***
Яркие огни софитов странными бликами отражаются на лицах людей, находящихся на сцене небольшого театра. Сегодня – день премьеры популярной во все времена «Ромео и Джульетты», в роли последней дебютирует молодая, но очень талантливая актриса Сибилла Сорнтон. И именно на неё сейчас устремлены взгляды нескольких сотен зрителей - выходцев, пожалуй, из всех слоёв общества. - Ромео, как мне жаль, что ты – Ромео… - Дрожащий голос девушки эхом разносится по залу, оцепеневшие зрители замерли, затаив дыхание, дабы не упустить ни слова. И только в ложе, если можно так назвать эту часть зала, отделённую от остальных старыми портьерами, раздаётся раздраженный шепот. Сегодня в качестве важных гостей граф Ричард Блэквуд со своим сыном. Изысканный, чопорно одетый джентльмен с сединой в коротко стриженых волосах что-то говорил юноше, сидящему рядом с ним. На лице графа читалось абсолютное равнодушие к происходящему. - Но, отец! Вы же сами говорили, что театр – это "одна из немногих отрад для вашего сердца в эти тёмные времена". Как вы можете! - В голосе молодого человека, передразнивающего сварливый тон родителя, слышалась досада и, своего рода, обида. Лет двадцати-двадцати двух, светловолосый и кареглазый Уильям был совсем не похож на отца - настоящего англичанина с рыжими волосами и тусклыми голубыми глазами. Да и взрывной характер явно достался ему от матери-ирландки. Наклонившись к графу, он говорил с пылом, которому по правилам приличия не должно присутствовать в разговоре с отцом, да и с любым уважающим себя джентльменом. Будь в ложе чуть светлее, можно было бы заметить на его лице лёгкий румянец, появившийся, когда отец заговорил о "весьма смазливой девочке, однако же, к сожалению, абсолютно бездарной". - Уил, я говорил о театре, а не об этом балагане. А твоя фаворитка, эта кривляка, – абсолютная пустышка, – особенно выделяя последнее слово, бросил старший Блэквуд и, бесцеремонно поднявшись с кресла, направился к выходу. На лице молодого человека отразилась некоторая растерянность, он инстинктивно поднялся было с места вслед за отцом, но затем, упрямо стиснув губы и нахмурив брови, сел обратно в кресло и, казалось, полностью погрузился в действо, происходящее на сцене. Граф, немало удивлённый такой наглостью, махнул на строптивого юнца рукой и, гордо вскинув подбородок, покинул ложу. Карета, стук копыт по мостовой, громкая ругань кучера. Лица людей, проносящиеся мимо. Лавочники, рабочие, воришки, проститутки - кого только не найдешь в западных трущобах. Закат, отливающий всеми цветами красного, алого и бордового. Более привычные глазу особняки и сады. Металлические, украшенные изящными узорами, ворота поместья. Дубовые двери, бесстрастное лицо дворецкого, музыка, шум толпы и яркий свет, слепящий глаза. Вечеру после премьеры предстояло быть долгим – бал должен состояться, вне зависимости от настроения хозяина. Ярко освещенный зал полон народу. Платья и сюртуки, сшитые по последнему писку моды, пестрят в глазах всеми оттенками семи цветов радуги, заморскими тканями и камеями. Музыканты на балконе играют новомодный вальс, пары кружатся. Одни гости ведут непринуждённые светские беседы, другие просто выпивают и закусывают с хозяйского стола. В самом дальнем от входа углу толпится небольшая группа людей. Человек, бывавший в этом доме, сразу поймёт, что происходит. Шумная компания собралась вокруг хозяйского сына, впрочем, как обычно. Молодой Блэквуд был любимцем публики, его живой ум, задорный нрав, дерзкие манеры, острый язык и блестящее чувство юмора всегда делали его центральным развлечением для молодёжи на любом мероприятии. Не обладая изящной аристократической внешностью, классически считавшейся привлекательной в его кругу, тем не менее, Уильям был любимцем женщин, привлекая их каким-то своим, особым шармом. Его остроумие и галантность, когда его это интересовало, могли расположить к себе любого, а репутация делала кумиром для многих менее (а порой и более) одарённых молодых людей и дам. Он же в свою очередь, отлично зная о своём влиянии на людей, отнюдь не брезговал этим пользоваться. Пламенно декламируя что-то на разные голоса и забавно при этом жестикулируя, молодой граф рассказывал очередную шутку кучке «фанатов», глядящих на него щенячьими глазами и прислушивающихся к каждому слову, он был слишком увлечен и не заметил, как между ними проскользнула стройная фигурка. Молоденькая девушка в недорогом, но элегантном зелёном платье, убранном белыми кружевами и вышивкой по подолу, тихонько подошла и встала за спиной Уила, сложив руки на груди и дожидаясь, когда увлекшийся артист обратит на неё своё внимание. Рыжие волосы прелестными локонами ниспадали на плечи, обрамляя хорошенькое личико, а зелёные глаза, делавшие её похожей на эльфа из старинных сказок, укоризненно смотрели на новоиспеченного комедианта. Почувствовав обеспокоенные взгляды окружающих, он громко прошептал: - Ой, только не говорите мне, что этот увалень у меня за спиной. Только очередного дуэля мне ещё не хватало. - Он, сделав страшное лицо, обернулся, не забыв, естественно, в последний момент натянуть на всякий случай милую улыбку. - Очень мило с вашей стороны, ваша светлость, что вы почтили наш театр своим присутствием и даже досмотрели спектакль до конца. – Девушка дерзко глянула в глаза молодому человеку. – Весьма сожалею же, однако, что своей игрой доставила неудобство вашему отцу, мои извинения. – Интонация и слова, как и само поведение девушки, балансировали на грани дозволенного этикетом. - О, мисс Сорнтон! Какой рыж… то есть, приятный сюрприз. Друзья, поприветствуем же звезду этого вечера! Позвольте вашу ручку… - С улыбкой, которой бы позавидовал сам черт, Уил сжал ладонь девушки и поцеловал тыльную сторону, не выпуская её чуть дольше, чем положено.- А я как раз рассказывал друзьям о вашей игре… - Я слышала, ваша светлость. – Девушка резко высвободила руку. – Могла бы оспорить пару моментов, но, пожалуй, не стану. – Блеск в глазах актрисы выдавал хорошо скрываемое презрение и издёвку. – Таким знатокам искусства, как вы и ваши друзья, разумеется, виднее. А теперь извините… Бросив красноречивый взгляд в след девушке под одобрительные кивки окружающих, Уил вернулся к своему занятию, которое, по правде говоря, ему наскучило. Мелькание силуэтов, кошмарная музыка, терзающая слух, громкий смех и натянутые фальшивые улыбки, шуршание разноцветных кринолинов, дамы и кавалеры, кружащиеся в бесконечном вальсе, знакомые (и не очень) лица. Мраморная лестница, прыжки через несколько ступней, наконец, спасительная дверь и свежий воздух. Уил вышел в сад, сославшись на лёгкое головокружение перед кучкой приятелей. Не успев закрыть за собой дверь, он почувствовал на своём запястье чьи-то пальцы, крепко обхватившие его. Отреагировав мгновенно, он развернулся, припирая незнакомца к стене, и тут же его глаза встретились с другими – зелёными, в которых сверкали хитрые искорки. - Знала, что найду вас здесь! - Мисс Сорнтон, ваши методы порой… - Сибилла застала его врасплох. - Нет, граф, – прервала его девушка, ехидно сощурив глаза, - я, отнюдь, не хотела смущать вас, разве что самую малость! – произнеся это, она многозначительно ухмыльнулась и, обвив его шею руками, поцеловала. Несколько мгновений было слышно только их сбивчивое дыхание да шелест тяжелой зеленой ткани платья, сминаемой руками графа, затем тихий шепот: - Наконец-то, Уил! Я думала, не выдержу этого – притворяться перед всеми. Столько времени, любовь моя! Когда ты уже скажешь отцу и друзьям? – Девушка с недовольством и огорчением сморщила носик, игриво проводя пальчиком по часто вздымающейся груди Уила. - Сибилла, мы же уже обсуждали… - Красноречивый обычно, сейчас Блэквуд мялся как малыш, пытающийся объяснить строгой няне, куда исчезли конфеты. - Да-да, когда он будет готов, когда настанет нужное время, я помню! Но когда, Уил? Я так устала играть и на сцене, и в жизни… Прошу, сделай это для меня, ради нашей любви… Очередной поцелуй возлюбленной заставил его капитулировать, даже не начав боя.Он мог получить едва ли не любую, но выбрал ту, что долгое время избегала ухаживаний и подарков аристократа, перебиваясь грошами. Эта женщина сводила Уильяма с ума, заставляла забыть обо всём на свете. Только с ней он чувствовал себя по-настоящему живым, нужным, любимым. Только к ней он желал возвращаться, ей принадлежать всецело. Непонятные прежде слова и эмоции обретали смысл, чувства расцветали новыми, яркими красками. Скажи ему полгода назад, что вечно циничный и ехидный, острый на язык Уильям Блэквуд, будет писать страстные письма, сочинять стихи о любви и клясться, совершенно искренне, в вечной верности. Что через два месяца знакомства он попросит бедную, никому неизвестную актрису, имеющую весьма низкое происхождение, стать его женой. Да он бы рассмеялся шутнику в лицо! Привёл бы сотню убедительных доказательств того, что сие никак не возможно. И, что даже мысль эта возникла на свет, лишь благодаря убогости и недалёкости мышления собеседника, которому в итоге бы приписал так же пару колких, но метких эпитетов, заставивших бы клеветника, покраснев, замолчать. Но сейчас он был в полной власти хорошенькой девушки, был одержим ею, словно «своего рода дьяволом», как он однажды признался единственному существу, которому доверял – охотничьему псу Фердинанду. И уж тем более Блэквуд ни за что бы не поверил, скажи ему кто-нибудь в тот вечер на балу, насколько он был близок к истине. Маленькая церковь, лучи света через витражи, алтарь, священник и двое молодых людей перед ним. Тихая музыка, огоньки свечей, расписные потолки и почти осыпавшиеся фрески. Слова, произносимые святым отцом, глаза, полные лёгкой нерешительности и безграничного счастья. Короткое «согласен», бесконечно долгие шесть ударов сердца, и тихое «согласна» в ответ наконец возвращает способность дышать. Ярмарка, цыгане, оглушительная музыка, безумие плясок и «венчание» по языческим законам. Веселье и вино, незнакомцы, превратившиеся в близких друзей на эту ночь, рыжеволосая девушка, пляшущая, как не пристало благородной даме, – она прекрасна, какой-то необычной, немного дикой красотой. Бесконечные улицы и переулки, старый дом на окраине и скрипучая деревянная лестница, ведущая прямо к новому дому. Вспышки молний через маленькое окно комнаты освещали её скромное убранство: стол, два стула, небольшой комод и деревянная кровать, на которой в беспорядке простыней лежали двое. Шум дождя аккомпанировал тихому разговору. На бледных при ночном тусклом свете лицах – улыбки, но содержание диалога было отнюдь не весёлым. - Уил, он скоро одумается, поймёт всё и простит тебя! Это же твой отец. – Сибилла нежно провела рукой по щеке молодого человека, - Теперь я - твоя жена, и он обязан с этим смириться! «Нет, милая, не простит. Он скорее Фердинанда признает наследником, чем меня, после того, как я ослушался его», - подумал Блэквуд. - Возможно… - не желая расстраивать новобрачную, произнёс он, а затем: – Просто, пока это не произошло, я не знаю, что делать… Не могу же я быть домохозяйкой! - А почему нет? – Засмеялась девушка, затем заговорила уже более серьёзным тоном: - Уил, ты помогал мне репетировать, поверь, у тебя талант! Пойдем со мной в театр? Мы сможем играть на одной сцене, ты только представь… - Не могу. Я стану посмешищем для всех… Уильям опустил глаза, подбирая подходящие слова, но Сибилла отпрянула от него и резко воскликнула: - Вот значит как? Жениться на мне – честь, а вот рассказать об этом старым дружкам – позор? Так, да?! – в глазах девушки заплясали недобрые огоньки. - Нет, любовь моя, конечно нет! –Блэквуд поцеловал вырывающуюся девушку. - Ты права. Ты теперь – моя жизнь, новая. И чтобы отдать себя ей всецело, я должен отказаться от старой. Завтра пойдем в театр вместе, хорошо? Миссис Блэквуд улыбнулась вместо ответа, и больше на слова они не отвлекались. Театр, пьяный режиссёр, удушающий дым от свечей, освещающих маленькую сцену. Монолог Ромео, выученный наизусть ещё со времён репетиций с Сибиллой. Чужие слова, слетающие с губ, - необычное ощущение. Лёгкое замешательство. Промедление. И снова слова, жесты и движения. Ощущение себя, как некой марионетки в руках искусного кукловода. Чужеродное чувство. Удивление в глазах немногочисленных зрителей и тихие, нестройные аплодисменты. Страх и ликование в одном флаконе. Контракт, пятно от чернил на рукаве и объятия счастливой жены. Таверна, знакомство с труппой, алкоголь, танцы и темнота. Месяц, два. Спектакли, успех, главные роли, поклонники. Таверны, женщины, портвейн. Вино – после удачных выступлений, - танцы и смех. Веселье за гранью разумного – и снова темнота. Год. Полтора. Бенволио, потом Ромео, Лизандр и, наконец, Гамлет. Невероятный успех, сотни зрителей в восторге. Шквал аплодисментов. Занавес! От удушливого запаха грима и алкоголя, смешавшихся в тесной гримёрке, глаза молодого человека слезятся. Высокие скулы и впалые щеки подчеркнуты тенями, нанесёнными угольком, тёмные круги вокруг глаз – отчасти свои, от бессонных ночей, отчасти - созданные заботливой рукой гримёра, - размазались, делая блестящие карие глаза пугающе выразительными и безумными. Заношенная, бывшая когда-то белой рубашка почти сливается с кожей и висит на худых плечах, делая Блэквуда похожим на призрака из страшных сказок. Застывшим взгляд направлен в одну точку, находящуюся где-то за пределами поцарапанного зеркала, и даже маленькой комнаты. Но, вырванный из раздумий, он оборачивается, услышав тихий скрип двери. Сибилла, только похорошевшая за прошедшие месяцы, подходит и обнимает его сзади за плечи. - Сегодня ты был великолепен, милый. Даже больше, чем обычно. Что-то случилось, о чем я не знаю? У нас радость? – звонко воскликнула и обольстительно улыбнулась девушка. Немного помолчав, Уил тихо заговорил: - Беннет предложил мне Отелло, но… - он не договорил, перебитый, полным восторга, воплем жены: - Это же великолепно! Это то, о чем мы мечтали! Что может быть лучше?! Наконец мы снова вместе на сцене, ты счастлив, любовь моя?! – энтузиазм девушки, казалось, чуть воодушевил молодого человека, но после следующих слов это впечатление испарилось. - Но я хочу отказаться… - ужас в глазах любимой огорчил его, но всё же он продолжил, опустив глаза, - Я давно хотел поговорить об этом, Билл. Эта…работа, она… - он замолчал, собираясь с мыслями. - …когда я на сцене, я играю, как одержимый. Ты сама так говорила, списывая на «огромный талант». Не смейся, но мне кажется, что я как бы становлюсь тем, чью роль исполняю. Я понимаю его, говорю его устами, двигаюсь в его теле. Нет, не перебивай, пожалуйста. – Слёзы, выступившие в глазах девушки, заставили более хриплый, чем обычно голос дрогнуть. - И всё это заставляет меня, в своём роде, потерять самого «себя». Ты понимаешь? Повисла гнетущая тишина. Но внезапно слёзы, блестящие на глазах актрисы, сменились улыбкой облегчения. - Да как ты можешь говорить так?! Уил, твой талант – это дар от Бога, а не проклятие! Я понимаю. Ты просто вымотался, милый… - Сибилла присела к нему на колени и обняла, ласково поглаживая по растрёпанным светлым волосам, и с нажимом произнесла, - Ты не можешь отказаться от этой роли. Это очень важно для меня, и если твои чувства ко мне неизменны, то пойди к Беннету и скажи, что согласен. - Билл, ты совсем меня не слушаешь… - в отчаянии вскинув руки, начал он, но взгляд девушки мгновенно пресёк слова, готовые сорваться с языка. Уил сдался. Как всегда. Он не спорил с женой, просто не мог. Новое перевоплощение – новая маленькая жизнь, впитанная без остатка. Незнакомые прежде эмоции. Незнакомый грим - как новое лицо. Чем больше Отелло – тем меньше Уильяма Блэквуда. Забыться, уединиться в собственном «Я». Всё те же люди и таверна, гулянки, танцы и шепоток за кулисами. Скандалы, ссоры и пощечина. Двухдневный запой в компании театрального переписчика и двух работников сцены. Опять скандал, слёзы и бурное примирение. Лишь эта женщина способна вернуть к реальности. Надолго? Стихи, костюмы, снова грим, парик и сцена. И что-то, утерянное безвозвратно. Темный коридор театра, полный теней и шорохов, загромождённый полуразвалившимися декорациями, мебелью и старым, проеденным молью, занавесом. Он отказался, последовав какому-то странному желанию, пойти со всеми в таверну и остался в своей гримёрке допоздна. За размышлениями забыв о времени, он вышел из комнатки, когда на улице совсем стемнело, а театр опустел и погрузился в непроглядный мрак. Осторожно шагая, что бы ни обо что не споткнуться, он пробирался по коридору к выходу, мечтая поскорее оказаться дома, когда какие-то звуки привлекли его внимание и, стараясь не шуметь, направили к одному из помещений. В нем были двое. Они страстно обнимались, не замечая появления невольного свидетеля, женщина тихонько смеялась, а мужчина что-то шептал ей на ухо. Снисходительно улыбнувшись, Уил хотел было скрыться в темноте, но вдруг блик на женской руке, лежащей у парня на спине, заставил его замереть. Золотое кольцо, состоящее из трёх тоненьких ниточек, сплетённых замысловатыми завитками, блестело в тусклом лунном свете, попадающем в комнату. То кольцо, которое он перед лицом Бога одел Сибилле на безымянный палец левой руки полтора года назад. Одним прыжком он пересёк комнату, оказавшись рядом с парочкой, и, не говоря не слова, оттолкнул мужчину. Ярость, застилавшая разум, даже не позволила ему узнать в горе-любовнике хорошо знакомого молодого писателя, работавшего с ним в одном театре, с которым он не далее, чем позавчера, обнявшись, громогласно произносил тосты за крепкую мужскую дружбу. Гнев придал ему сил, отрезвил, потому первый же удар достиг цели, разбив обидчику лицо в кровь. Не думая останавливаться, Блэквуд снова занёс кулак, но опомнившаяся девушка повисла на его руке. Её лицо не отражало страха или раскаянья, только беспомощную злость, что и остановило Уила. Он понял всё, что не было досказано за последние дни. Тряхнув головой, он вырвал руку и с потерянным видом пошёл к выходу, оставляя жену, упавшую на колени перед окровавленным любовником. Вышел, пошатываясь – разом навалилась вся усталость, и вернулось опьянение, но всё же с гордым видом покинул театр, ни разу не споткнувшись. Отражение звёзд в ночных водах Темзы, каменный мост и глухая тишина, сводящая с ума. Мысли, мелькающие в голове, как осколки разноцветного стекла в калейдоскопе. Боль, пустота и слёзы, совсем не те скупые мужские, которые описывают писатели, а горячие, горькие и душащие. Апатия, хмельная горячка и драка в таверне. Мучительное пробуждение, ледяная вода и вечер премьеры. Музыка, исполняемая маленьким оркестром за сценой, приветственные аплодисменты и поднимающийся занавес. Не важно, что на душе - шоу должно продолжаться. Зрители в ожидании, совсем скоро развязка. На кровати – замысловатом нагромождении из старых досок, прикрытом разноцветными тканями и подушками, сидит, словно ничего не подозревая, рыжеволосая девушка в голубой ночной сорочке. Она прекрасна в мерцающем свете свечей, которыми обставлена «спальня», и это мешает Уилу. В смешном парике, кудри которого постоянно лезут в глаза, с ног до головы перемазанный коричневой краской – только глаза и зубы выделяются на неестественно тёмном лице. Блэквуд подошёл к постели, окидывая девушку взглядом. Он помнил ту ночь в театре, помнил всё. Она невозмутимо улыбнулась, как положено по сценарию, и выжидательно посмотрела: когда же он начнет диалог? - Ты помолилась на ночь, Дездемона? – только сейчас он…нет, не Уильям, а Отелло, начинал чувствовать ярость. Странно, до начала спектакля он от неё места себе не находил, но, когда началась игра, всё снова стало как прежде. Вернее, это у Уила возникло ощущение, что рядом с ним снова любящая жена, и что они снова счастливы. Ровно до того момента, как завистник Яго оклеветал её. Вначале проснулась ревность, затем отчаяние, и лишь потом – злоба, которая сейчас просто сжигала его. - Да, мой синьор, – по-прежнему изображая наивность, ответила Сибилла. Молчание. И полный неискреннего недоумения взгляд рыжеволосой красавицы. Уил сделал попытку подойти, но вдруг резко остановился, словно ударившись о невидимый барьер, отвернулся и тихо произнёс: - Я отойду…мне тяжко убивать.- Деревянный столб, поддерживающий полог над кроватью, на удачу оказавшийся поблизости, послужил ему опорой. - Ты говоришь - убить? – испуг в голосе девушки весьма правдоподобен, а он всё меньше себя контролирует. Сейчас он уже не Уильям Блэквуд, актёр захудалого театра, – Отелло, мужчина, обладающий гордым нравом, ревнивый и пылкий, горячая кровь в жилах требует, чтобы та, которая предала, понесла наказание. Немедленно. Но нет, он прогоняет чужие мысли прочь. Тряхнув головой, стараясь избавиться от наваждения, он ударил кулаком о дерево, скривился от боли, но продолжил: - Да, я сказал. – И теперь что-то меняется во взгляде карих глаз, устремлённом на Сибиллу. - Святое Небо, сжалься надо мной! – девушка в страхе старается отползти на противоположную сторону постели, одной ей ведомый ужас, вызванный переменами в лице мужа, заставляет голос дрожать, она сбивается, запинаясь на знакомых до мелочей фразах. Она молит о пощаде, он – непреклонен и надвигается. Тишина в зале, нервы зрителей натянуты гитарной струной, кажется, продлись действо ещё несколько минут, и она лопнула бы! Но, наконец, мавр не выдержал – он знал достаточно, и вынести дальше этого разговора не мог. Грубо бросив перепуганную до полусмерти девицу на постель, навалился сверху, последний раз посмотрел в глаза. - О, дай прочесть мне хоть молитву… - умоляющий голос выводит зрителей из оцепенения. Она больше не боролась, только плакала. Слишком правдоподобно. Но он непреклонен, сильные руки сомкнулись на тонкой шее: - Поздно. – Испуганный вздох волной пронёсся по залу. Женщины начали всхлипывать, мужчины не в силах произнести и слова. Робкие аплодисменты, зародившиеся где-то на заднем ряду, тут же стихли. Что-то не так. Уил, не понимая в чем дело, оглядел зал. По щеке скатилась слеза, но так нужно – пусть все видят его страдания и горечь. Но почему молчит зал? Что за страх в глазах, с трудом различимых во тьме партера? Вдруг, посмотрев вниз, он понял, что всё ещё держит Сибиллу за горло. Девушка уже не сопротивляется. Страх в зелёных глазах угасает, а вместе с ним и жизнь. - «Что? Что происходит?!» - с тихим вскриком он отпрянул от неподвижного тела. «Служанка», заглянувшая в комнату на шум, позабыла все свои реплики и несколько минут на сцене гробовая тишина. Потом, найдя-таки нужные слова, она начала звать хозяина. Уильям ответил, чуть помедлив, а спектакль продолжился. Слова невпопад. Не страшно, зрители спишут на шок и горе персонажа. Финальная сцена, развязка, поклон под гром оваций, занавес. Содом и Гоморра за кулисами. Для одних – кошмар, для других – восторг. Врач в гримёрке Сибиллы и охранник перед дверью. Маленькая комната, тишина. Ужас осознания, стыд, сожаление, горечь и…удовлетворение! Внезапный страх при взгляде в зеркало – кто же там? Но всё в порядке. Всё те же карие, лихорадочно блестящие глаза на худом лице. Тихие шаги и скрип отворившейся двери. Билл. Бледная и заплаканная. Молчание, не поднимая глаз. Чувство утраты, неописуемое словами. И кольцо, оставленное ею на столике рядом с пошлым черным париком. От тихого стука в дверь коморки Уил вздрогнул. После выступлений к нему решалась заходить только Сибилла, но это не могла быть она. И кто бы ни стоял сейчас за дверью – не имеет значения, видеть он никого не хотел, а потому, промолчав, Блэквуд продолжил стирать грим. Стук повторился, на этот раз он был более настойчивым, а после третьего удара дверь и вовсе открылась, и в комнату вошли двое. Даже не смотря на растерянное и разбитое состояние, Уильям удивился: более странной компании он, проживший долгое время среди актёров и прочей «творческой интеллигенции», не встречал прежде. На первый взгляд – ничего необычного. Первой вошла высокая женщина, на ней было дорогое платье из черного бархата, украшенное сверкающими камнями и кружевами, длинные черные волосы уложены в замысловатую прическу, а ярко подведённые зелёные глаза смотрели холодно и оценивающе. У обычного человека от их взгляда как минимум пробежал бы мороз по коже. Уил и был обычным, к тому же измотан. Нервы, работающие уже на пределе своих возможностей, сдавали. Тем не менее, он выдержал взгляд и с раздражением воззрился на гостью, когда его внимание привлёк второй посетитель. Мужчина среднего роста, статная фигура подчеркнута строгим, но изысканным белым костюмом. Шляпы на нём не было, что в кругу знати считалось чуть ли не непристойностью, а потому с бледного лица на Уила открыто смотрели черные глаза. Необычайные - пожалуй, единственное слово, которым можно их описать. Они одновременно и пугали до дрожи, и притягивали. Двигаясь плавно и пластично, словно бы в теле его отсутствовали кости, мужчина беспардонно наклонился к Блэквуду, пристально заглядывая в глаза. Ошарашенный молодой человек отшатнулся. И тут заговорила женщина в черном: - Не бойтесь, месье, - непривычное для Лондона обращение резануло слух. - Моё имя Сатин. И я пришла к вам от имени Графа Дракулы. – Странное имя заставило Уила поёжиться, а Сатин продолжала: - Он присутствовал сегодня на спектакле, видел вашу игру и хотел бы выразить свой искренний восторг… - Прошу прощения, мисс, но почему он сам не может его выразить? – насмешливо прервал гостью Блэквуд. – Ведь я так понимаю, он пришел с вами? – на лице мужчины в белом появилась хищная усмешка, но он по -прежнему молчал, а ответила черноволосая: - Вас это не касается, месье Блэквуд! – она сверкнула глазами. - Единственное, что вам нужно знать… - женщина не договорила, вздрогнув. Дракула бросил на неё короткий взгляд, и она продолжила, немного запнувшись: - Прошу прощения, он хотел бы, чтобы я описала вам ситуацию, – в голосе женщины звучала досада, - Граф уже много лет не может говорить. Это явление вызвано…сильным эмоциональным потрясением, и с тех пор ему довольно сложно выражать свои эмоции, так сказать. Я помогаю ему чем могу, но… - женщина снова замолчала, как будто невидимая рука зажала ей рот, и бросила недовольный взгляд на Графа. -…но я слишком рациональна. Поэтому ему нужен кто-то, кто может понять чужую душу, проникнуться его чувствами, сомнениями, радостями и горем. Вы как нельзя лучше показали сегодня этот талант. – Она замолчала, переводя дыхание. - Скажу вам не лукавя: это огромная честь. Вы согласны? Мало что понявший из спутанного рассказа, Уил начинал злиться. Всё происходившее походило на глупую шутку. А уж чего-чего, а веселиться ему сейчас не хотелось. Подумать только: именно сегодня к нему приходят эти наряженные фигляры и предлагают ему работать, не кем-нибудь, а «душой»! Это вам не хухры-мухры. Переживания последних дней, напряжение – моральное и физическое, да и, если честно, сама мысль покинуть театр (а вместе с ним и Сибиллу), пугала его. Всё это мешало рассуждать здраво и мыслить логически, а потому Уил сделал, пожалуй, одну из самых грубых ошибок в жизни: встал, подошел к двери и распахнул её, указывая незваным гостям на выход. Женщина, открыла было рот, лицо, искаженное яростной гримасой, сразу потеряло привлекательность, но мужчина схватил её за руку и властно потянул в коридор. Уже выходя, женщина злобно прошипела: - Глупцом был – им и сдохнешь. – Злорадная улыбка сделала её ещё неприятнее, но это ещё не всё: словно прочитав мысли Уильяма, она засмеялась. – Для неё ты - игрушка. Так было всегда, неужели не заметил? А когда она начала терять контроль, ты ей наскучил и она нашла новую. Не задумывался? А знаешь… - вдруг женщина сморщилась от боли. Дракула сжал её запястье и вывел наружу. Молча. Чадящая лампа – самая ценная вещь в гримерке, бледное отражение в зеркале. Странные мысли, готовые уже уступить в неравной борьбе с алкоголем. Почти пустая бутылка виски на столе – единственное, что имеет значение в тот момент. Не менее пьяные актёры, полутёмный коридор. Моросящий дождь на фоне некрасивого заката. Шаги за спиной. Грязный переулок, мужчина в тени каменной стены, большой кривой нож и кровь на рубашке. «Привет тебе от Дездемоны, красавчик!».***
Я имел всё, чего только могло пожелать моё богатое воображение, мне пророчили блестящее будущее, а я отказался от всего из-за женщины, для которой был просто развлечением. Права была женщина в театре – я просто доверчивый глупец. Ну что же, не я первый, не я последний. Мужчины издревле попадают в эту ловко сплетённую сеть. Заслужил. Теперь я здесь, моя одежда насквозь промокла от дождя и крови, струящейся из раны. В грязи, забытый всеми. Рядом, да и в целом мире нет никого, кто бы скучал по мне. Я сам по себе справляю траур. А жизнь уходит, я чувствую приближение смерти. Даже слышу её шаги, она рядом, её черный плащ закрывает тот неяркий свет луны, что пробивается этой ненастной ночью сквозь тучи. Она склоняется надо мной и…даёт мне пощечину! Это странно, я представлял всё иначе. Глаза подводят меня, всё словно бы в тумане, но я могу разглядеть. Её лицо – лицо прекрасной женщины, её волосы цвета воронова крыла ниспадают почти до земли, странно сливаясь с потемневшей кровью на моей одежде, черный бархат платья был испачкан в грязи, но это, кажется, волновало её меньше всего. - Очнись же! – Сатин снова ударяет меня и, обернувшись во тьму, изменившимся тоном спрашивает: – Парень почти мёртв. Что будем делать? Почему-то я совсем не удивился ни тому, что эта загадочная женщина оказалась здесь, ни её странным словам и поведению, да и может ли что-то удивить того, кто одной ногой на том свете? Мужчина вышел из-за спины красавицы. Даже в своём состоянии и при всей темноте переулка, я узнал его. Тот, кто управлял черноволосой женщиной, как марионеткой, тогда в театре. Человек, для описания которого не хватало знакомых мне слов и красок. Он опустился рядом на колени, по-прежнему не говоря ни слова. Пристальный взгляд впился в моё лицо, затем перешел на рану. Что-то неуловимое мелькнуло в этот миг в черных глазах, но что – я уже не смог бы определить. Моё время пришло, и никто, даже загадочный Граф, не смог бы мне помочь. Веки отяжелели, не опустить их стоит титанических усилий. Я не чувствую ничего, кроме холода и тьмы, накрывающей меня. Вдруг сквозь неё пробивается слабое ощущение. Странное, неожиданное, оно всё сильнее овладевает моим существом, и я начинаю понимать, что это – тепло. Что-то тёплое струится по моим губам, подбородку и шее, я ощущаю лёгкое покалывание. Откуда-то я знаю, что это - кровь. Но уже не моя. И, не успев даже удивиться, проваливаюсь во мрак, на этот раз навсегда. Вот и конец истории. В ту холодную осеннюю ночь Уильям Блэквуд умер. А на свет, или, если быть более точным – во тьму, появился Сорси.***
На бесстрастном лице женщины, выходящей из переулка в момент, когда она увидела мужчину в старой матросской куртке, появилась недобрая улыбка. Тот с остекленевшим взглядом протянул ей окровавленный нож. Будь он в сознании, то, должно быть, очень удивился бы поведению черноволосой: она, приблизив нож к хорошенькому лицу, принюхалась. Улыбнулась ещё более хищно, что-то сказала мужчине, а тот, не оборачиваясь, направился прочь. Его обескровленный труп был найден три дня спустя в маленькой комнатке постоялого двора. А небольшое торговое судно «Калипсо» отправилось к берегам Испании тем же вечером. Убийцу шкипера так и не нашли.