Слёзы

      Эффи Тринкет было шестнадцать, и её не заботили проблемы политики или экономики. Эффи Тринкет было не до вопросов мироустройства. Главными вопросами дня становились: какое платье надеть или какого цвета туфли; почему одноклассник не восхищался её новым маникюром, или разрешат ли родители ей пойти на вечеринку подруги. Иногда она чувствовала себя песчинкой на берегу: она так мала и ничтожна, а хотела стать значимой, видимой; но набегающие волны несли её и другие такие песчинки куда вздумается, не спрашивая ее, куда она сама хочет.       Эффи Тринкет с нетерпением ждала начала пятьдесят пятых Голодных Игр, потому что у неё был план. На Игры приедут бывшие победители, в том числе тот, в ком она заинтересована.       Отец был занят работой, мать – светскими встречами, поэтому Эффи решила их даже не отвлекать: всё равно ей всегда разрешали тратить столько денег, сколько она посчитает нужным.       Во время Игр многие капитолийцы желали пообщаться с бывшими победителями. Кто-то просто покупал их время, кто-то за помощь их подопечным трибутам. Это было нормой в Капитолии, но всё равно желающих было слишком много, и далеко не всем удавалось заполучить кусочек победителя.       Но решительно настроенная Тринкет заранее подготовилась и просчитала всё наперед. *** — Завтра приезжают новые трибуты. За кого будете болеть? — спросила Алисия, подруга Эффи. — Всю вчерашнюю Жатву ждала, что будет кто-нибудь симпатичный, но в этом году все как на подбор скучные и блеклые, — ответила Сандра, глядя в зеркало и поправляя макияж. — В третьем дистрикте интересный мальчик, но ему всего тринадцать. Он, наверное, и битву у Рога изобилия не переживет, — Эффи разглаживала невидимые складки на своей пурпурной юбке. — Если бы родители дали мне денег, я бы поставила на Второй. Видели эту девчонку? Она своими ручищами половине парней шеи посворачивает в первый же день, — Сандра со щелчком закрыла помаду и бросила её в сумочку. — Мне мама пообещала, что в этом году мы с ней сходим на ужин с кем-нибудь из последних победителей. Хоть бы у неё получилось договориться с Вальтером или Хеленой, — мечтательно произнесла Алисия. — Если ты будешь ужинать с Вальтером, твой парень тебя прибьет, — Эффи снисходительно посмотрела на подругу. — Если он помешает мне насладиться вечером с моим победителем, я сама его прибью, — возразила девушка. — Говорят, Вальтеру больше парни нравятся, — между прочим заметила Сандра. — Какая разница, если я заплачу? — пожала плечами Алисия. — Ты хотела сказать: твоя мама заплатит, — Сандра открыто насмехалась над подругой. — Я тоже в этом году участвую, — решилась, наконец, признаться Эффи. — Действительно? Хочешь нанять кого-нибудь? — изумленно распахнула глаза Алисия. — О, Боже! Только не говори мне, что собралась сделать это с тем хамом! — воскликнула Сандра, которая знала Тринкет с детства.       Эффи залилась краской, проступившей даже через слой косметики, и обиженно поджала губы. — Хотя пусть, у них всё равно слабые трибуты и, скорее всего, Двенадцатый опять проиграет, как и последние четыре года. Хоть утешится парень, — не останавливалась Сандра. — Ментор Двенадцатого? Он симпатичный, светленький такой, широкоплечий… Но что хам — это точно, совершенно никаких манер, — припоминала Алисия. — Но в постели про этикет обычно забываешь, — тоненько засмеявшись, продолжила девушка. — Если вы закончили потешаться, то мы уже опаздываем на уроки. Не хватало в последний учебный день еще и наказание отхватить, — оборвала их рассуждения Тринкет, и все трое покинули уборную. ***       Неделю спустя, когда Эффи удалось договориться через стилистов о крупном спонсорском платеже в адрес трибутов Двенадцатого в обмен на вечер в обществе их победителя, она стащила у отца карточку, чтобы забронировать столик в ресторане и номер в гостинице.       Нанятая ею машина сперва забрала Хеймитча из Центра подготовки, после чего заехала за ней. Когда Эффи вышла из дома, она ожидала, что ей откроют дверцу, подадут руку и вообще будут восхищенно смотреть на её наряд, на который она потратила добрых полдня. Но, вопреки её надеждам, Эбернети даже не вышел из машины, а продолжал сидеть и недовольно глядеть в окно на здания напротив.       Его манеры в ресторане тоже оставляли ожидать лучшего: ни пропустить даму вперед, ни подвинуть ей стул, да и плюхнулся он на свое место совершенно неграциозно. — Как вы находите ваших трибутов в этом году? — наконец, нарушила молчание Эффи. — У кого из них больше перспектив?       Хеймитч хмуро посмотрел на неё и молча стал разглядывать зал. Видя, что отвечать на этот вопрос парень не собирается, Тринкет решила, что он просто не хочет выдавать профессиональные секреты – Игры ведь еще не начались, и некоторые придерживались стратегии скрывания своих преимуществ перед противниками. — Вы видели последний костюм Фликермана? В зеленых стразах и с белым воротником? Это нечто настолько свежее! Давно ничего интересного даже на показах не было. Его стилист — просто Бог, — восхищалась Эффи. — Я согласился на ужин, но я не обещал, что буду лебезить здесь. Не силен я в светских беседах, — усмехнулся Эбернети.       Тогда Тринкет поняла, что разговор у них не получится. Блестяще: она потратила сумму, соразмерную её полугодовым расходам, на то, чтобы поесть в молчании под презрительным взглядом малознакомого мужчины. Само ожидание исполнения мечты было в миллион раз прекраснее того момента, когда она, наконец, сбылась. Эта прописная истина придавила Эффи своим абсолютным разочарованием.       Когда принесли блюда, Хеймитч долго ковырялся вилкой в тарелке, прежде чем вынести вердикт об абсолютной несъедобности моллюсков и о жутком виде соуса. — Если ты не хочешь есть, мы можем поехать в гостиницу, — предложила Эффи, тоже откладывая приборы — аппетита не было совершенно. — В гостиницу? Зачем? — не понял парень. Но секундой спустя выражение его лица приобрело злые очертания. — Ты меня купила, да? Не ужин, всю ночь? Какого черта?       Девушка удивленно смотрела на него, не понимая его раздражения. Она всё оговорила со стилистом их дистрикта. Тот заверил, что все передаст. — Глупая малолетка, так это у вас делается? Просто купить человека, как игрушку в магазине?       Люди за соседними столиками стали перешептываться. Тринкет уставилась широко распахнутыми глазами на свой бокал и прилагала все усилия, чтобы не упасть в обморок: он ведет себя совершенно неподобающе, он ставит её в неудобное положение перед посетителями ресторана, завтра о её позоре будут шептаться на каждом углу. — Я тебе не нравлюсь? — всё также пребывая в оцепенении, смогла произнести девушка. — Я даже имени твоего не помню, а ты уже готова в постель прыгнуть?       Она не думала, что слухи о дистриктах правда, что они сильно отличаются от Капитолия. Если только тем, что бедны. Но иногда из разговоров взрослых она понимала, что и люди там другие, с другой жизнью и принципами. В столице понятие семьи было весьма условно: пять-семь браков за всю жизнь – это обыденность, несколько пассий при живом муже или жене – норма. В дистриктах же брак был нерушимой башней, на которую можно было опереться, когда не было денег. — Ужин закончен, спасибо, — заставила себя произнести Эффи, вставая из-за стола.       Эбернети тоже отодвинул свой стул и последовал за ней на выход. ***       Они сидели в машине в тишине. Хеймитч, как и ранее, бездумно смотрел в окно на мелькающие кварталы, а Тринкет всю дорогу не отрывала глаз от своего клатча и раз за разом проводила пальцем по золотым буквам на нем, складывающимся в её имя. — Ваша гостиница, мисс, — обратился к Эффи таксист. — Нет, сэр. Отвезите нас в Центр подготовки, — поздно спохватилась девушка. — Вы когда меня нанимали, сказали, что после ресторана поедете в гостиницу, — упрямился мужчина. — А теперь нужно туда! — воскликнула Тринкет. Она не хотела больше ни минуты лишней провести с парнем, вогнавшем её в краску в ресторане. — Это на другом конце города, стоить будет еще столько же, — водитель смотрел на своих пассажиров в зеркало заднего вида. — У меня с собой нет больше наличных, завтра отец заплатит вам. — Мисс, либо деньги сейчас, либо никуда не едем. Хеймитч усмехнулся — его забавляла эта ситуация: — Ты же заплатила за номер уже?       Девушка кивнула, опасаясь, что голос может её подвести. — Там наверняка есть выпивка, так что идем, не будем задерживать таксиста, — и Хеймитч выскочил из машины. ***       В номере первым делом Эбернети ринулся к бару и, довольный, достал пару бутылок с янтарной жидкостью. Эффи же присела на кушетку у искусственного камина, совершенно не зная, что теперь делать. Парень точно дал понять, что между ними ничего не будет. Но они застряли теперь здесь на всю ночь. Зачем? — Будешь? — Хеймитч неожиданно возник перед Тринкет с двумя бокалами виски в руках.       Девушка замотала головой, отказываясь. — Как хочешь, — пожал плечами парень и выпил залпом сначала одну порцию, затем вторую. И снова направился к бару. Теперь он наполнил только один бокал до краев и завалился на кровать, потягивая алкоголь.       Эффи оглянулась, но никакой другой кровати для неё не наблюдалось. Придется расположиться на кушетке.       Пять минут спустя она, приглушив свет и оставив только ночное освещение, свернулась клубочком на своей импровизированной постели, предварительно стащив одну из подушек с кровати. ***       Из-за известности Эбернети завтра утром о её позоре в ресторане будут знать все местные журналисты. Все её знакомые будут потешаться над ней и тыкать в неё пальцами. Почему, когда она решилась на самостоятельный шаг, всё полетело в тартарары? Жгучие слезы душили её, она сдерживала их ещё по дороге к гостинице, теперь же, когда её никто не видит, можно было дать волю чувствам.       Сперва слезы просто катились по её щекам, стирая тонкий слой пудры. Но чем дальше девушка размышляла, тем отчаянней становилась её жалость к себе. Тогда она не смогла сдержаться и всхлипнула, тут же пожалев об этом.       Эбернети не спал, как предполагала Тринкет. Он приподнялся на кровати и попытался заглянуть за спинку кушетки, закрывающей девушку от него. Но услышав еще один её всхлип, он встал и подошел ближе. — Ревешь здесь о своей печальной судьбе? — сделав еще глоток виски, парень перегнулся через спинку кушетки. - Ты думаешь, твои проблемы настоящие, чего-то стоят? Вся эта мишура — ничто! Ничего из твоей жизни не имеет смысла! Что ты видела, сидя в своей роскоши и только указывая своими разноцветными пальцами на то, что ты хочешь?       Разозлившись, он схватил её за горло и легонько встряхнул. В панике раскрывшиеся глаза девушки впились в него. Она даже не успела поднять руки, чтобы оттолкнуть его и защитить себя, как он уже, словно обжегшись, отпустил её шею и выпрямился, всё еще стоя рядом. — Капитолийские твари, зазнайки… — со злостью говорил парень. — Так легко купить человека, но тебе же плевать на него! Плевать на то, что я думаю об этом, хочу ли этого…       Развернувшись, он бросил бокал с недопитым алкоголем о стену, от чего тот разлетелся на осколки, один из которых, отскочив, чиркнул его по руке. Несколько капель крови выступили тут же на порезанной коже.       Хеймитч вернулся к кровати и взял салфетку с тумбочки. — Я могу помочь, — Эффи нерешительно подошла к нему. Голос её дрожал от слез и от испуга, но она всё равно хотела быть полезной. — Не лезь, — прошипел Эбернети и оттолкнул её.       Не устояв на ногах, девушка упала на кровать. — Если ты считаешь, что мне нужна твоя помощь, то ты глупа как… кукла. Это всего лишь порез. Я выжил на квартальной бойне, неужели ты думаешь, что я помру от такой мелочи?       Он открыл бутылку с виски и плеснул на рану. Тринкет, боясь пошевелиться и еще больше разозлить парня, лежала на кровати и только следила за действиями Хеймитча. — Как мне это всё надоело, — вздохнул парень, закрывая глаза. — Весь ваш Капитолий и ваши Игры. — Почему ты себя так ведешь? – снова заплакала Эффи. — Ты же победитель! Твоя жизнь прекрасна, ты один из самых популярных людей за последние десять лет. Почему ты такой злой? — Прекрасна? Моя жизнь — ад, из которого никогда не выбраться, — наклонившись над ней, проговорил Эбернети. — Каждый чертов год меня вытаскивают сюда, где подобные тебе пигалицы поют дифирамбы, но меня тошнит от этой глупой лести и от приятельских похлопываний по плечу, будто они мои друзья, — он снова принялся расхаживать мимо кровати. — Они не знают ничего обо мне, о жизни в дистриктах, они не ценят людей, только свой комфорт и развлечения. Я бы хотел, чтобы разок на арену отправили детей Капитолия, чтобы родители тряслись в страхе и молились, чтобы имя не их ребенка вытянули на Жатве. И чтобы они видели, как их драгоценные изнеженные дети гибли на арене. — Зачем ты так говоришь? Это жестоко — желать кому-то смерти. — Капитолий каждый год желает смерти 23 детям. Но тебя это не беспокоит, пока это не ты и твои друзья, верно?       Тринкет замолчала, размышляя. Его слова всколыхнули в её голове вопросы, которыми она никогда прежде не задавалась. — Но это ведь не наша вина, — оправдывалась девушка. — Это устроители. Мы просто смотрим. И я не была бы рада, если бы с тобой что-то случилось. Я волновалась за тебя, тогда, на пятидесятых играх. Я бы, наверное, не пережила, если б ты погиб. — А я сожалею, что не помер на той арене, — делая глоток из бутылки, как-то слишком легко признался Хеймитч. - Тогда бы мои родные были живы, их бы не убили, чтобы манипулировать мной. — Твои родные мертвы? Но кто? Зачем? — Да, ваши устроители убили их в назидание мне и другим, чтобы знали свое место и не умничали, — парень снова навис над ней. — Я видел, как их застрелили и увезли их тела, даже не дав попрощаться. Я вернулся в свой пустой дом в Деревне Победителей и громил его, пока не нашел пару бутылок с алкоголем. Я всегда ненавидел капитолийцев. Но тогда я отчетливо понял, что желаю им смерти: всем и каждому, мужчинам и женщинам, даже детям. Все их жизни не смогут принести достаточно мести за мою семью. Я ненавижу вас! — крикнул он ей в лицо, наклонившись очень близко. В его глазах стояли слезы и руки тряслись, будто он сдерживал порыв сомкнуть их на её шее и отомстить, наконец, проклятым капитолийцам хотя бы одной смертью.       Тогда, после пятидесятых игр, Хеймитч выплескивал свою боль в агрессии, перебив в доме все, что могло разбиться: посуду, зеркала, окна. Он даже подумывал сжечь всю Деревню Победителей, но тогда его точно убили бы, а он планировал еще попортить крови устроителям своими выходками. Выпивка заглушала боль, но ему не дали возможности оплакать свою потерю, и горе засело глубоко внутри него.       Эффи всё это время плакала, когда поняла, что чувство страха, если не ушло, то отступило на второй план. Теперь её слезы были по чужой потере. Ей стало жаль молодого мужчину: он был один, совсем и абсолютно. Один в родном дистрикте, где всё наверняка напоминало об ушедших близких. Один в чужой столице, где никто не знал, не видел и не понимал его настоящего. Её сердце болезненно сжималось, видя его мучения. Она протянула было ладонь к его лицу, чтобы смахнуть слезу, повисшую на краю его светлых ресниц, но он резко перехватил её руку и придавил к кровати. — Не смей жалеть меня, слышишь? Не смей, дрянь! — прошипел он.       Но девушка всё также с сожалением всматривалась в его лицо.       Капитолицы — жестокие твари, они хотят смертей на потеху, но почему тогда она смотрит на него так, будто ей есть до него дело, до того, что ему паршиво и больно.       Он еще несколько мгновений напряженно глядел ей в глаза, после чего его непролитые слезы все же нашли выход. Он тяжело упал рядом с ней, будто все силы разом покинули его, уткнувшись лицом в покрывало. Эффи едва не вздрогнула, когда услышала почти нечеловеческий рев, заглушенный тканью. Будто раненый зверь лежал возле неё.       Она взглянула влево и сквозь слезы смотрела на подрагивающую фигуру рядом с собой. Хеймитч, всё также не отрывая лица от покрывала, несколько раз зло ударил кулаком по кровати, так, что девушка почувствовала колыхание пружин в матрасе.       В следующее мгновение, повинуясь внезапному порыву, Эффи повернулась на бок и, обхватив руками его плечи, притянула к себе, прижав его голову к своей шее. Её подбородок лежал на его макушке, от чего светлые волосы щекотали её нежную кожу. Эти объятия были нужны ей, она хотела бы забрать хоть чуточку его боли и выплеснуть из себя переполняющую душу жалость. Но она понимала и была готова к тому, что парень её оттолкнет. Он ведь ненавидит их всех.       Она почти удивилась, когда секунду спустя его руки обвились в крепких объятиях вокруг её тела. Он со странной навязчивостью прижимал её к себе, будто она жизненно необходима ему. Словно она может исчезнуть, едва он ослабит хватку. Она чувствовала его пальцы на своей спине, так сильно вдавливаемые, что завтра, наверное, проступят синяки. Он тихо плакал, иногда всхлипывая или рыча. На шее она чувствовала горячее прерывистое дыхание. Изредка Эффи проводила рукой по его волосам или рисовала круги пальцами на его плечах, сама всё также не в силах остановить свои слезы. Казалось, никогда в жизни она еще не чувствовала, что делает что-то настолько правильное.       Они так и уснули, лежа поперек кровати и обнимая друг друга, с невысохшими слезами на щеках. ***       Хеймитч проснулся первым. Немного приподняв голову, он наткнулся взглядом на лицо еще спящей девушки с размазанной тушью. Он прекрасно помнил все, что высказал ей вчера, тем удивительнее для него было её поведение.       За окном едва начало светать, значит, проспали они всего часа четыре.       Он попытался повернуться, но её руки, оплетенные вокруг него, не позволяли этого сделать. — Эй, — тихо проговорил он. – Э-э-э-й, — и он аккуратно тронул её за плечо.       Эффи, вздрогнув, распахнула глаза, оценивая обстановку после сна. — Выпустишь меня? — спросил Хеймитч.       Девушка поспешно убрала свой руки от него и откатилась на другую половину кровати.       Парень направился в ванную и плеснул на лицо холодной воды. Нужно собраться с мыслями. Он глупо себя чувствовал из-за того, что позволил себе раскиснуть перед кем-либо, тем более перед капитолийской куклой. Но впервые за долгое время он чувствовал внутри себя пустоту. Не оглушающий гнев или боль, застилающую глаза, а вакуум. Ни-че-го. И это ощущение притупленности приносило облегчение.       Он вернулся в комнату и снова налил себе бокал виски.       Тринкет в это время сама ушла в ванную. Из зеркала на неё смотрел кошмар любого капитолийского жителя: размазанная тушь, опухшие от слез глаза, на щеке виден был даже отпечаток от покрывала, на котором они спали. Она смыла всю косметику и, покачав головой, пожалела, что не взяла с собой хоть какой-нибудь минимум. Поправив прическу, девушка вышла в комнату.       Нужно было собираться домой. Тринкет вызвала машину отца, водитель пообещал прибыть через пятнадцать минут.       Эбернети она нашла на балконе: с верхнего этажа гостиницы открывался живописный вид на восточную часть Капитолия и парень стоял там, потягивая свою выпивку.       Девушка тоже вышла на улицу и вдохнула прохладный, еще ночной воздух. Перед ними расстилался рассвет, играя красками на зеркальных стенах домов и съедая тени зданий. Оба чувствовали умиротворение от наблюдаемой картины и просто ждали наступления нового дня. ***       Они ехали домой молча, каждый размышлял о своем.       Может сегодня Эффи и не стала женщиной, как планировала, но она чувствовала себя взрослой, не той глупой девчонкой, что вчера. Её мысли заполонили вопросы о справедливости и чести. По дороге глаза постоянно цеплялись за атрибутику Голодных Игр, и это больше не вызывало восторга, скорее, раздражение и недовольство. Но она всё еще была песчинкой, которая не могла сражаться с океаном.        Парень боялся, что она наболтает что-нибудь журналистам, хотя какая разница, что эти хлыщи будут о нем писать. Ничего связанного с Капитолием или капитолийцами его не волновало. Наверное.       Водитель остановился у Центра подготовки. Эбернети молча вышел из машины и закрыл за собой дверь. Он уже стал подниматься по парадной лестнице, когда услышал, что дверца снова хлопнула. Обернувшись, парень увидел Тринкет, стоявшую у подножия здания: — Твои трибуты… Надеюсь, кто-нибудь из них выиграет, — попыталась сгладить последнее впечатление о проведенном времени девушка и улыбнулась. — Надеюсь, нет, — покачал головой Хеймитч и взглянул на неё напоследок.       В его глазах отчетливо читалось, что он искренне верит, что смерть была бы лучшим выходом для любого трибута.       Эффи, не отводя взгляда, печально кивнула, давая понять, что осознает, почему он так говорит. *** *** ***       Четыре года спустя в Двенадцатом дистрикте представили нового сопроводителя трибутов. Её мало волновало мнение жителей о ней тогда, кроме одного конкретного мужчины. Хмурого и одинокого, стоящего вне общей толпы на площади. Но больше он никогда не будет один. Ведь у него всегда будет она. ***