ordinary life stories

      Прикосновения в области живота и неразборчивый, чуть приглушенный, шепот выводят Джонхана из сладкого состояния дремы. Он распахивает глаза, и не тратя ни минуты на размышления, ныряет рукой под одеяло, пытаясь отыскать объект, потревоживший его сон. Пальцы нащупывают очертания чего-то немного выпуклого и продолговатого и тотчас сжимают его. Беспокойство отступает, стоит Хану услышать задушенный возглас: «Это мой нос», сказанный тяжелым, монотонным, но таким родным голосом. Он облегченно шепчет «Сынчоль» и опускается обратно на подушки прикрывая глаза. Как-же он испугался. И всё из-за того, что в последние семь месяцев его ощущения обострились до предела. Теперь Джонхан просыпался от любых шорохов в квартире, невольно вздрагивал, сквозь дрему чувствуя теплые объятия своего альфы, спокойно различал предметы в темноте и чувствовал запахи, казалось бы, в тысячу раз сильнее других. Ранее неизвестный объект, оказавшийся его альфой, вылез из-под одеяла и, поцеловав Хана в уголок губ, лег рядом с ним. — Такими темпами я рожу на два месяца раньше положенного, — тихо хихикнул Джонхан, поглаживая рукой выпуклый животик. Седьмой месяц, омега уже успел округлиться и набрать вес. — Альфа, хотя бы немного головой думай прежде чем устраивать мне такую шокотерапию по утрам. — Ханни, не бузи, я только хотел разбудить вас. — Ты — настоящий предатель, Чхве Сынчоль. Хочешь, чтобы меня от души отпинали с утра пораньше? — А ты меня не дооцениваешь, дорогой. Я ведь подготовился и приготовил вам завтрак. Удивительно, что ты не проснулся от одного только запаха зелени, — ответил Чоль кладя свою руку поверх руки Хана, повторяя движения омежьей ладони. — Он уже такой большой. Кажется, будто ты на девятом месяце. Малыш так сильно хочет поскорее появиться на свет? В такие моменты большой и храбрый альфа становился уязвимым, давая волю своим чувствам. Инстинкты внутри него буквально сходили с ума, требуя только одного — защищать. А резкие черты лица в одно мгновение смягчались, стоило ему невольно залюбоваться своим беременным омегой, заговорить с его животиком. Трогательные моменты, которые хотелось навечно запечатлеть в своей памяти.       Хан, до этого засмотревшийся на длинные пальцы Сынчоля, что переплетались с его, лишь тихо вздохнул. Омеге нужно было вставать, чтобы урвать хотя бы немного времени для себя, пока в его животе не начался настоящий бунт. Как только он попытался сесть, большие теплые ладони альфы тут же подхватили его под поясницу. Знает ведь, что уже не всегда с первого раза удается подняться.       Джонхан спускает ноги на пол, тут же ныряя ступнями в мягкие тапочки с забавными мордочками щенят, параллельно нащупывая под подушкой хлопковый топ для своей груди. Сейчас были действительно сложные времена. Срок был внушительным, а организм медленно подготавливался к родам, во всю играя с гормональным фоном омеги. В такие дни топы и майки были необходимой мерой предосторожности.       Чуть придерживая живот рукой, Хан поднимается с кровати и,       продефилировав своей утиной походкой перед альфой, удаляется в ванную.        Накопившееся чувство напряжения в одночасье улетучивается, стоит омеге скрыться за белоснежной дверью ванной комнаты. Скользнув оценивающим взглядом по своему отражению в зеркале, Джонхан обреченно вздыхает. Его живот действительно раздулся будто на дрожжах, но этому было вполне логичное объяснение. В которое, однако, Сынчоль не был посвящен. Джонхан ждёт двойню.       И омега не мог с точностью сказать, рад он этому или нет. Слишком много сложностей было в его жизни. Даже решение оставить ребенка он принял не сразу, только после долгих уговоров своего альфы, который настаивал на том, чтобы сохранить жизнь малыша. А теперь омега знал, что там, внутри него, зарождается две новые жизни, и все еще больше усложнялось, потому что все шло совсем не так, как он планировал. Как планировали они оба.       Сынчолю было двадцать два, а Джонхану — всего девятнадцать, учеба только началась, еще вся жизнь впереди, а он залетел. И вроде рожать уже не было преступлением, а все равно было ужасно неловко сидеть в больнице и смотреть на более зрелых омег, для которых рождение ребенка было осмысленным поступком, а не оплошностью, как у Джонхана. Ведь изначально, они с Сынчолем не планировали никаких детей, они просто встречались год с хвостиком, и даже не задумывались о будущей супружеской жизни, предпочитая жить настоящим. Но вот, одна опрометчивость, виноваты в которой, как ни крути оба, и природа уже все решила за них.       Они познакомились в университете, когда Джонхан учился на первом курсе, а Сынчоль — на третьем. И Хан даже их знакомство не мог назвать банальным, потому что в тот день из-за «неуклюжего альфы», он упал с лестницы и разбил себе нос. Это было очень оригинально. Так к омеге ещё никто не подкатывал.       В течение двух недель альфа каждый день по вечерам навещал Джонхана в больнице, приносил ему фрукты со сладостями и просил у него прощения за свою неуклюжесть. Так и начались их, немного странные отношения, которые теперь, в прямом смысле, дали свои плоды.        Так уж сложилось - омега ждал двойню, а их квартира была студией, где все, кроме ванной, умещалось в одном пространстве, и искать тут место для двух крошечных деток было весьма проблематично, а ведь они очень быстро растут. О переезде и речи не может быть, потому что Сынчоль получает четкое "на жизнь" за свою работу автомехаником, а Хан был совершенно беспомощен, и единственное, чем он мог заниматься, это фрилансом за мелкие деньги, параллельно обучаясь удаленно. Отнюдь не радужная жизнь ждала их впереди. Ведь надо было сказать альфе о двойне, надо было искать деньги, надо было рассказать своим родителям…       Родители. Да, они не знали о том, что Джонхан в принципе забеременел. «И Слава Богу!» — отмахивался омега, в красках представляя реакцию старших. Но рано или поздно они должны будут узнать об этом. Хан ведь уехал в другой город учиться, строить карьеру, а вместо этого он внезапно объявится на пороге отчего дома с двумя малышами в коляске и молодым папашей-альфой. Устроит семье сюрприз, так сказать. Всё было так сложно и одновременно легко.       Хан мог только гадать о последствиях, после того, как он расскажет все родителям и альфе. Ему было безумно страшно оттого, что родители скорее всего разочаруются в нём, а для Сынчоля он станет самым настоящим балластом. Одно дело прокормить и вырастить одного малыша, но двоих… Звучит совсем не весело.       А если еще вспомнить о состоянии здоровья омеги, то можно будет только посочувствовать ему. Джонхана беспокоил постоянный голод, ломота в пояснице и, О Боги, этот ужасный период лактации начавшийся месяц назад. Из-за которого, он был вынужден носить различные повязки и топы. Его грудь стала слишком чувствительной, а спина нещадно ныла по вечерам, но Хан стойко терпел. Терпел, не показывая и пятидесяти процентов своих чувств альфе, потому что боялся навязываться. Так странно, правда? Страх быть обузой для собственного альфы. Отца своих детей. Джонхан осознавал, что Сынчоль из-за него отказался практически от всего. И от этого было так горько. Он просто не оставил альфе выбора.       Вынырнув из потока своих мыслей, Джонхан вдруг осознал, что за его размышлениями прошло уже минут двадцать, а он даже не приступил к умыванию. Благо, перед Сынчолем он всегда мог сослаться на особые «омежьи дела», ловко уводя разговор в другое русло. И альфе совсем не обязательно знать о каждодневном самобичевании своего омеги.       Быстро закончив со всеми водными процедурами, он натянул на тело белую футболку Сынчоля в последний раз осматривая себя в зеркале. Пойдет. Пройдя в маленькое подобие кухни, где уже вовсю орудовал Сынчоль, разливая по кружкам фруктовый чай. Взгляд Хана зацепился за настенные часы: насколько он помнил, сегодня среда, и Чоль работал в утреннюю смену, а сейчас практически полдень. График его смен не менялся уже около трёх месяцев, и это заставило омегу насторожиться. — Как ты себя сегодня чувствуешь, Ханни? — спросил альфа, протягивая своему омеге кружку с чаем и смазано целуя того в щеку. — Яичница на столе. Может быть, ты хочешь чего-нибудь еще? Я могу сходить в магазин. — Нет, спасибо, Сынни, — передразнил альфу Хан и, приняв кружку с чаем, послушно сел за стол, — Чувствую себя прекрасно, в животе пока все спят. — Ты такой странный у меня, — Сынчоль грузно опустился на стул рядом, делая глоток горячего кофе. — Я думал, что ты, как в фильмах, будешь все время хотеть чего-нибудь необычного и посылать меня в магазин в глубокую ночь. Твое настроение будет меняться с огромной скоростью, и каждый вечер ты будешь просить меня о массаже. А ты у меня такой неприхотливый, совсем ничего не хочешь.       Джонхан изо всех сил старался проигнорировать реплику альфы, но его нижняя губа предательски дрогнула, отчего пришлось поспешно прикрыться кружкой, дабы не выдать себя. Он хотел. Он так хотел всего этого!       Но конечно он не скажет ничего Сынчолю, потому что так боится. Боится тяготить своего альфу. Он порой хочет перченых персиков, ужасно жирного буритто или дынных слоек, но он не станет просить об этом Сынчоля. Потому что тот учится и работает ради него и их ребенка. А если быть точнее, то детей. Он, можно сказать, видит своего альфу только в выходные, в остальное время тот либо в университете, либо на работе в автосервисе. Раньше, когда ходить еще было не так тяжело, омега по ночам бегал до круглосуточного супермаркета, потому что внезапные желания детей были невыносимыми. И плакал он тоже в одиночестве, потому что не хотел, чтобы о нём лишний раз беспокоились.       «Я не настолько бессовестный, чтобы издеваться над своим изнеможённым парнем» — проносилось в его голове. Возможно, это только его глупые мысли, и он просто накручивает себя, но Джонхан правда считал себя безумно виноватым перед Чолем. И даже после радостных возгласов альфы по поводу беременности и попыток отговорить Хана от аборта, ему тяжело было верить в то, что альфа действительно хочет семью. Омега вспоминает время, когда они только начали встречаться. В то время альфа по-настоящему жил. Он был свободен. К ним приходили его друзья, альфа мог выбраться с ними отдохнуть или же съездить к своей семье и провести с ними свободное время. Не было никакой утомляющей работы и долгов по учебе, а сейчас все полностью наоборот. Друзья перестали приходить, Сынчоль перестал выбираться с ними на прогулки, зачеты в университете сдавались буквально в последние дни. А про родителей альфы Джонхан даже вспоминать не хотел. Они были знакомы с омегой, и он им нравился, но о беременности они были ни сном, ни духом, от этого и недоумевали, почему же любимый сын отказывается принять их у себя в гостях. А как их можно принять, если, переступив порог маленькой квартирки, они увидят нечто в виде Джонхана, которому уже пузо на лоб лезет, настолько он располнел, что дома приходится носить вещи Сынчоля. А с их бюджетом особо не разгуляешься. — Ханни, — внезапно подал голос Сынчоль, отчего омега испуганно дернулся и только кивнул своему молодому человеку, показывая, что внимательно слушает его. — Что с тобой сегодня? У тебя что-то болит? «Да. Мое сердце рвется в клочья каждый раз, когда я вижу ужасные синяки, что залегли под твоими глазами, каждый раз, когда ты приходишь домой под утро, обессиленно засыпая в моих объятиях. Все это сводит меня с ума, Чхве Сынчоль.» — Н-нет, всё нормально, — омега попытался улыбнуться, но его взгляд вновь зацепился за настенные на часы. Альфа должен был уйти рано утром. — Это лучше ты мне ответь, Чхве Сынчоль, что с тобой сегодня? Почему ты до сих пор не на работе? Джонхан посмотрел в кофейные глаза своему альфе. В одно мгновение в них промелькнуло беспокойство, но тут же потухло, стоило плечам омеги дернуться. — Ты дрожишь, Джонхан. Надень кофту, — ответил Чоль, будто пытаясь уйти от предстоящего разговора. — Сынчоль, ответь на мой вопрос, — продолжал гнуть свою линию Хан, чувствуя, как засосало под ложечкой от нетерпения. Если альфа увиливал, значит точно что-то случилось. В этих делах он спец, в себе держит до последнего, но вывести Сынчоля на чистую воду — его прямая обязанность. Альфа устало вздохнул и потер переносицу. — У меня возникли некоторые проблемы на работе, поэтому пока я буду посещать занятия в вузе, а потом сразу приходить домой. Они сказали, что у меня беременный омега и мне… —Это всё из-за меня? — перебил альфу Джонхан, инстинктивно прикрывая руками живот. — Тебя, наверное, уволили? Боже, конечно, ты ведь работаешь не полный день. Кому нужен такой сотрудник? — Ханни. — Кажется, я помеха для тебя. Прости, — прошептал под нос омега, в очередной раз убеждаясь в своих словах. Он чувствовал, как слезы подступают к горлу и держался из последних сил. Ему нужно успокоиться, срочно. Сынчоль не должен видеть его таким подавленным. — Что ты несешь, Джонхан?! — внезапно взрывается альфа, переходя на повышенные тона. Хан кожей чувствовал его раздражение. — В последний месяц ты стал совсем странный. Думаешь я слепой, и не вижу, что ты похудел и осунулся? Или может быть, ты думаешь, что я глухой и не слышу, как ты плачешь по ночам? Не делай из меня дурака. Что в конце концов, случилось?!       Да и больше нечего тянуть, либо пан, либо пропал. — У нас будет двойня, Чхве Сынчоль. — Что?.. Ты серьезно?       Альфа застыл в недоумении, широко распахнув глаза. Он нервно сжал руки в кулак, шумно втягивая воздух в легкие. В одно мгновение сердце омеги ухнуло вниз, а душевная боль липкой патокой заполняла его естество, заставляя боязливо сжаться от реакции альфы. А чего он собственно ожидал?       Не желая продолжать этот разговор, Джонхан аккуратно проскользнул на небольшой балкон их квартиры, оставляя ошарашенного альфу в комнате. Наконец омега высказал то, что уже долгое время терзало его душу. И вроде бы должно стать легче, но на душе наоборот, так паршиво. Он чувствует себя виноватым перед всеми. Перед Сынчолем, которого обременяет. Перед родителями, которым нагло врет, что сдает зачеты на отлично. Перед своими, еще не родившимися, детьми. Которых он уже так любит. А ведь он им уже и имена придумал. Такие чудесные имена. Ну, почему именно он? Почему именно его жизнь так паршиво складывалась? Тело молодого омеги содрогалось в беззвучных рыданиях, горячие слезы обжигали щеки. Малыши, до этого мирно спавшие в животе, почувствовали волнение папы, начиная беспокойно пинаться внутри. Отчего, и так уставшему, Джонхану стало тяжело стоять на ногах. Он опустился в небольшое кресло рукой поглаживая живот, желая успокоить малышей. — Самому бы сначала перестать реветь, — упрекнул себя Хан, смаргивая подступающие слезы.       Он все испортил или наоборот сделал все правильно? Омега уже ничего не хотел понимать. На что он надеялся, когда в тысячный раз прокручивал у себя в голове то, как он все расскажет альфе? Что альфа будет безумно рад? Будет прыгать да потолка и станет ходить с ним на осмотры? А может они расскажут все родителям? Но, вот она реальность: всё происходит целиком и полностью наоборот.       Джонхан услышал, как открывается дверь балкона, и попытался унять предательскую дрожь в коленях. Чего греха таить: было безумно страшно. Что сейчас скажет Сынчоль? Он мог легко выгнать его из дома или, хуже того, напишет отказ от детей после их рождения. Последнего Джонхан, наверное, боялся больше собственной смерти, ведь Чоль не может так поступить, да? Он ведь не такой жестокий?       Альфа опустился перед Джонханом на колени, забираясь холодными пальцами под футболку омеги. Аккуратно оглаживая нежную кожу живота, Сынчоль почувствовал, как крошечная округлость уперлась в его ладонь. Внутри альфы разгорелся настоящий пожар, а сердце предательски сжалось. Там, в животе Джонхана, в животе его любимого омеги, подобно звездам на небе, зарождаются две новые жизни. Теперь они трое — главное сокровище Сынчоля, которое он обязан любить и защитить. — Ханни, почему? Почему ты молчал? — Чоль заглянул в заплаканные глаза юноши.       Джонхан выдохнул, собираясь с мыслями. Ему действительно стоило объясниться: — Потому что я балласт, — голос омеги дрожит и дает петуха. — Для тебя и для наших родителей. Ты отказался от всего ради меня и параллельно с учебой пошел работать. Я чувствую себя таким виноватым. Свалился тебе на голову, беременная малолетка, толком не познавшая жизнь. А сам ты, Сынчоль, успел ею насладиться? В итоге я вынашиваю двоих, и… Это так страшно, Сынни. Ты приходишь вымотанный под утро, и я не хочу обременять тебя своими капризами. Я благодарен тебе просто за то, что ты не ушел от меня, а помогаешь мне пережить это. — Балласт? Джонхан, черт, но в том, что ты забеременел виноват я! Я взял тебя тогда и не учёл последствия. Из-за меня ты, ещё совсем юный, носишь под сердцем двух малышей, терпишь адские боли в пояснице, у тебя сбит гормональный фон, и нервы ни к черту. Мне жаль, что из-за работы и учебы я пропускаю многое в нашей совместной жизни и не всегда могу сопровождать тебя на УЗИ и осмотры, но я так стараюсь для вас. И не нужно больше думать о том, что ты как-то обременяешь меня, потому я до боли в сердце люблю тебя. Тебя и наших будущих детей.       Глаза Джонхана широко распахнулись. Любит. Боже мой, какой же Хан дурак. — Ты ведь не оставишь нас? — Джонхан вплел пальцы в черные волосы альфы. Вопрос глупый, но сейчас это важно, как никогда. — Господи, конечно же нет! Более того, мне дали отпуск на работе. Они ведь знают о том, что у меня беременный омега. — Но ты же говорил про трудности. — Да, они действительно есть, но они касаются самого сервиса. Наше здание шаткое, поэтому начальство запланировало ремонт в этом месяце. Сейчас там очень много всякой дряни типа пыли и химикатов, и чтобы я не носил все это в дом, мне дали время отдохнуть. — Я такой дурак, — прошептал Джонхан и, горестно вздохнув, прикрыл глаза руками. — И ничего ты не дурак, — засмеялся альфа, трепетно целуя своего омегу в губы, — ты просто беременный, милый. Расскажи мне, как давно ты узнал о том, что их двое? — Кажется, — неуверенно начал Хан, — это было три недели назад. Не смотри на меня так удивленно. Все это время они успешно прятались друг за другом, и врач просто не мог увидеть второго малыша на УЗИ. А совсем недавно они наконец решили показаться вдвоем, чем очень шокировали меня и доктора Кима.       Сынчоль, до этого завороженно слушавший Хана, аккуратно приподнимает полы хлопковой футболки открывая вид на круглый живот омеги. Крепкие ладони нежно гладят бока, очерчивая приятную округлость. Кожа под пальцами тонкая и мягкая, внезапно отзывается на прикосновения. Хан затаил дыхание, чувствуя, как малыши медленно двигаются в животе. Кажется, ласки альфы окончательно их успокоили.  — Чувствую, как мое лицо сейчас треснет от умиления, — смущенно пробормотал Джонхан, исподлобья смотря на альфу. — Знаешь, я им уже и имена придумал. — Правда? Какие? — Джину и Мину. Если они родятся близнецами, то эти имена будут идеально подходить им, — омега одарил Чоля ожидающим взглядом. — Что ты думаешь?       Не сумев сдержать улыбку, альфа уткнулся носом в коленки Джонхана: — Они прекрасны, — после небольшого молчания он продолжил. — Знаешь, как бы тяжело нам не было, знай: я никогда тебя не оставлю. Буду с тобой и в горе, и в радости. Мы найдем квартиру просторнее, наши дети будут самыми счастливыми, а мы будет самыми счастливыми родителями. А ещё я думал рассказать все родителям, и поскорее обвенчаться с тобой. Ты ведь согласен? Хотя прости, сейчас не время, я не хотел так шоки… — Я так люблю тебя, — тихо проговорил омега, поглаживая своего альфу по волосам. — Это значит, «да»? — Это значит, что я хочу острых персиков и спать, Сынни, — шепотом на ухо, — а ещё ты просто обязан увидеть снимок наших малышей с последнего скриннинга. Они прекрасны. Сынчоль только радостно засмеялся, чувствуя, как счастье накрывает его с головой, и за мгновение до того, как приникнуть к губам Джонхана, прошептал: «Кажется я готов скончаться от переизбытка чувств».       Да, впереди им предстояло пережить еще много трудностей, но сейчас они просто должны жить моментом, наслаждаясь каждым прожитым днём и утопая в безмерной любви к друг-другу.