Я не сделаю тебе больно.

      «Вот ты и проиграл чудак, а говорил, что никогда не проигрываешь в карты»…        Михаэль стоит в отчужденной позе. Его женственные и тонкие, как ивовые прутья, пальцы маниакально перебирают подол легкого, цветочного кимоно, что ниспадает с худощавой и слегка угловатой фигурки.        Светлые, пшеничного оттенка, волосы слегка подгибаются на кончиках, облекая скулы оттиском шелковистых прядей.       В силу несносного характера его тонкие губы кривятся от гнева, но правила игры обязывают его подчиниться.       Я не знаю почему, но из моих легких вырывается низкий задушенный смех, а глаза так и норовят отыметь каждый сантиметр его молочной кожи. Дальнейшее развитие ситуации происходит в пасмурном молчании.       Тем временем Мелло разваливается на кровати и закуривает.        Его ноги расставлены в расслабленной позе. Кажется, он до сих пор не верит в происходящее и старается не вдаваться в подробности своего нелепого положения. Еще бы… Я и сам не верю тому виду, что открывается перед моими напряженными, малахитового оттенка, глазами.       В комнате ужасно жарко. Лето притворяется в наш город со страшной скоростью — двигается семимильными шагами для того, чтобы сжарить наши тела и превратить их в пригоршню пепла.       Солнце почти в зените — оно и помогает мне рассмотреть развратные формы моего друга, который, к слову, ни капельки не стесняется, сидя передо мной и сверкая своими очаровательными яйцами       Негаданно и неожиданно в мою голову прокрадывается дурман — почище гипнотического внушения. Он заставляет меня отключить мысли, вытянуться в самнамбулистическую тушку и шумно втягивать тяжелые ароматы цветов, которые распускаются подле нашего окна.       Господин Михаэль влажный и безразличный. Именно, господин…       Я начинаю подумывать о том, что парочка грудей ему явно бы не помешала, но резко отдергиваю себя на этой мысли. Если честно, я никогда не отличался особым стремлением к гомосексуальным связям, но сегодня меня словно подменили.       Да, я не был гомофобом и не был латентным, и тело мое было всегда натренированным, мускулистым и загарелым, что так и благоволило сексу с женским полом.       Михаэль решает поглумиться и воззвать к моему телу. В арсенале этого человека имеется достойный запас отменных шуток, которые мне бы и в голову никогда не пришли. В основном, те шутки имели сексуальный характер, будто бы парня это крайне забавляло.       Пытаясь отвлечься, я скрупулезно осматриваю комнату.       Вот на столе одиноко покоится недоеденный завтрак, справа от него располагаются наши ноутбуки — веб страницы гласят об очередном расследовании.       На столешнице лежит мой глок с посеребренным барабанчиком, распечатанная шоколадка моего друга. Заполненная ровно наполовину пепельница дымит множеством окурков.       Зарешеченные окна, схваченные громоздким замком, пропускают сквозь себя ясный свет полуденного солнца. Подойдя к ним можно увидеть город с его тесными улицами, объятыми толстым слоем пыли и витиеватыми ветками деревьев.       Неожиданно для себя я понимаю, что так не может продолжаться дальше. Наверное я должен что — то сказать и разрядить обстановку… Вот только, что?       Михаэль понимает силу оказанных им действий; Он садится напротив меня и вынимает пистолет из кармана повседневной одежды. Придвигаясь ближе ко мне, он упирается дулом в мой пах и с вожделенной улыбкой оглядывает мое замешательство.       Нежные прикосновения по грубой ткани джинсов приятно расслабляют. Я вздрагиваю, не в силах отпрянуть. Мои губы взволнованно дергаются…       — Ну уж нет. Это не входило в наш уговор, и если тебе не нравится мое желание мы можем запросто переиграть. (Даже слова даются с натяжкой: горло так сильно саднит, что в пору лезть на стену)       — Знаю, Мэтт. Просто прикалываюсь. — Михаэль понимающе кивает, но не спешит убирать ствол. Его влажные губы растягиваются в полуулыбке. Минутой позже он откидывается на диванные подушки, продолжая водить дулом пистолета с менее выверенной осторожностью.       — Черт бы побрал это лето, — Проговаривая это, он сладко стонет, забрасывая руки за голову. По искусительному локтю скользит струйка пота. Я нервно наблюдаю за этим действом, понимая, что в скором времени от меня ничего не останется, кроме желания, животного рыка и набухших в предвкушении мышц под полосатой борцовкой.       Далее, вся эта игра перестает казаться мне чем — то безрассудным. Наконец — то я начинаю входить во вкус, и без стеснения позволяю своей фантазии вырисовывать дичайшие сцены нашего обоюдного совокупления.       Михаэль словно бы понимает мои чувства и без зазрения совести начинает ласкать свой член во всю длину, не забыв упрятать его под легкой тканью, тем самым усилив эффект удовольствия.       Его лицо начинает розоветь от таких действий, словно он и сам только что понял, чем занимается передо мной. Натиск дула постепенно слабеет — я могу не бояться за отстреленные яйца.       На секунду Михаэль прекращает свои действия и проникает указательным пальцем себе в рот, обильно смачивая его в слюне и возвращаясь к предыдущим своим действиям. На сей раз его рука не спешит обхватить ноющий и блестящий от смазки орган: мужчина меняет направление и принимается засаживать палец себе в зад.       У меня сыпятся искры из глаз.       — Ну и чего ты смотришь? — Часто дыша, спрашивает он. — Нет желания помочь?       — Погоди, у меня сейчас крыша поедет.       Быть может у моего сознания и поехала крыша, а вот тело — прекрасно понимало, что от него требуется. Резким движением я рванул кимоно на Михаэле. Как и следовало ожидать, оно порвалось и стыдливо упало на диванную подушку.       Лишь бедра оставались полуприкрытыми.       Изнуренный орган моего друга давным давно обливался смазкой. Странно, что в такой иступленной борьбе руки и члена, — выигрывал разум, который беспрекословно и расчетливо оттягивал момент оргазма.       — Хочешь меня, да? — Михаэль расправляет плечи и выгибает торс. Его руки наконец — то отпускают член, и тот, напрягаясь, высится над моим коленом, слегка касаясь его кончиком головки.       Внутренняя сторона его бедер поблескивает от многочисленных выделений, делая его наготу до одури возбуждающей.       — Ты и представить себе не можешь, насколько сильно, — В сердцах говорю я, в страхе дотронуться до желанного тела.       Подумать только, столько лет вместе, будучи верными боевыми товарищами, сейчас мы занимаемся тем, что можно увидеть лишь в какой — нибудь порнушке с треклятыми геями.       Ранее подобные видео казались мне чем — то извращенным и пафосным. Доселе я не испытывал к ним ничего, кроме отвращения, непонимания и неприятия.       Сейчас же, я с удовольствием облачил бы его в женские трусики и пригубил бы вожделенную головку, с неимоверным ощущением нечеловеческого желания.       — Но, — Добавляю я более серьезным тоном, — Ты парень, и мой друг, — нам не положено.       — Думаю, ты со своей «палкой» разного мнения обо мне. — Мелло ехидно кивает на мои джинсы, которые, кажется, вот — вот и порвутся от бешеного натиска извне.       — Знаешь, есть рамки приличия, — Холодно отвечаю я, чувствуя необъяснимую правоту сделанных мною выводов. — Дело в том, что при таких видах не возбудиться — значит не иметь то, что может встать.       — У нормального мужика не встал бы. Удачная проверка. — Мелло энергично закивал и снялся с места.       Я продолжил сидеть на диване и огорошенно наблюдать за мужчиной, который гнулся как чертов гимнаст, собирая одежду разбросанную по комнате.       Так меня еще никто не кидал. Серьезно.       — Давай потрахаемся за дружбу, коли начал, — Я суживаю глаза и заставляю Михаэля посмотреть на себя чуть ли не силой желания и мысли. — Нам нечего терять. Тем более, мы скоро умрем. Или ты не хочешь меня, блондинка? Сомневаюсь, что тебе не хотелось бы ощутить меня в своей тугой попке, а? Да ты весь течешь, шлюха…       — Как ты меня назвал? — Мужчина останавливается на миг и случайно выранивает собранную с пола одежду. — Думаешь, тебе все позволено?       Он бросается на меня с диким ревом, — прижимая меня к дивану и обличая жарким натиском бедер. Его рука искусно выписывает «кульбиты» на моем лице.       Конечно, я ему не отвечу. Лишний синяк на моем лице никогда меня не испортит.       Еще секунда, и я обездвиживаю его. Злое лицо в миллиметре от меня; Голубые глаза сверлят мое естество словно два гигантских шуроповерта.       — Так нечестно, — Михаэль шипит мне в лицо и ищет пистолет.       Мне вот интересно, как быстро он пристрелит меня? Буду ли я на тот момент в его заднице, или так и останусь сидеть с развороченным лицом, — одетый и обезображенный?       — Признайся, что мечтал обо мне с приюта. — С глупой улыбкой произнес я, вылизывая раковину его уха и уклоняясь от чертовски — холодного пистолета.       — Это ты мечтал. Не путай меня с самим собой. Вечно дрочил на меня в туалете, пока я делал вид, что верю твоей лжи.       — И что? Для парней моего возраста это было нормальным явлением, ясно? Зато я помню, мой милый Михаэль, как ты однажды, во время моей болезни, согревал меня своим телом. Я был в бреду, по твоим предположениям, но с большим успехом успел оценить твои ласки…       — Ну и как, тебя понравилось? — Огорошенно спросил парень. Вот уж не думал, что мои слова так сильно его обесточат.       — Слишком много зубов, — Поверхностно ответил я, сардонически ухмыляясь.       На самом деле я врал. Все было отлично.       — Михаэль, у нас нет девушек, мы повязаны в работе и вряд ли когда — нибудь сможем их себе позволить. Зачем упускать такую возможность? Мы целый год не выходили из этой сраной меблированной квартиры и, знаешь, мне кажется, что скоро у нас отрастут двойные подбородки от твоего шоколада и постоянного недотраха.       — Я не буду трахаться с таким бабником как ты. Самая главная правда, что ты готов засадить всем подряд. Съел?       — Я сейчас тебя самого съем, если не прекратишь выкаблучиваться.       — Мэтт, я натурал. — Мелло говорит громко и отчетливо, и с каждым его словом я все больше и больше впадаю в прострацию. — Неужели, за двадцать лет нашей дружбы, я ни разу не подтверждал сей факт? Помнишь моих девушек? Боже, кому я говорю. Ты и так все прекрасно знаешь.       — Давай проверим, я не попрошу большего.       Считая его молчание за приглашение я настойчиво усаживаю его на свои колени. Его беззащитный зад, без наличия и клочка одежды, совершенно и безропотно открыт для моего доступа.       На самом деле мне дико стыдно, и я действую совершенно необдуманно и поспешно, но в том — то вся и суть.       Когда его аппетитное донце выпячивается, я неторопливо сминаю жаркую кожу его ягодиц в своих руках. Ненарочито выхватываю пистолет из его цепких пальцев и приближаю его к основанию ануса. Мелло сосредоточенно затихает в моих объятьях, стараясь не показывать, как ему на самом деле хорошо от моих прикосновений.       — Если взялся за дело, то доведи его до конца, — Нетерпеливо шепчет мужчина, слегка подаваясь задом на мою руку.       — Все будет зависеть от того, насколько правильно, ты сформулируешь свое желание на словах.       — Мэтт, что за фетиш? Думаю, тебе и так все известно, — Рассерженно бурчит Михаэль, ерзая на моем стояке.       — Не а, не известно. Ну? Ты все время делаешь так, будто это я увиливаю за тобой, а не ты за мной. Хотя, по факту, мы оба без ума друг от друга. — С улыбкой отвечаю я, замечая его неподдельное желание, которое приравнивается к маниакальному помешательству. — И не бойся ты так — я сделаю все для того, чтобы тебе было хорошо…       — Кто сказал, что я боюсь? Я главарь мафии, а ты… Сам ты боишься, — По — детски дуя губы шепчет мой напарник. — Погоди немного, сейчас ты перестанешь говорить, баран.       Он резко подается ко мне и заключает мои губы в поцелуй. Горячий язык вальяжно проталкивается ко мне в рот ни на секунду не раздумывая над возможной ошибкой.       Так или иначе, мы и так сплошная ошибка. А коли так, то есть ли смысл заботиться о том, что о нас подумают? В момент поцелуя я поспешно освобождаю его член от остатков кимоно, и, нежно обнажая головку, провожу по ней кончиком пальца, слегка надавливаю и нежно массирую подушечкой указательного.       — Хорошо, я согласен. Заполни меня изнутри. Я хочу этого больше всего на свете. Сейчас я чувствую себя до боли пустым. — Томно шепчет парень, стараясь направить мой член по назначению.       Я отвечаю на его попытку и, спустя несколько секунд, пытаюсь приноровиться к через — чур узкому отверстию.       Мышцы упрямо сжимаются вокруг моего члена, доставляя ему адскую боль, но я не согласен останавливаться ни при каком варианте. Да, это больно, но не настолько, чтобы остановить процесс и забыть о нем раз и навсегда.       — Расслабься, выдохни, и не сжимайся так, будто я пытаюсь тебя проткнуть.       — По ощущениям, именно на это и похоже, — Досадливо верещит Михаэль.       Конечно, он говорит одно, но все равно старается; Я это сразу почувствовал, когда головка без особых препятствий нырнула на несколько сантиметров вперед.       — Я не могу дальше. Есть вариант войти через силу. Хуже уже не будет.       — Тогда я сам все сделаю. — Мелло обнимает меня за шею, обхватывает ногами и неторопливо опускается. Его дыхание напоминает свежезаваренную чашку с кофе.       — Я и подумать не мог, что будет настолько жарко и неудобно.       Худощавое тело посекундно пробует свои возможности, вовлекая в себя распухший от желания орган. Я же испытываю жестокое разочарование от того, что большая толика удовольствия перепадает именно на мою долю. Мне бы хотелось доставить своему другу максимум удовольствия…       Внезапно я резко дергаюсь и без малейших преград вхожу в податливое тело, которое с жадностью смыкает меня, доставляя своей теснотой непреодолимое удовольствие, граничащее с абсолютной нирваной.       Мелло пробует податься вверх, но я его удерживаю — пусть привыкнет к «полноте» внутри себя. Для настоящего удовольствия мне предстоит растянуть его сфинктер, и нащупать самую чувствительную точку его внутренностей.       — Кажется будто он такой огромный — я чувствую каждое твое движение. — Мелло явно не понимал свои ощущения, но, к слову, ничего отвратного в них не видел. Наоборот: он старался анализировать новое чувство и привыкнуть к нему по мере возможности.       — Вероятно, так оно и есть. — Без сомнений ответил я, пробуя совершать поступательные движение.       — Я сейчас со стыда сгорю, — Правдиво ответил друг, прикрывая свои стыдливые глаза. На его скулах появились розоватые пятна — совсем не характерные для его постоянной бледности.       — Попытайся встать раком, может так будет проще и удобнее входить в тебя.       — Это все ты, — Со злобной гримасой ответил напарник, принимая вышеописанную позу и выгибаясь во всю выправку своего позвоночника.       Пленительные ягодицы прятали за собой то, что заставило мой член дрогнуть и руководить моим мозгом, не взирая на чувство долга пред своим старым знакомым. Да, я не должен делать ему больно, но мне так хотелось засадить ему…       Я отчаянно зарычал и приказал ему раздвинуть ягодицы. По моему мнению, так было гораздо проще и удобнее.       Прилично растянутый зад не спешил принимать надлежащую форму — он по — прежнему приглашал меня своим зияющим отверстием, а часть смазки вытекла и аппетитно поблескивала на простынях.       С очередным хлюпающим звуком я вошел в него по самые яйца и удовлетворенно выдохнул. Михаэль испустил жалобный стон, не совсем понимая: плохо? хорошо? можно и лучше?       Я привык мять грудь девушек во время полового акта, но сегодняшним моим оппонентом был парень. Я долго думал, что делать с Мелло, а руки, тем временем, нашли свое пристанище на его ягодицах. Почему — то мне нравилось шлепать его по заду. — С молочно — белой кожей это действо выглядело крайне возбуждающе. А еще, меня возбуждало считать его своей шлюхой. Это было грязно, неправдиво, но до глубины души приятно.       Михаэль отвечал мне задушенными всхлипами, а на его лице, поигрывал трепетный, пунцовый румянец.       Да, это было грехом, но таким, за который и жизнью побрезговать не стоит.       В конце концов он перестал бояться самого себя, и подмахивал мне подобно валютной проститутке, словно бы проверяя мою выдержку и член на «прочность».       Никогда бы не подумал, что мой друг так охотчив до секса.       Возможно, часами позже, на нас спустится длань господня; Мы разбредемся по разным углам комнаты, пребывая в своих обыденных делах, но каждая клеточка нашей памяти будет помнить «эти» звуки, «эти» ощущения, «эту» сладкую боль, что заставляет биться в исступлении, подобном предсмертным судорогам. И ни на одном одре, пожалуй, не будет так приятно, как приятно нам: здесь и сейчас.       Я вбиваюсь с относительной жесткостью, тело жаждет разрядки. Оно жаждет заветного утешения, прохлады, конечной остановки в этих диких « скачках». Но ни один из нас не желает останавливать процесс.       Словно бы на перегонки, мы меримся дыханьями и стуками сердец, что подобны набатам. И желание у нас одно на двоих. — Оно располагается между наших бедер, соприкасающихся друг с другом в любовном поцелуе.       На тумбочке верещит мобильный телефон, — он то и вырывает нас из забвения. Я осторожно выскальзываю из своего любовника и спешу к сотовому, в бесстыжем размахе конечностей.       Михаэль молниеносно приходит в себя, обласканный и оттраханный, он торопливо собирает одежду и смывается в ванную комнату. Я же досадливо отвечаю на звонок Ниа, стараясь не думать о нашем с Мелло «деянии».       К концу разговора я слышу, как захлопывается дверь в парадной.       — Сбежал, значит? — Расстроенно говорю я вслух и напряженно сажусь обратно на кушетку, в надежде разрядиться.        Голос Ниа на том конце провода ни капельки не смущает меня и не отвлекает от действий. Сонные нотки его тембра приятно аккомпанируют моим учащенным вздохам.       — Повтори еще раз, я тебя не услышал, — Бормочу я, прогоняя свой член между пальцев и сосредоточенно прислушиваясь к голосу.       — Я говорил тебе о завтрашней сделке, — ты вообще меня слушаешь? Мэтт?       Я на секунду выпадаю из реальности и предаюсь прекрасному оргазму, который уносит меня туда, где нет совершенно никого: нет Ниа, нет СПК, нет Лиднер и прочего, что так сильно надоело мне за последние годы моего гнилого существования.       Лишь закурив и откинувшись в неприличной позе, я понимаю, как сильно люблю Мелло, не смотря ни на что. ***       Весь день мною продолжают завладевать воспоминания о нашем сексе, который мог бы и не произойти, будь мы хоть немного сдержаннее и умнее.       Предстоящая работа дается мне с колоссальным трудом. Все мысли, в конечном счете, сводятся к одному — единственному знаменателю.       Вечером того же дня я нахожу Михаэля в подсобке.       Одна сторона его слегка волнистых волос забрана за ухо, вторая хаотично ниспадает вниз на плечо, словно подбитое крыло.       Его губы искусаны, а сильные руки перебирают какие — то шестеренки;  Мелло чинит свой мотоцикл, и я аккуратно наблюдаю за ним, пока меня не осаждает усталый, слегка взвинченный голос:       — Чего там стоишь? Иди сюда, подержишь тут кое — что.       Интересно, он уже перестал на меня сердиться? Мне явно не улыбается быть убитым «вот этим» железным ключом, который Мелло сжимает в своих холеных ручках.       «Он мне всегда напоминает взбалмошного кронпринца»…        Мы пытаемся вдвоем приподнять мотоцикл и изрядно устаем. Мелло закуривает.       — А мне предложишь сигарету? — Я смешно обижаюсь.       — У меня последняя, — Мелло ехидно сминает докуренную сигарету и топчет бычок ногой.        Не отдавая себе отчета я запускаю пальцы в его светлую футболку. Парень не торопится оттолкнуть меня, хотя его маленький нос уже раздут от гнева.       — Не веди себя так. — Я чуть не плачу от досады. (В последнее время меня бесит то, как этот блондинистый сученыш старается оправдать самого себя передо мной. Будто не испытывает тех чувств, что роятся во мне порядком полугода.)       — Ты не веди. — Мелло касается моего запястья и откидывает его словно ядовитого паука. Я всерьез начинаю задумываться на свой счет. Вдруг я просто — напросто противен ему?       — Протрезвей лучше. — Хрипло кидает Михаэль, глядя на меня своими раскосыми глазами.       — Ты прекрасно знаешь, что я не пьян.       — Тогда, в чем же дело? Почему ты так себя ведешь? — Михаэль опустошенно опускает голову, — Что с тобой произошло, черт возьми? Почему ты стал «так» ко мне относиться?       — Ты произошел — красота твоя. Общаясь с тобой я изначально пресекал подобные мысли, но сегодняшняя игра полностью сорвала мне крышу. Я не хочу пользоваться тобой, вопреки твоим суждениям обо мне. И я не бабник, и не меняю девушек, как перчатки. Чтобы ты знал, я лишь хочу обнимать тебя и быть преданным тебе словно пес…       Михаэль ничего не отвечает на мои слова. Он молча кивает и покидает подсобку ни слова не говоря при этом… ***       Не помню, сколько времени прошло с этого (с вашего позволения) инцидента, хотя, я бы назвал этот случай «фиаско»…       Так вот, с момента того фиаско прошел вроде бы месяц; Михаэль игнорировал меня, настолько, насколько был вообще способен в подобной ситуации.       Я несколько раз пожалел о том, что высказался ему, а перед тем предпринял массу необдуманных действий и поступков.       Я по — настоящему сходил от него с ума и в сердцах надеялся, что эта безумная любовь пройдет, но нет — она становилась лишь ярче день ото дня. Я сгорал в гальваническом пламени, и ничего не мог с этим поделать; Забросил компьютерные игры (которые, некогда, доставляли мне отменное удовольствие), не общался с друзьями — на сегодняшний день меня угнетало какое — либо общение.       Постепенно, из жизнерадостного и довольного жизнью человека, я превращался в ненавистного мизантропа — жаждущего тишины и уединения.       Сегодня же меня разбудил звонок — это было поздно ночью, и я не сразу понял, кому принадлежал голос.       Решив не расстраивать собеседника своей неосведомленностью, я воровато подглядел имя абонента звонившего мне. Я долго не мог поверить самому себе, глядя на экран телефона — то был Михаэль Кель.       Я почти забыл Михаэля (или пытался себя обмануть, что забыл, потому что такие люди как он вряд ли забываются так легко).       — Ты куда пропал? — Голос Михаэля был легким и спокойным.       — Ммм, делами занимался. Я удивлен твоему звонку…       — Я тоже удивлен своему звонку, впрочем, тут нет ничего особенного, если подумать. Я почему — то чувствую угрызения совести, ведь я не хочу терять тебя в качестве друга, потому, что, хоть и скрываю свои чувства к тебе, — это вовсе не говорит о том, что их нет, и, уж точно, ты мне небезразличен. И между прочим, я скучаю по тебе, Мэтт…       Странно было слышать от него такие слова — от человека с ледяными глазами…       Краткое молчание наступает без времени. Я сам от себя не ожидаю такой реакции и, кажется, начинаю беззвучно плакать.       Немного позже, когда моя вера в себя крепчает, я все — таки умудряюсь выдавить из себя вполне сносный монолог.       — Мелло, за что ты так со мной? Виноват ли я в том, что ты мне безумно нравишься? Почему ты пресекаешь все попытки знакомства с тобой? — Стоит тебе щелкнуть пальцем, и любая отдастся тебе. Стоит тебе улыбнуться и такой же дурак, как я, будет вечно виться у твоих ног.       — Я просто не хочу этого. — Мной будет обладать лишь тот, кто действительно не станет парится насчет того, что мною обладает. — Михаэль говорит тем самым, скупым голосом, и даже его звуки я готов зацеловать безумно…       — Михаэль…       — Мэтт, кончай этот бред. Либо насовсем исчезни из моей жизни, либо возведи барьер и держи себя в руках…       — Я буду держать себя в руках. Честное слово.       — А теперь, возвращайся. — Коротко ответил друг… ***       Спустя несколько часов я стоял на пороге его квартиры, с чемоданом в одной руке, с гитарой — в другой. Мелло с распущенными волосами и в рваных джинсах, слегка улыбаясь, прислонился к стене в прихожей.       — Неужели это улыбка? — Буркнул я, ставя чемодан на пол.       — Заткнись. «Обладать тобой, — это такое счастье»…       Я обнимаю Мелло и утыкаюсь носом в его волосы. Они пахнут полем, цветами, приютом и детством. Я сминаю их в своих пальцах, зная, как сильно он не любит, когда кто — то касается его волос, но сейчас мне все равно.       — Мелло, я люблю тебя…       Мне плевать, что я сказал это вслух, едва шевеля губами, кидаясь сбитыми словами. Полушепот, полукрик.       Он отнимает меня от себя и смотрит мне в глаза. Затем опускает ресницы и неуверенно шепчет:       — И я тебя люблю…       Его неуверенность в миг наделяет меня дикой храбростью. Я прижимаю его еще теснее к себе.       — Не стоит делать этого, — Было видно, что Михаэль смущается.       …„Почему, снова и снова, ты выносишь мне мозг? (Но, не сказать, что мне это не нравится.)       Я так давно его не видел и забыл его губы, а теперь снова волен рассмотреть их заново: их цвет, их текстуру. Представить, какие они на ощупь и на вкус, — лишь представить, и даже не думать о том, что может, когда — либо, представиться шанс попробовать их.        Он мерно вздыхает и отправляется на кухню.       — Навести тебе кофе?       — Да, конечно, — Я кидаю чемодан посреди коридора и рвусь на кухню: спешу занять самое выгодное место, чтобы суметь налюбоваться на Михаэля всласть.       Если он никогда не влюблялся, то вряд ли смог бы понять мои чувства. А я вряд ли бы понял, насколько противно человеку, когда на него смотрят такими влюбленными, почти собачьими, глазами.       Невозможно передать, как ласкает солнце эти пшеничные волосы…       Чайник закипает. Михаэль усаживается напротив, откусывая дольку шоколада.       — Как ты? — Спрашивает он, и мои иллюзии растворяются. Я спешу проглотить комок, который образовался в горле.       — Я сейчас переживаю не лучший момент в своей жизни, так что давай я не буду говорить о том, что творится со мной…       — Раньше у нас не было секретов друг от друга.       — Знаешь, раньше нам не нужно было притворяться, как сейчас. — Грубо осадил я его.       — Кто притворяется?       — Я, который вынужден делать совершенно — безразличный вид, будто бы не хочу целовать тебя, завести твои руки за спину и…        Я придвигаю к себе чашку и делаю поспешный глоток кофе, чтобы немного оправится оттого, что я сейчас ляпнул. Михаэль прикусывает губу — снова отпускает ее; Длинные ресницы искрятся на солнце.       — Так целуй.       — Прости, но, что ты сейчас сказал?       — Обладай мною, пока я не передумал. (Тон дерзкий, разъяренный.) Я взбудоражено опускаю взгляд. — ‚Я ослышался, точно ослышался‘.       — Поиграй со мной…       — Аккорд ‚Dm‘, — я тянусь за его запястьем и сжимаю на нем два пальца: указательный и средний Михаэль вздрагивает: он не знает, что такое ласка, и ему совершенно чужды подобные прикосновения.       Не выпуская себя из моей ладони, он отодвигает стол и садится ко мне на колени; Его вес опаляет мои бедра, светлые джинсы мало что скрывают от меня.       Чарующая и полноценная возможность обнять его полуголое тело. Пройтись кончиками пальцев по лопаткам, словно по гитарным рифам. А потом прижать к себе и поцеловать в висок…       Боже, как я этого возжелал: держать его тело в своих ладонях и дышать с ним в унисон. Даже не заниматься сексом.       К черту все эти пошлости, я хочу ощущать его своим.       — Твоя кожа так нежна…       Михаэль улыбается и прикрывает глаза, бережно гладя мое лицо. (Принц, в нем просыпается тот самый принц — ранимый, нежный и завораживающий.       — Я хочу быть рядом с тобой.       — А я с тобой…       — Мэтт, и почему ты мой друг, почему ты мужчина?       — Это такие мелочи, не бог весть что. Разве это все важно по сравнению с тем, что мы пережили вместе? Может хоть одна, самая лучшая в мире, девушка, сделать для тебя столько, сколько сделал я?       Помнишь день нашего знакомства? — Я избил тех парней, которые называли тебя девчонкой.       Я отдавал тебе последнее. Я тащил тебя на себе, когда тебя укусила змея. Я едва не свинтился с катушек, чтобы в Вамми вызвали самого лучшего врача, когда тебя ранили.       Потому что я люблю тебя. Я твой лучший друг…       — Но, не путаем ли мы дружбу с похотью? К чему это все? — Я не хочу ничего такого, поверь. Я хочу лишь иногда целоваться с тобой, если ты позволишь. Обнимать тебя и просыпаться с тобой в одной постели. Ощущать твое тепло.       Мелло поднял на меня свои льдистые глаза. Из айсбергов они превратились в летнее небо — полуденное, тлеющее, с отблесками жаркого солнца.       Я бы сказал что — то еще, но не сумел. Произошло то, чего я ждал на протяжении долгих лет: Мелло поцеловал меня.       Механически, ведь по — другому он не умел, но так горько и страстно одновременно. Словно хотел сказать мне: ‚Ты — мой, и больше ни чей. Я буду сражаться за тебя.‘       Эти чертовски — вкусные губы.       Я углубил поцелуй и обнял его стройную, девичью талию.       — ‚Ты — самый лучший, самый сладкий…‘ — Шептал в изнеможении я.       ‚Просыпаться с тобой, засыпать с тобой, кофе делить, грешить‘…       Ангелами быть, — с восхитительно — живописными дьяволятами в безумных головах… И, как прекрасно, — я мог видеть и чувствовать взаимность. Мог переживать самые трепетные чувства, которые не подарил бы мне никто из ныне живущих…       Сегодня я был самым счастливым человеком в мире, потому что мне улыбнулся ты — друг, который стал для меня чем — то большим. Больше, чем всё остальное, что нравилось мне раньше.