***
Надсадный рев мотора Цири услышала издали и заблаговременно свернула на обочину. Связываться с безбашенным Эредином, который под настроение любил погонять на своей раздолбанной колымаге по Биндюге, распугивая кур и вызывая на свою голову проклятия местных бабок, девушке вовсе не хотелось. Однако сам Эредин сегодня был настроен на общение. — Куда путь держишь? — спросил он, притормаживая и выставляя свою наглую ухмыляющуюся физиономию в открытое окно машины. — Тебе-то что? — Цири с неприязнью посмотрела на нахального эльфа и ускорила шаг. — Мало ли, может, по пути. Так я подвез бы, — не отставал Эредин. — Ну, допустим, во Флотзам, — раздраженно ответила Цири. — Так и я во Флотзам. Поехали? Прокачу с ветерком. — В луже не завязни, Шумахер хренов! — Ой-ой, какие мы языкастые, — обычно вспыльчивый эльф сегодня был настроен подозрительно благодушно. Правда, ничего хорошего от Эредина в любом настроении Цири (впрочем, как и все биндюгинцы, а также успевшие познакомиться с ним флотзамцы) не ожидала. — Эредин, чего тебе от меня надо? — прямо спросила она, надеясь отвязаться от назойливого внимания эльфа. — Простого человеческого общения, — с деланным пафосом возвестил Эредин. — Не наобщался за ночь-то? — поддела его Цири, намекая на веселое времяпрепровождение Ольховых с заезжими дамочками, о котором уже второй день радостно судачила вся Биндюга, смакуя подробности. — Это ж не общение, а так, на уровне инстинктов. А мне хочется с умным человеком поболтать. — А ты не думал, что умному человеку с тобой говорить не о чем, — обрезала самоуверенного эльфа Цири. — Цирюнь, что ты злая такая сегодня, как оса? — вкрадчиво спросил Эредин. — Это ты сегодня почему-то подозрительно добренький. Пьяный уже с утра, что ли? — она присмотрелась к эльфу. — Да вроде нет. Тем более, обычно ты чем больше пьешь, тем сильнее звереешь. — А может, я с сегодняшнего утра решил начать новую жизнь, — продолжил резонерствовать Эредин. — Вот, начал с комплиментов соседке, а она меня — с ходу нахуй. Сейчас обижусь, разочаруюсь в людях и опять вернусь на путь греха и порока. А виновата будешь ты. А, Цирь, ты подумай. — Эредин, что ты несешь? Вам Анешка в водку дури часом не насыпала? Хмель за ночь выветрился, а дурь осталась. — Хоссподи! Извергин, ты ж смотри, куда едешь?! — высокоинтеллектуальную беседу Цири и Эредина прервал истошный вопль какой-то биндюгинской бабульки, на которую эльф, увлекшийся флиртом с девушкой и поэтому не смотрящий на дорогу, едва не наехал. — Да заткнись ты, темерский пенсионный фонд! — рявкнул на бабку Эредин. — Сама смотри, куда прешься. Я разговором занят, а ты-то чем? Нешто не видишь, что под колеса лезешь! — Хамло остроухое! — не осталась в долгу бабка. — Наглая твоя эльфячья бандитская морда! Принесли ж вас черти в Биндюгу, твари беззаконные! Бабка, потрясая кулаками в праведном гневе, осталась стоять посреди дороги, понося на чем свет Эредина, но тот, уже забыв про инцидент, вновь возобновил беседу с Цири. — Цирь, а Цирь, послушай, ты во Флотзам зачем? — Эредин, отстань! — отмахнулась Цири. — Лучше на дорогу смотри, пока в кювет не съехал или всех кур не передавил с бабками вместе. — Давай там где-нибудь пересечемся. — Эредин, ты мне дома глаза намозолил, еще мне не хватало во Флотзаме с тобой пересекаться. — Ну, дома-то твой папаша вечно на стреме, а во Флотзаме нам никто мешать не будет. Цирюнь, ну я ж тебе нравлюсь. А? Признайся. Я же вижу. — Глаза протри, придурок! — Слышь, а может, ты с этом ботаном Кагыркой за моей спиной мутишь? Ты мне смотри! Я ему обещал, если узнаю, что он к тебе клинья подбивает, то ноги из жопы повыдергиваю и руки на их место вставлю. И морду так распишу, что любой Ван дер Хууй обзавидуется. — А если не узнаешь? — ядовито спросила Цири, сворачивая на тропку, ведущую к узенькому в три доски мостику через мелкую речонку, отделяющую Биндюгу от Флотзама. — Как это я не узнаю, — опешил Эредин. — Не-не, Цирь, ты погоди… Цирь, куда же ты? Цири, стой! — Эредин, иди ты нахуй! — с чувством сказала девушка. — Вообще-то, мы с девчонками в кабаке посидеть собрались. Так что ты там будешь явно лишний. Понял? — Эй, в каком кабаке-то, скажи мне! Я подгребу. — Такого замухрэля, как ты, туда не пустят, — со злобным торжеством заявила Цири. — И денег у тебя на кабак нет. Так что еби своих старух. А девушек оставь Кагыру. — Чё, ревнуешь? — самодовольно ухмыльнулся Эредин. — Да вот еще! Больно надо! Кому ты нужен, обломок былого величия! — фыркнула Цири.***
Беда с Эредином началась у Цири примерно пару лет назад, то есть в аккурат по возвращении в родные пенаты из Аретузы. История эта, как говорится, уходила корнями в бурное прошлое эльфа. Раньше, то есть еще до начала бандюганской карьеры по красавчику эльфу вздыхали, сохли и страдали все девушки Биндюги, а он, разумеется, использовал свою популярность и востребованность у лиц противоположного пола на всю катушку. Знатно погуляв дома (и вызвав на свою голову гнев и проклятия родителей практически всех без исключения красавиц Биндюги), юный Ольхов с помпой отбыл из родной деревни завоевывать мир, тут же приобретя среди местных девушек статус романтического героя и вызвав при отъезде чуть ли не всемирный потоп из слез своих оставленных пассий. Старшее же поколение биндюгинцев возносило хвалу всем богам, включая жестокого и кровожадного Вейопатиса, за то, что это исчадие наконец убирается из их деревни, и теперь можно будет не беспокоиться за своих дочерей. Ну, а внесезонный разлив Понтара, спровоцированный обильным девичьим слезотечением, можно и пережить. Прошли годы и покоритель женских сердец вернулся в родные пенаты, что называется, ощипанным, но непобежденным. Хотя внешне Эредин изменился мало, но вот свой лоск он явно подрастерял, равно как с годами истаял и его флер романтического героя. Однако его повадки и замашки остались прежними, а характер с годами еще более ухудшился, да еще и эльф был настолько счастливо устроен, что просто игнорировал все перемены, которые были ему не по нутру. Его бывшие пассии давно повыходили замуж, нарожали детей, некоторые успели даже внуками обзавестись, но Эредина они уже не интересовали. Биндюгинский сердцеед обратил свой взор на новое поколение подросших и расцветших за время его отсутствия землячек. Правда, к его удивлению, нынешние девушки не спешили штабелями падать к его ногам, как бывало раньше. Для избалованного женским вниманием, привередливого и пресыщенного ловеласа это явилось неприятным сюрпризом. Он-то думал, что хотя бы на этом поприще его дома ждет триумф (раз уж не вышло поразить земляков ни нажитым богатством, ни успешной карьерой по причине отсутствия и первого, и второго). Но времена изменились, а с ними поменялось и отношение народа к его профессии. Однако Эредин не хотел этого ни понимать, ни замечать, прочно застряв в безвозвратно ушедших в прошлое годах бандитской романтики. Хотя, как вскоре выяснилось, для Эредина все было не так уж безнадежно. Оказывается, среди юных дев еще находились реликты, видимо, перечитавшие книг и насмотревшиеся фильмов про благородных разбойников, и посему видевшие в эльфе некие качества, которых в нем и отродясь не ночевало (и наличие которых даже он сам в себе не подозревал). Их притягивало порочное, запретное и опасное (ведь это было так романтично), а эльф, за годы странствий еще более отточивший свои навыки обольщения, подкупал велеречием и напором, очаровывая глупеньких девиц и завлекая их в свои сети, разумеется с тем, чтобы поматросить и бросить. По всем этим причинам репутация Эредина среди односельчан намокла настолько, что высохнуть ей было не суждено, видимо, уже никогда. Сами биндюгинцы обходили двор Ольховых по широкой дуге и детям своим строго-настрого наказывали делать то же самое, пугая непослушных малышей злым и страшным эльфом Эредином, а подросшим дочкам грозя страшными карами, если только не дай божиня увидят, что она хоть словом обмолвится с этим морально-нравственным уродом и чудовищем в эльфском обличье. Геральт в этом плане исключением не был, и по прибытии своей повзрослевшей и похорошевшей дочки домой выдал ей подробную инструкцию, как нужно вести себя с нахальным и привязчивым соседом. Как вскоре выяснилось, не зря. Эредин, завидя новое и симпатичное юное девичье личико вкупе с ладной фигуркой да еще и прямо в непосредственной близости от своего подворья, мигом воодушевился и, картинно повиснув на калитке, быстро попытался пропеть проходящей мимо соседке прочувствованную балладу о былом величии, всеобщем непонимании, исстрадавшейся душе, злом роке, изломанной судьбе, искалеченной жизни, вселенской скуке и прочих приличествующих случаю и положенных по стандарту грустной любовной лирики вещах. К его удивлению и разочарованию, Цири сагой о горькой доле не впечатлилась и, даже не дослушав сказки Эредина до конца, ушла. Это лишь раззадорило эльфа, так как он был не из тех, кто легко сдается. И с тех пор нашла коса на камень. Эльф преследовал Цири, не желая принимать отказа, Цири же игнорировала эльфа, решительно пресекая все его попытки к сближению, Геральта же, в свою очередь, приводила в бешенство сама мысль о том, что маргинальный эльфяра имеет наглость просто смотреть на его дочь, не говоря уже о том, чтобы с ней заговаривать и, уж тем более, надеяться на какую-то взаимность. Именно об этом он без обиняков и заявил Эредину, прямо предупредив его о том, что если эльф не прекратит приставать к Цири, Геральт, как отец, предпримет решительные меры. Разумеется, эльф и не подумал внять доводам Геральта и гласу собственного рассудка (впрочем, рассудок эльфа, скорее всего, был нем от рождения) — и вскоре случилась эпическая битва. Неудачливому воздыхателю досталось от рассерженного ведьмака крепко. Однако Эредин не унывал и, пока Шани зашивала ему рассеченную бровь, он без умолку болтал о том, что синяки сойдут, сломанные ребра быстро срастутся, а шрамы даже украшают мужчину, так что пусть она передаст своему Геральту, что Эредин сдаваться не собирается, а перенесенные ради Цири страдания делают его чувства к ней еще крепче. С прибытием Йеннифэр война за Цири приняла еще более ожесточенный характер, так как сожительница ведьмака, страдая от скуки, развлекалась тем, что наблюдала с крыльца за происходящим по соседству, а также исподволь собирала сплетни и слухи, которые сельчанки озвучивали на площади у магазина при большом стечении народа. Немалая часть этих сплетен касалась Эредина и его отношения к Цири. Йеннифэр с удовольствием делилась услышанным и увиденным с Геральтом, дополнительно додумывая и приукрашивая многое от себя. Вскоре информация достигла критической массы, а терпение Геральта — точки кипения, и тогда случилась вторая эпическая битва, в которой участвовали уже три брата Ольхова и все ведьмаки во главе с Весемиром. Разнимать дерущихся прибыл спецназ из Флотзама. Надо сказать, досталось им тоже не слабо, потому что вступаться за своих прибежали эльфы и краснолюды из бригад лесорубов, ведомые радостным Йорветом, вспомнившим свое боевое прошлое. После окончания битвы на ногах кое-как могли держаться лишь Эредин, Йорвет (все-таки мастерство, закаленное годами, проведенными в боях и частых бандитских разборках дало себя знать) и ведьмаки. Они и оттащили остальных пострадавших в больничку к Шани для оказания первой помощи, и там же Эредин с Геральтом, видя, к каким пагубным последствиям привело их противостояние, и сойдясь во мнении, что оно того, может, и не стоило (ведь Цири-то пока так и не собиралась отвечать на чувства эльфа взаимностью), обсудили условия перемирия. Эредин поутих, направив свое обаяние на завоевание других дам. Может, он и не оставил окончательно планы по покорению сердца Цири, но активных попыток к сближению с девушкой, по крайней мере, на виду у Геральта больше не предпринимал. Но тут случилась новая беда. Оказалось, что Цири, сама того не зная и не желая, разбила сердце местного электрика Кагыра, тихого и неприметного парня, которого угораздило влюбиться в такую яркую, необычную и неожиданную для биндюгинской глуши девушку. Причем, Цири не догадывалась о его чувствах к ней, потому что Кагыр, конечно, не признался бы ей ни в чем под страхом смерти. Цири ни о чем не подозревала, зато ушлый Эредин сообразил все мигом. И вскоре Кагыр попал в больницу с сотрясом и сломанным носом, Флотзам и прилегающие к нему деревни на время остались без электрика, а простые жители — без технической помощи (Кагыр никогда и никому не отказывал в частных просьбах, например, посмотреть, почему вдруг не греется утюг, перестала работать стиральная машина и по «радиву» стало ничего не слышно). Кагыр вышел из больницы еще более притихшим и посмурневшим. Вернону Роше, который приходил разбираться в причинах его травм, технарь заявил, что упал с крыльца, оступившись в темноте. Конечно, Роше Кагыру не поверил, так как был уверен (как и все биндюгинцы), что электрика избил Эредин, так сказать, для профилактики, чтобы тот и думать забыл о Цири, но никаких доказательств для того, чтобы прижать наглого эльфяру у Роше не было. Пришлось оставить все как есть. Эредин же снизошел до беседы со своей жертвой, заявив тому, что он, конечно, ценит его самоотверженное молчание, но впредь советует держаться от Цири подальше. В противном случае доктор Кагыру уже не понадобится. После всего случившегося Кагыр был в отчаянии и ужасе от того, что теперь о его любви стало известно Цири. Еще он впал в депрессию потому, что не знал, что ему теперь со всем этим делать. Во-первых, как ни крути, Эредина он боялся, потому что отмороженный эльфяра мог и вправду его прибить. Во-вторых, еще больше он теперь боялся Цири, потому что привык страдать и вздыхать по ней тайно, а теперь, когда все выплыло на свет, он оказался совершенно не готов к публичному проявлению своих чувств. Правда, выяснилось, что Цири не готова к этому тем более, и от ее вежливого равнодушия Кагыру стало вовсе тошно и тоскливо. Ну, и наконец, в третьих, еще больше, чем Цири и Эредина вместе взятых, Кагыр боялся Геральта, так как предполагал, что строгий ведьмак вряд ли будет рад заполучить такого ухажера для своей любимой доченьки. Чтобы избавиться от распиравших его голову грустных мыслей или, по крайней мере, хотя бы заглушить их на время, Кагыр решил использовать старый и испытанный многими метод — уйти в запой. Решил — и ушел. Ах, если бы он только знал, какую череду нелепых, но судьбоносных ошибок породит его, пусть в данном случае и верное, решение? Если бы он только мог предположить, что, предприняв этот шаг, он начинает лить воду на мельницу своего врага и соперника? Но… Как говорится, нам не дано предугадать. Впрочем, честно, если бы Кагыр даже примерно и знал, чем обернется в дальнейшем его неучастие в некоторых важных мероприятиях, произошедших в его отсутствие, он все равно поступил бы так же.