Часть 1
28 января 2016 г. в 16:47
Там, где вечная мерзлота, нет места слабым. Нужно копить силы и глядеть в оба, иначе быстро сгинешь. Хотя некоторые рассудят, что чем жить так, лучше и вовсе не жить. Существование ради нескольких минут дыхания и непрерывного чувства приближения конца — убогая причина для борьбы. Тем не менее, этим краем движет борьба за существование. Она не прекращается ни на секунду. Инстинкт самосохранения и чувство голода не дают сидеть на месте — ресурсы ограничены. Промедление чревато смертью: то, что может быть твоим, послужит добычей другому; не нападешь первым — сам станешь добычей.
Здесь нет ни семей, ни друзей. Однако стая имеет место. Она цельна до тех пор, пока не покончено с жертвой, и голод не утолен.
Большинство здешних обителей погибает насильственным путем. Никто не знает, когда настанет его черед. Возможно, через минуту, а может, через год. В тайне ото всех и прежде всего от самих себя, непременно вымученные, замерзшие, истощенные, они желают умереть, но все равно будут бороться.
Поневоле делаешь вывод, что кроме смерти нет ничего: холодно — смерть, голодно — смерть, невнимательность — смерть. Но когда брюхо набито, и ты надежно укрыт, можешь позволить себе одно единственно возможное развлечение — устремиться сознанием в глубокое матовое небо, полное тысяч созвездий и многих других планет, где возможна жизнь. Едва ли хоть на одной из них есть место, достаточно страшное для сравнения с этим.
Черный крапленый океан над головой лишь создает видимость покоя. Расслабиться полностью невозможно. Ты встрепенешься от малейшего шороха и приготовишься отразить нападение — и правильно сделаешь.
Вряд ли в мире можно было сыскать еще одного такого беспросветного одиночку, как лесник, пробирающийся вперед, утопая по колено в сугробах. Какой бы многослойной ни была его одежда, стужа добиралась до теплой человеческой плоти, а порывистые ветра пронизывали, казалось, насквозь. Мужчина не надеялся когда-либо отогреться. Вечно мерзнуть было одним из непременных условий его бремени. Бремени, взваленном на его широкие плечи не из-за рандомного выбора жестокой судьбы — справедливая кара постигла его так же, как и других. Правда, среди отбывающих наказание он был самым удачливым. От непогоды он прятался не в пещерах, а в какой-никакой хибарке, и голод утолял не посредством смертоубийств.
Вечерний обход подошел к концу. Он открыл леснику обычную картину: полдюжины закоченевших обглоданных останков зверей. Сколько ни противься, смерть в любом случае настигнет. Но тот, у кого ружье на плече, а за пазухой нож, может чувствовать себя увереннее. Подобной привилегией обладал лесник.
Внезапно его внимание привлекли извилистые полосы следов на недавно ровной заснеженной поверхности — пока Чанёль прочесывал лес, здесь что-то случилось. Много-много вытоптанного пространства. Причем видно, что здесь происходила борьба. «Будет еще один труп». Такие следы означают всегда одно и то же. Лесник пошел по ним вглубь леса на юго-восток. Заснеженные ветки преграждали путь, а глубокие сугробы делали шаги невероятно медленными и тяжелыми. Не хотелось проводить еще час разыскивая падаль, но далекое начальство требовало максимально точные сведения.
Кажется, на зверя напали скопом. В таком случае его шансы на спасение ничтожно малы. Заросли упирались в буревал. Дальше пути нет. Если бы жертва попыталась спастись, то не успела бы перескочить через поваленные деревья. Снег здесь был окроплен чем-то темным, почти черным. У первого поваленного ствола валялась бездыханная тушка. Отсюда хорошо виднелось лоснящееся, влажное, липкое от крови брюхо. Пушистый белый мех полярного лиса местами окрасился в багровый. Наверняка жизнь покинула тельце животного. Осталось переписать номер, выбитый у животного на маленьком голом участке тела у холки.
Кровь еще не засохла и капала в прогалину, стекая по свалявшейся шерсти. Приблизившись к лису, человек сразу заметил вздымающуюся грудную клетку и пульсацию разодранного брюшка. Животное было еще живо. Стаю нападающих вынудило сбежать приближение лесника. Жертву они так и не догрызли.
Самым простым решением, за которое Чанёля некому было бы осудить — выписать номер и уйти. Но он не смог так поступить. Прислушался к внутреннему голосу. Пусть существо не так невинно, как выглядит его личина, но оно страдало. Милосерднее прекратить мучения — добить или вылечить. Брать еще один грех на душу лесник не собирался. Выбора не оставалось.
Осторожно, чтобы не растревожить рану, человек поднял лиса и поторопился домой, пока можно было что-то сделать. В его хижине были медикаменты, однако выхаживать раненных зверей еще не приходилось. Имея лишь самые поверхностные навыки оказания медицинской помощи, лесник сделал не много, но максимум, на что был способен. Оставалось ждать, пока все решится.
Чанёль повидал много мертвых животных, и смерть еще одного представлялась чем-то обыденным. Со спокойной душой, зная, что все зависящее от него сделано, он просто положил лиса поближе к камину и принялся за оформление отчета. За годы доведенная до автоматизма последовательность действий: отчет, ужин, уборка, наблюдение за тлеющими в очаге поленьями и наконец отход ко сну. Все проделывалось с дотошной скрупулезностью. Чтобы не чувствовать себя овощем, человек именно так разбирался со своими обычными делами. Даже впустую проведенные перед камином часы являлись важным элементом распорядка дня. Если не придавать большого значения рутине, осточертевшая жизнь могла показаться особенно бесполезной. «Наверное, будет лучше, если лис умрет».
Лис не умер. Возможно, большинство на его месте предпочли бы смерть. Раз драка уже случилась, увечье получено, можно просто перестать бороться, ибо все равно впереди новая схватка с хищниками и снова вероятная смерть. Леснику все надоело — он бы точно умер. Когда идет борьба за жизнь, желание исцеления — один из решающих факторов, если не сказать больше. Лис, должно быть, недавно попал сюда, раз не отдал предпочтение смерти.
Долгие две недели зверь лежал на подстилке у камина, и когда слабость не удерживала его в бессознательном состоянии, то умным взглядом следил за человеком — как тот монотонно выполняет свои ежедневные дела, а потом неподвижно сидит в кресле перед камином с отсутствующим взглядом, прикованным к пламени. А в голове его, между тем, роятся какие-то тяжкие мысли.
Возможно, ночью взгляд зверя тоже был с лесником, который этого не знал, так как всегда спал крепко. Когда за окном метель и ветер воет, приятно спать в тепле. Можно было бы сказать «в тепле и уюте», однако пустой дом не был уютным. Огонь в камине, звериные мягкие шкуры на полу и стенах не делали обстановку приятной. Сколько бы шкур ни развесил лесник, помещение оставалось слишком пустым. Одиночества боится каждый, даже самый замкнутый и независимый интроверт. Чанёль в обычной человеческой среде всегда был жизнерадостным и активным. Его отшельничество вынужденное, так что ему было особенно невыносимо. У лесника своя грустная история, делающая перемены в его жизни еще более разительными.
За годы, проведенные здесь наедине со стужей и завывающими ветрами, Чанёль одичал. Даже присутствие лиса было смущающим для него. Не покидало странное чувство неловкости: будто они равны, относятся к одному виду, говорят на одном языке и способны общаться, но почему-то не делают этого. Чанёль отвык разговаривать и не знал, как начать, даже несмотря на то, что речь шла об общении с животным. И все-таки, они общались — привычным для домашних питомцев и их хозяев способом: с ободряющей улыбкой Чанёль гладил лиса. Так он хвалил его за храбрость и безудержное стремление к жизни. При кормежке, поднося к мордочке лиса еду, он бурчал себе под нос какие-то обрывки фраз, вроде как поощряющих хороший аппетит. Если ему казалось, что съеденного недостаточно, он просил лиса как маленького открыть ротик, и впихивал остатки еды.
«Чего так мало сегодня, съешь еще…» — собственный голос казался чужим. Последний раз, когда Чанёль пускал в ход речь, был очень давно. Необходимость в ней давно пропала, и человек ограничивался внутренними монологами, да несколькими оборотами формальности в отчетах. Нереализованная потребность в общении сильно била по психике. Казалось, человеческое в нем отмирает. Подавленность стала слишком привычной, чтобы страдать. А может сами страдания стали привычкой, раз Чанёль попросту не замечал их. Но с недавнего времени, море тоски в его душе стало убывать — с лисом гораздо теплее и уютнее.
Одним холодным утром рука Чанёля свесилась с кровати и нащупала что-то пушистое — довольно необычное ощущение. Зверек впервые самостоятельно переполз с подстилки к кровати человека. Вероятно, уже своего человека. Лис свернулся клубочком и всю ночь проспал подле лесника. А когда тот открыл глаза и спонтанно потрепал шерстку, то лис тут же проснулся и подставил благодарную мордочку под ладонь. Через шерсть он не чувствовал, как груба и мозолиста рука человека, да это и не важно. Лис радовался ласке и тихо излучал глазами преданность. В детстве родители запрещали Чанёлю заводить питомцев, и он впервые ощутил то, что чувствует человек, когда его встречает преданный четвероногий товарищ-пес или гордая, но ласковая кошечка запрыгивает на колени и мурлычет, прося почесать животик. Лис отличался от домашнего животного тем, что был человеком, хоть и утратившим большую часть того, что определяло его человеческую сущность. Но, наверное, все это неважно, даже то, что лис совершил преступление, за которое был обращен и сослан в Край Вьюг драться насмерть с себе подобными. Сейчас у него отсутствовал выбор — если не найдешь пропитание, то умрешь.
Может быть, лис вовсе и не испытывал благодарности, а решил прикинуться верной домашней зверюшкой, чтобы не возвращаться в лес. Чанёль не знал, сколько человеческого остается в обращенных, есть ли у лиса связные мысли, облаченные во внутреннюю речь из слов, способен ли он на подлость, присущую скорее людям, чем животным. Но взгляд его, по крайней мере, был полон тепла, в искренность которого лесник поверил всем сердцем. Так началась дружба между преступниками — между лисом и человеком. Первому уготовили тело слабого хищника (таким телом наказывали тех, кто совершил тяжкое преступление) — достаточно крепкое, чтобы не умереть сразу, а подольше повоевать и быть жестоко растерзанным более сильными хищниками. Второй — осужденный со смягчением наказания (без обращения в животное и с обязанностью фиксировать убитых преступников).
Со временем, когда зверь заживил свою рану, то стал сопровождать лесника во время обхода леса. Вдвоем они не боялись встречи с волками или другими хищниками. В одиночку человек мог защититься только при мгновенном обнаружении угрозы. Внезапное нападение отразить не получилось бы. А лис в прямом смысле чуял угрозу. С ним было надежнее.
Ночью Чанёль наконец-то мог согреться. Новый друг не стесняясь спал с ним на кровати, вплотную прижавшись и довольно урча. Чан с радостью терпел шерсть, забивающуюся в ноздри.
Спустя три месяца после первой встречи в лесу Чанёль ради интереса решил проверить, насколько человечен лис. На самом деле, интерес был тут ни при чем. Просто привязанность к лису росла с каждым днем, и узнав, что он больше человек, чем животное, лесник еще больше смог бы полюбить его, тем самым утолить естественную потребность.
Закончив отчет, мужчина поманил к себе лиса.
— Дружочек, ты помнишь свое имя? Как тебя зовут? — с надеждой спросил лесник. На его радость зверек сразу же сообразил, что от него требуется и уткнулся мордочкой в исписанный лист, после чего передвинул несколько раз карандаш, указав на несколько чамо, из которых сложилось имя «Бэкхён».
Открытие, что его ручной лис обладает сознанием, практически идентичным сознанию человека, сильно повлияло на их общение. Сначала Чанёлю было неловко спать с «мужчиной в лисьем обличье» и чесать ему за ушком, однако вскоре все стало по-прежнему. Разве что Чанёль называл Бэкхёна по имени и постоянно разговаривал с ним. Их беседы имели форму монолога, разбавляемого кивками Бэкхёна. Лесник формулировал свои вопросы так, чтобы можно было ответить «да/нет». Иногда не хватало полноценного собеседника, но Чанёль не задумывался об этом. Он так долго был совсем один, изо дня в день угнетал себя подсчетом трупов, что обретя преданного друга, расцвел, стал улыбчивым и ни о чем больше не мог мечтать.
Однако между человеком и лисом была недосказанность: оба раздумывали о преступлениях друг друга. Вопрос был, мягко говоря, щекотливый. Вдруг это запретная тема. Не хотелось бередить раны. Один раз Чанёль спросил, убийство ли это было. Бэкхён тогда отвернулся от него к огню и слегка кивнул. Больше Чанёль ничего не спрашивал.
Еда и необходимый для жизни лесника скарб попадал в Край Вьюг через колодец перед хибаркой. Иногда для разнообразия Чанёль сам пытался достать для себя и лиса пропитание. Например, наловить рыбу. Это был трудоемкий процесс, требовавший концентрации сил и долгого бдения над удочкой в дикий мороз. Слой льда, остававшийся статичным многие десятилетия, а может быть, и века, слабо поддавался воздействию. Для скорости лесник пробивал верхние слои топором, а потом уже брался за пешню, которая была достаточно тяжелой и забирала много энергии. Когда прорубь была готова, охоты ловить рыбу убавлялось. Подводные жители обитали на большой глубине и дожидаться клева приходилось часами. Обычно, прорубив отверстие во льду, Чанёль шел отогреваться и утепляться и уже потом возвращался к проруби. За время его отсутствия ничего не менялось.
В этот раз Чанёль уже не был один. Чтобы не морозить своего пушистого друга, он взял с собой толстый плед. Укутанные в него вдвоем, изгнанники даже не трусились от холода. Такое времяпрепровождение было лишено приятных разговоров, так как на морозе коченел язык, зато удерживало лиса в объятиях его человека. За несколько часов так ни одна рыбешка и не поймалась, зато оба подхватили простуду.
Когда лис издавал забавное фырчание, с сопровождением из слюней и соплей, что было ничем иным, как чиханием, Чанёль раздражался и отсылал его греться к очагу. Когда чихал сам, то смеялся от насмешливо-заботливого взгляда лиса, и по безмолвной лисьей команде тоже шел греться. Вообще, чихание Бэкхёна его тоже забавляло, и можно было бы поумиляться, если бы не озноб и слабость, которые упорно не хотели отпускать животное. Удивительно, что за четыре месяца жизни в помещении пушное дикое животное так изнежилось. Но Чанёль был не против заботиться о нем.
Когда пришло время обхода, лесник подошел к спящему на подстилке лису, но оценив масштабы болезни, решил оставить его выздоравливать во сне и отправился в лес в одиночку.
Открыв дверь домика, Чанёль ощутил мороз каждой клеточкой тела. Снег неприятно трещал под ногами, которые проваливались на значительную глубину. Вроде бы такие вылазки мужчина совершал регулярно, но сейчас все было иначе. И дело было не в том, что нашлось гораздо больше мертвых животных, просто на половине пути возникло ощущение, что нужно быстрее возвращаться домой. Силы таяли, и внезапно он подумал, что расстояние до хижины слишком велико — он не дойдет.
Лис проснулся не оттого, что выспался, а из-за плохого предчувствия. Оно усилилось, когда он окинул взглядом комнату и понял, что человека нет рядом. Время было уже позднее. Сегодня день обхода, он хорошо это помнил. Но если так, то почему Чанёль еще не вернулся? Они всегда возвращались до темноты, а сейчас за окном была темень. Лис выбежал во двор и там тоже никого не нашел. В его голове метались неутешительные подозрения, сетования на безалаберность лесника. Как можно было больному, да еще и без сопровождения пойти в лес!
Со стремительно растущим волнением Бэкхён унесся во мрак деревьев, между которых практически не было ничего видно. Благо, обоняние не пропало и лис не сбиваясь шел на запах своего человека, игнорируя потрескивания веток и возможные опасности, таящиеся в чаще. Если Чанёль все еще не вернулся, то его жизнь была под угрозой. Страшные опасения терзали душу зверька — вдруг на лесника напали…
Преодолевать расстояния через толстый слой снега — задача не из легких, но Бэкхён несся на предельной скорости и в конце концов достиг крупного тела своего друга. Чанёль лежал лицом вниз и не проявлял признаков жизни, из-за чего лис пришел в ужас и судорожно перевернул человека. Его глаза были закрыты. А грудь если и вздымалась от дыхания, то незаметно. Не веря в утрату, Бэкхён принялся лизать заснеженное лицо. Он отчаянно ждал, что Чанёль сморщит нос, попытается отмахнуться, но этого не случилось. Лис уже не верил, что услышит своего человека, посмотрит в его глаза, но уцепился за последнюю возможность. Он собрал то, что осталось от его сил, невосстановленных из-за болезни, и потащил Чанёля за капюшон дубленки.
Бэкхён не ориентировался в лесу, особенно в позднее время суток, когда далекое солнце не освещает даже самую малость, поэтому тащил Чанёля по дороге, какой до него добрался. Единственное, чего желал лис, это спасения для друга. Иногда казалось, что из дебрей на них кинется волк или свирепый кабан с метровыми бивнями. Тогда бы Чанёля не удалось спасти, да и с собственной жизнью пришлось попрощаться. При таком исходе Бэкхён решил бы, что жить ему незачем, и даже имея возможность спастись, остался бы с Чанёлем.
Минуты, казалось, растянулись в часы. Надежда парадоксально таяла на сорокаградусном морозе, но вдруг между деревьев стала проглядываться заветная хижина, и Бэкхён изо всех сил стал отталкиваться лапами, волоча тяжелую ношу. Прошло неизвестно сколько времени. Вряд ли Чанёля можно было отогреть. Быстро тащить мужчину не получалось, вероятно, уже прошло часа два-три.
В очаге плясало пламя, а Чанёль вроде как дышал. Лис привалился к нему бочком и уткнулся носиком ему в шею. Бедное обмороженное лицо и руки пошли волдырями и трещинами, но ведь это не самое страшное, что могло случиться.
Бэкхёна предал Бог, и затем Бэк предал его, но к данному моменту старые обиды были забыты, ведь лис не знал, кого еще благодарить за чудо, что его человек остался жив. А может, леснику воздалось за спасение Бэкхёна, который истекал кровью в лесу после драки с волками. Лис до сих пор восхищался добротой лесника. Ведь душа преступника, обращенного в животное, ничего не стоила, тем более что для мучительной смерти его и сослали сюда. Но Чанёль ни разу не взглянул на него как на преступника, а доверил ему себя и свой дом, подарил дружбу и внимание. Теперь Бэкхён не пожалел бы жизни, лишь бы его благородный лесник был цел и невредим.
Когда Чанёль пришел в себя, то разумно выпил горячего чая. Но перед этим обнял зверюшку, согревавшую его эту пару часов, что он пролежал у камина.
— Мы с тобой спасаем друг друга, мой Бэкки. Как хорошо, что мы вместе, правда? — Чанёль стиснул пушистого радостного лиса и быстро-быстро от переизбытка чувств почесал его за ушком, спрятав улыбку в белой шерстке. — Как же ты смог отыскать и тащить такую тушу через весь лес! — Чанёль, наигранно засмеялся, стараясь скрыть повлажневшие глаза, и поспешил к двери, опустить засов.
События этого дня сблизили человека и лиса.
В Краю Вьюг смерть была владычицей, все зависели от ее милости.
— Знаешь, Бэкхён, Край Вьюг как второй круг ада: все покрыто мглой, и бушуют снежные бури, а нас, грешников, швыряет из стороны в сторону. — Чанёль испустил тяжелый вздох. Его пребывание в аду длилось уже слишком долго. — Ты был на краю леса, видел, что там?
Лис и раньше задумывался о конце Края Вьюг и полагал, что до него недалеко идти, так как траектория, по которой Чанёль обследовал лес, не слишком велика. Бэкхён не подозревал, что же находится на краю леса, и отрицательно мотнул головой.
— Там Рубеж Четырёх Ветров. А от чего он нас отделяет — неизвестно. Перед ссылкой мне рассказали странную легенду об этом месте. Не зря сама смерть фигурирует в его названии. Там метели дуют в четырех направлениях: на север, юг, запад и восток. Потоки снега такие густые, что видимость не больше трех метров — сколько ни вглядывайся, ничего не увидишь. А решишь сам проверить, то ни шерсть, ни слои одежды не спасут от пронизывающего ветра и аномально низкой температуры. Если решу умереть, то пойду именно туда. Некоторые животные ушли за рубеж и не вернулись, теперь туда никто не сунется. Но вопреки всему, выглядит Рубеж Четырех Ветров необычайно красиво — он стеной стоит за лесом. Никакого тебе плавного перехода, только черта, а за ней белым-бело, снежинки хоть и летят по направлению к лесу, но ударяются о невидимую завесу и оседают, но сугробы не разрастаются — всегда одинаково неглубокие. Мне кажется, там не страшно умереть.
Лису стало дурно от мысли, что Чанёль пропадет в этом рубеже, но благоговение, с каким он его описал, пробудило желание увидеть все собственными глазами: и невидимую стену, по которой скользят снежинки, чтобы опуститься на не прибывающий покров, и белое непроглядное пространство, возможно, на многие мили расстилающееся уже за пределами видимости.
Когда человеку станет лучше, Бэкхён решил обязательно попросить сводить его к этому волшебному месту, а пока Чанёлю нужно восстанавливать силы и заживлять обмороженную кожу. В нескольких местах образовались кровоточащие трещинки. Лис несмело лизнул одну из них, уверяя себя, что ничего неловкого в этом нет. Его слюна обладает дезинфицирующим свойством, да и ранки быстрее заживут. Чанёль смущенно улыбнулся и пододвинул руку, чтобы лису было удобнее, а другой стал почесывать мягонькую шейку.
Несколько дней лесник отлеживался и покинул дом лишь однажды — сбегать к почтовому колодцу, чтобы сообщить начальству, что по состоянию здоровья не может некоторое время прочесывать лес. Бэкхён ни на минуту не отходил от пострадавшего и, когда не зализывал его ранки, то согревал, приникнув всем тельцем. У Чанёля были большие ясные глаза — гораздо глубже неба, в которое лис зачарованно всматривался раньше. Теперь он всматривался чаще в глаза лесника и становился почти таким же счастливым, каким изредка был при человеческой жизни. А лесник думал, что Бэкхён — самое лучшее и светлое: горячее огня, мягче и чище свежевыпавшего снега.
Их преступления на самом деле остались далеко позади. Каждый из друзей уже поплатился. Однажды Чанёль решился на откровение и вкратце рассказал, как пошел с приятелем на разборки, которые вылились в массовую драку и несколько убийств. Вспоминать случай, поставивший крест на его жизни, было больно, и Бэк прервал рассказ, дотронувшись когтистой лапкой до щеки лесника. Бэкхён сразу понял, что это была самооборона, из-за чего Чанёль и получил послабление в наказании. А сам же Бэк совершил вполне преднамеренное, спланированное убийство. Его маму жестоко избивал отчим, и Бэкхён был рад вогнать кухонный нож в его сердце. Сейчас он сожалел лишь о том, что больше не может помочь матери. О своей печальной участи он сожалел в последнюю очередь, ведь рядом был Чанёль и поддерживал его, а он в свою очередь мог поддерживать Чанёля.
Световой день только начался, и с приятным возбуждением лис заметил, что человек собирается на обход.
— Да, Бэкки, мы идем на прогулку, — нарочно весело сказал лесник и отворил дверь в блестящую на солнце стужу.
До захода оставалось еще часа три, компания успевала вернуться до темна. Бэкхён семенил за лесником и все время озирался, надеясь разглядеть Рубеж между стволов. И когда что-то похожее показалось вдали, Чанёль вдруг озвучил желание лиса:
— Бэкхён, посмотри налево, видишь просветы между деревьями, это Рубеж Четырех Ветров. Хочешь на него посмотреть? — Чанёль знал, что лис захочет. Еще когда он слушал легенду о невероятных свойствах Рубежа, то его глаза сразу загорелись, что не скрылось от Чанёля.
Бэкхён активно закивал, отвечая на вопрос друга, и тогда они отправились через сугробы к волшебному месту, еще более красивому и смертоносному, чем сам Край Вьюг.
Снежная завеса словно простыня, подвешенная на веревку где-то далеко за облаками, отделяла человека и лиса от Рубежа. Действительно, видимость ограничивалась метрами тремя-четырьмя, а дальше неизвестность. Может быть, там переход в обычный мир, а может, смерть. Вероятнее смерть, потому что бегство осужденных — не то, к чему стремятся правоохранительные органы.
Бэкхён потрусил к невидимой стене, Чанёль его не остановил. Лисья лапка боязливо переступила границу, опасаясь, что врежется в препятствие. Ветер проник между каждой из шерстинок и сразу охладил кожу. Температура отличалась не так сильно от привычного мороза, но за счет ветра становилась губительной. Лис заступил всем телом под вьюги и смотрел в белоснежную даль. Рядом возник человек.
— Хочешь, пройдем немного, я раньше ходил. Правда, уже через несколько шагов нестерпимо холодно. Можем проверить, правда, потом, скорее всего, снова заболеем.
«И этот человек, лично рассказавший о неизвестности и смерти, исходящих от Рубежа, сам же и зовет туда?!» — лис в очередной раз подумал, что человек слишком легкомыслен. Но он, Бэкхён пока что ценил свою и Чанёля жизнь, поэтому легонько прикусил рукав дубленки и потянул назад.
— Ну да, Бэкки, ты прав. Куда там нам идти, мы и от той болезни-то не оправились. — Лесник ласково почухал лиса за ушком, и они вышли из метелей.
Внезапно что-то случилось, и все пошло наперекосяк. Пара шагов в Рубеж изменили кое-что — дали возможность врагу. Бэкхён столкнулся взглядом с чернотой диких глаз, кровожадными, истекающими слюной пастями. Их отнюдь не дружелюбный оскал радовал не больше, чем перспектива погибнуть в облаке снега, что осталась за спиной. Время на миг замерло, а все дальнейшее случилось будто в замедленной съемке. Какие-то хлопки, какие-то крики, кажется, человеческие, кажется, скрежет метала, кажется, больно. Бэкхёну больно где-то в районе спины, да и с задней лапой что-то не так.
На фоне по-прежнему слышатся непонятные, слившиеся воедино крики, скулеж, рычание, хруст снега. Бэкки слишком устал от жестокости. Страх перед ней застилает глаза. Он не хочет знать, что происходит вокруг, пусть все закончится без мучений. Но взгляд вырывает из общей смазанной картины что-то серое на снегу. Это волк с дырой во лбу. Бэкхён переводит взгляд с застреленного зверя на свою лапу и видит красное, струящееся из нее. Как же так, что снова раны, да еще и такие несерьезные. Чанёлю снова придется тащить лиса на себе. Чанёль? ..
Он не подходит. Теперь Бэкхён видит его в нескольких шагах от себя. Преодолевается расстояние меньше чем за секунду. Покалеченная нога, рана на спине не очень-то и тормозят. Чанёль теплый, но какой-то неподвижный. Рядом с ним второй мертвый волк, из глотки сочится бардовая кровь. Удивительно, но рядом с белым Рубежом Четырех Ветров на белом снегу у белого Вьюжного леса слишком много красных оттенков.
Человек дышит, веки его открыты.
— Дружочек, оттащи меня в метели, там прикольно. — Неестественно бодрым тоном говорит Чанёль, но голос его прерывается. Бэкхён знает, что будет дальше, лесник его не обманет, ведь у них одинаковое человеческое сознание. Но души разные: если из них кто и заслуживает жизни, так это Чанёль. У лиса, конечно, тоже есть стимул жить — мама, которая ждет его возвращения. Но без Чанёля, Бэкхён не протянет до освобождения, а все попытки будут мучительны.
Снег покрывает улыбающееся лицо человека, но тут же сдувается потоком ветра с новыми хлопьями, которые тоже не задерживаются на коже.
— Бэкки, милый мой пушистик, не плачь, я же говорил, что хочу умереть здесь. Ты не жди, а уходи сейчас. К сожалению, я больше не смогу тебя защищать. Ты уж постарайся сам, ладно? — Чанёль зачем-то улыбается снова. Он думает, раз Бэкхён лис, то не чувствует того, что ощутил бы, будучи человеком? Зверьку хочется много чего сказать, но, кроме надрывных поскуливаний, ничего не выходит.
Лис видит глубокую рану на шее его человека и понимает, что в этот раз зализать не получится. Тогда можно хоть немного согреть. Он ложится в объятия медленно остывающего тела, смотрит в мигающие глаза, излучающие благодарность, нежность и что-то еще, чего Бэкхён никак не ожидал увидеть, а затем зарывается мордочкой в плотную ткань дубленки. Прежде чем приходит сон, проходит неизвестно сколько времени, за которое Бэкхён краем сознания умудряется просить непонятно у кого: у Бога ли или у кого-то еще, жизни для его Чанёля — защитника, друга. Объятия совсем холодные, и лис боится поднять голову и увидеть остекленевший безжизненный взгляд. Разве глаза его Чанёля могут быть безжизненными? — Конечно нет. Тот, кто дважды спас ему жизнь, не может иметь безжизненный взгляд. Бэкхён тоже спасал Чанёля, но только единожды, вот бы можно было сравнять счет. Еще один раз спасти, неважно какой ценой. Тогда у них будет в сумме четыре спасения. Число четыре — «смерть». Может, в этом случае она будет не властна над ними.
«Пожалуйста, дай мне спасти его в последний раз».
Веки неподъемные. Чанёль с трудом открывает глаза. Сверху мельтешит ворох белых холодных частичек. За их игрой приятно наблюдать. Пожалуй, это одно из явлений, на которые можно смотреть вечно. Кружатся снежинки действительно прикольно — завораживающе. Бэкхён тоже должен посмотреть на них.
Чанёль приподнимается и, прежде чем обернуться к лису, замечает, что сам покрыт белой шерстью с черными пятнышками — традиционный окрас снежного барса. Вот Бэкхён удивится!
Но Бэкхён не удивится, не насладится вместе с ним буйством ледяного великолепия. Для этого нужно его окликнуть, а Чанёль не может этого сделать. Хотя бы потому, что никак не придет в себя от того, что видит — его Бэкхён слишком красив сейчас: очаровательное личико с трогательными обветренными губами и прикрытыми, как в глубоком сне, веками, черные шелковистые волосы, изящное обнаженное тело, такое белоснежное и холодное.