Курить - вредно

Хайне с нездоровым вниманием уставился на пол своей квартиры, выложенный черно-белой клеткой. И смотрел так уже минут пятнадцать, пытаясь восстановить в памяти вчерашнее событие и понять, какого хрена всё-таки произошло. По полу была разбросана одежда, подушка почему-то мирно покоилась в углу вместе со смятой простыней, окно нараспашку. Сам хозяин квартиры пребывал в прострации, голова была словно набита ватой, почему-то воздух ему казался слишком густым. Дневной шум за окном развеивал остатки сна, люди торопились по своим делам и, кажется, один только Хайне не мог заставить себя подняться со смятой постели. Вчера вечером рыжий ворвался в квартиру, благоухая сладко-горьким дымом косяка, с венком из ромашек на голове, непривычно веселый и даже счастливый. Сразу стало понятно, что он курил какую-то хрень, это было слышно по речи, видно по движениям и манере резко затыкаться и пялиться с искренним недоумением в одну точку. Какое-то время Хайне пытался привести его в чувство, но всё было тщетно - Бадоу продолжал прыгать вокруг Раммштайнера, пританцовывать и выпускать густые сладковатые кольца дыма и с напевом обещать, что всё будет отлично, скоро всё будет просто замечательно. Минут пятнадцать альбиносу хотелось вышвырнуть сходящего с ума напарника, но потом стало просто плевать на его постнаркотический бред. Однако, рыжий от слов перешел к действиям, очень скоро альбинос оказался на полу, а сверху его прижал рыжий кретин, бормочущий что-то о том, как хорошо Хайн смотрится на своем черно-белом полу, о том, как здорово было бы прямо здесь со скандалом вынести друг другу мозг от любви великой, как клево было бы вместе сдохнуть, написав на стенах кровью кучу бессмысленных вещей. Хайне только молча наблюдал за своим несносным товарищем, смотрел на яркие веснушки, на нелепый венок из ромашек, хрен знает, где он умудрился их достать. Изредка то один, то другой лепесток срывался с венка и падал на лицо, волосы, пол, а потом вдруг рыжий поцеловал с сумасшедшей нежностью, как обычно, только с тенью какого-то отчаяния, едва ощутимого. И альбинос словно чувствовал - по мозгу рыжего, как скорый поезд, проносится буря эмоций, а сам он вздрагивал словно на стыках рельс. Скоро одежда с альбиноса летит к чертям, как и с рыжего. Снова от одного только поцелуя обоим снесло крышу, снова оба пытаются стать каплями ртути, чтобы уж наверняка стать одним целым, чем-то неразделимым, неуязвимым. После непродолжительной горячей борьбы с поцелуями, укусами, царапинами и прочими запрещенными приемами, на спине всё же остается альбинос. А после - всё напрочь пропадает из сознания, всё, кроме невыносимо-охрененного секса на холодном полу в чертову черно-белую клетку. Похоже, Хайне тоже надышался той хренью, которую курил Бадоу, потому что только этим можно объяснить жесткую потерю сознания сразу же после того, как оба в спешке решили переместиться на кровать. Последнее, что помнил альбинос, это улыбающаяся рыжая морда, в кровь искусанные губы, шепчущие очередную бессмысленную чушь и терпкий сладкий запах. Рыжий нервно топчется у телефона-автомата, дрожащими пальцами набирает номер с мыслями о том, как хорошо, что у Хайне есть телефон. Длинные гудки скоро сменились помехами, в трубке раздался знакомый с хрипотцой баритон, заставив Бадоу вздрогнуть и сбивчиво начать говорить: - Эй, чувак, я случайно не с тобой тусил вчера? Я какого-то хрена делаю на окраине, башка гудит, ничего не помню, а как вижу на своем запястье напульсник с шашкой, сразу почему-то тебя вспоминаю эээ.. в довольно необычном виде. Ну что молчишь? Ты реально не в курсе? В трубке раздается щелчок и короткие гудки. Сбросил. Бадоу в недоумении вешает трубку на крючок, разворачивается к пустой улице и снимает со своей головы венок из ромашек, рассматривает подвядшие цветы и хмыкает. Всё же странная штука - мозг. Пытаешься вспомнить, что реально было, а он тебе всякую пошлятину выдает...