///
Академия профи становится ристалищем для новых миротворческих отрядов. Ради защиты Второго мобилизуют почти всех мужчин, не занятых в оборонном комплексе, и теперь они отрабатывают удары в школьных тренировочных залах. Неудивительно, что отец выбирает местом встречи именно Академию. Он уже показал Мирте боевой облик Дистрикта, когда распорядился провезти ее вдоль самых значимых улиц, оскалившихся в серолицые небеса установками ПВО. Теперь же Креон решает познакомить Мирту с будущими солдатами. На каждом белизной отливает новая миротворческая форма, а движения выстроенных в ряд бойцов складываются в единый рукопашный ритм. Совсем скоро этим миротворцам выдадут оружие и выставят их на границы Дистрикта, чтобы своими телами защищать Второй от врагов. Мирта это все знает еще до того, как заходит в Академию. Но она никак не может понять, какую цель преследует отец. Он может сомневаться в ее преданности, но будь Мирта шпионом или перебежчиком, то не испугалась бы такой демонстрации силы. Наоборот, стала бы запоминать, как готовится ответить Второй, чтобы это передать в свой революционный штаб. Но Мирте — не изменщица. Она не Катон. И к наблюдательному балкону, располагающемуся в возвышении над главным тренировочным залом, Мирта подходит, чеканя каждый свой шаг. Второй — ее дом. И она не намерена его отдавать безмозглым захватчикам, которые объявили себя новой властью и сразу же списали Дистрикт Два со счетов. (Предварительно погубив их лучшие умы в проплаченном мятеже) О, Мирта точно знает, что Тринадцатому была выгодна смерть победителей. Вряд ли даже Катон мог повестись на такую вязкую браваду о долге и чести. Мертвых победителей, как и поддержавшие их семьи, подставили, чтобы ослабить Дистрикт Два изнутри. Если Катон еще об этом не догадывается, то он куда больший дурак, чем Мирта думала. — Рад видеть, что твое восстановление идет успешно, — вместо приветствия произносит Креон и даже не поворачивается к Мирте, чтобы на нее взглянуть. — Видел отчеты капитолийских врачей, они хорошо постарались, чтобы поставить тебя на ноги. Еще бы он не знал о том, где Мирта пропадала. И этими пустыми словами Креон старается усадить Мирту на цепь слабости и подчинения. Показать ее место. — Капитолийские врачи собирали меня по частям, — отзывается Мирта, подходя к краю балкона, чтобы понаблюдать за тренировками миротворцев. — Им удалось искоренить все мои слабости. — Все ли? Мирта своего отца видит насквозь, она давно не вздрагивает под его интонациями. Даже если он и проверяет ее на прочность, то точно не найдет брешей. Мирта хорошо постаралась, чтобы от них избавиться. Вырезала, как злокачественную опухоль, и удалила с концами. — Если есть сомнения, отец, я готова постоять за свои слова, — парирует Мирта и смотрит прямо перед собой, совсем не моргая. Ее боевые навыки здорово просели за последнее время. Конечно, Мирта все еще может уложить на лопатки нескольких миротворцев, как тех в Тренировочном центре. Но в настоящем бою она, скорее всего, долго не выстоит. Мышцы застоялись, им нужны тренировки. Руки же давно просят нагрузку: будь то холодным оружием или огнестрельным. Мирту воспитывали подчиняться системе и выполнять приказы. Родители отдали ее в Академию профи, чтобы однажды она выполнила свой долг и убила двадцать три человека на Арене. С юных лет Мирта должна была стать убийцей. Ничего удивительного, что такой она и выросла. Сейчас от нее этого и хотят — подчинения и исполнения долга. Ничего другого у Мирты и не осталось. Осталось только обговорить взаимную цену и можно приступать. — Сколько времени тебе понадобится, чтобы прийти в форму? — спрашивает Креон и впервые поворачивается к Мирте, соскальзывая быстрым одобрительным взглядом по шраму на ее лице. Ответ — не меньше месяца — Мирта не может произнести вслух, потому что этого времени у Панема нет. Раз отец интересуется сроками, ему нужен быстрый результат и Мирта в аванпосте. Поэтому придется заимствовать тактику Доминика и заниматься без остановки. Благо, война — это та наука, которую сложно забыть. Мирта же от нее никогда и не отдалялась. — Две недели, — резюмирует она максимально допустимый срок. — И практика вне Дистрикта. Где сейчас нужна помощь наших миротворцев? — Спроси лучше, где она не нужна, — жестко усмехается Креон. — Шестой утопает в нелегальных беженцах, которые туда лезут из соседних Дистриктов, Седьмой норовит вырваться из-под контроля, есть проблемы с Одиннадцатым и Пятым. — А Двенадцатый? — Там пока тише всего. Иногда Мирта поражается тому, какой ее отец непроходимый. Он сейчас концентрируется на каких-то беженцах в Дистрикте Шесть, но упускает ближайший округ к Тринадцатому. Который, очевидно, следующим должен стать частью нового режима. — Если Двенадцатый замолчал, это плохой знак, — Мирта без всякого смущения указывает отцу, мэру Дистрикта, на его недопустимый промах. — Двенадцатому всегда есть что сказать, их голодный гомон раздается обычно громче других. И если они затаились, то точно вступили в сговор с Тринадцатым. Начинать зачистки надо с них. Креон ненадолго задумывается и кивает своим мыслям. Не в его привычках хвалить наблюдательность Мирты или признавать здравость ее рассуждений. Но и такое молчаливое согласие — победа. Вероятно, Панем оставил Двенадцатый в покое, пока гноятся другие раны. Но в этой войне нельзя закрывать глаза даже на долю секунды, все Дистрикты следует держать в железной хватке. — Ты начнешь с Шестого, когда истекут две недели, — наконец, выносит приговор Креон. — А если докажешь свою пользу, то можешь забирать Двенадцатый. Я лично назначу тебя ответственной по пресечению террористической деятельности в тех краях. И тем самым сделает из Мирты смертника. Если хоть что-то пойдет не так, Мирта ответит головой. Удобный способ и Дистрикт получить обратно, и избавиться от неудобной дочери, которая все никак не может умереть. Бравое решение. — Так точно, — без доли смеха отвечает Мирта и приглядывается к тренировкам, которые проходят внизу. Половина из этих солдат не выстоит даже против ослабевшей Мирты, в реальном бою у них тоже не очень много шансов, несмотря на хорошее вооружение и крепкую форменную защиту. Пока Президент будет отстаивать свое право на государство, погибнет много солдат. Включая тех, что сейчас так рьяно тренируются. После того, как Мирта уже умирала, она меньше всего боится смерти. Но она с радостью познакомит ее с другими; станет проводником. — Та капитолийка, — Креон презрительно щелкает пальцами, привлекая внимание Мирты к досаждающему его вопросу. — Зачем она здесь? Я против того, чтобы она находилась в Дистрикте. — А я и не спрашивала разрешения, — легковесно отвечает Мирта, благоговение перед отцом ей неведомо. — Эта капитолийка — подарок от Президента. Если хочешь обжаловать ее присутствие, обратись напрямую к Сноу. Разумеется, Креон этого не сделает. Да и тратить свое время на простую сопровождающую он не станет, его предел — высказать недовольство Мирте и попытаться на нее надавить. Только Мирта отказывается идти на поводу у родителя и отстаивает свое право на принятие решений. Эффи остается во Втором. В Капитолий, где ее ждет тюрьма, она точно не вернется. Мирта пообещала ей убежище, и она позаботится о том, чтобы Эффи оставалась в безопасности. Это принципиальный вопрос. — Кстати, о подарках, — Мирта точно так же, как и Креон, щелкает пальцами и наклоняет голову вбок, заглядываясь на отца. — Что сказал мэр Ван дер Гри, когда подарил тебе свою должность? Если ему было что сказать перед тем, как ты его убил, конечно. Креон будто бы даже ждет этот вопроса настолько он рьяно хочет на него ответить. Мирта буквально кожей чувствует удовольствие отца. Дело ведь было не в карьерном росте, потому что во многих вопросах Креон, как глава миротворцев Дистрикта, и так был куда более влиятельным. Ему не нужен был пост мэра, чтобы подтвердить собственную власть. Истина кроется в оказанном довериии и той роли, которую отец сейчас играет, подготавливая Дистрикт к войне. Он сменил масштаб своей деятельности и теперь, наконец, сможет реализовать все свои амбиции. — Люциан сказал, что меня прощает, — Креон смакует его гибель, пересказывая Мирте эти детали. — Слабак, он даже не смог мне ответить. Вряд ли Люциан Ван дер Гри хотел отвечать. Его семью приговорили к смерти, и все, что Люциану оставалось сделать, — быть сильным ради того, чтобы его жена и младший сын не боялись становиться у расстрельной стены. Простить своего убийцу — тоже сила. Которой Креон начисто лишен. — Катон Ван дер Гри — приоритетная цель, надеюсь, ты это понимаешь, — отец ловит Мирту за предплечье, напоследок его сжимая. — Если ты его встретишь, то обязана уничтожить. Это официальный приказ Президента Панема и мой тоже. Но если ты замешкаешься, как на Играх, то пойдешь под трибунал за предательство. Это тебе понятно? Мирта вытягивается в стилет. Ей не надо дополнительно объяснять те правила, которые она и так понимает. Пускай Креон контролирует своих солдат и Дистрикт, Мирта позаботится о себе сама. — Предельно. — Я надеюсь, что это так, — у отца к ней, вероятно, доверия еще меньше, чем раньше. Но все же Креону нечего предъявить. Вовлеченность Мирты в революционную деятельность не была доказана, а то, что она осталась в Капитолии после побега Катона, так и вовсе делает ее чуть ли не самым преданным победителем на службе у Сноу. Вот только Мирта собирается настигнуть Ван дер Гри не по указу или чужому желанию. Катон — ее личный мотив, и даже если Сноу решит вдруг уступить страну другому диктатору, то Мирта не остановится. Ее месть не связана с правящим режимом. Только с Катоном, которому Мирта хочет до хруста пережать шею и успокоиться. (Потому что только таким — мертвым — он не принесет ей новой боли) Потому что только таким — мертвым — он больше не сможет уйти.///
— Стой тверже, — произносит Доминик и, уворачиваясь от выпада Мирты, наносит ей рубящий удар ладонью прямиком в ребра. — Тебя запросто можно сбить с ног. Он и сбивает. Мирта, задыхаясь от нехватки кислорода, валится на тренировочный настил зала и пытается справиться с накатившей к глазам чернотой. Будто бы ей снова вырезали зрение, заставив плутать в полумраке среди когда-то знакомых фигур. Но боль в ребрах из острой понемногу затупляется, и следом взгляд неохотливо проясняется. Мирта пробует вдохнуть чуть глубже и шипит, когда грудную клетку простреливает чуть ли не пулями. Чертов Доминик, уже на первом занятии он из Мирты сделал самую настоящую мишень, отрабатывая на ней все свои удары. — Устала? — участливо спрашивает Бланшер, нависая над Миртой с протянутой рукой. Но помощь Мирта отталкивает и поднимается на ноги самостоятельно, скрывая от Доминика свою боль. Тело совершенно отказывается слушаться и выносить длительные тренировки. Мирта помнит все техники, которым ее учили. Она знает, когда надо уклоняться, а когда бросаться вперед, вот только ладонь больше не сжимается с прежней силой, а каждый удар выходит наотмашь и мимо. Доминик после своей победы ни разу не появлялся в Академии и даже не думал заниматься собственной физической формой, но сейчас он с легкостью укладывает Мирту навзничь, раз за разом обрушивая на нее град пекучих гематом, которые уже завтра нальются фиолетовой краской. Мирте бы на сегодня закончить, но она каждый раз поднимается, выдыхает всю свою злость и старается вместе с холодным рассудком подойти к тактике боя. Выточенные до рефлексов движения становятся ее продолжением, Мирта вспоминает, как правильно ставить ноги, чтобы не скользить по тренировочному настилу, и сближается с Домиником в очередной схватке, предвосхищая его действия. Мирте достает скорости и ловкости, но сила совсем не на ее стороне. Доминик без особенных усилий останавливает ее удар и вновь откидывает в сторону, заставляя Мирту под углом выгибаться на матах. — Еще раз, — почти рычит она и через несколько минут вновь обрушивается вавилонской башней ниц, погребая под нескончаемой чередой поражений когда-то былую славу. Мирта была плохо подготовлена к Квартальной бойне, это не секрет. За год после победы она редко тренировалась и оттачивала мастерство разве что с холодным оружием. Неудивительно, что в первые же дни на Арене она проиграла жалким переродкам, уцелев лишь волей случай. (Уцелев благодаря потраченной жизни Блеска) Которую тот променял без остатка, пытаясь Мирту спасти. Даже он, черт возьми, даже Блеск больше сделал для Мирты, чем Катон, который обязан был быть с ней рядом. Он ведь дал ей обещание. Но Катон поменял все условия, и Мирта их не приняла. Поэтому предав прежние договоренности, Катон переводил своих новых союзников через горный перевал и даже не старался Мирту разыскать. Ее жизнь была важна для других, но не для Катона. — Давай еще, — Мирта почти хрипит, врезаясь в Доминика. И вновь ломается о тренировочный настил. Доминик уже даже не предлагает свою помощь. — Ты завтра будешь передвигаться разве что в инвалидном кресле, — замечает он с едва заметной жалостью, которую запрещено проявлять в отношении профессиональных выпускников Академии. — Надеюсь, ты привезла его с собой из Капитолия. Доминик проверяет Мирту, пытается вывести ее из себя. На этих тренировках он хочет увидеть не только физическую форму Мирты, но и ее ментальную уравновешенность. Высказываясь о травмах, он ее, несмомненно, задевает. Но все силы Мирта бросает на то, чтобы перекатиться на живот и подняться с упором на подрагивающие руки. — Еще. — Нет, — Доминик качает головой и даже отходит в сторону, чтобы Мирта не могла до него дотянуться. — Иначе мне придется тащить тебя в медицинский кабинет, а ты явно не хочешь, чтобы половина солдат, которыми тебе однажды могут доверить управлять, увидела тебя в таком виде. Мирта сжимает ладони в кулаки и бросает всяческие попытки подняться. Она сворачивается на матах в защитном коконе, скрещивая руки на груди. Ей просто нужно немного времени, чтобы отдохнуть, и эту тренировку можно будет продолжать. Но Доминик снимает защитные перчатки и тянется к бутылке с водой, явно не собираясь избивать Мирту дальше. — Почему мне могут доверить солдат? — спрашивает она, выравнивая дыхание. — Чтобы заглушить беспорядки в Дистриктах? Доминик победно салютует, но на его лице ни капли радости. Он через свои этапы принятия неизбежного прошел и теперь может трезво анализировать ситуацию; Мирта же только в начале пути. Застряла между отрицанием и гневом. — Не знаю, чья эта идея, твоего отца или Президента, но для нас теперь есть особенное задание, Грэйн, — усмешка дается Доминику тяжело, но он старается не кривится от боли. — Панему хватает военачальников, но их не бросишь в гущу народного гнева. Простые солдаты, дослужившиеся до капитанов, тоже не смогут правильно настроить толпу. А вот победители, которых эти люди видели со своих экранов столько лет… — Победители сыграют ассоциацией, — завершает Мирта. — Лучше мириться со знакомым злом, а мы для них настоящая угроза. Столько лет убивали их детей, а теперь пришли жнецами по их души. — Смотри-ка, в тебе проснулась поэтесса, — Доминик кивает и садится на матах рядом с Миртой. — Победителей осталось не так много, но их хватит, чтобы с помощью миротворческих отрядов и оружейных рек выравнять накал хотя бы в одном Дистрикте. — А дальше по накатанной. — Дальше цепная реакция, да. И снова весь груз общественной ответственности режима Сноу упадет на их плечи. Мирта не знает, выстоит Президент в этой гражданской войне или нет, но последних победителей обязательно запомнят, как палачей, пускай у них и не было возможности отказаться. Мирта тихо улыбается, когда Доминик подносит бутылку с водой к ее губам. — Новый мир строится не для нас, — задумчиво говорит Мирта после нескольких мгновений тишины. Не важно, что будет дальше. Их путь с Домиником закончится судьбой Ареса; в оковах прежней эпохи, порождением которой они и являются. У них нет шанса противостоять монументу режима, но и в эпилоге борьбы не получится оправдаться. Эта война — лебединая песнь Мирты. Она не переживет ту долгую ночь, о которой ее предупреждал Арес в письме. Значит, надо утащить за собой во мрак как можно больше мятежников, до того как она встретит Катона. И сделает его своей последней жертвой, только после этого действительно останавливаясь на достигнутом. Все тела, которые Мирта принесет к постаменту Сноу, на самом деле будут вести только к Катону. Однажды эта революция началась из-за него. И на Катоне она закончится. — У нас нежеланная участь, Грэйн, — Доминик незатейливо пропускает смольные пряди Мирты сквозь свои пальцы. — Я отчасти даже завидую Алексис. Быстрая смерть за свои идеалы куда лучше нашей агонии. — То есть ты не разделял ее взгляды? — Поэтому меня и оставили в живых. — Херово быть тобой. — Тобой, знаешь ли, не лучше, — Доминик закатывает глаза и убирает ладонь от волос Мирты. — Но все же мы здесь. — И делаем то, что у нас лучше всего получается, — выдыхает Мирта, наконец, собираясь с силами, чтобы хотя бы сесть. Это будут очень долгие две недели, но она справится. В конце концов, первая миссия расставит все по своим местам, а Мирта умеет выживать в стрессовых ситуациях. Ей — после двух серий Голодных Игр подряд — не привыкать. — Завтра в то же время? — интересуется Мирта, опираясь на плечо Доминика, чтобы подняться на ноги. — Если сможешь дойти до тренировочного зала. — Ты недооцениваешь мои таланты. — А ты переоцениваешь свои возможности. Смех срывается с их губ так спонтанно, что в него не сразу удается поверить. Мирта по-прежнему сжимает под рукой плечо Доминика и смеется — не отчаянно, не зло, с удовольствием. И отгоняет от себя ненадолго тоску последних дней. — Я провожу тебя домой, — Доминик подхватывает сразу две спортивные сумки, но Мирта не позволяет ему нести свою. — Мы живем на одной улице, Бланшер, — срезает она все благородные порывы Доминика, которые тот пытается продемонстрировать. Кроме того, он вряд ли нацелился именно на Мирту. Эффи за несколько дней успела обследовать главные магазины Дистрикта и теперь всячески экспериментирует с приготовлением разных блюд, рецепты которых она выучила еще в Капитолии. — Ты должна мне, как минимум, ужин за такие физические нагрузки. — Пошел ты. — И это вся благодарность? — Доминик театрально хватается за сердце и даже пытается оскорбиться. — Вот поэтому Катон и сбежал от тебя, он не вынес такой форменной жестокости. Мирта перестает смеяться, будто бы по щелчку. И на Доминика она больше не смотрит, крепко сжимая губы, чтобы не закричать. Говорить про Катона слух — запрещено. Оправдывать его — тем более. (Никому, совсем никому, кроме Мирты, не позволено его вспоминать) — Прости, — Доминик тут же теряется и перестает поддевать Мирту. Он ведь тоже потерял близкого человека, пускай и при других условиях. Кому, как ни ему, знать об утратах. — Нет, ты прав, — неожиданно заявляет Мирта и ускоряет шаг. — Катон сбежал и, в том числе, от меня. — Ты же знаешь, я не это имел ввиду. — Но так и есть, — Мирта чувствует, как старые раны вновь разбухают воспалением под лоскутами кожи. Вряд ли они хотя когда-нибудь затянутся. — Пора называть вещи своими именами. Катон дезертировал, а нас бросил разбираться с последствиями, к которым мы непричастны. — Все еще херово, — Доминик вновь усмехается, но все непродолжительное веселье куда-то уходить. — Херово быть нами. Другого выбора у них все равно нет. Мирта пожимает плечами, и этот жест дается ей с трудом. Ногу саднит, а ребро ноют так, будто бы их вставляли заново наживую. Все ее тело — одна большая гематома, которая вибрирует болью и слабостью. Но Мирта отказывается сдаваться, такого права для нее не предусмотрено. Только две недели, чтобы собраться. И показать себя в первом бою, от которого будет зависеть ее дальнейшее признание.///
— Ты был весьма перспективным трибутом, — хохочет Эффи и подкладывает Доминику в тарелке пирожные, купленные в центральном магазине Дистрикта. — Скажу по секрету, я болела за тебя на тех Играх. Сначала, конечно, за своих трибутов, но когда их не стало, то ты оказался моим фаворитом. Доминик широко улыбается и тянет в рот кремовое пирожное под очевидное неодобрение Мирты. Сплошной сюрреализм; пока на пороге притаилась гроза, они здесь вспоминают прошедшие года и распивают чай. Мирта несколько раз говорила Эффи не уходить далеко от Деревни (потому что снаружи небезопасно). Но Эффи, словно самая бесстрашная валькирия, упрямо появлялась в Дистрикте, разговаривала с военными и, по слухам, добралась даже до военного коменданта, который выставляет патрули, чтобы похвалить его солдат. За эту неделю у Мирты было слишком мало времени, чтобы вникать в любые вопросы, не связанные с ее тренировками. Просыпаясь утром, она перебивалась быстрым завтраком, который Эффи слишком заботливо оставляла ей с вечера, а потом пропадала в тренировочных залах Академии, стараясь вспомнить прежние навыки. Прогресс точно есть, но все же его недостаточно. Мирта ожидала от себя куда большей проворности, вот только закостенелые мышцы с большим трудом набирают достойную форму. Ментальная решимость Мирты никак не соотносится с ее физическими возможностями. Доминик это знает. Он видит синяки на теле Мирты, которые остаются после его ударов (вполсилы). Он буквально чувствует ломкость ее взгляда от очередного поражения, но понимает — Мирта не сдастся. Она поднимается раз за разом и бросается на него все яростнее, чем прежде. Злость Мирты подпитывается извне, она неугасаемая. Доминик докладывает лично мэру Грэйн и говорит (с преувеличением) о том, что его дочь делает хорошие успехи, она — настоящий боец. Мэр никак не реагирует на устные отчеты, но взгляд у него перекликается стальными оттенками Мирты; будто бы на Доминика смотрит один и тот же человек, и ему порой становится действительно жутко от того, как Мирта может быть похожа на своего отца. Их обоих породила безжалостность. Остается только надеяться, что она их, в конце концов, не погубит. — Сомневаюсь, что ты болела за меня, — усмехается Мирта и отказывается от сладкого. Под глазом у нее наливается ссадина, и Эффи уже наложила компресс на лицо, чтобы предотвратить отек. Дата отъезда в Шестой определена, и Эффи первая настаивает на том, что даже на войне Мирта должна выглядит так, словно выходит в эфир. И Доминик с этим неожиданно согласен. _Если нам устрашать, Грэйн, то лучше при этом выглядеть соблазнительными; (Мирта тогда только закатывает глаза) _Совсем как на Играх, тебе так не кажется? — Не обижайся, милая, но я совсем не болела за ваш Дистрикт в тот год, — Эффи кокетливо взмахивает ладонью, и Доминик тихо смеется, наблюдая контраст между эмоционально недоступной Миртой и чрезмерно экспрессивной сопровождающей, живущей под ее крышей. — Я отдала все свое сердце Китнисс и Питу и очень расстроилась, когда они не выиграли. — Хоть кто-то в Капитолии умеет быть честным, — лицо Мирты ненадолго подсвечивается ухмылкой, и она опускает руку под стол, чтобы почесать за ухом Цербера, лежащего у ее ног. Может, действительно стоило выиграть бесхребетному Мелларку и Китнисс Эвердин. Они бы точно успокоили страну, нашли бы правильные слова о любви и дали угнетенным Дистриктам шанс на справедливость в Голодных играх. Но они не победили. Мирта эту надежду убила своим ножом, без сомнений выкорчевала жизнь из будущего Панема. — Но мне всегда нравился твой стиль, — задумчиво добавляет Эффи. — Такая задорная ярость очень хорошо смотрелась с экранов. — Задорная ярость? — смеясь, переспрашивает Доминик. О, Мирта ему это не забудет. Завтра на тренировке она еще обязательно отыграется и заставит Доминика пожалеть о его насмешках. Цербер недовольно шевелит ухом, когда Мирта перестает его гладить, и снова привлекает внимание к себе. — Именно! — сияет Эффи. — Портрет вашей пары был весьма удачным с точки зрения зрительских симпатий. Очевидный фаворит, которым был Катон, и непредсказуемая Мирта, метко выслеживающая своих жертв. А ваши дуэтные сцены капитолийцы просто обожали. Еще и разница в росте! Ты казалась такой хрупкой на его фоне, дорогая. Настоящее сокровище, которое Катон сжимал в руках. На Квартальной Бойне он очень трогательно за тебя просил. А еще носил на руках! Это покорило наши сердца. Мирта со всей силы впивается короткими ногтями в ладонь. Она не хочет знать, был ли Катон с ней обходительным, когда она нашлась в горах без сознания. Ей безразличны те крупицы внимания, которые Катон мог опрокинуть, чтобы привлечь внимание спонсоров. Катон — предатель, и Мирта не хочет иметь с ним ничего общего. Из его имени пора сделать табу. А еще лучше — имя нарицательное, чтобы клеймить так всех беглых преступников, бросивших своих близких. — Я думаю, нам пора, — замечает Доминик, чтобы пресечь стихийную злость Мирты. Не стоит такой чудесный ужин завершать скандалом. Доминик еще раз благодарит Эффи за теплый вечер и буквально вытягивает Мирту из-за стола, не обращая внимания на ее недовольство. Мирте вечно все не нравится, и если каждый раз придавать этому значение, то можно свихнуться. Это такой стиль поведения — вечное отрицание. Выдержать его мог только один человек. (Который теперь слишком далеко, чтобы с Миртой справиться) — Ты думаешь, оно того стоит? — наконец, спрашивает Мирта, когда оказывается на улице. Идти им недолго, к небольшой площади в Деревне, где на постаменте золотыми буквами вырезаны имена всех победителей. Это — последняя дань памяти, негласные похороны, которых у некоторых триумфаторов так и не было. Мирта не может себя заставить туда идти, но все равно переставляет ноги вдоль улицы, с каждой секундой приближаясь к площади все теснее. Они погибли не из-за нее, но стали таким же следствием, как и побег Катона от реальности. Мирта косвенно причастна к их расстрелу. Она могла бы все изменить, если бы на прошлых Играх выиграла одна. Если бы отказала себе в эгоистичном желании спасти Катона и не пошла бы у собственных эмоций на поводу. — Это нужно не им, — пожимает плечами Доминик, подразумевая мертвых победителей. — Это нужно нам, Грэйн. Возможно. Возможно, им это действительно сможет придать сил для дальнейшей борьбы, но пока Мирта не готова взглянуть в глаза тем сопутствующим жертвам, которые допустила необъявленная война. Лайм и Уэйд оказываются уже на площади, когда приходят Мирта и Доминик. Они вчетвером сухо здороваются, кивая друг другу, и застывают напротив ониксового обелиска славы, упирающегося своим острым носом в хмурые сумерки. — Рада, что с тобой все в порядке, — Лайм даже пытается улыбнуться, но на ее загнанном лице отражается лишь очередная судорога. Мирте догадывается, о чем Лайм думает. О том, похожа ли Мирта на своего отца и донесет ли она в мэрию на несанкционированный выход к каменным останкам Деревни победителей. — Я тоже, — шершаво отвечает Мирта. — Я тоже рада, что с тобой все хорошо. Лайм и Уэйд одеты в новую форму, которую приготовили для выживших победителей. Черные костюмы с багряными росчерками полос, настоящая броня. Слишком заметная среди белокрылых миротворец, но именно на это делают основную ставку. Победители должны выделяться. (Чтобы мятежники знали, в кого стрелять) Такой же костюм уже ждет Мирту в шкафу, и она его впервые наденет на миссии, когда попытается успокоить целый Дистрикт. — Нас всех выставили на площади, — первым начинает Уэйд и протягивает каждому из присутствующих небольшую свечу, принесенную специально для панихиды. — Тех, кто был в сговоре с Квантой, расстреляли сразу же. Остальных продержали всю ночь на ногах, кого-то даже избивали и заставляли признаваться в том, чего не было на самом деле. — Против вас не было прямых доказательств? — спрашивает Мирта и помогает поджигать свечи, распространяя огонь от своего фитиля по кругу. — Ни одного, кроме проживания на территории Деревни, — Доминик жестко усмехается и не скрывает, как сильно он себя ненавидит. — Я пытался отговорить Алексис связываться с Квантой, даже не буду скрывать этого. Кванта рассказала ей о заговоре в самом финале, и я был против переворота в Дистрикте. Но Алексис стояла на своем, она призывала меня начать, наконец, бороться, но ее взяли так быстро, что я не успел даже защитить ее. Я думал, что смогу отговорить миротворцев и предоставить алиби. Но когда я оказался на площади, могилу Алексис уже засыпали свежей землей. Мирта непроизвольно вздрагивает. Доминик теперь действительно сражается, как хотела Алексис, только не за ту сторону. Не за те свободы, которые ей были так дороги. Похоже, у них даже не получилось проститься. Но так даже лучше, потому что если бы эта последняя встреча случилась, она бы с собой забрала всякую жизнь. Доминик не выдерживает уже сейчас, он совсем не хочет существовать в мире, где могут запросто лишить головы, но все равно цепляется. Если бы ему пришлось отпускать Алексис на расстрел, он бы точно шагнул следом за ней. Иногда лучше не видеть, как близкие люди уходят. (Именно поэтому Мирта совсем не знает, как ушел Катон) Она бы просто не позволила ему переметнуться, не отпустила бы и постаралась бы удержать ценой всего (опять). Мирта была готова каждый раз предостерегать Катона от опальных решений, но он ведь, в конце концов, ее совсем не спрашивал. Не посчитал нужным посоветоваться и ушел в сумрак один. Оставляя Мирту Президенту. — Их похоронили на кладбище для победителей, — Лайм говорит раньше, чем Мирта спрашивает. — Ровные ряды именных могил. Строчки на ониксовом постаменте изрезаны вручную. Похоже, ножом пытались снять блеск на именах, но вышло их только зачеркнуть. Под косой срез попали почти все инициалы, которые на самом деле мятежниками и не были; эти победители только боролись за свободу — свою и чужую. Имя Кванты нещадно растерзано, за ней идет Арес (и Мирта тут рвано выдыхает). Эбигейл Джексон, которую Мирта почти не знала, но даже она вышла против режима и отдала свою жизнь несгораемому пламени борьбы. Брут и Энобария. В горле поднимается тошнотворный ком. — Энобария, скорее всего, сбежала, пускай ее могила тоже есть на кладбище, — обнадеживает Доминик и заглядывается на пламя свечи в своих руках. — Она была связующим звеном между Катоном и нашим Дистриктом, поэтому могла спастись. И есть еще одно доказательство. Менее заметное, но все же. — Какое? — гулко отзывается Мирта. Живая Энобария — неисчислимая победа на фоне остальных поражений. Но даже этого недостаточно, чтобы хоть немного уравновесить счет. — Гроб из Капитолия приехал только один. — Гроб? — спрашивает Мирта, а потом понимает. Брут. Неужели Катон смог вытащить Энобарию, но не предусмотрел возможность для побега Брута? Они ведь были действительно близки. Здесь что-то не так, и растерянность незнакомым оттенком захватывает сердце Мирты. Этим она непривычно пронимает Доминика эмпатией. И доверием, которое между ними выстраивается неторопливо, несмотря на провальное предыдущее знакомство. В прошлом году они редко встречались и предпочитали не воспринимать друг друга всерьез. Сейчас в Мирте Доминик видит не просто амбициозную победительницу; у нее есть душа (изрешеченная болью предательства). И этой душе хочется помогать. Посреди мертвецом доверять можно только друг другу, и Мирта это понимает. Она осторожно оборачивается на Доминика и без слов просит его рассказать все до конца. Мирта привыкает не переживать каждое из послесловий, которое для нее собирает Доминик. Умирать в эпитафиях почти что привычно. Мирта упустила смерть всех важных для нее людей. Но одну гибель она ни за что не отдаст. Ту, которая еще впереди. Ту, которую Мирта устроит сама. — Думаю, он был одним из нас, — произносит Лайм и поджимает губы. — Брут бы не желал гражданской войны, даже если бы от этого зависели все наши жизни. — Но и жить посреди этой бойни, когда надо стрелять в своих, он не захотел, — продолжает Мирта и даже не удивляется правдивости своих слов. Это очень похоже на Брута. Он был выдержан в строгих рамках того же мира, что и Арес; осколочные до зубов, они бы не смогли жить при продвигаемой демократии. Панем, чтобы очиститься, должен встать на ноги и стряхнуть с себя сухие листы предыдущих повестей. Имена в этих строчках ребят своим громоздким количеством. (Мирта среди их числа) — Его имя тоже вычеркнули? — порывисто смеется Мирта и подходит к обелиску ближе, чтобы пальцами очертить залинованные инициалы Катона. — И даже могилу для него вырыли, — отзывается Доминик. — Она ему еще пригодится. Лайм и Уэйд переглядываются между собой. Доминик лишь пожимает плечами, он к Мирте уже привык. Их золото — Катона и Мирты — делилось на двоих; общее по всем фронтам. И когда зачеркивали имя Катона, то кривыми полосами задели и Мирту. Все равно связали их даже в таких деталях. Мирта застывает около чернеющего камня и прислоняется к нему лбом. Сколько неуказанных мертвецов скрывается за этими именами? Погибшие трибуты из Второго, участники от других округов — их всех не сосчитать. Но Мирте не жаль безымянных людей, она задумывается лишь о тех, кого помнит. Мирта не знает, что бы она делала, если бы Катон ее спас и увез с собой. Меньше всего она может представить себя в неизвестном Тринадцатом и рядом с революционерами, жаждущими свободы. Мирта бы не смогла биться за их идеалы и стоять до самого конца с верным пламенем в глазах. Мирта бы отказалась. И тогда все жертвы Катона оказались бы напрасными. Выходит, она такая же, как Брут и Арес; несгибаемая. Непрактичная, стальная. Доминик отказался от восстания из страха, он и сам этого не скрывает. Лайм, вероятно, слишком предана любому хозяину, который у нее будет. Уэйд такой же юный, как и Мирта. Но Катону возраст не помешал выбрать неправильную сторону. Он смог прогнуться, а вот Мирта слишком хорошо знает свое место (на цепи Второго Дистрикта). Мирта бы не пошла на сотрудничество с теми, кого считает слабыми. И Катону бы снова пришлось за нее сражаться внутри, казалось бы, безопасного оплота. Возможно, и хорошо, что их пути снова разошлись. Мирта сколько угодно может убеждать себя в том, что дом Катона рядом с ней, но это не правда. Их путеводные звезды уже слишком давно лежат в разных плоскостях. И в Дистрикт Два Катон вернется только победителем, принеся нежеланный мир. Или же в гробу, в который его положит Мирта, закрывая на прощание Катону глаза. Другого варианта нет, иначе не получится. Они оба слишком строптивые, слишком неправильные и гордые, чтобы сдаваться. Они оба — отчаянные по отношении к себе и друг к другу. Мирта сильнее вжимается в камень и только ему доверяет свою последнюю тайну — так погреби же мою любовь к нему у себя в груди; она мне больше не понадобится. Прощай, Катон. В следующий раз мы встретимся с разных сторон сражения. — Кто управляет Тринадцатым? — Мирта отходит от обелиска, оставляя около него свою свечу. Воздух пропитывается талым воском, оседая лице желтой известью. Мирта сегодня хоронит себя рядом с камнями и оставляет свои, невидимые, царапинами на них. Капитолий пересобрал ее оружием, наточил и выставил острием вперед — осталось только напасть. Мирте надо знать, кому подчиняется ее главный враг, чтобы правильно рассчитать тактику. — Ее зовут Альма Койн, — отчитывается Лайм, и она делает это так естественно, будто бы Мирта негласно берет над ними верх за счет статуса своего отца. — Именует себя Президентом Тринадцатого и хочет принести в Панем демократию после свержения режима Сноу. — Дай угадаю, демократия будет насаждаться оружием? — Мирта почти смеется. Катон читал историю, но все равно ничего не запомнил. Тринадцатый уже пытался забрать власть пулями и атомными снарядами. Кончилась эта история Темными временами и вычитанием целого Дистрикта из состава страны. Какой рубеж отломится в этот раз? Или появится целый буферный пояс разбитых Дистриктов, чтобы эта Альма Койн могла насытиться? Вот такая она, мечта Катона о лучшей жизни? Поразительно. — По донесениям, главная цель Койн даже не Капитолий, а именно Второй, — произносит Доминик, переглядываясь с Лайм. Та только кивает в подтверждение. — Без нас Сноу не удержать страну, поэтому сейчас мобилизовали почти всех мужчин, снабдили их оружием, а нас с тобой собираются без подготовки бросить на передовую. — А потом наши головы вывесят у Дворца Правосудия, когда Койн подарит всем последователям новый мир, — Мирте действительно весело, ее вспышки мелькают дьявольскими огнями на лице, она вся становится на дыбы. Умирать придется в любом случае. Так почему бы напоследок не испортить выскочкам из Тринадцатого планы? — Из-за нового мира Койн горит все страна, — мрачно отзывается Уэйд. — Если она хочет править руинами, то пускай продолжает. — Эта война не будет долгой, — тихо добавляет Лайм. — И после нее никого не останется. Очень воодушевляющее напутствие. Будто бы Мирта рассчитывала на что-то другое. Если их не убьет пришедшее правительство Альмы Койн, то застрелит пуля при обороне режима Сноу. За что тогда сражаться? Зачем надо умирать? Мирта не видит резона в этой войне, она никогда не хотела играть в большую политику. Только Катон видел в этом какой-то свой смысл. Мирта любит свой дом, Дистрикт Два, и только за него она готова сражаться. Приоритеты остаются прежними. Меняется лишь главная цель. Раньше Мирта была готова убить Сноу за все то, что он с ней сделал. Теперь же эта почетная должность переходит Катону, в смерти которого куда как больше осознанности, чем в гражданской войне. Мирта умеет убивать. Она не боится вида крови, у нее не дронет рука. Смерть Катона будет быстрой и легкой, но она необходима. Он — последняя слабость Мирты. Ее главный деструктивный элемент. Проще действительно расправиться с Катоном, чем каждый раз его терять. — Чего ты на меня так смотришь? — неприязненно спрашивает Мирта, выдерживая дистанцию с Домиником. Лайм и Уэйд, словно близнецы, тактично соблюдают тишину, наблюдая за переругиваниями Мирты и, похоже, ее нового напарника. — Ну что, Грэйн? Ввяжемся в эту войну? — хохочет Доминик, будто бы он только сейчас по-настоящему осознает их положение. Трагичное в своей безысходности. — А у нас такое богатство вариантов, Бланшер, я даже не знаю, — беззлобно огрызается Мирта в ответ. — Президент как раз моим желанием интересовался, когда воскрешал. — Это правда, что ты умерла? — Лайм едва хмурится, осознавая, как неказисто звучит ее вопрос. — Я видела внутренние отчеты, в Капитолии были убеждены, что тебя не спасти. Вероятно, у Тринадцатого оказались сообщники среди распорядителей Игр, и Катон знал расположение деактивированных мин. Та, что взорвалась под ним, была бутафорией. Но ты напоролась на настоящую. Пускай тебя пытались заслонить, но взрывной механизм сработал. После такого не выживают, уж извини за прямоту. Лайм не за что просить прощения. Она ведь действительно права. После такого нет пути назад. — Я и не выжила, — Мирта пожимает плечами так легко и незамысловато, будто бы факт собственной смерти не рушит ее до сих пор на кровавые бастионы. — Не знаю как, но у Капитолия вышло меня вернуть. И раз им это удалось, я должна выплатить долг. — Не порть работу хирургов мучительными тренировками, — Лайм явно имеет ввиду синяки на руках Мирты и царапину на ее лице. — Ты станешь оружием психологического давления, для всего остального есть ракетные установки и танки. — Это приятно слышать, — усмехается Мирта. — Она точно умеет давить, — жалуется Доминик, и Мирта его тут же бьет в плечо ребром ладони. — Ну вот, что я говорю. Если бы ей разрешили, она бы уже и со мной расправилась. — Да уж, это бы не помешало. Из всех победителей остался жалкий счет; Мирта знает, что у нее еще будет последнее мгновение, чтобы вспомнить о них всех. Пройтись мысленно по улицам Деревни и закрыть свою жизнь в одном из тех весенних дней, когда Катон бегал по вечерам, не приближаясь к Мирте, а Энобария с Брутом старались их надоумить. Однажды — совсем скоро — жизнь Мирты кончится в последний раз, и она вернется в эту Деревню, наполненную голосами и самой настоящей душой. Здесь будет Арес, разливающий свою лимонную настойку, и извечно строгая Кванта, которая никогда не ставила на победу Мирты Грэйн в Играх. Здесь будет Алексис, Доминик и все те, кого незаслуженно задушили за их желание жить. Но пока это время не пришло Мирте надо забыть про саму себя и красным полотном занавесить мирную символику. Это будет быстрая война, и от самой Мирты она ничего не оставит при любом раскладе. Но раз уж ей и так суждено проиграть, то хотя бы на своих условиях. Хотя бы так, чтобы вернуться в эту Деревню и ни о чем не сожалеть. Потому что все самое главное будет сделано. Потому что не о чем больше будет мечтать.