***
Бриллиантовая пустота мерцает под ногами, перед глазами, над головой. Тянешь левую руку – касаешься розоподобной туманности, поднимаешь правую – фиалковая звезда, увенчанная сияющей короной, переливается между пальцами. Она очень далеко, но будто перед носом, словно плазменный мотылёк. Спиной вжимаешься в обшивку корабля, дыхание частое. Три месяца видишь за окном только звезды, а всё равно, выйдя в открытый космос, едва удерживаешь в груди сердце. Ведь наполненная звездами бесконечность пред тобой, в которой галактики – раковины на песке, а туманности – пена прибоя. Вертишь головой в полностью прозрачном, на заказ, шлеме, плывешь вдоль борта, качаешься вместе с кораблем, переворачиваешься вниз головой на ремне, закрываешь и распахиваешь глаза, но Вселенная всё так же тиха и неподвижна. Только сияет мне с нежной усмешкой. Окантовка шлюза и мой браслет загораются зеленым – пора назад. Наваливаешься на створку, с усилием нажимаешь тугую кнопку на рычаге, тянешь на себя, закрываешь глаза…***
…Старый фруктовый сад спрятался в летней ночи. Земля теплая, но сырая, от вечернего летнего дождя. Слегка скользя босыми ногами, крадешься на огород. Коснувшись рукой где-то еще гладких, а где-то давно заросших лишайником дубков забора, выходишь из-под деревьев под открытое небо. Густо-синяя летняя ночь приветлива… Вроде бы… В прошлом году на старой груше каждую ночь кричал сыч, и я тряслась от страха , ведь неподалеку – река, в заросшем коридоре из верб и камышей, под покрывалом ряски и сладко пахнущих кувшинок, а дома – видеокассета про динозавров… Слева, за забором вдоль участка, за картофельными и кукурузными, невидимыми в темноте, огородами, за проулком и единственной асфальтовой дорогой, смутно проступают на фоне неба меловые «горы» - холмы на месте древнего моря. А вдруг там кто-то сохранился и сейчас прячется в никем никогда не проверяемых зарослях?! Сердчишко вырывалось из груди. Но сегодня тихо, а я – на год старше. Вместо динозавров – фэнтези про рыцарей и магов. Вдыхаю теплый воздух, подпрыгиваю пару раз на месте, долго смотрю направо, где над малинником, с которого я утром съем горсть сладчайших ягод, мерцает созвездие Стрельца. За ним – центр Млечного Пути. Ах, сколько огорчения принесла статья о том, что мы никогда не увидим Ядро в его великолепии – завесы космической пыли скрыли его от нас. Смотришь туда, смотришь, словно они распахнутся от моего взгляда. Но без этих завес у нас никогда не было бы ночи: скопления звезд в центре Галактики сияли бы как десятки полных лун, и день только бы менялся с золотого на серебряный. А значит – не было бы той Тайны, которая влечет храбрых космонавтов и пытливых ученых за орбиту, а меня – в ночной сад и огород, где так страшно и так хорошо. Слегка ежишься в джинсовых шортах и футболке и идешь к цели – клумбе с цветами. Белые флоксы, такие милые и нежные днём, ночью обретают особую красоту, пробиваясь сквозь синеву ночи белеющим мерцанием лепестков. По краям они кажутся почти фиолетовыми. Я отмахиваюсь от колючих веток смородины и вдыхаю волшебный запах. Семена этих цветов кто-то принес из страны фей или с другой планеты, настолько они не похожи на лиричную сирень, пышные пионы с росой на пунцовых лепестках, малину и смородину, словно сошедших с хохломских тарелок. Нежные, призрачные, бабочкоподобные, они ведут меня через непроглядную темноту старого сада. Заросший «муравой» двор замерцал желтым. Кто-то включил фонарь, висящий у пристройки. Я иду в дом, снова скользя по сырой черной земле, мимо яблонь, по каменной плитке дорожки к колодцу. Вытерев ноги о росистую траву, приятно погрев их на накалившихся за день металлических листах, вкопанных в землю у калитки, я вхожу в темные сени и с усилием нажимаю на железную щеколду в тяжелой двери, и захожу в дом. Блаженное чувство разливается в груди от того, что я в очередной раз преодолела страх перед Тайной Ночного сада и огорода и проделала маленькое путешествие. Сейчас съем теплых оладий с чудным жирным молоком, а после новостей в 21.00, когда старшие уйдут на кухню, включу на маленьком «Панасонике» фантастический боевик. …Сразу же после победно гремящих титров я выскакиваю обратно во двор и, раскинув руки, впиваюсь взглядом в небо, которое кажется еще огромней, звезды еще чище и ярче, а я – ближе к ним в несколько раз. Сердце бьется как барабан, и я танцую от восторга. Завтра же, завтра же доклею звездную карту из старого журнала, найденного на чердаке, и найду в небе Туманность Андромеды и скопление Геркулеса!***
Мы покинули шаровое скопление Геркулеса месяц назад. Все добытые данные – дивные, драгоценные, сохранены на трех разных носителях, отсортированы, переданы с лучом, упакованы и подписаны. Скафандр уже скинут, я стягиваю носки и босиком бегу, подпрыгивая, к каюте, даром, что медик Космофлота. Стенки коридора загадочно поблескивают, будто гранитные плиты. В незаметной нише припрятана шоколадка. Я засовываю туда руку, шуршу коричневой оберткой и откусываю кусочек молочного с кокосом.***
Молочный шоколад и кокос. Ням-ням. Я стою перед деревянным киоском и медленно жую чудесное лакомство, уткнувшись взглядом в лаковые туфельки с бантиком. Шоколад пахнет дивным новым миром, который ворвался недавно и в главную цитадель Университета, поселившись в деревянном киоске среди серых каменных стен, деревянных паркетных полов и величественных окон. Детей отпускают гулять одних, несмотря на то, что старый мир рухнул, и никто не знает, что будет дальше. Вечереет, пора домой. Из-за окон я вижу огромные бронзовые статуи, сурово глядящие на потомков. Загораются жестким светом прямоугольные гудящие лампы. Пробегаешь в ворота-арку с массивными, всегда открытыми дверьми, попадая в огромный вестибюль между секторами. Он настолько огромен, что кажется не то колоссальной пещерой, с молочно-белыми люстрами-сталактитами, не то храмом Древнего Египта, с темными блестящими стенами, уходящими ввысь колоннами и широкими лестницами из мрамора. Звук шагов разносится от меня к стенам с пафосной лепниной и эхом возвращается обратно от мельхиоровых дверей бесшумных лифтов. Я иду мимо них, любуясь отражениями в зеркальных панелях. Лифты очень быстры и могут унести на самые верхние этажи, где сейчас происходит что-то таинственное и куда строго-настрого запрещено подниматься нам, детям сотрудников… Мои родители на расспросы загадочно улыбаются, иные – начинают пугать страшилками о привидениях с глазами на ногах, живущих на темных лестничных пролётах. Из-за них я каждый вечер, перед сном, бегаю проверять, закрыта ли дверь в нашем блоке. Очень тихо и ничем не пахнет. Только моей шоколадкой. Эти каменные залы похожи еще и на мини-модели космоса: чёрные, в белых и цветных прожилках «звезд» и «галактик», бесшумные, без зелени.… Щелкает плафон лампы. Мне немного страшно, хоть я и родилась здесь. От шоколадки пахнет кокосами и далеким зеленым берегом за синеющим прозрачным морем. Здесь всегда немного страшно, слишком просторен, красив и величественен этот храм науки. Он напоминает ученым и студентами о той мощи настоящего космоса, который они должны покорить. Колоссальное здание, видное за многие километры, словно рвется в нёбо и тянет за собой людей в своем чреве… Оборачиваясь, проходишь сквозь двери с пыльными стеклянными вставками в жилую зону. Консьерж дремлет за конторкой, магазин и шахматный клуб закрыты. Пахнет пылью, сигаретами и жареной картошкой. Бежишь по узкому коридору по скрипящим доскам, мимо черного провала хода на лестницу, мимо одинаковых блестящих «под желтое дерево» дверей к своей, на которой под номером блока прибита фигурка леопарда, стучишь и, пока мама открывает, косишься на огромное окно, в две трети стены, за которым – башенка с горящим в сумерках циферблатом.… Про неё подружки рассказали такое, что теперь всю жизнь будешь мечтать туда попасть. В узких, под ширину кровати, комнатах, тоже большие окна, и когда лежишь на кровати, на зелено-голубом пледе, сжимая в руках куклу-русалку, над тобой раскидывается небо.***
Шоколад съеден, я улыбаюсь и захожу в каюту, распускаю волосы и растягиваюсь на боку на длинной и узковатой койке, босая, но в тонком комбинезоне, и лохматая. На столе лежат планшет, записная книжка с русалкой на обложке и деревянный леопард. Под моей подушкой – молитвенник, в который вложена звездная карта, вырезанная из журнала. Два круга, на нижнем – созвездия Северного полушария и месяцы года, верхний – с прорезью в форме купола, на определенной широте, и часами в сутках. Крутишь верхний, совмещая час и число, и видишь, какие созвездия сейчас на небе. Оба из серой от возраста бумаги, наклеены, для прочности, на картон от задней обложки тетради по биологии. И мне хорошо.***
Они всё же построили станцию на Луне для добычи гелия-3. Сколько было истерик в Интернете, но нефть заканчивалась, и мировые бонзы залезли в свои сундуки. Очень скоро станция разрослась до города, Вавилона нового века, и медиков, учителей, а потом и уборщиков с ди-джеями стали зазывать в первый инопланетный оплот человечества. И я побежала… Сквозь фруктовый бабушкин сад, сквозь гранитные вестибюли Университета, сквозь метро и монорельсы и, наконец, через поросшее ковылем и макам поле перед космодромом. Земля восходит и переливается зелёным и голубым на черном бархате пустоты. Я любуюсь ею еще немного, а потом разворачиваюсь и иду, всё быстрее, к куполу города. Незадолго до стен, начинаю подпрыгивать. Это опасно – слабая гравитация не удержит, и лунная, и та, что живет в подошвах ботинок. Никогда не знавший капель дождя, ветра и земляных червей грунт мягко пушится под ногами. Тихо. Я почти влетаю в шлюз и бегу домой. Бегу – потому что не хочу останавливаться. Потому что скорей хочу обнять свою пальму в кадке, погладить лепестки герани и, конечно же, мягкий бочок Пуфы. Конечно, я собиралась называть кошку Бастет или Эвдой, но на третий день смешной комок с лапками стал Пуфой. А через пять лет после открытия пятого блока нашей станции, «Гелиоса», по телевизору выступили длинноволосый японец в очках, круглолицый зав каф нашего Университета и смуглая то ли Нэнси, то ли Голди… Все трое фанатичных служителей науки смотрели уже за границы нашей Системы… Как дети с ужасом и восторгом глядят в длинный пустой коридор, освещенный тускло круглыми лампами, про который они слышали столько дивно-жутких историй, и вот теперь переступают порог.***
Поспав, я иду в кают-компанию, наливаю жирного молока, беру из коробка оладью и медленно жую. Когда бабуля пекла их, в другой цивилизации, знала ли, куда улетит её рецепт? Дверь открывается и внутрь заходит бортмеханик. Я улыбаюсь ему. Он сильно похорошел с тех пор, как перестал стричь волосы. Король двигателей и принц плазмы садится напротив меня и продолжает вчерашний разговор. Условно вчерашний, ведь ни закатов, ни рассветов мы не видели больше года. Мы парим в Вечности и ведем вечные беседы, как Совет Предтеч из фэнтези. Случайно говорю это вслух, он улыбается, зная, что теперь его очередь рассказывать. - А я однажды приехал с родителями в санаторий, который наконец-то оказался на самом берегу моря. И днем-то был в восторге, а ночью шаркал сандалиями по дорожкам между корпусов и слушал его зов… А в полночь побежал. Душа в пятках, взгляд прямо перед собой, кручу в голове истории о маньяках, но всё забыл, увидев чёрную, бесконечную шепчущую… жизнь перед собой. Её не видишь, но она есть. И в её невидимости – голоса тех, кто парил в ней и над ней со дня Творения, - он мечтательно прикрывает зелено-голубые глаза. - Влюбленный в море? – спрашиваю я, предугадывая ответ и любуясь этими глазами. - Я много во что влюблен, - принц плазменных свечей потягивается в кресле, - но в теплые волны – особенно. И знаю, что вы все окрестили меня чудиком, когда я не хотел уходить с… Амфитриты. - Когда вернемся, подай заявку на имя планеты. Мы её открыли, имеешь право, - говорю я и допиваю молоко. – И подходит, жена Посейдона всё же, - театрально перебираю пряди волос, изображая морскую нимфу. - Скажите, доктор, оказались бы вы там, в мире тысячи солнц и серебряных ночей, если бы когда-то не выскочили из бабушкиной мазанки на ночное свидание с пахнущими фантазиями белыми флоксами? – спрашивает он, глядя то на меня, то на моё отражение в круглом иллюминаторе. - А вы, инженер-механик Космофлота? Погнались бы за молочно-золотым океаном Амфитриты, если бы не услышали его зов на пляже семейного санатория? - Вопрос на вопрос? Буду простодушен, не знаю… Нет. Я глубоко и с улыбкой вздыхаю, даже слишком шумно. Дожевываю последний кусочек плотной, вкусной, маслянистой оладьи. Звезды в иллюминаторе превращаются в белые флоксы. Под легкими ноет, будто лифт тянет к высшим этажам Университета: - И я нет. Но никогда бы не побежала, если бы не могла вернуться, распахнуть тугую дверь и оказаться дома.