labrinth — still don't know my name
— Мы подозреваем, что после неудавшейся Квартальной Бойни Кориолан Сноу создал особое подразделение. Вероятно, в него входят те, кому он доверяет наводить порядок в Дистриктах радикальными способами. Вероятно, в тех случаях, когда армия не справляется. — Вероятно? Предположения полковника Боггса совсем не впечатляют Койн, она насмешливо выгибает бровь, но на ее лице — ни тени веселья. Она знает, что военные в похоронной форме не остановят революцию, какой бы элитной не была их группировка. Но замысел Сноу пока что утекает от ее понимания, словно жгучий песок сквозь ладони. — Мы потеряли всех наших координаторов и проводников в Двенадцатом, — жестко продолжает Боггс. — Общее количество погибших составляет тридцать два человека, среди которых один миротворец. Лично убитый бывшим трибутом Миртой Грэйн. Взгляды координационного совета невольно обращаются к Ван дер Гри, но его мрачный вид отбивает всякое желание задавать вопросы. Катон складывает руки на груди и откидывается на стул в попытке сдержать внутреннюю ярость. На себя, на Тринадцатый, на Капитолий и снова на себя. Мирта не могла, это не она. Переродок с ее лицом. Катон не верит в то, что его напарница жива. Она бы никогда. — У нас остались еще сообщники в Двенадцатом Дистрикте? — Из лидеров подполья никого. Они вычистили всю основу нашей ячейки. Будто бы знали наверняка, кто в нее входит. А простые жители так напуганы, что в ближайшее время точно не осмелятся нарушить установленный порядок. Да и количество миротворцев в округе увеличилось в разы, больше не осталось возможности поддерживать связь. — Выходит, мы потеряли Двенадцатый. Слова Койн подводят черту, под которой бесполезно выражать сомнения. Теперь ближайший к ним Дистрикт всецело находится под правительственным контролем, и при желании следующей целью Сноу может стать как раз-таки Тринадцатый. — Это не важно. — Альма Койн движением ладони раскрывает над столом интерактивную карту страны. — Нам нужна гидроэлектростанция в Пятом, а она скоро будет под нашим контролем. Также стратегическим является Дистрикт Семь, где все еще действует многочисленный штаб миротворцев. И Дистрикт Два. Катон выдерживает напор своего нового Президента и даже не думает уходить от удара. Он для этого и находится в рядах совета, чтобы пробить оборону родного Дистрикта. Чтобы выстоять до конца. Я был рожден солдатом. — Что известно о моем Дистрикте? — Не так уж и много, мистер Ван дер Гри. — Пускай Койн отвечает ему на равных, но в ее глазах все равно волнами расходится презрение; это взаимно, госпожа Президент. — Второй сейчас превратился в один большой военный лагерь, везде блокпосты и зонирование. Каждая зона имеет свой штабной центр и начальника, по периметру Дистрикта находится оборудование ПВО. Правительство сосредоточило во Втором свою основную защиту и сделало его отправным пунктом для подавления мятежей на периферии. Вероятно, черная форма вашей напарницы как раз и означает ее принадлежность к Дистрикту Два. — Мы видели двоих солдат в такой форме в Двенадцатом. Кто мог бы быть вместе с ней? — Кто угодно, — в беседу включается Хэймитч Эбернети, — мы не знаем принцип, по которому сформирован этот отряд. Мысль президента Койн о том, что цепные псы Сноу взяты именного из Второго, мне нравится. Однако вряд ли это обычные миротворцы. Ему нужны бойцы, которые умеют оказывать не только физическое давление, но и психологическое. Это объясняет тот факт, почему Мирта Грэйн все еще жива. — Хватит. — У Катона невольно сжимаются кулаки. — Вы мне сказали, что она умерла на Арене. — Так и было, мистер Ван дер Гри. До недавнего времени. А теперь Мирта Грэйн, вероятно, герой Дистрикта Два, капитолийская гончая и ваш личный триггер. Катон поднимается со своего места и невольно отмечает, что солдаты у выхода потянулись к оружию. В нем все еще не уверены, ему все еще не доверяют. Смешно. Второй кивает Боггсу и направляется к выходу. — Я не намерен больше развивать эту тему. — Мистер Ван дер Гри, — ледяной тон Койн ненадолго его останавливает. — Ваше положение в Тринадцатом напрямую зависит от проявленной лояльности новому режиму. И лучшим доказательством такой верности будет стратегия нашего внедрения в Дистрикт Два. Никакого подполья, никаких действий в тылу. Мы разгромим этот оплот, невзирая на жертвы, а после возьмем столицу. Но вы ведь и так это знаете, я права? — Разумеется, — цедит Катон покорностью и понимает: они с Койн идеально совместимы в одном — никто из них не собирается останавливаться на своем пути. Если идти, то до конца. Койн отдает солдатам распоряжение, и они пропускают Катона к двери. Но легче от этого не становится никому./ /
— По крайней мере, ты выполнил свое обещание. Спас ей жизнь. Катон качает головой и невольно засматривается на то, как Энобария ловкими движениями перебирает карты. Мисс Хост выиграла запрещенный в Тринадцатом товар в шуточном состязании с одним из солдатов. Бедняга до сих пор ходит в медицинское крыло на перевязки от укуса. — Уверена, Сноу решил ее пощадить только из-за тебя. — Я не верю в то, что это она. Мирта. Слишком абсурдно, слишком на нее не похоже. Ван дер Гри было легче признаться себе в смерти напарницы, чем осознать, что она играет за врага. Потому что Грэйн не меньше других ненавидела Кориолана Сноу и лишь из своих принципов никогда бы не приняла его сторону. — Ты смотришь, но не видишь, Катон. — Энобария раскладывает лишь ей известный пасьянс. — Мирта никогда не боролась за справедливость, а на первое место ставила исключительно свои интересы. Не путай свои чувства к ней с той правдой, которая всегда существовала. Иначе почему она не поддержала тебя сразу после 74-х? А я тебе скажу — ей была неинтересна борьба, вся эта истина с червоточинами и опальные мысли. Мирта жила, как считала нужным. И сейчас, вероятно, она посчитала нужным занять позицию в лагере Сноу. Катон все еще не верит, все еще не соглашается. Он закрывает глаза, и карточные масти отпечатываются у него на сознании. Вот он, бубновый туз, вот эта грань — его меч; осыпается лоск и злато, то Мирта в виде пиковой девятки режет все на лоскуты. А за зрелищем наблюдают червлёные короли, Сноу и Койн, которые теперь Катону кажутся одним дьяволом с лицом напополам. — Будь у меня выбор, — неожиданно серьезно говорит Хост, — настоящий выбор, а не ультиматум, я бы никогда не поддержала Тринадцатый. Осталась бы в известном мне мире. Как делает Мирта. Как сделал Брут, — добавляет про себя Катон. — Представь себе ее злость, представь себе ту реальность, где Мирта просыпается от боли, а ей говорят, что все вокруг было ложью. Что ты воспользовался шансом и сбежал в погоне за своими справедливыми идеалами, пока твой дом, твои близкие люди и твоя цитадель веры исходят кровью от ядовитых мятежных ран. — Хочешь сказать, что у нее личный мотив? Энобария зло усмехается. — Помяни мое слово, Ван дер Гри, ее мотив — это ты. Как и она твой. Месть всегда была мощнейшим стимулом. Только боюсь, что пока ты будешь мстить во имя Мирты, она в это же самое время будет мстить тебе. За ложь и все причиненные ей обиды. Пускай даже это было сделано ради ее спасения. Разговор с Энобарией нисколько не облегчает душевные терзания Катона, поэтому он решает вновь сбежать от отравленных размышлений и предлагает бывшему ментору сыграть в карты. Хост все еще видит его насквозь (всегда будет видеть) и простодушно соглашается. — Последнее, что хочу сказать тебе, Катон. Сейчас Мирта на стороне Сноу, но она защищает свой дом. В нашем Дистрикте живет больше двухсот тысяч человек, мы — один из самых больших округов в Панеме. Она защищает не просто идеалы, а людей. Помни, что ты также защищаешь своих. И не позволь Альме Койн прийти в наш дом и уничтожить его. Иначе все, вообще все, что мы делали в жизни, чего добивались непосильным трудом и кровью, было зря. Понимаешь? Катон понимает. Уже второй раз за день ему напоминают о крамольном задании, вот только Койн хочет от него разрушений и смертей, а Энобария просит всех спасти. Ван дер Гри все еще помнит, что его отец был мэром, а значит теперь он лично ответственен за свой народ. Идти ли ему вперед или впервые в жизни отступить? — Ты проиграл, Катон, — довольно хохочет Энобария и вновь мешает колоду. Я уже давно вне игры, Эно.//
Спустя пару дней, когда Катон возвращается после дневной тренировки с отрядом, он неожиданно обнаруживает у себя в комнате Джоанну. Седьмая нагло расположилась на его кровати в ботинках и давится улыбкой, когда замечает недоуменное удивление на лице Ван дер Гри. — Что ты здесь забыла? Это первая фраза, дребезжащая между ними со времен Арены 75-х. Не считая косых (порой злых) взглядов, бывшие союзники до сегодняшнего дня не общались. Мэйсон недолго строит из себя обиженную и переходит сразу к сути дела. — Решила тебя поздравить. Грэйн все-таки жива, ура-ура. — Ирония Джоанны играет прямо на грани терпения Ван дер Гри. — Теперь ты хоть на человека похож. Катон учится сдерживать гнев и не сворачивать шеи в тех Дистриктах, где тебя сразу могут отдать под трибунал. — Пошла вон отсюда, иначе я вышвырну тебя силой. Мэйсон громко хохочет и неожиданно в своем сумасшествии кажется вполне нормальной. Привыкла так жить, правда? (научи) — Я пришла с миром, Ван дер Гри. Эй, мы вроде отлично поладили на Играх, не вижу смысла и дальше ходить по разным углам. — Если бы ты придерживалась договоренностей, то сейчас было бы не с чем меня поздравлять. Напомнить, как я спас тебе жизнь в горах? Как вывел тебя к Рогу? И как ты расплатилась со мной. У тебя долг, Мэйсон, и проценты набежали уже приличные. Джоанна усмехается и свешивает ноги с кровати, подмигивает карьеристу, который по-прежнему стоит у выхода и не приближается к ней. — Могу начать расплачиваться прямо сейчас, — ее тонкие пальцы тянутся к молнии на серой робе и быстрым движением оголяют плечи, ключицы и грудь. Под серой одеждой у Мэйсон такая же серая майка, и Катон без всякого интереса проходится взглядом по Седьмой. Ткань мягко очерчивает небольшую грудь и худые ребра, упругий живот. Но самоуверенность этого поступка настолько раздражает, что Второй не выдерживает и хватает выскочку за локоть и толкает к выходу. — Ладно-ладно, с этим потом. — Джоанна умудряется вывернуться из захвата и оказаться лицом к лицу с Ван дер Гри. — Я здесь не ради собственного удовольствия. Через два дня небольшой отряд из Тринадцатого вылетает в сторону Седьмого, чтобы возглавить их борьбу. Будем взрывать, убивать и сопротивляться. — И? — Мы с тобой в авангарде, карьерист. Я — чтобы вдохновлять соотечественников, а ты — чтобы убедить Койн в своей полезности. Катон плотно сжимает губы, потому что новости от Мэйсон его не радуют совсем. Койн, по всей видимости, бросает его в ледяную прорубь и ждет: выплывет ли он или утонет. Госпожа Президент, я всегда готов. И в этот раз также приму чужой (вновь не//свой) бой. — Тебя понравится мой дом, там всегда пахнет деревом и смолой. А лесные озера напоминают горный хрусталь. Ее хохот двоится в ушах. — Мэйсон, ты еще что-то от меня хочешь? Если нет, то благодарю за визит вежливости и до скорой встречи. Неожиданно Ван дер Гри ловит себя на мысли, что в зеленых глазах Джоанны он видит незнакомые ему эмоции. Сочувствие? Нет, больше похоже на сопереживание. Будто бы она все еще на его стороне и молчаливо протягивает руку помощи, прекрасно осознавая его терзания. Я потеряла всех, карьерист, привыкай и ты с этим теперь жить. Много ли Катон знал про нее? Лишь отголоски чужих слов. — Знаешь, иногда я действительно верю, что есть рок. Можно называть его Богом, судьбой, провидением — суть одна. И даже потеряв, мы вновь можем обрести свое. — Джоанна немного колеблется, произносить ли ей следующие слова или нет. — Полчаса назад в Тринадцатый вернулся борт-разведчик из Шестого. И вместе с солдатами Койн прибыли некоторые беженцы. Думаю, ты должен на них взглянуть, когда Президент закончит свою воспитательную беседу. Катон не понимает ровным счетом ничего, но даже не замечает, как за Джоанной закрывается дверь. Он, кажется, впервые за свою жизнь задыхается.//
Первое, что видит Катон Ван дер Гри посреди главной площади Дистрикта Тринадцать, — огненную медь волос. Алексис Рапта появляется из широкого коридора и, заметив старого друга, бросается вперед, невзирая на целый конвой из безликих солдат. Она чуть ли не сбивает блондина с ног, крепкими руками хватается за его плечи и ослепительно улыбается осунувшимся лицом. — Какой же ты мудак, Ван дер Гри. Катону кажется, что эти слова мироточат. Алексис Рапта, по заявлениям мятежников, мертва. В его воспоминаниях она живет смелой и решительной, поцелованной солнцем и преданной огню. В его воспоминаниях Рапта всегда дерзкая и по большей части нарывается на кулак. В том мире она сидит летним днем у центрального фонтана в Деревне победителей и вместе с младшим братом окропляет брызгами Доминика Бланшера. В этой реальности волосы у Рапты стали длиннее и потемнели от грязной пыли. Ее когда-то красивое загорелое лицо теперь почти без веснушек и отдает земляным цветом. У Алексис все еще крепкие прикосновения, но исхудалое тело и упадок сил в глазах. Смотри, Катон, моя душа всех этих событий не пережила. — Как это возможно? Он держит Алексис в своих руках и, кажется, даже готов ее расцеловать. Рапта принесла со своим вихрем былые времена, за ее спиной высится та самая слава Дистрикта Два, которая почти утихла в груди у Ван дер Гри. Алексис обнажает зубы в оскальной улыбке и в каком-то подобострастном восторге говорит: — Давай поспорим, Катон, что через несколько минут ты будешь готов возвести мне алтарь и молиться там каждый день? Он осторожно, словно боится проверять, вглядывается в конвой и замечает там еще двоих гостей. Один из них настолько ему знаком, что Катон невольно сглатывает и не знает, что ему стоит сказать. — Ха, не веришь? Хватит стоять столбом, обними брата. Зря что ли мы его тащили через всю страну? Среди военных стоит Титан Ван дер Гри, его младший брат. Больше не светловолосый ребенок, а пятнадцатилетний юноша с серьезным взглядом голубых глаз. Катон словно в зеркало смотрит: его младший брат, который еще вчера на торжественных приемах отца жаловался, что бабочка на костюме ему заместо удавки, теперь прибавил в росте и почти что его догнал шириной плеч. Лицо утратило детскую округлость, а печать новых лет отразилась в скулах и в той решительность, которая сквозила в каждом младшего Ван дер Гри. — Тит! Катон обнимает брата и чувствует, как он ненадолго расслабляется и прижимается к нему ближе. У этой истории длинная повесть, которая привела его младшего брата в центр повстанческого движения, но он теперь точно живой. — Прости меня, — едва слышно говорит Катон, потому что не придумывает ничего лучше. Прости меня, что подвел семью (дважды). Прости, что из-за меня погибли все остальные (близкие нам и даже чужие). Прости, что совсем позабыл про тебя. — Ты не виноват, — кивает ему Тит, и Катон чувствует, как прежняя родственная связь крепнет и оборачивается платиной. Вокруг них собираются жители Тринадцатого, смотрят и едва слышно перешептываются. Где-то в толпе мелькнуло лицо Эбернети, на одном из этажных балконов он замечает Джоанну — но на это ему невероятно наплевать. Катон сосредотачивается на наследии Дистрикта Два, которое теперь обосновывается в несуществующем округе-сказке из Темных времен. Рапта возвращается в строй и только тогда Ван дер Гри замечает Патрицию Майер, юного тренера из Академии профи и единственную дочь победительницы Кванты. Он кивает ей, и этим жестом высказывает такую искреннюю благодарность, какую не подарили бы ни одни слова и за сотню лет. — Кажется, здесь наш новый дом, — слышит он восклицания Рапты и усмехается. Не привыкай, Алексис, скоро мы отвоюем наш оплот и вновь вернемся туда победителями.//
— Как вам удалось сбежать? В пустой столовой за центральным столом собирается величие Дистрикта Два: Катон, его брат, Патриция и две победительницы прежних времен — Энобария и Алексис. Хост до сих пор не верит, что люди, считавшиеся до недавнего времени убитыми, теперь сошли с погребальных постаментов, чтобы оказаться в Тринадцатом. Уж поверьте, здесь не лучше, чем в могиле, — воодушевляет новоприбывших Эно. — А что вам сказала повстанческая ставка? — Рапта с нескрываемым удовольствием вгрызается в яблоко и вытирает сок с губ. — Даже интересно послушать их версию. Катон ухмыляется следом, потому что никто за этим столом не питает уважения к Койн и ее команде. Даже не собираются этого скрывать (какой толк?). От них этого и не ждут. — Нам сказали, что всех победителей убили по приказу Сноу, — слишком обыденно говорит Катон, будто бы пересказывает неинтересный сюжет. — И это же сказали про мою семью. Предательскую кровь надо искоренять, поэтому прежний мэр с семьей был казнен, а на его место назначили преданного и спесивого Креона Грэйна. Патриция впервые подает голос и тянется к бутылке с водой; в горле у нее будто бы раскаленный песок. — В принципе, так оно и было. Почти. Патриция Майер ненамного старше Алексис, с тугим хвостом золотых волос и хлестким взглядом напористого учителя. Непослушная дочь великой Кванты Майер, она устроила шоу в свой год и, будучи избранной для участи добровольца, не вышла вперед, позволив сопровождающей непривычно тянуть имя из шара. Высокая, стройная и молчаливая — Патриция всегда закрывалась от окружающих, а после неожиданной смерти отца в шахте и вовсе перестала общаться с матерью. У нее была съемная квартира в Дистрикте и стабильное место в штате Академии — слишком непримечательно для Второго. И вот замкнутая девочка с проблемами в семье оказалась чуть ли не единственной выжившей из элиты Дистрикта Два. — На финал Игр Кванта собрала всех победителей в своем доме. И после того, как Арена рухнула, она спокойно рассказала нам о существовании давно забытого округа Тринадцать и предложила бороться за свою свободу. Сказала, что за нами очень быстро придут и заставят делать выбор. Но снова прогибаться под режим Сноу и глотать собственную кровь, заживляя раны после гражданской войны, она не намерена. Поэтому тактикой Кванты был молниеносный маневр, направленный на захват власти в Дистрикте. Тем более это было бы очень легко осуществить, потому что мэр Ван дер Гри не стал бы препятствовать. Но прежде чем мы успели хоть что-то сделать, Креон Грэйн мобилизовал отряды миротворцев и отправил запрос в Шестой Дистрикт на поставку дополнительной военной техники во Второй. — Мою мать взяли первой, — голос Патриции удивительным образом не кажется безразличным, ее маска испещрена пулями потерь; скрывать больше нечего. — Она вступила в сговор с Койн еще до финала Игр, скорее всего после Жатвы. Она никого не выдала, поэтому каждого победителя ставили к стенке и вынуждали признаваться в собственной лояльности. К тому моменту мэра уже арестовали, и он дожидался приговора во Дворце правосудия, а сотрудники Академии и военные чины были в очереди на проверку. — Мой брат, Эриас, не дожил до того дня. — Рапта сама отвечает на немой вопрос своих знакомых. — Поэтому мне было нечего терять. Эриас Рапта болел чуть ли не с самого детства, и Алексис все свои бонусы победителя тратила на лечение младшего брата. Он задыхался по ночам и средь бела дня, терял сознание и был крайне слаб — ни один капитолийский врач не смог спасти болезненного мальчика из Второго. Но все-таки он прожил дольше, чем ему было отведено. — После речи Кванты я направилась к родителям, чтобы их предупредить. Но уже в их доме я услышала о случившемся и об отрядах Грэйна, поэтому попыталась скрыться в сумерках от патруля миротворцев. Я слышала, что они собирают на Центральной площади всех победителей, но не собиралась выяснять с какой целью. Я решила взять из тренировочных залов Академии оружие и раствориться где-нибудь в горах. Может быть, думала я, смогу вывернуть в один из ближайших Дистриктов. Но в Академии меня нашла Патриция и сказала, что еще до утра Второй вновь вернется под власть Капитолия, а непокорные будут мертвы. Слишком часто теперь скверное молчание преследует Катона; он смотрит на всех присутствующих, отдельный взгляд задерживает на брате — ты действительно все это пережил? В душе идет борьба, его душа — словно Дистрикт Два. Катон чувствует, как боролась Кванта, как отчаянно победители хотели защитить свой дом и как больно было умирать от рук знакомых им солдат. Катон знает, что никто не хотел становиться новой строчкой в ряде погибших имен. — Мать успела мне передать маяк мятежников еще до того, как миротворцы взяли их у Дома правосудия, и попросила по мере возможностей вытащить Титана Ван дер Гри. Она предвидела тот вариант, что их непокорность будет подавлена, а из-за твоей выходки, Катон, мэра задержат. Патриция устало проводит руками по лицу, но Ван дер Гри замечает, с какой благодарностью его брат смотрит на своих спасительниц. Раньше он смотрел так только на меня — будто бы блистательнее никто не может быть. — Тита держали отдельно от родителей, но не так хорошо охраняли, потому что подросток для военных мало что значил. Вместе с Алексис мы помогли ему бежать, а дальше действовали по ситуации. Сначала хотели угнать броневик и пробиться сквозь оцепление, но с вокзала отходил пустой поезд в Шестой. Он должен был вернуться обратно с военной техникой. Так мы и оказались в другом округе, где некоторое время пытались раствориться среди местных. — И это было ужасно, — Тит вступает в рассказ, и Рапта по-доброму усмехается, мол, а чего ты ожидал, хороший мальчик? — В бедных районах началась эпидемия тифа и голода, а выбраться в более состоятельную зону мы не могли. Работы не было даже для жителей Шестого, что и говорить про нас? Любое гражданское волнение пресекалось убийством или ссылкой в рабочие лагеря. Алексис один раз чуть не попалась патрулю на воровстве, поэтому мы даже собирались добираться до Тринадцатого своими силами. Оставаться в чужом округе представлялось нам опаснее путешествия через всю страну. Рапта не выдерживает и смеется, будто вспоминает забавную шутку. Катон дышит ужасом, пропускает его сквозь альвеолы и солнечное сплетение — этим людям больше не страшно. Алексис не важно, как она выглядит (спасибо, что жива), Патриция не замечает потухшего взгляда (мать вырвала для нее у врага право на жизнь). Титан за несколько месяцев повзрослел лет на пять. Катон ненавидит гражданскую войну. Ненавидит Койн, Сноу, всех их солдатов и миротворцев, а также себя за то, что эту войну фактически развязал. Стал импульсом к кострищу, на котором погорел его привычный мир. Его дом, его страна. Его идеалы и блага. Его, в конце концов, семья. — Но однажды маяк оповестил нас, что поблизости есть кто-то из Тринадцатого. Пришлось потратиться на объяснения, а также познакомиться с местной властью, но эй, кажется, мы выиграли. — Рапта полна воодушевления, пылает неожиданной энергией. Алексис с удовольствием набрасывается на простую еду и улыбается друзьям. Тит, немного погодя, сжимает брата за предплечье — Катон, ты правда ни в чем не виноват. Мы бы сделали также. Только Энобария разливает в глухое молчание сталь. Однажды я предупреждала тебя, Катон. Ты должен был спасти Мирту, а в итоге утопил близких в крови. — Кто-нибудь еще остался в живых, кроме вас? Патриция пожимает плечами, они ведь сбежали раньше подведения промежуточных результатов. Хост будто бы запрещает себе думать, что раз выжили эти трое, то у Брута все еще есть шанс. Но вот незадача: мэр Дистрикта Два мертв. Кванта Майер погребена. Брут Ройсс точно бы не смог сегодня оказаться здесь. Он остался в своей привычной реальности, а теперь усмехается из преисподней — как вы там, намного ли меня превзойдете? Энобария не сводит взгляда с Ван дер Гри — сделай так, Катон, чтобы все это было не просто так. И он в ответ кивает.— я обещаю.