Девичьи секретики

У Мейбл Глифул настроение сегодня сумрачное, как осеннее небо над головой. Но облака рассеиваются, распахивая на Гравити Фолз ослепительную сентябрьскую синеву, а настроение Мейбл меняется, когда из школы она несётся домой, перепрыгивая через лужи. Никто не знает её маленькой тайны. Даже брат. И она, может быть, впервые за всё время настолько рада, что у них с ним разные комнаты. Она отпирает дверь, на которой расклеены блестящие стикеры, вид у неё таинственный и увлечённый, она даже чуть прикусывает губу, раскрывая широко свои тёмные глаза, обрамлённые густой каёмкой ресниц. Диппер занят, Диппер в зале снова перечитывает свой скучный дневник с номером «2», и это так же очень хорошо, иначе он бы уже раскусил её, понял бы, что она что-то прячет. Драгоценность. Мейбл прячет прекрасную, сияющую драгоценность, — но мальчик снова зажимается в угол, когда она заходит и оглядывает его со своей неизменной широкой улыбкой, не скрывающей брекетов.  — Ты снова устроил здесь бардак, моя вишенка, — притворная ласковость в её голосе сочится патокой, а Гидеон слышит сквозь неё могильную, страшную гниль. Он боится, панически боится сумасшедшей, которая нет-нет, да и убьет его в порыве ревности или раздражения. Наручники, которыми он пристёгнут к батарее — ирония, кинематографическая и банальная. Голубые пушистые наручники, Гидеон понял, что они настоящие, пока отчаянно пытался выдрать из них кисть, шаря вокруг свободной рукой в поисках чего-то, что могло бы помочь, они из полицейского, видимо, участка, и на холодном металле темнеют капельки засохшей крови. Он даже думать не хочет, где она их взяла. Мейбл старалась, обёртывая гладкую поверхность голубым мехом, и она всё еще тепло улыбается, глядя на собственное рукоделие. Она надеялась, что ему понравится, и ей до сих пор кажется, что она совершенно не ошиблась с выбором цвета. Девочка подмигивает ему и запирает дверь.  — Мы с тобой только вдвоём, сахарный, — она нежно проводит рукой по растрепавшимся от безуспешных попыток бегства волосам. — Сделаем друг другу макияж? Что скажешь? Пайнс слабо стонет в ответ. А она хлопает в ладоши и радостно смеётся.  — Будем считать, что ты согласился! Её пленник мотает головой в немом протесте.  — Отпусти меня, — жалобно просит он, и его глаза наполняются слезами, — я хочу домой, пожалуйста, отпусти меня.  — Это ничего, — вздыхает Мейбл, и её взгляд слегка затуманивается тёмной поволокой, делая карие глаза практически чёрными, — ты меня еще полюбишь, мой сладкий. Она кокетливым жестом отряхивает лацканы голубого пиджака, и пленник инстинктивно следует взглядом за взмахом тонких аристократических пальцев.  — Никогда, — шипит он, — я никогда тебя не полюблю, Мейбл. Старшая из близнецов Глифул размахивается и даёт ему звучную пощёчину, такую болезненную и сильную, что на пухлой щеке остаётся красный след от удара.  — Не говори так, — лазурный лёд в её голосе заставляет его замереть от ужаса жалким кроликом перед жуткой хладнокровной змеёй. Он покорно молчит, свободной рукой касаясь покрасневшей кожи. Он смотрит в её потемневшие от гнева глаза.  — Моя вишенка… мой король… прости, пожалуйста, — она тут же опускается перед ним, поспешно прижимает к себе в объятиях, целует в щеку, мальчик чувствует аромат сладостей от её волос, и его почти физически воротит от душного тяжёлого карамельного запаха, что забивается в нос. — Я принесла тебе конфет. Ты можешь поесть. Безумная выворачивает перед ним карманы, и шоколадки в розовых обёртках сыпятся на пол. Мальчик действительно давно уже голоден, уже несколько дней он не видит ничего, кроме этих отвратительных приторных батончиков. Её зовёт брат, и Гидеон видит, как миленькое до отвратительной слащавости лицо шатенки кривится в маниакальном раздражении.  — Я еще вернусь, сладкий. Мы сегодня еще поиграем, — шепчет она напоследок и снова нежно треплет его по волосам. Гидеон даже не отдёргивается, он устал сопротивляться. Она выходит за дверь, запирает её, и Пайнс слышит, как Диппер своим высоким резковатым голосом спрашивает её, и в его тоне сквозит почти параноидальное подозрение:  — Что ты там прячешь, Мейбл? Ты ведь что-то прячешь? Признайся! Её смех звонко рассыпается по комнатам, ледяными осколками жаля бедного пленника, что прижался к батарее с облупившейся краской в бессмысленном стремлении скрыться от кошмара собственного положения.  — Девичьи секретики, братик! Ничего особенного! Он пытается освободиться, но у него снова не выходит. Носочные куклы, одна из которых — его копия, с его волосами и одетая в срезанную ткань с его собственного розового свитера, молчаливо смотрят на него со стола глазами-пуговицами. Полумрак комнаты надёжно хранит в себе его сдавленные рыдания. Ему не выбраться. Он обречён.