На границе дождя

Погода в летней Москве имела обыкновение развлекаться всеми возможными способами, поэтому Корнелий абсолютно не удивился, когда палящее солнце неожиданно скрылось за мощной тучей и начал накрапывать мелкий противный дождь. Ему, однако, не пришло в голову, что такой дождик очень легко и быстро становится сильным, превращаясь в самый настоящий осенний ливень. Поэтому и до дома он добрался, уже изрядно промокнув. Железная дверь подъезда только и успела сказать своё громкое "бдздям!" вслед курьеру света, едва ли не ласточкой взлетевшему по лестнице на родной этаж. Дверь в квартиру дружелюбно распахнулась со второго пинка, и на пороге во всей красе предстал Корнелий – мокрый, запыхавшийся и с безумными глазами. Эссиорх окинул взглядом его тощую фигуру, вдобавок облепленную насквозь промокшей одеждой, и указал глазами на дверь ванной. На полу были разбросаны всяческие запчасти от мотоцикла, и Хранителю совершенно не хотелось, чтобы от излишней влажности что-то заржавело. Корнелий возмущенно фыркнул, но отвечать не стал и уполз в указанном направлении. Минут через –дцать он таки появился в комнате, в одних трусах, старательно орудуя на собственной голове большим банным полотенцем. Предполагалось, что таким образом он сушит волосы; хотя со стороны это выглядело скорее как вытряхивание воды из светлых лохм курьера. — Эй! Ты не мог бы делать это аккуратнее?! – сердито отозвался Эссиорх, когда несколько капель попали ему на лицо. – на худой конец, замотайся ты этим полотенцем и так ходи! — Не хочу и не буду! – Корнелий показал ему язык, продолжая своё мокрое дело. Хранитель, не глядя на него, протянул руку и отодвинул вредного курьера подальше от себя. Он разбирал какую-то мелкую деталь, устроившись за столом. Любопытный Корнелий через пару минут всё-таки отложил полотенце и склонился рядом с Эсиорхом, пытаясь разглядеть, что же тот ковыряет. На полированную поверхность стола упали две капли воды. Потом еще три, одна из которых и попала на детальку… Терпение Эссиорха истаяло. Не делая лишних движений, Хранитель сгреб Корнелия за волосы и дернул к себе. Оказавшись лицом к лицу с рычащим Эссиорхом, тот поджал хвостик и состроил умильную мордашку: — Ты ведь не будешь меня убивать, правда? — Правда… — задумчиво протянул Эссиорх. – Но бить буду. — За что? — За то, что стыдно тебе себя так вести, — Хранитель презрительно фыркнул. Потом притянул Корнелия к себе еще ближе и неожиданно подался вперед, проведя языком по влажной щеке курьера. Быстро облизнул губы, и продолжил слизывать катящиеся по лицу прозрачные капли. Поймал ртом мокрую прядь светлых волос, замер, легонько посасывая… Корнелий не сопротивлялся только потому, что был совершенно ошарашен. Иначе — давно бы уже почувствовал, как неудобно его телу в такой позе – практически лежащим на столе, угол которого больно давит на живот, да еще и с вздернутым вверх лицом (рука Эссиорха по-прежнему сжимала его волосы, оттягивая назад голову). Секунды текли ровно с той же скоростью, что и капли воды, выжатой с волос курьера, а теперь катящиеся по лицу и вскоре слизываемые старательным Эссиорхом. Примерно через семьдесят таких секунд Корнелий наконец вернул себе чувство реальности происходящего и с воплем оттолкнул сошедшего с ума (по его личному мнению) Эссиорха. — Что ты творишь?! — А что такого? – нет, эти бесстыжие глаза, прячущиеся под невинно порхающими ресницами, ни в жизнь не могли принадлежать Хранителю из Прозрачных Сфер, всегда такому правильному и мудрому! В ужасе Корнелий вывернулся из державшей его руки, оставляя на память отдельные длинные волоски, и скатился со стола. Пребольно ушибив мягкое место, вскочил и сделал попытку отбежать, споткнулся об валяющуюся на полу шину, снова упал на пятую точку и, хаотично перебирая руками и ногами, стал отползать спиной вперед. Всё это время он не сводил глаз со продолжавшего спокойно сидеть за столом Эссиорха. Нехороший огонек в глазах Хранителя вроде бы пропал, поэтому, когда тот медленно поднялся со стула, сделал пару шагов к распластанному на полу Корнелию и протянул ему руку, тот безоговорочно принял её, охотно принимая помощь. — Слушай, ты меня напугал! Предупреждать же надо, экспериментатор! Я же чуть не…! – словесный поток обрадованного курьера света невозможно прервать ничем. Он высказывал, как обычно, всего себя: как переживал, о чем думал, что понял и осознал, зачем падал, и какой жесткий пол, а Эссиорх тут еще и шины свои раскидывает! Корнелий заткнулся только тогда, когда понял, что оказался в крепких объятьях… да, всё того же Эссиорха. Причем объятья явно выходили за рамки дружеских – курьер чувствовал, как сильные руки обнимают его за талию, прижимая ближе к чужому телу. — Ну прекрати, а? Дальше уже не смешно! – попробовал отодвинуться Корнелий и потерпел неудачу. Более того, его нагло и бесцеремонно заткнули: лицо Эссиорха неожиданно оказалось очень близко, а твердые губы уверенно разомкнули его губы. По сути, связной света еще ни разу ни с кем не целовался. Несмотря на множество свиданий, несмотря на отработанные фразочки и руководство к действию в блокнотике, ни одна девушка не подпускала его к себе ближе чем на расстояние между сидящими в кинотеатре. К тому же, какой же был бы он Страж Света, познавший сладость земных утех? Нет, это был удел смертных, и Корнелий совершенно искренне так считал. Всё оказалось горячо и очень мокро. А еще достаточно быстро – кислород в легких кончился за каких-нибудь десять секунд, и они оторвались друг от друга. Бешено колотилось сердце, дышать было тяжело, перед глазами плавала муть. Подняв на Эссиорха расфокусированный взгляд, Корнелий внутренне вздрогнул и подался назад: глаза Хранителя вновь зажглись тем странным огнем. — Ну, чего ты боишься? – склонившись к его уху, почти нежно прошептал Эссиорх. Ответ он получил только через минуту, страшно напуганным, дрожащим голосом: — Т-тебя. — Что во мне такого страшного? – иронично вопросил тот, прикусывая мочку уха Корнелия. Тот дернулся и зашипел, вырываясь. — Пусти меня! — Тише, — Хранитель быстро развернул его спиной к себе, зажал рот ладонью и прижался. Сзади. Корнелий почувствовал, как ему ниже поясницы упирается что-то твердое. Он уже даже догадался, что это может быть, но Эссиорх, воспользовавшись его промедлением, завел ему руки за спину и вывернул, одновременно толкая на стол. В живот снова врезался острый угол, Корнелий беззвучно вскрикнул — рука Эссиорха всё еще зажимала ему рот – и выгнулся изо всех сил, пытаясь сбросить с себя сильное тело. На пол полетела та самая мелкая деталь, которую совсем недавно изучал Эссиорх; звякнув, рухнула настольная лампа и, мигнув напоследок, погасла. Теперь комната освещалась только синеватым светом с улицы, который словно лился в окно, вместе с дождем. Возможно, Корнелий успел бы еще подумать о том, что в комнате совсем не слышно шума дождя и проезжающих машин, хотя обычно не мог из-за него заснуть. Эссиорх решил не давать ему этого времени. Почувствовав, что тело под ним перестало вырываться, он перехватил запястья Корнелия в свободную руку, другой стащил с него белье. Поняв, что остался совсем голым, тот возмущенно раскрыл рот – и тут же получил тяжелой ладонью по заднему месту. Это было обидно, обидно до такой степени, что Корнелий совершенно по-детски не смог сдержать слезы. Крупные, соленые и прозрачные, они потекли по лицу, капая на стол. Снова. Снова? Руки неожиданно отпустило, и Корнелий первым делом оперся ладонями о полированную крышку стола. И только потом – обернулся. Эссиорх внимательно смотрел ему в глаза, словно что-то ища в глубине испуганно расширившихся зрачков. Потом осторожно приблизился и прошептал, почти губы в губы: — Извини… Я не хотел причинять тебе боль, — и поцеловал снова. Совсем по-другому. Мягкие горячие губы, ласкающие его собственные, чужой язык, внаглую изучающий его рот, его собственные губы, жадно ловящие каждое новое, незнакомое движение… Корнелий неожиданно поймал себя на мысли, что хочет еще. Осознал – и ужаснулся. Только поздно. Рука Эссиорха как-то совсем незаметно скользнула по его бедру, мягко погладила по внутренней стороне — от колена до паха — и обхватила стоящий член. Медленно прошлась по всей длине. Корнелий резко выдохнул, с трудом оторвался от губ Эссиорха и опустил голову, отворачиваясь. Его руки, сжимавшие край стола, дрожали. — Зачем ты это делаешь? – едва слышно прошелестел голос Корнелия. — Разве тебе не нравится? – промурлыкал Эссиорх, горячо дыша ему в плечо; его руки совершенно бессовестно поглаживали грудь юноши. – А так? — чужие пальцы нашли его соски, сильно сжали и скрутили. Корнелий вскрикнул. — Не надо! Прекрати! — Ни за что. Он тонул. Тонул в собственных ощущениях, в тесно переплетающихся боли и наслаждении; тонул от невозможности происходящего, в неправильности поведения – его и Эссиорха. Слыша собственные томные стоны, готов был сгореть со стыда – и в очередной раз выгибался в ласкающих его руках, теснее прижимаясь к горячему телу позади себя. Пропустив момент, когда влажные пальцы Эссиорха прошлись у него между ягодиц, Корнелий вскрикнул от боли – даже такое незначительное вторжение оказалось неожиданно жестким. Сначала один палец, потом два, сходящиеся и расходящиеся, как ножницы, неумолимо двигающиеся у него внутри, и сильные руки, уверенно раздвигающие его бедра. Мгновение облегчения, пока его тело покинули все чужеродные предметы, и — разрывающая боль вторжения. Сознание на миг стало прозрачным, словно звенящим чистотой. Исчезло неприличное наслаждение, расплавились все звуки и движения, пропал цвет окружающей обстановки. А потом – накатило, словно океанская волна, ощущения накрыли Корнелия с головой. Вспышки темного перед глазами. Стук собственного сердца у самого горла. Срывающееся дыхание, со слабыми всхлипами и хрипом. Руки, сжимающиеся на его талии, обжигающие неведомым пламенем. Боль...в том самом месте, о котором раньше он не сказал бы, не покраснев. Все силы словно куда-то ушли, сменившись четкостью одного ритма, отточенностью уверенных движений. Корнелию оставалось только подчиниться – и следовать дальше, вдыхая и выдыхая ставший вдруг ледяным воздух; цепляясь пальцами за край стола, до судорог, до побелевших костяшек пальцев; подаваясь назад всем телом, самостоятельно даже, насаживаясь на мучающий его член Эссиорха; откидывая назад голову, перехватывая поцелуи с чужих, совершенно чужих губ – терзающих…жестоких…болезненно-страстных… А потом – полыхнуло, взорвалось в одну секунду; так со звоном лопается перетянутая струна, — сразу, страшно, быстро. Корнелий задохнулся: казалось, воздух заполнил все пространство тягучим ядовитым коктейлем, от которого невыносимо кружится голова и хочется заснуть, чтобы никогда уже не просыпаться. Его ослабевшее тело тут же начало заваливаться вперед, и только сильные руки Эссиорха удержали его в вертикальном положении. Словно в тумане Корнелий наблюдал, как Хранитель – так странно медленно — переворачивает его лицом к себе, проводит ладонью по горящим щекам, приподнимает и сажает на стол; как, уже не пытаясь удержать, опускает его, заставляя лечь на спину… Он входит в распростертое под ним тело снова, и Корнелий закрывает глаза, позволяя себе наконец рухнуть в небытие. Время застывает, замораживается в мгновениях пустоты, жутковато-темной, туманной. Давно уже не чувствуя, что происходит, Корнелий открывает глаза только в тот момент, когда слышит звук открываемой двери. Открывает – и видит, будто сквозь двигающееся перед ним обнаженное тело, знакомое лицо, кожаную мотоциклетную куртку, и… Эссиорх, тот, что рядом, бросает через плечо короткий удивленный взгляд, потом нехорошо улыбается – уже ошарашенному Корнелию – и исчезает, растаяв в воздухе. Эссиорх у двери кидается к нему, выхватывая флейту, но понимает, что не успел – и беспомощно падает на колени перед поруганным товарищем. Тягучую, неприятную тишину нарушают вначале неуверенные, дрожащие звуки. Пальцы Хранителя быстро перемещаются по флейте, и простая мелодия из пары нот перерастает в исцеляющую маголодию; так мелкий ручеек, скользнувший из горки талого снега, становится полноводной рекой, уносящей вдаль то плохое, что могло бы кровоточащей раной остаться в душе навечно. Губы Корнелия, хоть с трудом, складываются в улыбку, бесконечно благодарную и преданную. В ответ Эссиорх улыбается, не отрывая губ от флейты – искренне и с облегчением. За окном сплошную стену дождя мягко разделяет широкая полоса солнечного света, а на границе с ними вспыхивает изредка тонкая линия радуги…