельных выдохов и глухих стонов. Хью всхлипывает в голос – судорожно, почти жалобно, в то же время не ища жалости и по-прежнему пытаясь подаваться навстречу резким толчкам Мадса. Ругательства на датском звучат в ушах сладчайшей музыкой, кудри липнут ко лбу, наслаждение на грани боли волнами расходится по телу. Рука Мадса касается члена, зубы и язык тревожат ухо, обостряя удовольствие… - Мэсс… Мэсс… - срывается с губ Дэнси. – Чёртов датчанин… мой Мэсс… люблю… люблю тебя… Ещё… ещё, Мэсс… Мадс продолжает вколачиваться в Хью, уткнувшись в его спину, хрипло дыша, фактически распластав его на бетонной плите. - Shit, jeg ønsker at bære ud til døden…* - он отрывисто ласкает член Хью, глуша собственные стоны его курткой, в которую вцепился зубами. Потом прикусывает шею, выдыхает: - И я люблю… Свихнусь от тебя… Давай… давай, мой хороший… - Да… вечность бы… под тобой… чтоб ты меня… драл… Мэсс… чёртов датчанин… любимый… мой… - голос Хью прерывается, из горла вырывается громкий хриплый стон – и он кончает в руку Мадса, падает на бетонные блоки, вжимаясь в них уже и щекой, не помня ни о чём, чувствуя, как глубокие резкие толчки Миккельсена продолжают терзать сладкой болью сжимающееся отверстие. Тесно, умопомрачительная пульсирующая теснота, - и жар охватывает Миккельсена всего, стремительно взмывая вверх; с хриплым рычанием он изливается в Хью, стиснув его плечи наверняка до синяков, вжимаясь всем телом, изогнувшись на нем. А потом остаётся только оглушительная тишина и шум крови в ушах, перекрывающие все остальные звуки. Мадс лежит на Дэнси без движения, только тяжело дышит, прижавшись щекой к его куртке. Хью не пытается вывернуться, не пытается даже сняться с всё ещё заполняющего его члена – просто наслаждается тяжестью тела Миккельсена, слушает оглушительный шум собственной крови и чувствует себя так, словно в теле не осталось ни одной кости. - Мэсс… - губы слушаются с трудом. – Мэсс, скажи… это ведь был не последний раз… ты не просто не сдержался… правда? – Хью чуть поворачивает голову, пытаясь поймать взгляд Мадса – и в голосе помимо воли звучит отчаянная мольба. Мадс, кажется, даже не сразу слышит, что Хью что-то сказал. Потом шевелится на нём; из горячего тела так не хочется выходить… Но ведь они на улице, чёрт возьми!.. Ещё несколько секунд, всего несколько… - Нет… - голос Миккельсена совсем хриплый, но он знает, что говорит. – Не последний, Хью… Не последний… - и он утыкается Дэнси в затылок. - Да… - Хью выдыхает, чувствуя, как сваливается с сердца что-то тяжёлое и давящее – а ведь должно было быть наоборот, он только что подписался на продолжительную супружескую измену, не одноразовую, как те, что были до этого… Но ему всё равно. Клэр, его славная Клэр – она поймёт. Она всегда понимала. А хоть бы и… хоть бы и не поняла. - Всё равно я без тебя… не могу… как наркотик ты, Мэсс… все эти годы ломка была, а теперь снова подсел… мой самый лучший наркотик… И ты без меня, кажется, тоже не можешь… - Дэнси наконец подаётся бёдрами вперёд – не хочется, но что делать – снимаясь с члена Миккельсена; невольно охает, чувствует, как сползают по бёдрам ещё не остывшие струйки чужой спермы. Выскальзывает из-под Мадса, сразу начиная чувствовать вечернюю прохладу, и, вместо того, чтобы поспешить одеться, обвивает руками шею датчанина и трётся щекой о его шею – всё ещё оставаясь с бесстыдно спущенными до колен штанами и задранной рубашкой. Мадс обнимает его – горячего, влажного под одеждой, обвившегося вокруг него и такого трогательного сейчас… Утыкается в его куртку, глубоко вдыхает запах. Они лежат на холодном бетоне в темноте, а над ними звёздное небо. Ханне снова придётся прощать его. Но он всё равно не жалеет… не жалеет. Только снова целует Дэнси в губы, и тот отвечает с готовностью. - Не могу… - отзывается Миккельсен, уже полностью протрезвев. – Не могу без тебя… Откуда-то издалека доносится музыка – видимо, открыли дверь клуба. – Мэсс… Поехали к тебе. Или ко мне. Мне мало… одного раза за вечер… слишком долго без тебя был… - Давай ко мне… Можно и пешком, моя гостиница не очень далеко, если дворами идти. Или такси… или такси лучше не надо?.. - Мадс думает о том, что, наверное, Хью не захочет, чтобы его сейчас кто-то видел, пристально разглядывал. Наверное, сам он сейчас этого тоже не хочет. - Не надо… лучше пешком, - соглашается Дэнси. Натягивает брюки, возится с ремнём; Мадс застёгивает его куртку, потом свою. Заправляет за уши непокорные кудри. - Как будто ничего и не было, да?.. - Миккельсен улыбается, но у них обоих изменившийся взгляд. И оба знают, что всё было. Мадс обнимает Хью за плечи, и они идут к свету ночных фонарей, затем, чтобы на своём пути снова и снова сменять свет темнотой. * Бля, до полусмерти хочется затрахать… (если верить гуглу)