Возвращение

Я снова закрыл глаза и задремал. Мне снилось что-то бесконечно сладкое: в качестве компенсации за все, что случилось наяву, я полагаю… – Э, нет, так не пойдет, коллега! Сколько можно болтаться между небом и землей?! Бодрый голос Махи Аинти прозвучал не в моем сознании, а наяву. Я открыл глаза и увидел, что он сидит напротив меня на узеньком жестком сиденье кабинки, которая действительно болталась между небом и землей – неподвижно замерла над пропастью, дна которой, вполне возможно, вовсе не существовало… <…> – А мне очень понравилось здесь спать, – вздохнул я. – Не помню, что мне снилось, но так хорошо мне давно уже не было. Может быть, вообще никогда… – Охотно верю, – кивнул он. – Но не все приятное полезно. И наоборот! – Вы говорите как доктор, – улыбнулся я. – Ты хочешь сказать – как знахарь? Ну, считай, что я – он и есть. Тем более что с тобой теперь возни не оберешься! Макс Фрай, "Власть несбывшегося"

С этими словами Махи толкнул стену кабинки, да так, что она качнулась изо всех сил. Я не удержался и слетел на пол, пребольно стукнувшись тем самым местом, на которое собирают приключения и синяки. — Что вы дела... — хотел возмутиться я, но не успел. Потому что в этот самый момент снова открыл глаза и заорал. Собственно, я хотел бы посмотреть на того, кто не заорал бы на моем месте. Я оказался в своей квартире на улице Старых Монеток и немедленно обнаружил, что в моем любимом кресле в углу спальни расположилось спящее привидение. То есть поймите меня правильно, я не боюсь привидений, было бы странно, если бы я их боялся. Во-первых, видел кое-что пострашнее. Во-вторых, моя девушка вот практически только что стала призраком. Но появление привидения именно здесь и сейчас меня обескуражило настолько, что я завопил, как и полагается в таких непонятных ситуациях. В целом, скорее от негодования — это же надо: не просто скромно маячить под потолком, а спать в моем любимом кресле, нахальство какое! Ну и еще немного от того, что этот неведомый призрак точно не был моей Теххи. — Никогда не слышал о том, что в Пустых землях подобным криком принято отмечать свое возвращение домой, — сказал призрак знакомым спокойным голосом. — Твою ж ма... дырку над тобой в небе! Вообще я очень люблю это вот особое шурфовское чувство юмора, когда он отвешивает невообразимые комментарии абсолютно ровным тоном и при этом ни на секунду не изменяет своей каменной физиономии и общему имиджу Самого Серьезного Парня в Мире Стержня. И еще в парочке сопредельных миров. Вообще — да. Но не сегодня. Сегодня — сейчас — меня, кажется, начинало раздражать всё и вся. Так отлично спал в кабинке, и меня разбудил Махи. Оказался дома — и здесь покоя нет. Причем именно тогда, когда мне так хочется забыться хоть на какое-то время. Видимо, поэтому я не слишком вежливо уставился на своего друга, разбуженного моим появлением и воплем. «Какого черта ты тут делаешь?» — хотел спросить я. И даже придумал более вежливую формулировку, что-то типа: «Я, конечно, всегда рад тебя видеть, но ты уверен, что в этом кресле тебе будет отдыхаться лучше, чем в собственной спальне?». Хвала всем магистрам, воспитанный Лонли-Локли избавил меня от необходимости выгонять его из моего старого обиталища, используя для этого сложносочиненные вежливые эвфемизмы. — Что ж, я вижу, с тобой все в порядке, и я могу отправиться домой, тем более, час уже скорее ранний, чем поздний. — Все в полнейшем порядке, — закивал я с не слишком приличной поспешностью. — Спасибо, что зашел. И кто меня только дернул за язык с этим идиотским «спасибо»? Не иначе Лойсо Пондохва повеселился, празднуя собственную свободу. — Я не зашел. Этот глагол не совсем точно отражает растянутый во времени процесс. Я провел у тебя здесь чуть больше трех суток. Я покосился на мирно стоящую в углу видеодвойку. Даже сейчас, при слабо падающем из окна лунном свете, было видно, что стопка кассет покрылась пылью. В общем, я так и подумал, что вряд ли он тут все это время мультики смотрел. Да и господам тайным сыщикам последнее время не до киносеансов было, во время эпидемии-то. Правда, весь этот набор фактов никоим образом не объяснял того, зачем Шурфу понадобилось здесь торчать. — А, — отозвался я в конце-концов, чтобы хоть что-нибудь сказать. На самом деле у меня просто не было сил задавать напрашивающийся вопрос «и зачем ты провел тут чуть больше трех суток?», выслушивать объяснения, кивать и соглашаться. Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое, причем немедленно. Мастер Пресекающий воздвигся из кресла, в котором успел обосноваться, внимательно посмотрел на меня с высоты своего роста — в едва разбавляемом уличными фонарями полумраке комнаты его узкое лицо казалось фрагментом старинной гравюры, чем-то вроде дюреровской смерти, выходящей из темноты подсознания наперерез смелому рыцарю. Грешные магистры, какая невероятная чушь лезет мне в голову в тот момент, когда больше всего хочется упасть на пол и побить по нему кулаками, завывая на манер моих подданных, а вместо этого приходится произносить бессмысленные слова и провожать своего официального друга, неизвестно зачем свалившегося сейчас на мою голову. — Я подумал, — а сэр Халли со мной согласился, — что ты вполне можешь вернуться сюда, — все-таки принялся объяснять Шурф без каких-либо побудительных вопросов с моей стороны. — Ну да, — согласился я устало. — Я вернулся. Так что вы с Джуффином были правы, как и всегда. — Дело не в том, были мы правы или нет. А в том, что очутиться между нерожденных миров — крайне рисковано. Чего ты хотел этим добиться, Макс? Я просто действительно не могу вообразить себе цель, за которую надо платить такую цену. — Вы уже все знаете, да? А я был уверен, что Махи с Джуффином не общаются. Впрочем, неважно. Знаешь, все-таки ты неподражаем, Шурф. Рассуждать сейчас со мной о цели и плате, перед этим получать разрешение, чтобы исцелить больную жену во время эпидемии... Это только ты можешь. Я все-таки сделал над собой усилие и заткнулся. И даже язык прикусил для верности. Потому что понял наконец, что это говорю не совсем чтобы я, а тот паренек внутри меня, который корчится сейчас от боли из-за того, что моя Теххи сейчас облачком тумана летает по улицам города в горах, и поправить уже ничего нельзя. Вот так и узнаешь цену собственному якобы могуществу. И Шурф в этом всем уж точно совершенно не виноват. — Я не знаю, как именно сэр Халли получил эту информацию, но я понадеялся, что она не совсем точна, и ты все-таки вернешься сюда. Впрочем, ты прав, сейчас не время и не место об этом говорить. Я рад, что ты вернулся. — Я тоже... наверное, — сделал я попытку улыбнуться. — Пошли зов Джуффину, скажи, что я прибыл, пусть не изволит беспокоиться: ночная задница на месте и готова к новым свершениям. Шурф сделал пару шагов к двери, и, хотя я его чуть ли не подталкивал мысленно, мол, ну давай же, иди наконец, остановился. — За что ты так злишься на Джуффина, Макс? — С чего ты взял, что я злюсь? — Тут я слегка смутился, потому как признаваться, что действительно злюсь на все вокруг, в том числе и на самого Шурфа, который не вовремя заглянул ко мне в гости, было неловко. — Просто когда... теряешь единственного человека, которому был по-настоящему нужен, начинаешь вести себя как-то неадекватно по отношению ко всем прочим. Я это вот только сейчас понял, можно сказать, новый закон бытия открыл. Белоснежный силуэт — то ли смерть, то ли призрак, то ли все сразу — обернулся с порога. — Вряд ли закон бытия может базироваться на неверных исходных данных. Хорошей ночи, сэр Макс. Пока я переводил фразу с шурфовского на человеческий и пытался понять, с чего вдруг он надумал величать меня сэром, Мастер Пресекающий успел спуститься вниз, и под домом вспыхнули светильники его амобилера. Я подошел к окну и стал смотреть, как он осторожно сдает назад, выезжая с узкого пятачка перед входом. Размытые пересекающиеся круги холодного света фонарей наползали на гладкий бок амобилера, желтые камни мостовой, когда-то так восхищавшие меня, канавку для дождевой воды с ажурной кованой решеткой слива, на лежащую на рычаге руку Лонли-Локли в белой перчатке... Я бы и дальше пялился через стекло, ощущая смутную неправильность происходящего, но ноги оказались куда умнее головы и уже несли меня к двери, по лестнице вниз, на улицу, пахнущую хуронским влажным туманом. Хорошо, что в Ехо ездят так медленно. Неудобно, утомительно, но хорошо. — Шу-у-у-урф! Боюсь, своим воплем я перебудил половину квартала. Мое счастье, что Мастер Пресекающий перемещается не на семейном рыдване в сопровождении двух музыкантов, как это периодически проделывала Меламори. Он услышал меня сразу: здоровенный амобилер замер посреди улицы, я нахально распахнул пассажирскую дверцу и залез внутрь. Лонли-Локли ничего не сказал мне, он вообще смотрел не в мою сторону, а на дорогу, причем так напряженно, будто не стоял глубокой ночью на безлюдной улочке, а спешил проехать в разгар Дня Свободы от Забот по Гребню Ехо. Я даже покосился на всякий случай через переднее стекло: кто его знает, что он там в темноте увидел. — Знаешь, тогда в Кеттари, когда я пытался тебя разбудить, а ты пополнил мой словарный запас новыми идиоматическими выражениями, тебе показалось, что мне должно быть неприятно. Я вытаращился на очерченный неверным светом резкий профиль своего друга, пытаясь понять, к чему он это вспомнил. — И, кажется, сейчас мне стало ясно, проявления каких чувств ты ждал от меня тогда. Их действительно странно и не слишком приятно испытывать. Дырку над ним в небе. Это же надо так закрутить простое «я обиделся». Вернее, нет. Это я его обидел. — Ты в перчатках, — ответил я ему невпопад. — Не в Перчатках Смерти, не в защитных рукавицах, а в обычных перчатках. Мастер Пресекающий на всякий случай покосился на свою руку и кивком подтвердил мою правоту. — Я не совсем понял, к чему ты это, Макс. — К тому, что это не было служебным поручением — сидеть и ждать меня, так? — Разумеется, нет. Лонли-Локли обернулся и смерил меня взглядом от подошв сапог до макушки так внимательно, что я почувствовал себя редким музейным экспонатом. Сейчас Мастер Пресекающий уже не казался фантасмагорическим порождением тьмы и художественного воображения гениального нюрнбержца. У него были усталые запавшие глаза, а лицо, кажется, исхудало еще сильнее, и я впервые подумал, что эпидемия анавуайны, а потом и мое исчезновение, вероятно, обошлись ему куда дороже, чем я мог себе представить. — Прости меня, Шурф, — тихо сказал я. Он отвернулся, сосредоточенно прикрыл глаза и несколько раз вдохнул и выдохнул. — Да. Кажется, это помогает. Спасибо, что догнал меня. — Может, вернешься? — попросил я его неожиданно для себя. Почему-то мысль о том, что сейчас мне придется тащиться одному в пустую квартиру, вдруг стала внушать отвращение. — Давай я лучше отвезу тебя к себе. По крайней мере, у меня есть из чего сварить камру. — До тебя ехать далеко! — улыбнулся я. — А камру можно и ночью заказать, или я чаю тебе и так достану, не волнуйся. — И сигарет, — требовательно сказал Шурф, осторожно заводя амобилер на прежнее место. — Никогда не перестану удивляться тому, как вы медленно тут ездите, — пробурчал я просто чтобы что-нибудь сказать. — Мне кажется, сегодня это обстоятельство пришлось тебе на руку, — высокомерно отозвался мой друг. — Скорее уж на ногу, — фыркнул я под нос, захлопывая за собой дверцу. У меня намечался вечер с камрой, сигаретами и шурфовским ворчанием по поводу моего неразумного поведения. Что ни говори, а это не такая уж плохая перспектива.