Вены режут вдоль

„У тебя хорошо получается.… Продолжай! Всё обязательно получится! Ты выполнил лучше, чем другие…“ „Какой в этом толк, если отец всё равно не замечает меня? Бездарь, неудачник, пустое место… Младший“ Да, последнее тебе никогда не преодолеть. Это высокая и длинная стена, которую ни одна твоя техника не может разрушить. Никакие тренировки не помогут прыгнуть, чтобы достать до самого верха, не помогут добежать до края, где преграда закончится. Ты смотришь на руку, покрытую мелкими ожогами и царапинами. Вздыхаешь. Из тёмного переулка летит камушек, но ты выставляешь ладонь. От камушка не остаётся и следа после твоей техники молний. Сам для себя замечаешь: ты даже не посмотрел в сторону мальчика и девочки, что кинулись „оружием“. — Сегодня ты нас потренируешь? — с нетерпением спрашивают они. Смотришь на мальчика: тёмные волосы, совсем как у тебя, даже торчат сзади немного; глаза тёмно-серые, смотрят на тебя радостно, с некой толикой надежды; ему не больше шести, но он вдоль и поперёк знает основную теорию; из-под расстёгнутой куртки виднеется маленькая часть шрама, что идёт между рёбер почти от самых ключиц; Поворачиваешь голову к девочке: чёрные волосы с лёгким серебристым отливом; сейчас она отводит глаза, — стеснительная —, но ты и так знаешь, каковы они. Прекрасны. Синие, глубокие, добрые, весёлые. Она маленького роста, но ровесница мальчику. Мимолётно ловишь взглядом темнеющее небо, понимаешь: ночь наступит уже совсем скоро. Ты приседаешь на корточки, закусываешь нижнюю губу, но всё-таки выдавливаешь: — Нет, сегодня я не могу, — отвечаешь ты, треплешь тёмную макушку мальчика, другой рукой — приобнимаешь девчушку за плечи. Когда ты случайно касаешься предплечьем её лопатки, невольно шипишь от резкой боли. Сегодня его придавило стволом дерева, когда ты попытался спасти строителей. Девочка отстраняется, хватает твоё запястье, приподнимает рукав водолазки, стараясь не касаться повреждений. Действия вызывают недоумение, но ты кое-что вспоминаешь. Да, ты совсем забыл, что она хочет быть первоклассным медиком. Ультрамариновые глаза внимательно осматривают припухлость и сине-багровое пятно с тонкими, едва видными красными сосудами. — Давай, Сэра, у тебя всё получится! — приободряет её Сноу и скрещивает два пальца за спиной. Девчушка смахивает мимолётные слёзы, маленькой ладонью почти касается твоей кожи и, на секунду задумавшись, активирует простецкую технику исцеления. Поток слабый, неточный, но тебе всё равно немного легче: острая пульсация стихает, ты судорожно выдыхаешь. Сноу радостно вскрикивает и принимается обнимать подругу. Погладив её по голове, ты говоришь им, что проводишь до квартала. Они охотно соглашаются. Мальчик идёт чуть впереди, рассказывает про новую книгу, где узнал ещё какие-то интересные вещи, активно жестикулирует. Сэра взяла твою руку в свою ладонь, мягко поглаживает большим пальцем жёсткую кожу. Тебе приятны эти прикосновения. Ты покупаешь детишкам сладости и по пакетику сока. Они, довольные, забирают у тебя из рук всё и благодарят. Ты киваешь, и вместе вы продолжаете путь. Смеркается… Ты предлагаешь идти быстрее, но ребятня не слушается тебя, сворачивает на игровую площадку. Просидев там около получаса, ты поднимаешься со скамейки, купленный шарик в руках колышется, и ты шагаешь к выходу. Дети заметили это и быстро догнали тебя. Вы идёте по главной улице, где горят фонари, веселятся люди. Заворожённая красотой девочка чуть не падает дважды, но ты быстро реагируешь. В конце концов, ты сажаешь её к себе на шею: она в испуге сначала хватается за твои тёмные волосы, но вскоре привыкает. Встречая своего друга, ты жмёшь ему руку, обмениваешься парочкой фраз и двигаешься дальше. Совсем скоро ты сворачиваешь направо и оказываешься почти у самых ворот квартала. Дети обнимают тебя, отвязывают от запястья ленту шарика и бегут домой. Около порога ты стоишь с минуту, но затем открываешь дверь. Снимаешь обувь. В доме непривычно тихо, только где-то в гостиной слышатся знакомые голоса. Ты проходишь мимо очень тихо, стараешься не прервать идиллию. — Зайди, — слышишь ты голос отца из его комнаты. Ты повинуешься: закрывая за собой дверь, заходишь, опускаешься на левое колено, склоняешь голову. — Где ты был? — отец не оборачивается, копается в бумагах. Тебя это раздражает: даже в разговорах он не проявляет ни капли внимания к тебе. — Тренировался. — Старейшины жалуются на тебя: ты не следуешь их предписаниям. Члену такого почётного клана запрещено творить такое. Они последний раз простили тебе это, хотя я настаивал на обратном. — Как пожелаете. „Эти старики опять насолить хотели. Будь оно всё…“ Ты прервался. Нельзя проклинать. Никогда и ни в коем случае. „Будь оно всё. Просто будь“ Отец начинает высказывать своё мнение о тебе, твоей эмоциональности, твоего несоблюдения общепринятых правил. С первых слов тебя бросает в ярость, ладонь превращается в кулак. Он оборачивается, чуть повышает голос, но замечает, что тебе это мало интересно. — Жаль, что телесные наказания Третий отменил. Так хочется тебя проучить. — То есть Вы бы избили меня? — Не колеблясь ни секунды. Возможно, мозги бы на место встали. Терпение на пределе… Хотя нет, отмечаешь ты, оно закончилось. Таких оскорблений ты не потерпишь. В груди вспыхивает пламя, ты рывком поднимаешься, замахиваешься кулаком. Но отец блокирует твой выпад, ударяет, ты уклоняешься. Быстро пролистываешь в голове знакомые отцу техники. Он не складывает печатей, просто взмахивает рукой, и тебя отталкивает к стене. Спина больно сталкивается с деревянной балкой. Встряхиваешь головой, встаёшь в боевую стойку, но отца рядом уже нет. И мгновения не проходит, а ты чувствуешь дыхание позади, обжигающее шею. От сильного удара ты падаешь, резво переворачиваешься, но глава клана ногой наступает на больное предплечье, хватает за горло, перекрывая путь воздуху. Ты шипишь, свободной рукой пытаешься отбиться. Он сильнее нажимает на повреждённое место, и, кажется, ты слышишь хруст. Ты помутневшим сознанием улавливаешь скрип двери, выкрик „Фугаку!“, чувствуешь, что отца стащили с тебя. Хватаешь ртом такой необходимый воздух. Никогда ещё ты не испытывал такой острой необходимости в простецком кислороде, что окружает тебя постоянно. Нечёткой картинкой над тобой всплывает профиль матери, которая медицинской техникой помогает тебе. Скосил взгляд: в двух метрах отец пытается атаковать брата, но тот легко блокирует и уклоняется. Кажется, главу клана это бесит, и он активирует Шаринган. Ты почувствовал этот выброс негативной и тёмной энергии. Фугаку кулаком, покрытым чёрной материей, ударяет в грудь удивлённого сына. Брат сползает по стене безвольно, поддаваясь сильному гендзюцу. Ты повинуешься порыву, цепляешься рукой за лодыжку отца, исподлобья зло смотришь на него. Он теряет интерес к старшему сыну, поднимает тебя за грудки, с колена бьёт в живот, отбрасывает тебя к брату. Одаряет недовольным взглядом вас двоих, разворачивается. Глазами встречается с твоей матерью. — Не смей, — хрипишь ты, готовишься встать. Не понадобилось: отец уходит из комнаты, теряется в коридорах дома. Стираешь кровь, что мешает видеть на левый глаз. Смотришь сначала на мать: тебе становится интересно от кого она меньше всего ожидала проявления ярости. По её глазам не прочитаешь. На брата: тот дышит — плечи плавно то опускаются, то поднимаются — и это тебя очень радует. Прикладываешь ладонь к его груди. Тёмная материя поддаётся твоей энергии. Вязь иероглифов на груди Итачи ползёт к твоей чакре, тёмные полосы не достигают глаз, шеи, кончиков пальцев. Она сильна и пытается бороться — ты комкаешь одежду брата, невольно прищуриваешься, но продолжаешь. Отводишь руку — за ней небольшим сгустком следует чёрная субстанция. Она подчиняется любому твоему движению. Просишь маму „починить“ другую конечность. Спустя минуты делаешь надрез на предплечье и прислоняешь кисть со странным веществом к нему. Материя впитыется, скользит по дорожкам вен, а ты чувствуешь некое облегчение. Порез быстро заживает, но вдруг начинают проявляться какие слова — ты скоро опускаешь рукав водолазки, всё ещё ощущая лёгкое жжение. Поднимаешь брата на руки, борешься с ноющей болью ушибов и синяков. Поднимаясь по лестнице на второй этаж слышишь, как входная дверь закрывается. Кладёшь Итачи на кровать, наблюдаешь из окна его комнаты: отец идёт за пределы квартала. „Надеюсь, эта миссия убьёт тебя, наконец“, — думаешь ты, заприметив на лбу главы клана протектор. Покушение на родных ты не простишь. На отца тебе уже давно наплевать, к его смерти ты отнесёшься спокойно, может, немного радостно. А вот смерть, даже быструю или собственную, матери или брата ты встретить не готов. Поворачиваешь голову к последнему: тот не любит сожаление к себе, предпочитает одиночество. „Каждый день без одиночества отнимает у меня силы…“ — всплывают его слова в голове. Он говорил что-то ещё, но ты уже не помнишь. Тогда ты спросил, почему он всё делает один. Брат ответил расплывчато, но ты всё понял. На тот момент тебе было не больше десяти. Однако ты понял. Всё. В комнату входит мама с коробкой и плошкой с водой. Ты помогаешь ей всё расставить, а потом садишься на стул, чтобы она обработала твои раны. Ты молча убираешь с брови мешающиеся волосы, она прикладывает вату, смоченную в растворе, стирает кровь и заклеивает пластырем. Ты отказывался от этого, но мать настояла. — Я могу позвать медика из госпиталя, — видишь ты её замешательство, но в ней сейчас преобладает ирьёнин, повидавший всякое. Несколько минут она перевязывает твой торс, делает какие-то манипуляции с Итачи и утирает лоб рукавом платья. Кладёшь руку ей на плечо, тихо говоришь: „Я сам посижу здесь“ и отводишь её в комнату. Мама соглашается, даёт наставления и идёт в уборную. Киваешь и возвращаешься к брату. Садишься на пол и при слабом свете полной луны читаешь одну из книг брата. „Все опустили глаза, и мне никто не сказал, что, как бы я не бежал, не успеть никогда…“ Всегда попадаются книги, подходящие под твоё настроение. Ленивыми обрывками в голове возникают образы, действия. Ты уже читал эту книгу. Тогда тебе было пятнадцать, ты заметил, что брат не закрыл комнату. Ты пробрался, искал что-то, но взгляд напоролся на этот рассказ. „Я больше не боюсь сумасшедшего течения времени!“ „Сюда ведёт лишь одна дорога, а отсюда — ни одной“ Утром ты привёл медика из госпиталя, вернее, из твоего ближайшего окружения. Мать нельзя волновать: три месяца назад семья узнала о том, что в её рядах будет ещё один человек. Сейчас спиной облокачиваешься на стену, слушаешь бормотание медика. Ирьёнин собран, однако тебя привлекает одна деталь… — Хватит пялиться на него. Ты забыла, чья ты невеста? — Честно, тебе должно быть не до шуток, Саске. Пойдём, нужно сходить за ещё одним человеком, — Сакура встаёт. Оставляет сумку здесь. — Будет лучше, если в ближайшее время я смогу зарегистрировать его в госпитале. Быстро вы вместе доходите до квартала клана Хьюга. Ворота открывает страж, что ведёт вас к главе семьи. Во двор выходит Хиаши вместе с Хинатой. Как наследник великого клана имеешь право склонить лишь голову, чем умело пользуешься. Сакура делает то же самое. Хиаши выглядит радостным, но вот Хината — нет. Она знает, что, когда приходишь ты, то проблема действительно ужасная. А ты ещё в компании с медиком. — Добрый день, Хиаши-сама, Хината-сама, — будничным тоном говоришь ты. — Добрый, Саске-сан, Сакура-сан, — отвечает Хиаши, слегка склоняет голову. — Нам нужна Ваша помощь. Итачи-сама нуждается в профессиональном медицинском осмотре, связанным с каналами чакры. — Я думаю, Хината не откажет Вам. Наследница кивает. В свои двадцать один выглядит достаточно собранной, спокойной. И сейчас не показала, что волнуется за возлюбленного, но ты прочитал по её глазам. По дороге ни ты, ни Сакура не разговариваете с наследницей. Кажется, это взаимно. Ты испытываешь смешанные чувства к ней. Для тебя она не более чем будущий член семьи. Вы подходите к дому. Вдвоём они осматривают Итачи, иногда Хината оборачивается к тебе. — Ты вообще осматривал его с помощью Шарингана? — задаёт вопрос тебе Хьюга, заканчивая. — Нет, а надо было? — Саске… — тянет Сакура, снимает перчатки. — После какой техники он потерял сознание или ему стало плохо? — Я не знаю название этой техники. Фугаку просто ударил Итачи в грудь кулаком. — Было что-нибудь необычное? Ты понимаешь, что явно они что-то пытаются скрыть, а расспрашивают, чтобы придумать правдоподобную легенду. — Кулак был покрыт чёрной материей. Что случилось? — Если это действительно то, о чём мы думаем, то эта чёрная материя уничтожила… — Хината запинается. — Уничтожила чакропроводящую систему, — сообщает Сакура, подходит к тебе. — Пойдём со мной, нужно забронировать место в госпитале. Как ситуацию серьёзную, его сразу, как только освободится место, переведут в госпиталь. Дни шли за днями, недели тянулись неимоверно долго, пока не переросли в месяцы. Ты ходил на миссии, в свободное время посещал госпиталь. Однажды, таким образом, ты узнал, что у твоего друга тоже будет брат или сестрёнка. Поздравил его, вы оба отметили это дело по особому методу: посидели в Ичираку. Наруто радостно рассказывал, как в первый раз его мать схватилась за живот, почувствовав движения. Ты молча слушал. „Мне бы твои проблемы“, — думаешь ты, когда Намикадзе закончил рассказ о приступах неконтролируемой ярости от матери. Сейчас брату намного лучше: он уже не спит целыми днями. Из-за слабости он не может самостоятельно передвигаться на большие расстояния, и ты прогуливаешься вместе с ним, где в очередной раз рассказываешь о делах клана и о матери. Когда ты на миссиях, тебя сменяет Хината. — Я всё лично контролирую, волноваться не о чем. — Сколько ещё меня здесь будут держать? От вопроса ты вздрагиваешь. Ты стоишь к брату спиной, и он не видит твоего лица. По предплечью с начертаниями проходит электрический заряд. Стараешься приглушить боль. Все звуки сливаются в один. По запястью течёт кровь, с пальцев каплями падает на землю. — Что? — наконец оборачиваешься ты. — Сколько ещё я буду здесь? — Врачи пока не дают точных прогнозов, — лжёшь ты, как-то странно поведя плечом. Сейчас ты отмазался. Проводишь брата до его палаты, оставляешь с Хинатой, а сам идёшь домой. Там тебя встречает мать, расспрашивает об Итачи, кормит и отправляется спать, утомлённая тяжёлым днём. В своей комнате смотришь на надпись на предплечье. Она на неизвестном тебе языке. Ты не разбираешь её смысла. Тебе это особо и не надо. Известий от Фугаку ты не получаешь более пяти месяцев. Интересно, он к родам своей дочери явиться собирается? Или всё-таки ты был прав? В всегда отстранённых чёрных глазах Фугаку ты не видел жизни, эмоций, боли, — ничего. В детстве ты часто представлял себе его улыбку. Он не улыбался, даже когда этого требовали обстоятельства. Утром тебя будит взрыв. Ты подскакиваешь с кровати, замечаешь, что ты вчера не разделся даже перед сном. Матери дома не было, остаётся надеяться, что именно сегодня у неё плановый осмотр в госпитале. Выскакиваешь на улицу, сразу перед тобой появляются две рожи, закрытые масками. Убиваешь их обоих, раскидывая тела. — Саске-сан! Вражеские группы атакуют Деревню! — сзади тебя всплывает отряд полиции. — Ваши приказы? — Стянуть все силы на позиции. Эвакуация в приоритете. Чего встали? — Но, Фугаку-доно сначала бы… — Здесь нет Фугаку! Выполнять, я сказал! — Есть! Со спасённой девочкой рядом останавливается Шисуи. — Мне нужна твоя помощь. Он кивает. Создаёт клона, приказывает тому отнести девочку подальше, а сам следует за тобой. Вместе вы раскидываете группу врагов, они слегка задевают Шисуи, но тот держится. — Саске спасёт меня! Вот увидите! Ты моментально узнаёшь этот голос. Сэра… Спрыгиваешь с крыши, вырубаешь сразу двоих противников. Третьего берёт на себя Шисуи. Схватка быстрая, Сэра вряд ли успевает следить за всем происходящим. Она поздно замечает крышу здания, что накрывает её и двух мужчин. Детский крик прерывается на полузвуке. Ты поворачиваешь голову, пропускаешь удар по груди кунаем. Не обращаешь внимания на соперника, делаешь пару неуверенных шагов навстречу обрушению и падаешь на колени. По рассыпанному снегу ползёт ручеёк крови, плавит его. Девочка в последний момент вытянула маленькую руку к тебе… Позади слышишь стон. — Саске! Саске! — приводит в чувства тебя крик Шисуи. — Ты сейчас несёшь ответственность за весь клан, а не определённые жизни! — он трясёт тебя за плечи. — Нужно координировать действия полиции! По телу проходит мелкая дрожь. Взгляд цепляет багровое пятно на рукаве кофты. Жмуришься, но встаёшь на ноги. — Я к Дворцу Хокаге, ты — командуй северной частью. — Хай, Саске-сан. Эти часы битв тянутся слишком долго. Известий от команды ирьёнинов не было, сильно пострадал твой друг. Твой слух уловил взрыв, громкий хрип. Ближе к полудню группы врагов начали отступать. За ними в погоню бросились члены клана Хьюга. Ты предлагал свою помощь, но они доверили тебе Деревню. Вечером выставили усиленные посты, укрепили кордоны. До двух часов ночи ты находился на восточных воротах. Встретил первую группу Хьюга. В госпитале тебя ждали новости. — Учиха Сноу вчера скончался, — объявила тебе медсестра, когда ты спросил про мальчика. — Причина смерти: порок сердца. Ты почувствовал, как запульсировала боль в предплечье. Слегка покачиваясь, ты дошёл до кабинета Сакуры. Она была там, оформляла чью-то историю болезни. Твоему приходу она удивлена совсем немного. Поспешно оглядывает тебя с головы до ног, отмечает отсутствие ран. За окном сверкает молния, и раскат грома оглушает тебя. Харуно терпеливо ждёт, чуть напряжённо. — Ты скоро? — Собиралась заканчивать. Последняя история осталась, — выдыхает девушка, берёт ручку и дописывает несколько строчек. Вы идёте по мёртвой и тихой улице, а твоя невеста пытается подобрать слова, чтобы сказать что-то неприятное. Отводит глаза, говорит невнятно, но ты всё равно слышишь: — Твоему брату не может помочь медицина. К сожалению, с карьерой шиноби придётся распрощаться. — Никаких шансов? — Только чудо. „Что приготовил мне наш мир? Быть может, он спасёт тебя на моих глазах“ — Я сожалею, Саске. В загробной тишине ты провожаешь её до дома, а сам потом бежишь, расталкивая рабочих, в храм твоего клана. „В главном монастыре Накана, в правом дальнем углу, под седьмым татами находится место тайных собраний нашего клана“ В твоей голове прокручивается одна и та же фраза: „Каждый видит на камне то, что желает видеть“. Прямо как в жизни. Кажется, ты понял, что хочешь увидеть там. Простым гендзюцу отводишь от себя случайные взгляды. Мало ли, думаешь ты. Когда ты заходишь, видишь, что одно татами отложено в сторону, а перед ним стоит Шисуи. — Что ты здесь делаешь, Саске? Тебе запрещено входить сюда. — Шисуи, — выдыхаешь ты, удерживаешь порывы вырубить товарища и просто прочитать текст. — Шисуи, мне нужно попасть туда, пара минут, не более. — Фугаку-сан запретил. — Я не прошу о многом. Об этом никто не узнает. Я хоть до конца жизни готов потом и нос сюда не совать, но сейчас… Ради нашей дружбы, наших уз. Ради аники. — Н-нет, — его голос слегка неровный, Итачи тоже важен для него, такой же брат. Шисуи указывает тебе на выход, секунду смотришь на него и уходишь. Не злишься, но эту информацию нужно добыть любыми способами. На следующий день брата выписывают из госпиталя. Сакура умело подыгрывает тебе во лжи, что ты ведаешь Итачи. Что ему пока воспрещается использовать чакру в любом её проявлении. Что баланс духовной и физической сил был нарушен. Что энергию он не может чувствовать, видеть. Что всё это можно исправить. В любом случае, ты был немного прав. Да, это сложно, соглашался ты с самим собой ночью, но возможно. Сделать из него потенциального генина, с малыми запасами чакры было ещё как возможно. Пускай, он будет не очень рад этому, но всё же. Дома непривычно тихо: Итачи почти сразу ушёл на закрытый полигон клана, а маму оставили в госпитале, потому что уже подошёл срок. Спустя пару десятков минут брат просит присоединиться тебя к небольшому спаррингу. Пожимаешь плечами, снимаешь водолазку, оставаясь в одной майке. Ты видишь, что его взгляд цепляет начертания на твоём предплечье, усмехаешься. Атаки брата строго продуманы, иногда предсказуемы, но большая сила приносила тебе некоторые неудобства. Ставишь блок скрещенными руками, уклоняешься от ноги, уходишь вправо от кулака, заламываешь руку брата за спину, дышишь ему в затылок. Болевой захват, боль от которого прямо пропорциональна приложенной силе. Закончился первый условный раунд. Итачи настоял на ещё одном. Тот же самый исход, только ты на сей раз прижал его к земле после подсечки. Тело брата расслабилось под твоими руками. — Не волнуйся. Пара недель, и твоё тело придёт в норму, — говоришь ты, встаёшь, протягивая руку. — Я не стал сильнее, не надейся. „Я стал никем“, — читаешь ты по его губам, когда он поднимается. Отводишь взгляд, уходя. Из-за тебя. Он мучается сейчас из-за тебя. Тогда ты мог просто стерпеть, проглотить обиду, спрятать её. Всё, что душе угодно, но не проявлять ярости. Сдираешь с ветки водолазку, натягиваешь её на себя. „Попасть в храм. Любыми способами“. — Саске, — настигает тебя голос брата на пороге дома. Оборачиваешься через плечо, глазами ловишь мимолётную усмешку. Боишься, что он прочитает твои мысли, тебя, как открытую книгу. Он это может. Однако, продолжаешь терпеливо ждать. „Будь осторожен, глупый брат? Не натвори глупостей? Ну, братец, удиви меня новой фразой“ — Нет, ничего, — кажется, брат теряется при твоём внимательном взгляде и слушании. „Нужно убить тех двух стражников, что выставил Шисуи. А там уже никаких проблем не возникнет. Просто убить двух соклановцев. Один совсем молодой, недавно поступил на службу в полицию. Другой — отец четверых детей. Просто убить их. Это так легко. Это так легко, Саске… Убить — это совсем просто…“. — Нет! — громко кричишь ты, хватаясь за голову. — Уходи! Уйди! — на твой крик обращает внимание брат, что живо спускается по лестнице. — Прочь из моей головы! Прочь! — Саске, успокойся, здесь никого. — Не подходи ко мне! — вопишь ты, разворачиваясь. — Что здесь не так, будто рядом враг… — звучит рядом шипящий голос. Ты видишь, что Итачи удерживает тень, брат пытается вырваться, но именно сейчас не хватает той потерянной чакры. Однако ты не понимаешь, зачем он кричит твоё имя. Зачем кричит, что сзади кто-то стоит. — Кто это? — Я… я не знаю, — отвечаешь ты. — Если ты его не знаешь, то что он делает в твоём доме? Чужой? — Не знаю, — повторяешь ты, сглатываешь комок в горле. Замечаешь, что неизвестный тебе начинает вырываться упорнее. — Нет! Тебе не взять меня! — сопротивляешься ты, атакуешь тень, что приближается к тебе. Силуэт разлетается на осколки. — Бесполезно… Глупо атаковать того, кого ты не видишь. Ты слеп. Тело пронзает боль. По твоим губам, подбородку, а дальше по шее следует тонкая полоска крови. „Жжется“, — успеваешь подумать ты до того, как падаешь на пол, к ногам брата. Ты вспомнил, кто это для тебя. — Кто-то сзади, потехи ради, по рукоятку вонзил в лопатку ржавый тесак. И рухнул замертво ты, не обернувшись, — над телом согнувшись и усмехнувшись, воскликнул кто-то: — Лиха работа! Три вещи, что могут тебя убить: кровотечение, шок и боль. Чтобы избежать первого направляешь всю имеющуюся энергию к ране. Что тебя может успокоить? Соображай, быстрее, гонишь сам себя ты. Да, да, ты понял что именно является для тебя успокоением. Боль… Боль существует, но её не нужно бояться. Не бояться. „Так не бойся её, чёрт возьми!“ На рану наступают тяжёлой ногой. Заливаешься диким криком. Громом в ушах отдаётся слабеющий стук сердца. — Вены режут вдоль… — слышишь ты далёкий голос. Через несколько мгновений понимаешь: тебя колотит от пережитого страха и боли. Тебя крепко обнимают чьи-то руки, такой родной шёпот над ухом, который ты не в состоянии разобрать, успокаивает. Теснее прижимаешься к брату, да, кажется, это он, пальцы сжимают его рубашку со спины. — Принести воды? — Не надо, — говоришь ты, поднимаешься на ноги. Голова слегка кружится, отмечаешь ты, проводишь ладонью по шее и удивляешься. Крови не было. Но ведь она точно… — Чёрт. „Я попался в гендзюцу. Но когда?“ В дом врывается молодая девушка, лет четырнадцати, она тяжело дышит. Моментально пролистываешь в голове всё, что знаешь о ней. «Учиха Хару. Имя означает „рождённая весной“ — была самым потенциальным генином из своего года. Кажется, дослужилась до чунина, судя по зелёному жилету. Приветливая, дружелюбная, однако не любит больших компаний. Верит, что дружба порождается доверием. Вторая стадия Шарингана, не сильна в огненных техниках, но не боится крови из-за чего часто её можно увидеть как правую руку медика» — Саске-сан… с выздоровлением, Итачи-сама, — склоняет корпус в поклоне. — Саске-сан, Вас вызывают в госпиталь. Микото-сама… Так не вовремя в голове вновь шелестят слова: „Вены режут вдоль“. — Итачи, иди, а я скоро подойду, — стараешься привести голос в порядок, чтобы не выдать себя. Брат кивает, надевает свою синюю куртку и выходит вслед за Хару. — Запомни это, Саске: вены режут вдоль! Только знание правды даёт человеку силы. — Кто ты? И где ты прячешься? — Это не имеет значения. Кто - все. Где — везде. — Я не понимаю тебя, — ты оглядываешься по сторонам, тщетно пытаясь отыскать собеседника. — И не должен. Я стараюсь помочь тебе, Саске. Ты не принимаешь помощи. — Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. — Да? — ты слышишь в голосе изумление. — Зачем тогда ты желаешь спасти своего брата? — Он — другой, — вновь оборачиваешься ты. За твоей спиной стоит тень. Она не движется, лишь тихо смеётся. — Что такого я сказал? — „Он — другой“. Саске! Не бывает других! Все вокруг одинаковые! Ты слеп и не замечаешь этого. Каждый готов убить тебя, дай только повод. Ты жив лишь потому, что всех своих потенциальных убийц ты убиваешь раньше, чем они начинают думать о мести. О… вспомни, как тебя чуть не придушил собственный отец. Ты содрогаешься: никто не мог знать об этом, кроме тех, кто был там. Получается, за ними следили. — Нет, Саске. Я не следил за вами. Просто случайно увидел. Если бы тогда вовремя не подоспели „другой“ брат и „другая“ мать, то „другой“ отец убил бы тебя. Что ты тогда сказал? Никогда не испытывал такой острой необходимости в воздухе? И ты называешь после этого людей „другими“? — Но я тогда ударил первым… — неуверенно произносишь ты, хмуришься. Тень хлопнула себя по тому месту, где у обычного человека лоб. Затем с явной театральной наигранностью вздохнула. — Дело не в том, кто ударил первым. Кто был готов убить — вот что важно. Полагаю, я тебя задерживаю со своими разговорами. Иди, — собеседник небрежно махает рукой. Тень соприкасается со стеной и, если тебя не обманывают глаза, впитывается в неё. Натягиваешь на голову шапку серых оттенков, выбегаешь из дома под удивлённые взгляды прохожих. До госпиталя ты добираешься быстро, почти не разбирая дороги. Госпиталь приветствует тебя ослепительным, ярким светом ламп, вбивает в нос запах крови мимо проезжающего раненого на каталке. Подходишь к регистрационной стойке, где неподалёку находятся твой брат и врач, следящий за матерью. Ты не помнишь названия его профессии, не особо тебе это нужно. Необходимо только его имя. Данте. Его зовут Данте. Врач поправляет очки в чёрной оправе, недовольно смотрит на Итачи, белый халат абсолютно чист, бейджик закреплён на верхнем кармане. Глаза Данте слегка взолнованы, когда он замечает тебя, поза напряжена. Тонкие, бледные пальцы руки брата нервно отстукивают по стойке собственный ритм. Он не оборачивается, но ты знаешь, что Итачи сейчас облизывает сухие губы и кусает их. — Саске-сан! — оживает Данте, делает пару шагов. Видишь, как его язык проходит по верхнему ряду зубов. Это его привычка, когда он волнуется или злится. «Классика, — понимаешь ты, слышишь фразу „Новости… плохие“. - Тц, нет». Тебе кажется, что он сейчас язвительно поинтересуется: „С какой начать?“. У тебя с ним натянутые отношения. Но тот выдыхает, убирает руки в карманы больничного халата. — Микото-сама успешно пережила роды, — кажется, Данте начал издалека. Врач мнётся, поёживается от твоего взгляда. — Мне проще показать. Пожалуйста, пройдёмте. Он быстро доходит до одного из отделов. За двери не пускают Итачи, но ты взмахиваешь рукой, давая разрешение. Входишь за Данте в помещение. За прозрачным толстым стеклом виднеется ещё один врач в голубом халате. По ту сторону с сожалением смотрят на тебя и брата карие глаза, мужчина снимает маску, отключает от аппаратов искусственного дыхания и регистрации сердцебиения малыша. — Ребёнок не сделал ни одного самостоятельного вдоха в течении двадцати семи минут, — сообщает врач, приближаясь к стеклу. — Асфиксия новорождённого. Я не волшебник, мальчик. Но всё равно… — карие глаза кажутся слегка влажными, — прости. Данте покидает кабинет, человек за стеклом также уходит. Ты чувствуешь эту боль, особенно сильна она в груди и в предплечье. — От твоего ответа сейчас будет зависеть всё. Итачи оборачивается к тебе. — Пароль „Один-Ноль“. „Один“ — живи. „Ноль“ — умирай. — Один, — он почти не думает, но и удивления ты не улавливаешь. „Ноль“, — шипит голос в голове. Ноющий стук в груди стихает. Около регистрационной стойки стоит Данте, он разговаривает с Минато, а на скамейке сидит Наруто, зарывается пальцами в густые волосы. — Я пошёл, Данте-сан. Все документы я подписал, — коротко киваешь врачу, бросаешь взгляд на друга. Не находишь слов для него. Уходишь. По улицам ты идёшь, ничего не чувствуешь нигде. Дом приветствует тебя тишиной, темнота успокаивает глаза. Замечаешь, когда снимаешь обувь, что где-то ты умудрился потерять брата. В своей комнате снимаешь водолазку, вешаешь её на стул. Копаешься в беспорядке на столе, находишь наконец белую пачку. Зажигалка обнаруживается в кармане брюк. Тихий щелчок — через несколько секунд выдыхаешь дым в открытое окно. Вкус сигарет уже не разжигает внутри пожар, наоборот, помогает прийти в себя, отрезвляет. Перед глазами всё плывёт в сером океане. — Есть ещё? — слышишь позади приближающийся голос, поджигаешь вторую вслед за полетевшей на улицу. — Тебе нельзя. — А тебе, значит, можно? Оставляешь вопрос без ответа, ломаешь цепочку постоянностей в этом мире. Брат садится на твою кровать, внимательно рассматривает стену сбоку от себя. Оборачиваешься к нему, садишься на высокий подоконник, благо, рост позволяет. Ещё полгода назад тебе приходилось чуть подпрыгивать. Щелчком сбрасываешь пепел за окно. Итачи немного обеспокоен и крайне сосредоточен. — Саске. Данте сказал, что я не шиноби. Что это значит? — спрашивает брат и стонет в ответ на долгое молчание. — Ну какого чёрта, Саске? — То и значит, — огрызаешься ты, встречаешься глазами с его. Напуган? Безразличен? Волнуется? — Зачем ты тогда врал? И Сакуру к этому приписал? — Она сама согласилась. — Да, но ты предложил, — парирует брат. Затем усмехается. — Какой же я идиот. Он вскакивает с кровати, приближается к тебе, хватает за грудки. И ты удивляешься тому, как легко Итачи поднимает тебя и прижимает к стене. Из пальцев сигарета падает на пол. Затылок больно сталкивается со стеной. — Я поверил тебе, Саске! — брат срывается на крик. Ты бы сделал тоже самое на его месте. — Предатель! Кажется, он брезгливо разжимает пальцы на твоей майке, отпуская, удерживается, чтобы не ударить. Тебе наплевать в данный момент на это, тебя задела фраза „Предатель!“. В месте с начертаниями страшная боль вспыхивает с новой силой, запястье и кончики пальцев обжигает кровью. — Больно, не правда ли? Как же приятны мне твои эмоции. Они сильны сейчас. Страх, обида, досада, ярость, отчаяние. Такого спектра я давно не чувствовал. Отмечаешь, что неизвестный в точности описал твоё состояние сейчас. Ты понимал, на что шёл, когда в наглую врал брату. „Всё равно больно“. — К своему вранью ещё и Хинату приплёл! — Я не просил Хинату лгать тебе. Она была вольна в выборе. Как видишь, она ничего тебе не рассказала. „Интересно, почему?“ Ты нарушил доверие, подаренное тебе братом с самого рождения. Тебе всегда казалось, что оно — крепкая стена из чего-то, что не поддаётся времени. Оно и не стало на колени перед течением дней, ты сам сделал это. Преклонился перед обстоятельствами и солгал. — Ты, однако, мастер красивых речей, — тебе кажется или это сейчас говорит Итачи? — Ты долго не протянешь! Обиды заставят замолкнуть, неудачи — опустить руки, чувство вины сожжёт тебя, и ты потеряешь всё, что имеешь, — тень проходит сквозь брата и наклоняется к тебе. Можешь, наконец, разобрать лицо: оно чистое, бледное; губы сухие; радужка цвета тьмы заполняет весь глаз. Незнакомец худой, его ключицы и рёбра хорошо видны. Гулко колотится сердце в белой груди. Длинные пальцы касаются твоей щеки, проводят по шраму на виске. — У тебя прекрасные глаза. Совсем как у меня. Время для тебя останавливается, когда ты замечаешь: Итачи в этой комнате уже нет. Ты один. Против существа с неизвестными силами. — Не-е-ет, Саске. Ты не против меня. Ты сражаешься против себя. И в этом сражении не будет победителей и проигравших. Будут только выжившие! Приготовся к смерти! Тень заносит руку, пальцы обращаются в острые когти, ты успеваешь перепрыгнуть кровать. Враг медленно вышагивает, дверь оказывается закрытой. Пальцы незнакомца пролетаеют над столом, на светлом дереве остаются следы. Ты слышишь дыхание за дверью, совсем близко. — Итачи, пожалуйста, выслушай меня. Я не хотел, чтобы ты винил себя в том, что не можешь защитить кого-либо из-за появившихся слабостей, поэтому солгал. Ты можешь простить меня, — тень останавливается в нескольких шагах, — можешь возненавидеть как жалкого предателя, но… пообещай мне кое-что. Брат за стеной замирает, слушает тебя внимательно. На задней стороне шеи уже чувствуешь холодный кончик когтя. — Обещай мне, что ни при каких обстоятельствах сам или с мамой не откроешь эту дверь. Даже если все шесть чувств будут говорить об обратном… Коготь, словно лезвие, легко скользит по коже, оставляет тонкую полоску. — Ты не откроешь эту дверь, брат. Ответа не следует. Тень разворачивает тебя лицом к себе, одним лишь взглядом парализует, отводит левую руку с начертаниями в сторону. — Знаешь, что значат эти слова? Cut per venas… Хах, это твоя подсказка. Вены режут вдоль, Саске. Тень протягивает тебе скальпель. Твоё дыхание сразу сбивается, пальцы мелко противно дрожат. Металл холодит горячую кожу, лезвием едва касаешься запястья, где виднеется чёрно-синяя дорожка. „Что станет с этой материей, если я умру? Он собирается извлечь её?“ — Об этом еще долго будут говорить. Суицид наследника великого клана Учиха…, — тень заставляет тебя высказать это вслух. В дверь настойчиво стучат, бьют её плечом и ногой, но она заперта тобой и, кажется, тень тоже удерживает её. — Ты потеряешь всё, что имеешь. Надавливаешь на скальпель, лезвие полностью уходит под кожу, кровь капает с локтя. Обратного пути нет, решаешь ты. Уверенным движением руки продолжаешь путь орудия. — Ты потеряешь себя…