Порой пустота сильнее любого пьянящего чувства, даже манящей жизни.
Вокруг неё поглощающая темнота, холод, завывающий с разных сторон. Ослабевшие ночные фонари вдоль дороги едва освещают тротуар. Везде сплошная тишина, будто и нет никого вовсе. Только она, прерывистое дыхание и засохшие слезы на бледных щеках. Елена смотрела под ноги, боясь поднимать голову. Ей всё казалось, что только она посмотрит перед собой, как из переулка появится несколько не наигравшихся мужчин, сильных и настойчивых. Всегда боялась ходить одна, по пустынным ночным улицам, без малейшей гарантии, что следующим утром она также проснется в квартире, но не среди разлагавшегося мусора, пораненная, ослабевшая, до сильного напуганная. Издали послышался смех. Громкий, веселый, скорее даже пьяный. Она стала идти быстрее, накинув на голову капюшон ветровки и спрятав руки в карманах. С каждым новым шагом она становилась всё ближе к дому. С каждым новым шагом всё ближе к желаемому. Вновь подул ветер, почти снося её с ног, такую хрупкую и легкую, словно сорванный цветок. И отчего-то по её щеке пробежала новая слеза, хотя, казалось, все слезы в ней уже иссохли, нечем было плакать. Прошло то время горьких воспоминаний, прошла тоска по упущенному. Елена вытерла слезу рукавом, чувствую прилив той ненавистной жалости к себе. Она сама была жалкой и жалела себя; жила в этой ироничной последовательности. Наконец дойдя до светофора, она завернула за угол и на минуту остановилась. Всё казалось таким знакомым и вместе с тем далеким. В ста метрах от неё неоновым цветом горела вывеска вечернего кафе, свет из высоких окон просачивался наружу и освещал небольшой участок дороги. Она снова пошла вперед, где-то в глубине души радуясь, что, наконец, пришла домой. Проходя мимо вечернего заведения, она, каждый раз обещая себе, что делает это в последний раз, заглянула через окно в кафетерий, полный людей. Большинство столиков было занято парами: влюбленными, воркующими, улыбающимися. Никто из них не знал, никогда не подозревал о существующем тайном наблюдателе. Многих из сидящих она уже видела не в первый раз. Все они поддерживали в ней то последнее ощутимое, почти забытое чувство — нежность. И с каждым разом оно сильнее забывалось. Елена, опустив пристыженные глаза, прошла еще немного и зашла в свое парадное, сразу окунувшись в беспросветную темноту. Лампочка давно перегорела, никто не собирался покупать новую, менять. Быстро взбежав по лестнице на третий этаж, придерживаясь за перила, уставшая девушка с облегчением открыла дверь и зашла в квартиру, сразу же окунувшись в теплоту. Переведя дыхание, она включила свет. И тут же посмотрела на привычную обстановку, пастельный цвет обоев, белую мебель. Всё было таким ярким и приятным, по сравнению с испытанными чувствами на улицах, несших за собой тень неприятных воспоминаний. Положив ключи на тумбочку, но не закрыв дверь, она подошла к приоткрытому окну и закрыла его. Где-то снаружи были люди, веселье, музыка, а внутри неё была пустота и мертвая тишина. Но больше от этого не становилось грустно, больше не было ничего. Спокойная тихая гладь. Невольно она подумала о том, как было бы прекрасно перешагнуть через жизнь и посмотреть, что осталось позади и осталось ли вообще. А это как раз то, что непосильно человеку — перешагнуть через время, расстилающееся под ногами в вечность. — Последнее, — прошептала она себе под нос, направляясь в спальню. Шкаф был заранее открытым, одежда уже давно была готова. Елена даже не медлила, в ней не было сомнений. Все движения были продуманными и уверенными. Сняла с себя ветровку и майку, за ними спортивные штаны и старое нижнее белье, всё полетело в одну кучу в самом низу шкафа. Раньше, может, еще год назад, она бы себе не позволила разбрасываться вещами, заставляла бы себя и дальше соблюдать чистоту, к которой она была привыкшей. Но этим вечером, приближающейся ночью, не волновало больше ничего. Оставалась только она с её пустотой. Елена медленно надела на себя черное атласное белье, слишком простое и невычурное. Хотелось ли ей видеть себя в чем-то более нарядном, дорогом? Нет, вряд ли. Она задумывалась лишь о том, в чем будет чувствовать себя комфортно, что придаст ей еще больше уверенности, чем прежде. Глубоко вздохнув, она сняла с плечиков вешалки последнее, что должно было дополнить её образ, и также медленно и не спеша она оделась. Приталенное кремовое платье, подчеркивающее в последнее время сильно заметную истощенную фигуру, выглядело обыкновенно, так, как она и хотела. Простота — вот, что было в её мыслях. Простота когда-то показала ей всю прелесть жизни, теперь же ей хотелось, чтобы простота была спутником в ту часть, где она никогда прежде не была. Присев, Елена достала нежно-бежевые туфли на каблуке. Полностью изменив свой образ, из запуганной девушки она превратилась в красивую, самостоятельную женщину, вытерев под глазами разводы от старой туши и заново себя накрасив. Она, ощущая благоговение, прошла в зал и стала у окна. Вид был непримечательным, вполне себе обычным, вовсе не завораживающим. Она не жила в той части города, где даже с первого этажа можно было бы оценить всю прелесть ночи, в разноцветных искрящихся огнях. Но порой она была искренне рада тому, что имеет. Обыкновенность. Улыбнувшись сумеркам, она на мгновение закрыла глаза, прислушиваясь. Слышен был только стук её сердца. На тумбочке возле подоконника стоял стакан с водой и несколько разных пластинок с таблетками, каждая из которых была билетом к её счастливому концу. Иногда в редкие моменты она задумывалась, действительно хватило бы ей сил облегчить жизнь себе и тем, кто окружал её. Порой это казалось невозможным, причинить себе боль. Но вскоре все изменилось и представления о подобном не вызывали больше ужасов, они вызывали странное чувство, заменяющее радость. Елена взяла в руку шесть разных капсул, все предназначались для разного. И поднеся ко рту первую, она запила её прохладной водой, все также смотря за окно на доминирующую ночь. Вторая таблетка… третья, пятая. Глаза блестели, что удивительно, не от слез, а от столь ожидаемого облегчения. Закрыв глаза, она села на пол. В пустоте холостяцкой квартиры послышался тихий заливистый смех. Преддверие новой жизни вызывало необъяснимое и непостижимое счастье.***
Поднимаясь по лестнице, он всё думал, действительно ли хочет этого, стоит ли ворошить то, что казалось забытым. Но предостережения его не останавливали, попытки обдумать всё заново тоже, он все равно шел, поднимался к двери той квартиры, в которой была поставлена последняя неграмотная точка. Это даже выглядело забавно. Обещая не возвращаться, клянясь в своих убеждениях, он возвращался, разрушая клятвы. Кому-то могло бы показаться это слишком несуразным. Но сам он точно знал, что даже будущее утро не изменит его побуждения, желания, решения. Оказавшись на этаже, мужчина, продолжая сам себе улыбаться, поднял руку и нажал на звонок. Даже представляя, как он сейчас качнет головой и сбежит по ступеням вниз, не поддавался искушениям. Время заставило себя ждать, попытки найти свою силу тоже. Так и не дождавшись, что кто-нибудь выйдет, он снова нажал на звонок. И снова ничего. Ни через минуту, ни через две. Тогда он уже злился и в этой злости дернул ручку, искренне веря, что никого нет дома и что его попытка оказалась абсурдной, даже фортуна хотела это показать. Но дверь открылась. Сначала он стоял на пороге, не решаясь зайти. Не боялся того, кто может оставаться там, он боялся, что может обнаружить. Быстро взяв себя в руки, он отогнал дикие мысли и вошел в квартиру. Первое, что бросилось в глаза — яркий ослепляющий свет. А следующее почти отняло у него дар речи, на какую-то секунду своровало возможность двигаться, дышать и чувствовать. Но еще через мгновение он уже полностью овладел собой и упал рядом с бездыханным телом девушки, нащупывая её едва ощутимый пульс. Поднимая её в сидячее положение, он одновременно набирал номер скорой помощи и думал лишь о том, не опоздают ли они. — Девушка, без сознания, со слабым пульсом, — почти прокричал он в трубку, отвечая на вопрос принимавшей звонок девушки. И пока диктовал адрес и улицу дома, заметил валявшиеся пластинки от таблеток и пустой стакан из-под воды. Не вслушиваясь больше в голос на той стороне, мысленно только твердил про себя: «Идиотка, идиотка, идиотка…»