— Это прогресс, — не устает повторять Стайлз, и Малия думает, чего же он в ней такого видит.
Она все еще с трудом сдерживает инстинкты койота: непроизвольно выпускаются когти и загораются глаза, а зверь внутри продолжает твердить, что она должна и что не должна делать. Чаще всего этого зверя Малия может подавить — точнее, как ей кажется, может, а для окружающих, видимо, этого не достаточно. Она все никак не достигает планки "достаточной социализированности", как неумело это окрещает Скотт, и ребята то и дело одергивают ее.
— А что тут такого? — спрашивает, пожимая плечами, Малия.
— Это прогресс, — повторяет Стайлз с таким лицом, будто втихую забавляется над всеми ними. Может, это так и есть. Может, для него это все... игра. Недавно Стайлз избавился от почерпнутой неизвестно где черноты в голове, и теперь для него все несколько проще и легче. Не прямо "игра", конечно, но отношение у него явно другое.
Малия не понимает, что заставляет его раз за разом заступаться за нее и вытаскивать из передряг. Передряги незначительные и до тошнотворности
человеческие — раньше Малии и в головы бы не пришло, что можно попасть в такую ситуацию. Но нет... все же попадает.
И Стайлз приходит на подмогу.
И нет бы ей, посмеявшись, назвать его рыцарем в сияющих доспехах. Почему-то Малия не может обернуть это в шутку. Она сглатывает, подавляет свою гордость, перемешанную с легким, но все же появившимся смущением, и кивает. Раскрыть рот и поблагодарить она не может, но Стайлзу это, кажется, и не нужно. Наверное, он и так понимает.
Как ему удается понимать — совершенно неизвестно. Малии кажется — и весьма справедливо кажется, — что в обществе людей, пусть и напрямую знакомых с волчьим образом жизни, она совершенно чужая. Дикий зверь, даже звереныш, который вроде бы и сильный, но почти ни с чем не может справиться.
Если бы человеческие проблемы можно было решить, выпустив когти и издав рык, у Малии была бы почти идеальная жизнь.
Но эти дикие койотские повадки уже не выход, и Малии приходится брать себя в руки и пытаться, а если не получается, выслушивать уже поднадоевшее "Это прогресс" и кивать. Может, со временем она научится угадывать, чего от нее ждут.
У Малии была бы почти идеальная жизнь.
Почти. Есть еще одно темное пятно — ну, не одно, конечно, ей еще надо справиться со всякими математиками, автомобилями и прочими повседневными гадостями, — но так есть еще одно темное пятно.
Лидия.
Лидия совершенно офигенна, и Малия ее уважает. К счастью, ей все еще не удалось услышать крика банши, но и рассказов ребят хватает. Да чего там рассказы — Малия однажды была с Лидией, когда та наткнулась на немного не слишком живое тело.
Лидия совершенно офигенная, она умна, ее способности поражают, короче, неплохая девчонка.
В которую Стайлз был чертовски давно влюблен.
Сколько не называть это "детским увлечением" — он был, все равно был влюблен, и кто знает, что испытывает к ней сейчас. Малия может сколько угодно тешить себя надеждами, что это была абстрактная привязанность к не слишком хорошо знакомому человеку, — но в глубине души все равно будет знать, что это не так. Стайлз знал, какая Лидия, и любил ее не за внешнюю оболочку или популярность. Он вовсе не такой поверхностный — наоборот, чертовски наблюдательный.
И сейчас... он наблюдает за Малией.
Она чертыхается и выдавливает улыбку.
— О чем задумалась?
Для порядку Малия стучит по графику на странице учебника, хотя прекрасно знает, что Стайлз не поверит этому неловкому объяснению.
— Слишком много грусти для математики, — хмыкает Стайлз, и Малия чувствует, как у нее с лица стекает и так довольно фальшивая улыбка.
Она, конечно, знает, что мысли об общем прошлом Стайлза и Лидии не слишком счастливые, но и не подозревала, что это отражается у нее на лице.
Не положено взрослому (ладно, более-менее взрослому) независимому человеку испытывать такую зависимость от кого-то. Она самостоятельная и цельная сама по себе. Со Стайлзом классно, но он не должен быть ей вот так — нужен.
Не должен быть. Не положено.
— Математика и не вызывает радости у нормальных людей, — тряхнув головой, отвечает Малия, — ну, разве только у Лидии...
Ну вот, опять.
— Лидия — не нормальный... не обычный человек, — комментирует Стайлз.
Малия закусывает губу и утыкает взгляд в книжку. Да, его мнение ей прекрасно известно.
— И ты не обычный человек, — добавляет тот. — Но все равно... слишком много печали.
Малия передергивает плечами (что, лежа на животе и подпирая руками голову, делать не очень удобно).
— Очень необычный, — практически незаметно меняет ударение Стайлз, цапая учебник и оттаскивая в сторону.
— Мне надо учить, — недовольно произносит Малия. Ей и так непросто собраться, а если Стайлз еще и мешает — совсем ничего не выйдет. — Тут это дурацкое исследование...
— Можно заняться другим исследованием, — бормочет Стайлз, придвигаясь и замирая буквально в нескольких сантиметрах от ее лица. Его глаза притягивают, и он словно прожигает ими насквозь, так что Малия отводит взгляд — и останавливает его на губах Стайлза, потому что на чем еще она могла задержаться.
Тощий нелепый мальчишка, имеющий в качестве средства защиты только тонну сарказма, — он целуется совсем не так, как можно было ожидать. Он странно уверен в себе, мягок и одновременно настойчив. От такого Стайлза у Малии сносит голову и теряется всякий самоконтроль.
Математика вместе с этим самоконтролем летит на пол. Малия падает на спину, утягивая Стайлза за собой, и буквально хватает его за руки. "Хоть бы без когтей", — проносится неразборчивым стуком в нее в голове. Что может вытворить ее собственное тело, не знает даже она сама.
То ли когтей и правда нет, то ли Стайлзу все равно, а может, у него тоже сносит голову и он ничего не чувствует, — так или иначе, но он не жалуется. Жадно целует, придавливая всем телом, и пытается выпутать руки из ее цепкой хватки. Малия ворчит, когда его тонкие пальцы пробегаются по ее запястью, не то щекоча, не то поглаживая, и переплетаются с ее собственными.
В одно мгновение в комнате становится слишком тепло, хотя, может, все дело в горящих прямо перед ней глазах. Свои Малия всегда непроизвольно прикрывает, когда целуется, но стоит только отклониться, набирая воздуха, — как не смотреть на Стайлза просто невозможно.
Его волосы растрепались, а щеки раскраснелись, он тяжело дышит, и Малия чувствует, как что-то сворачивается в животе, поднимаясь выше и трепая сердце.
Нельзя, невозможно быть настолько зависимой и... привязанной? — к кому-то. Она дикий зверь, неуместный и опасный, а Стайлз ей не пара, у Стайлза глаза все еще оборачиваются иногда в сердечки при взгляде на Лидию, — его нельзя близко подпускать. Не на духовном уровне.
На физическом — сколько угодно.
Он стаскивает с нее кофточку — малиновое пятно вспархивает и исчезает где-то в небытие, — и припадает губами к шее, спускается к груди, расстегивает трясущимися пальцами джинсы и тяжело дышит прямо ей в кожу. Пробирается под кожу, как болезнь, и врастает там, минуя все ее иголки и снося невидимую защиту.
Это прогресс, думает Малия, запуская ему руку в волосы и издавая слабый стон.
***
— Это прогресс, — шепчет Малия, разглядывая отметины от цепей на запястьях. Полнолуние — страшная штука. Непонятная. — Наверное, — не слишком уверенно добавляет она.
— Прогресс, прогресс, — кивает Стайлз. — И зря ты сомневалась.
Малия поджимает губы. Ну как зря... она все равно в итоге чуть не напала на него, только в последний момент удержалась. К счастью.
Она все еще тяжело дышит, и ей как-то... хреново. Эта светло-серебристая круглая штуковина в небе как-то влияет на ее мозги, и Малии очень не по себе от осознания, что она все еще не знает, как это контролировать. Тот факт, что никто в первое время не может этого делать, вовсе не утешает. Она несколько лет провела в теле койота, так почему он сейчас пытается возобладать над ней и причинить боль не просто окружающим живым существам — самому близкому ей человеку?
От этой мысли Малия непроизвольно замирает. Самому близкому ей человеку? Самые близкие — это вся их чокнутая компашка разнообразного видового состава. А Стайлз, Стайлз никак не на одном уровне с ними. Он не то что ближе — он везде, он уже внутри, он во всем ее существовании.
Это бесит и успокаивает в равных степенях.
И сбивает с толку — гораздо больше.
Малия облизывает губы.
— Почему ты здесь? — спрашивает она. Стайлз вздергивает брови и с искренним непониманием смотрит на нее.
— А где еще мне быть?
В этом-то и самое главное. Стайлз просто не может быть в другом месте, но... все равно, почему?
— Я тут схожу с ума и чуть не покалечила тебя. Почему ты здесь? — давит Малия и снова потирает запястья, прекрасно осознавая, что выглядит сейчас довольно грустно. Лохматая, бешеная, с неестественным, хоть и весьма человеческим, блеском в глазах, и чуточку психующая. Или не чуточку.
Она опасна.
Она убила свою семью, несколько лет бродила в лесах в зверином обличье и вытворяла черт-те что — она опасна. Она не человек.
— Ты не монстр, — Стайлз, наверное, читает ее мысли. — Ты просто девочка, которая иногда становится похожей на койота. Но ты — это ты. Не давай ему себя определять.
— Почему? — у нее гулко колотится сердце, словно бы поднимаясь в горле и мешая дышать. — Мы всех определяем через их второе я. Называем друг друга так, — запинаясь, бормочет Малия, — эта сущность — она определяет нас, верно? Тот парень, Джексон, стал ящером, но он
уже был им. А Лидия — вестник смерти...
— Ну ее-то не надо ставить в один ряд с остальными, — безэмоционально комментирует Стайлз, и Малия подавляет очередной порыв сорваться. — Лидия здесь совсем не.... — Стайлз запинается. — При чем тут она вообще? С чего ты о ней вспомнила?
Потому что ты не можешь о ней забыть, хочет ответить Малия, но только мотает головой.
Она прекрасно понимает, что сейчас сама затронула эту тему — да и совершенно зря затронула, — но все равно продолжает:
— У нее ведь тоже иногда мозги набекрень становятся, но она все-таки справляется. Как?
Стайлз передергивает плечами.
— У нее бы и спросила, — буркает он. Внимательно разглядывает Малию, так что от его пристального взгляда становится не по себе, и неожиданно жизнерадостно выдает: — Хотя ведь и ты справляешься!
Малия моргает.
Как ни странно, она, и правда, отвлеклась от чокнутого зверя внутри себя. Переключилась на самые что ни на есть человеческие проблемы...
Как же ей все-таки повезло со Стайлзом.
Она кивает и пытается улыбнуться.
— Спасибо? — выходит больше похоже на вопрос, но Стайлз все равно практически расцветает (с чего бы?) и, закатив глаза, тянет ее к себе. Кладет руки на талию и смотрит в глаза, не спеша наклонить голову и поцеловать.
— Перестань беспокоиться, — серьезно говорит он, — правда. Что бы тебя ни беспокоило... просто не надо. Это все неважно.
Малия кивает. Неважно, неважно. Стайлз сейчас здесь, и больше ничего не важно.
Эта мысль обжигает: и правда, больше — ничего не важно. Она никогда не подумала бы, что
такое придет ей в голову... но она все-таки много чего от себя не ожидала.
Делая глубокий вдох, она позволяет себе расслабиться. Не до конца, конечно — луна все еще висит в небе пугающим кругом, — но все-таки позволяет. Хоть ненадолго избавиться от лишних страхов и терзаний. (И совершенно глупых, неуместных ревностей. Потому что это именно так называется, и это совершенно точно глупо и неуместно.)
— Прогресс, — бормочет Стайлз ей в губы.
Еще есть над чем поработать, думает Малия, но эта мысль у нее уже не вызывает такого опасения, как раньше. Тогда все было мутно — словно идешь вслепую не зная куда, — но теперь она все-таки знает, что справится.
Она же не одна.
***
Она одна, эта упрямая девчонка с толком неизведанными силами и невероятным желанием их понять и подстроить под себя. Они все рядом с ней, но она — одна. Размышляет о другой банши, которую довела до самоубийства, и думает, что же ждет ее впереди. Раньше у нее была такая насыщенная, идеальная жизнь, практически мечта каждого школьника, яркое, незамутненное прошлое. А вот что дальше... как тут не думать об этом?
Хотя, может, она и не думает. Малия ее точно не понимает.
Они все рядом с ней, но сейчас Лидия совершенно одна, и за что — за кого — она держится, абсолютно неясно. И единственное, что сейчас испытывает по отношению к ней Малия, — это сочувствие.
