Возвращаясь к первобытной жестокости

Фракция; лидер, держа в руках факел, сноп алого пламени просвящения, ведет за собой народ. Вариан был верен своему единственному принципу — он действует исключительно в интересах народа, не более. Сделать какую-то поблажку для себя, для своего окружения было недопустимо для Ринна — совесть, улыбаясь зловещим холодным оскалом, сидела темными ночами подле его ложа в спальне, напоминая ему о совершенных делах, и тогда сердце Вариана сжимала холодная рука. Будучи лидером одной из самых сильных фракций, носящих гордое название, словно имя одного из рыцарей из старого библиотечного фолианта — Альянс, Вариан гордился тем, что его считают правителем с холодной головой. Разве фракция не считается идеальной, если ее лидер — мудрый, самодержавный правитель; лишь ему подчиняются огромные земли и ее жители, такие же рассудительные и спокойные; только он заставляяет врагов целовать мысок его сапогов, испачканных грязью земель, куда он совершил свой очередной дальних поход. И Ринн не считал себя бессердечным или чрезмерно жестоким, нет. Он видел перед глазами идеальное государство, видел себя на престоле абсолютным монархом, даже задумываясь над тем, что фракция и самодержавие — несовместимые понятия. У него были помощники, однако в глубине души Вариан видел себя единственным, кто хоть как-то способен поставить на колени Орду. «Скопище грязных, противных, тупых животных, не умеющих даже улыбнуться с добротой на жутких, огромных губищах, не умеющих вести бой, сброд того, кого отсеял Альянс», — мысли Вариана крутились в этом участке, когда он, сидя за круглым столом с парламентом Орды, сцепивши руки в замок и натянув улыбку, больше похожую на оскал лесного волка, водил длинной хрустальной указкой по старой карте — границы Орды и Альянса не менялись с давних времен — и что-то говорил долго, невнятно, неубедительно. У фракции есть лидер. У лидера есть последователи и наследники — юный штормградский принц Андуин был милым юношей с растрепанной северными ветрами копной пшенично-солнечных волос, отцовскими глазами с добрыми искрами и врожденным талантом к наукам, боевым искусствам, великолепной музыке и простому общению. Что-то в нем было отцовское — упорство, лидерские черты характера, выражение лица, когда Андуин, хмурясь, сводил густые брови к переносице, и в его небесно-голубых глазах загоралось вместо привычной доброты что-то звериное. Вариан, безусловно, любил своего сына и надеялся, что Ринн-младший всенепременно станет самым лучшим правителем Штормграда, а затем и всего Альянса. И Вариан был готов выхватить меч из ножен и отрубить сыну голову, когда Андуин, вдруг стыдливо потупив глаза и устремив их в пол, отказался участвовать в переговорах с парламентом Орды, регулярно приезжающей с визитом в Штормград, сославшись на жуткую боль по всему телу после очередной тренировки. — Значит, ты удивительным образом повредил ногу, когда дрался на мечах с нашим конюхом? — Вариан был настроен жестко; он ходил из одного угла кабинета в другой, словно впервые рассматривая массивные черты темной деревянной мебели, казалось, выпиленной целиком из огромного дуба. — Что же, сын, я надеялся, что ты будешь несколько предусмотрительнее и не будешь терзать себя тренировками перед таким важным событием, как визит парламентеров Орды, — ухмыльнулся Ринн, как бы невзначай выглядывая в окно. — Я позволяю тебе отсутствовать на этот раз. Вызовешь лекаря сам, отдохни, тебе это необходимо. — Спасибо, отец! — с вожделением происнес Андуин, быстрым шагом покидая кабинет отца; Ринн-старший, фирменно ухмыльнувшись, прогнал прочь из головы мысли о том, что сын делает все возможное, лишь бы не встречаться с представителями Орды. По началу Вариан не воспринял это всерьез. Но дела фракции не стояли на месте — они шли вперед, шли в гору, и Вариан, желая сделать из Андуина превосходного последователя, пытался приобщить сына ко всему — экономика, внешняя политика, внутренние дела. Казалось, что принц с интересом слушает отца и его весьма занимательные и поучительные рассказы и заповеди, но голубые глаза, устремленные пусто куда-то сквозь отца, выдавали его на корню; впрочем, и это не встревожило короля. Он стал чаще проводить с Андуином время на тренировочной площадке, где они дрались на мечах, но словно невидимая сила с каждым днем выжимала из принца все соки, делая его немощным и слабым, чрезмерно задумчивым и апатичным ко всему. Однажды Ринн-старший весьма несильно толкнул сына в плечо, чтобы пробудить его от глубоких раздумий во время занятий; Андуин без чувств, с бледным лицом и застывшими на ресницах каплями слез повалился в траву. Короля мало волновало, что происходит с сыном, что творится внутри него. Для него не было чем-то сверхъестественным то, что прежде собранный и серьезный принц часто на столько сильно терялся в своих мечтаниях, что за обедом не мог и воды выпить. Вариан продолжал с превеликим отвращением демонстрировать свое дипломатическое мастерство послам Орды, среди которых был и Бейн Кровавое Копыто. Ринн только усмехался, представляя Бейна на месте правителя орды — как его огромные огрубевшие лапы касаются темного бархата подлокотников золотого трона, алая мантия спадает с плеч, скользя по гранитному полу, и Вариан с предвкушением ждал, когда он прикажет выпилить из этого гранита надгробья своих врагов. Бейна. Сильвану. Вол'джина. Эту чертову фракцию, словно наполненную какой-то силой изнутри. Это был довольно погожий день. В любое другое время Вариан бы остановился на балконе, опираясь руками о мраморные перила, устремил бы взгляд куда-нибудь далеко, рассматривая небо, нечеткую линию горизонта, прекрасные пейзажи; и только тогда Ринна-старшего можно было назвать чувствующим хоть что-то кроме власти. Но Вариан был непоколебим перед тем необузданным гневом; как будто вновь хотелось вытащить меч из ножен, взглянуть на его блестящие клинок, отрубить им голову и долго вдоволь наслаждаться кровавыми разводами на дорогом металле. Крепкой рукой Вариан толкнул тяжелую дверь — она со скрипом поддалась так легко, словно была сделана из тонких досок; быстрым шагом король рассекал длинные темные коридоры, стены которых были увешаны портретами далеких предков, возродивших Альянс из пепла; его сапоги тяжело стучали по шкурам животных, он шел словно на смерть. Что-то щемило его грудь, это чувство было на столько неясное, что Вариан не раз подумал, открывать ли ему дверь покоев сына? Но затем он решился, заслышав непонятный шум. Приоткрыв, Вариан не знал, к чему готовиться, поэтому, зажмурившись, он медленно размыкал веки, его сердце почему-то стучало, словно бешенное. И от увиденного Ринн в ужасе отпрянул от крохотной щели в двери, рухнуть без сознания прямо на полу. Его обнаженный мальчик, вздрагивая от каждого касания таурена, сидел на его коленях, тонкими алыми губами лаская противную морду создания, с наслаждением обнимая толстую шею обеими руками и насаживаясь на жуткий землянисто-черный член Бейна Кровавое Копыто, медленно постанывая от удовольствия, растягивая каждый высоких звук, вылетающий из его горла. Бейн трепал его пшеничные волосы одной рукой, шумно выдыхая, другой держал штормградского принца за талию, нежно помогая ему насадиться до упора. Андуин и Бейн нежно соприкасались губами: принц — нежными, тонкими, красными, как и его выразительные скулы, от смущения и возбуждения; таурен — шершавыми, толстыми, грубыми, которые никак не отличались от его шерстистой кожи. Это сочетание — на столько разное, на столько противоположное, несовместимое, словно день и ночь — могло бы стать чем-то удивительно прекрасным, но Вариан горел от злости и желания поскорее прекратить этот ужас, со стыдом, горящим на щеках. Андуин, застонал, запрокинув голову и изящно изогнув шею, словно белый лебедь, вцепился тонкими пальцами в мощную шею таурена, прижимаясь своим хрупким телом к животу Бейна. Таурен грубо целовал плечи принца, оставляя темные отметины синяков на узковатых бедрах штормградского принца и молочно-белой коже. Андуин без отвращения касался губами огромных четырехпалых ладоней таурена, оглаживая темную шкуру и лаская кончиком языка на удивление мягкие подушечки пальцев. — Черт, Ринн, ты слишком красив, чтобы быть с таким чудовищем, как я, — рычал Бейн, насаживая принца на свой член и обнимая его гигантскими лапами, в ответ на что Андуин отзывался очередным стоном. Вариан сгорал от стыда и злости. В руках того, кого он был готов похоронить заживо, был его любимый сын. И это было на столько противно, что Ринн-старший едва мог держаться, лишь бы не влететь в комнату и не остановить все это. И ему было плевать, что Андуин был счастлив, пусть даже его счастье — жуткий таурен. Вариан больше не желал молча следить за этим; более того, Вариан был готов сделать все, что угодно, лишь бы он никогда не застал их вместе вновь. Король, вдохнув холодный воздух полной грудью так, что даже стало тесно под доспехами, неуверенно толкнул резную дверь от себя и сделал пару таких же нерешительных шагов внутрь, ступая сапогом на шкуру медведя перед спальным местом принца, где они расположились с Бейном Кровавое Копыто. — Отец, ч-что ты тут делаешь? — Андуин был смущен, его щеки, лицо, шея были покрыты алым румянцем, принц сразу же накинул на себя и на партнера легкое одеяло, смятое и брошенное на краю кровати. — Черт возьми, ты же сам учил меня всегда стучаться! — Андуин не мог не возмутиться тем, что отец подглядывал за ним и Бейном. — Это все не то, что ты подумал... — Сначала твой любовник уйдет, — коротко отрезал Вариан, сжимая челюсти и кулаки на столько сильно, что костяшки пальцев побелели. — Андуин Ринн, тебя с легкостью можно назвать предателем, раз ты вытворяешь такое! Ты спишь с нашими врагами, пока я пытаюсь удержать их же от убийства твоих подданых на границах и в бесконечных сражениях! — Вариан сорвался на крик, которых громом разносился по просторному помещению. — Ты желаешь счастья только себе, но не думаешь о том, что станет с Альянсом! — Уходи, отец, — Андуин сел на кровать и закрыл лицо ладонями, словно прямо сейчас был готов заплакать, и Бейн протянул свою руку, чтобы утешить принца, но Вариан был готов порвать таурена на мелкие кусочки голыми руками. — Я даю тебе десять секунд, чтобы ты исчез и больше не появлялся в Штормграде! — обращаясь к Бейну, прорычал Вариан, хватая в руки стеклянную статуэтку, стоящую на небольшом столике и целясь ею в Бейна. Он вел себя, как ревнивая женщина, назойливо продолжая думать, что все это в интересах государства. Нацепив на себя минимум одежды быстрыми размашистыми движениями, Бейну пришлось скрыться, иначе Вариан мог бы позвать стражу. В дверях Бейн остановился и повернулся к Вариану, поглощая его строгим взглядом, от которого королю стало не по себе. Бейн Кровавое Копыто переводил взгляд с Андуина, смотря на него с жалостью, на Вариана, бросая в него молнии с искренней ненавистью. — Ты можешь сломить Орду и похоронить всех ее правителей, но ты не заставишь меня разлюбить Андуина, — тихо произнес Бейн, поджимая широкие губы и сжимая пальцы в кулак, развернулся, ударяясь косматой гривой о дверь, и ушел, громогласно оповещая всех по близости, что он гордо покидает этот замок. Вариан лежал на кровати; его густые брови были сдвинуты, лицо приобрело сердитый вид, а глаза готовы были испепелить каждого, кто бы случайно попался на пути разгневанного короля. В то же время его сердце и мысли были опустошены тем фактом, что Андуин — его прелестный маленький сыночек, в которого лучшие наставники Альянса вложили все самое необходимое, чтобы стать королем — имеет на столько тесные отношения с врагами, что доверяет им себя. Вариан не был готов именно к этому — враг станет не просто другом, а даже чем-то большим. Ринн-старший бы ни за что не простил сыну проигрыша в этой битве. Вариан лежал на кровати, и сердце его бешенно колотилось в груди, готовое с минуты на минуту выскочить — они с сыном ведь так и не поговорили о случившемся, а Вариану было просто необходимо поговорить с кем-нибудь по душам. Он не осознавал, что таких людей нет благодаря его гордыне, вставшей впереди друзей и семьи; и Вариан был даже готов заплакать от бессилия, сковавшего его тело ржавыми кандалами. Король брел по коридорам, открывая для себя все новые и новые детали, прежде не замечанные им — высокие потолки, на которых была превосходная лепнина, раскрашенная лучшими художниками Альянса, резные ставни, на которых играли лучи алого заката, мелкие ворсинки красного ковра, по краям которого струилась золотая бахрома, сияющая в прозрачном воздухе, наполненном тенями величавых каменных стен. Вариан был заключен в своем мире, где все было холодно и рассчетливо, и не замечал, как что-то живое и прекрасное цветет совсем рядом. Ринн-старший толкнул дверь в комнату сына плечом, не ожидая разрешения войти после пары коротких стуков, и остановился на пороге. Андуин, словно бесчувственное бледное тело, лежал в воздушном облаке бело-голубой постели, и если бы не его вздымающаяся от тяжелого и редкого дыхания грудь, то показалось бы, что он мертв, и его тело уже покрывают синие трупные пятна; это были лишь синяки от грубых прикосновений Бейна. Принц не обратил внимания на то, что кто-то решил посетить его перед ужином, который в любом случае был бы пропущен Андуином, но, заслышав тяжелые отцовские шаги, принц сглотнул слезы и не смог сдержаться, чтобы тихо не прошептать: «Ненавижу». — Андуин , сын мой, я... — начал Вариан, но был дерзко прерван Андуином. — Даже не знаю, как тебя назвать, отец, — сорвавшимся голосом проговорил Андуин, словно был простужен. — Ты считаешь себя великим правителем, ты надеешься, что я буду похожим на тебя, но я не хочу этого. Ты не видишь обратной стороны всего происходящего — ты просто сварливый старик, которого на трон посадили после революции и войны, и ты только и умеешь, что брюзжать и отдавать приказы от холодного ума, но не от чистого сердца, — Андуин говорил медленно, но громко, и каждое слово, словно гром и тучи на небесной лазури, поражали Вариана, доселе не слыхавшего подобной грубости. — Война для тебя — деньги, слава, словно ты не видишь, что тебе протягивают руку мира, которую ты отталкиваешь раз за разом. Очнись же, перестань быть таким идиотом и стань таким мудрым и разумным, каким ты себя представляешь! Может быть, другой бы отец вдохновился речью дорогого человека, родного, но не Вариан; вновь его брови сползли на переносицу, лоб покрылся глубокими морщинами, уголки губ опустились, а глаза зажглись ярким гневным пламенем. Ринн-старший, не контролируя себя, подбежал к постели сына и рванул одеяло из-под него; Андуин рухнул на пол, мгновенно пытаясь подняться на ноги, но Вариан, продолжая бесчинствовать, крепко схватил Андуина за воротник ночной рубашки. — Ты еще слишком недоросль, чтобы учить меня чему-либо! — прорычал Вариан, разрывая обеими руками полупрозрачную льняную ткань ночной рубашки сына, и кинул его на кровать, словно тряпичную детскую куклу. — Будешь учить всех своих любовников своей никчемной философии, ничтожетсво! Ты сомневаешься во мне?! Значит ты изменник! — Вариан кричал на Андуина, хотя принц пропускал все его слова мимо ушей, потирая ушибленный о спинку ложа затылок массирующими движениями. — Знаешь, что делают с изменниками, сынок? — холодно произнес Вариан, делая глубокий вдох. Андуина напугала такая резкая смена тона голоса отца, но он не подал вида. — Их наказывают плетью, мой мальчик! — грубо произнес Вариан, резко наклоняясь к принцу, хватая в кулак копну его растрепавшихся пшеничных волос и притягивая к себе, жадно расцеловывая алые, багровые губы сына. — Но я могу предложить тебе другое наказание, — едва слышно произнес Вариан, продолжая грубо целовать отпирающегося Андуина. Вариан даже забыл о том, кто целовал эти губы всего пару часов назад. Тело Андуина манило его своей прохладой, молочной кожей и длинными пальцами, которые, оставляя болезненные отметины через тонкое полотно рубашки на плечах, пытались причинить хоть немного неудобства Ринну-старшему, в ответ на что король не прекращал разрывать пижаму сына, сжимая тренированными руками до побеления и без этого белой кожи Андуина то ягодицы принца, то его грудь. Едва освободившись от одежды, сдавливающей его разгоряченное тело, Вариан заломал руки Андуину и вновь потянул его за волосы, прижимая к себе холодное туловище принца и резким, неуклюжим движением насаживая сына на свой возбужденный член, сразу же начиная двигаться. Андуин, запрокинув голову, вскрикнул от боли, пронзившей его тело, затем сдавленно затонал от боли, разносящейся после каждого размашистого толчка отца внутри себя; слезы текли по его щекам, капая с щек на острые ключицы; принц искривил губы в жалобной гримасе боли, сжимая в руках грубоватое полотнище рубашки Вариана. Король не щадил его, полностью выскальзывая и затем с новой силой входя в него, дергая Андуина за волосы и провоцируя его на новый поток слез. Принц не мог сопротивляться отцу, ведь его силы улетучились, как пар после дождя с пыльной земли, оставив место слезам, боли и страху. Вариан рычал, вдалбливаясь в обмякшее тело Андуина, пока наконец не кончил с коротким стоном. Король бросил Андуина на кровать, толкая его в плечо. Пока Вариан восстанавливал сбитое дыхание, Андуин натягивал на себя одеяло, стыдливо прикрываясь от назойливого взгляда отца. Слезы текли по его щекам, он беззвучно содрагался в рыданиях. Принц не желал глядеть на отца, но Вариан грубо взял сына за подбородок и и заставил его подняться, опирая дрожащее тело на локти. — Ты не имеешь права что-то говорить обо мне, ты слишком мал для этого. Теперь ты уяснил, что лучше тебе сидеть, не высовываясь, и молчать, пока тебе не приказывают говорить. Я здесь главный, и тебе придется смириться с этим, — Вариан смаковал слова, насмехаясь над униженным сыном, едва сдерживал себя от очередного поцелуя. Андуин испуганно кивнул, глотая слезы и слова, которые бы он с удовольствием кинул был вслед уходящему отцу; Вариан скрылся за дверью, хлопая громко и непринужденно, а Андуин, слушая удаляющиеся шаги тирана, которого он вынужден называть отцом, сорвался и, зажимая в кулаках простынь, зарыдал в голос, чуствуя опустошенность. *** Вариан уснул лишь под утро, когда за окном алый закат осветил тонкую полоску площади и колокольни, заливая все таинственным и королевским блеском. Голова короля словно налилась свинцом, веки смыкались сами по себе, а грудь терзали смутные чувства. Вариан чувствовал, что сначала его сердце сжимало холодной бескровной рукой, касаясь каждой клетки, а затем кровь и гнев приливали к щекам, заставляя их краснеть, и все это чередовалось с необычайной скоростью, словно время вокруг Ринна бежало быстрее, чем во всем мире. Он думал о сыне, о своем долге, и не знал, что же ему ближе к сердцу — любовь и родственная душа, готовая постоять за него в любое время и в любом месте, или же огромное королевство, где, казалось, таких людей было в сотни раз больше, но все это было в реальности хрупкой иллюзией, готовой разрушиться, как только эти сотни тысяч крепких плеч бы перестали доверять королю. Усмехаясь про себя, Ринн делал весьма логичные выводы — что ему стоит потерять одного человека, если он может потерять свое государство? Вариан не хотел извиняться перед сыном — ведь он должен был быть прилежным мальчиком, чтобы стать в своем будущем одним из великих правителей, но фальшивая влюбленность, мрачные мысли и много безрассудства и самоволия лишили его чистой холодной головы. С другой стороны, Вариану казалось, что отцы так жестоко не обращаются с детьми. Он не хотел признавать, что он плохой воспитатель, ведь очередной удар по самолюбию короля мог вывести его из равновесия. Очнулся — а больше нельзя было по-другому назвать его душевное и физическое состояние — Вариан, когда солнце уже полным ходом достигало своего апогея на небосклоне, застилая мрак спальни легкими акварельными солнечными зайчиками. Хотелось поднять лезвие меча и отрубить голову кому-нибудь. Ринн сполз с постели и подошел к окну. Во дворе, взметая пыль и затаптывая траву, носились люди, ажиотаж охватил даже лошадей — кровные, породистые скакуны били копытами по сухой земле и громко ржали. В голову Вариану прокрались плохие мысли, но он, нахмурившись, подавил их, и отправился узнать, что же случилось, пока он отбывал в царстве Морфея. Громко стуча сапогами, Ринн спустился вниз, где кавалерия, вооружившись тяжелыми мечами, целыми днями стояла с каменными лицами, подобно украшениям. Вариан неслышно скользнул через черный выход, надеясь услышать хоть что-нибудь. Вышел Ринн на залитый солнцем двор, где в грязи валялись свиньи, и охотничьи псы громко лаяли, чуя добычу. Спиной к королю стояли люди, облаченные в форму армии Альянса, и увлеченно беседовали, среди них была даже такая высокая личность, как начальник дворцовой охраны. Увидев Вариана, они замолчали, остановившись едва ли не на самом интересном месте. — Доложить, — Вариан отрезал это таким голосом, словно был готов растерзать всех присутствующих здесь и сейчас, — доложить об обстановке в Штормграде. — Штормград и все подконтрольные ему территории во власти Альянса, Ваше Величество, — отчеканил чиновник. — Но ночью пришли тревожные новости из Орды, от Бейна Кровавое Копыто, а так же случилось небольшое проишествие во дворце. — Доложить, — грозно произнес Вариан, не спуская глаз с охраны. — Бейн Кровавое Копыто вместе с небольшими отрядами стоит на границах Альянса и Орды и требует сражения, — сглотнув, дрожащим голосом произнес начальник охраны. — Он требует его немедленно, и если оно не состоится, то он грозит нарушить мирный договор и вторгнутся на территорию Альянса. Армия приведена в боевую готовность, так что... — А следующая плохая новость? — вскинув от удивления брови, невнятно пробормотал Вариан, не понимая, что же может быть страшнее назревающей войны. — Сегодня ночью наши шпионы обнаружили вашего сына — Андуина — там же, на границе, облаченного в форму противника и с оружием Орды. *** В дальних походах Вариан себя чувствовал как рыба в воде. Он смело изучал карты земель противника, отдавал приказы направо и налево, выигрывал эти бои с превеликой легкостью, но сейчас, когда он узнал, что один из главых вражеского штаба — его дорогой сынок, в которого он так много вложил, то какая-то старая рана вновь открылась и начала кровоточить. Предатель. Его сын — предатель. И Вариан начинал понимать, что все это из-за его наиглупейшей и просто невообразимой любви к этому проклятому таурену, из-за его давних глупостей и постоянных запретов, из-за того, что Ринн-старший на самом деле никудышный отец. Ринна до дрожи пробирало от этих мыслей. Он просто был готов бить кулаками по своим коленям, в порыве ярости рвать волосы на голове и топтать траву, ломая хворостинки с коротким сухим хрустом. Андуин, черт возьми, должен ответить за все то, что он натворил, ведь скорее всего слепо влюбленный в Андуина Бейн и затеял все это, чтобы отомстить за поруганную честь своего любовника. Вариан на столько сильно был зол на сына, что был готов поиметь его на глазах у двух многотысячных армий. Место для лагеря было выбрано неудачно — степь, распластавшаяся рядом с обрывом. Через обрыв виднелся лагерь Орды, возвышающися на холме. Километр влево — довольно удачная пустыня, где можно было набегаться на славу, два вправо — обрыв завершался небольшой рощей. Вариан догадывался, что это хитрость Орды, но не идти на поводу и них он не мог. Вариан решил ждать, пока парламентеры Орды не наведаются к нему. Огромный простор выгоревшей травы, жесткой и сухой, сливался вдали с темным серым небом, на котором плавными разводами разливались акварельные пятна и завитки грязно-белого цвета, остатки, клочья облаков, разорванных сильным ветром. Вариан держал в руках карты, разрабатывая стратегию, но в его голове крутились одни и те же мысли о предателе-сыне. Ринн не мог не скрывать своего внутреннего беспокойства, его грудь тяжело вздымалась от прерывистого дыхания, губы приобрели синий оттенок из-за легкого холодка, гоняющего стаи мурашек под весьма теплыми одеждами. Войска прятались поодаль, всего ничего отсда, и Вариан даже не видел из со своего наблюдательного пункта — войны терялись, смешиваясь темной формой с нечеткой линией горизонта. А вот Орде, стоящей на холме, расположения войск Альянса скорее всего были видны. Вдруг Вариан изменился в лице — вместо напряженной гримасы его лицо резко исказил бурный гнев. Ринн вспомнил, как он давал сыну уроки и рассказывал ему о приимуществе расположения на возвышенности. Вариану казалось, что все то, что он старательно холил и лелеял, вдруг обернулось против него, и если это не уничтожить прямо сейчас, то это может окончиться плачевно для самого короля. Покинув шатер, Вариан запрыгнул на коня и, пришпорив несчастное животное так, что оно взвилось на дыбы, громко закричал, чтобы его услышало все небольшое поселнение из десяти таких же шатров: — Отдать приказ о наступлении! Или же сейчас мы уничтожим выродков и неверных, или погибнем от их рук! Гнедой скакун резво помчался по иссохшейся траве, поднимая шлейф пыли под копытами, и Вариан спустя каких-то две минуты уже стоял на у огромного простора, гладкого, словно огромное зеркало, где вдали бушевала гроза, сверкая фиолетово-белыми ветвями молний. На своих ездовых животных, огибая черный овраг, медленно передвигались парламентеры орды. Вариан улыбался, словно это был один из самых счастливых моментов его жизни. Тауренов было трое, они были военными чиновниками, и Ринн уже отметил для себя, что они были безоружны. Противное животное, шевеля потрескавшимися грубыми губищами, что-то назойливо объясняло Вариану, но король с треском в голове вспоминал, как подобные этим губам касались нежной кожи его предателя. Сходя с ума от той неприязни и жуткой ненависти как к Орде, так и к себеподобным, Вариан, вспоминая отвартительную сцену, увиденную им в спальне сына, стремительно выхватил меч из ножен. Сверкнула молния, отражаясь фиолетовыми, алыми, желтыми, белыми искрами в острие наточенного меча, и Ринн, взмахнув оружием, мгновенно срубил голову таурена. Последняя надежда на спаение жизней войнов было откинута, как плохое воспоминие. Горн звучно протрубел на той стороне оврага, глубокий звук был заглушен громом. Вариан помнил все, словно был потерян в тумане. Как огненной волной, шумно разбиваясь о скалы, два великих войска двигались друг другу на встречу, готовясь изрубить друг друга на куски, как это делали их предки. Злобно улыбнувшись, Ринн заметил во главе войска тонкую фигуру своего сына, облаченного в доспехи Орды, рядом с который гордо ехал Бейн. Сумашествие овладевало Варианом с каждой секундой все сильнее и сильнее. Он слез с лошади и пошел на встречу Андуину и Бейну. Ринн уже знал, что он сделает с предателем. — Думаю, ты знаешь, что я делаю с такими, как ты, Андуин, мой маленький мальчик, — два чувства разрывали сердце короля, ненависть и любовь не могли стать чем-то единым и разрушить, растерзать эту пелену странных событий, происходящих с ним. — Думаю, смерть одного из нас станет выходом из этой ситуации. — Признай, отец, — жалостливо произнес Андуин. Бейн стоял позади него. Волосы Ринна-младшего трепал яростный холодный ветер. — Признай, что твое упрямство привело нас сюда по разные стороны конфликта. Я люблю Бейна, и ни один из твоих запретов не сможет разрушить мои чувства. Ты не можешь простить себе свои ошибки, ты не можешь стать счастливым из-за этого, ты цепляешься за прошлое и пытаешься навязать это мне, — Андуин говорил громко и уверенно, он был уверен в своей правоте. — Дай мне свободы, и я стану таким, каким ты хочешь. Ты непринужденно убиваешь всех, кто встает у тебя на пути. Я люблю тебя, папа, — прошептал вдруг Андуин, и на его глазах выступили слезы. — Но неужели ты хочешь убить и меня? Одно из чувств начало отступать, сердечная боль утихла, Вариан долго смотрел на сына и понимал истину. Хватка, которой он держал рукоять меча, ослабла, и Ринн-старший улыбнулся. Искренне, впервые за много лет. Андуин сделал шаг вперед, желая обнять отца, но внезапно улыбка с губ короля исчезла; лицо приобретало напряженный вид. — Я, — начал Вариан, невидимо для всех крепче сжимая рукоять меча в ладони с такой силой, что побелели костяшки пальцев, — я все это делаю, — Вариан задыхался, чувствуя, как сердце сжигает оставшееся чувство — ненависть, — я делаю все это, — протянул Ринн. На мгновение замерло все. — Я делаю все это в интересах государства, — закончил Ринн и взмахнул мечом; лезвие со свистом разорвало воздух. — И ты никогда не встанешь на моем пути, — впервые в жизни Вариан закрыл глаза, когда убивал. Его веки устало дрогнули и открылись только тогда, когда тело сына уже лежало на траве, а подле него покоилась его голова. На лице штормградского принца застыла мимолетная улыбка. Вариан бросил меч на землю и был готов принять смерть такой, какая она была уготовлена ему. Но он не приходила. Вариан ждал ее, секунды медленно текли, утекая в минуты. Вновь это проклятье, черный ангел — совесть, терзало душу. Что было дальше, Вариан не помнил, все что осталось — раскаты грома вдали на сером небесном полотне. И он не вспомнит об этом еще остаток своей жизни — жалкой и никчемной, ведь прозрение придет ему еще не скоро. Андуина похоронили на том месте, где он упал, поверженный отцовским мечом, и Бейн очень долго навещал это место, сидя у холмика и рассматривая, казалось, всегда серое небо над этой пустыней. Скупые слезы катились по щекам таурена, теряясь в шерсти, однако, никакая магия не способна была вернуть его к жизни. Вариан был проклят своими же словами — в интересах своего государства.