Miss you so much

"Something that I always wanted to say: I miss you so much."

Джесоп боится признаться даже самому себе в том, как он скучает. По чужому голосу и касанию сухих теплых ладоней. И по запаху – такому терпкому в момент их близости. Он вспоминает всё то, что было в Сеуле и закутывается в эти воспоминания как в одеяло, отгораживаясь от всего. Когда это происходит в первый раз, он думает, что не выдержит - сломается и бросит всё к чертям - эту учебу и страну, неласковую и холодную, словно мачеха. Это не тот холод - сезонный и промозглый, который проскальзывает в воротник в декабре. Это четкое осознание того, что ты не на своем месте, не с теми людьми и не в том времени. Джесоп поспешно звонит в Сеул, наплевав на расстояние, временные пояса и деньги. Он почти не дышит, когда слышит сдавленное "Алло" на другом конце провода. Тепло зарождается где-то в его груди и расползается по телу как вода. Они говорят какие-то жалкие пару минут - Джесоп задыхается от восторга и смеется. Ему кажется, что Кисоп рядом - только протяни руку и дотронься, и ты ощутишь под пальцами такое знакомое тепло чужой кожи. Они коротко прощаются словно расстались только вчера, и увидятся завтра, и тепло смешивается с тоской. Такой яркой, что кажется, словно она горчит на языке. Эта непонятная смесь в его теле дает ему сил на долгие недели, хоть и изматывает в долю секунды. Во второй раз это случается в институте. Он сидит на солнечной терассе, прикрыв глаза кепкой, замотав шею шарфом. Весеннее солнце бьет сквозь огромные окна, и Джесопу становится невыносимо душно, словно весь окружающий мир в одно мгновение вспыхивает ярящимся пламенем. Его глаза слезятся - то ли от слепящего блеска, то ли от эмоций, накрывших его с головой по самую тулью кепки. Он приходит в себя уже в комнате, когда видит маленькое окошко открытого какаотока. Хангыль в его голове ворочается глыбами, когда он набирает "Привет. Мы давно не разговаривали". Он ждет ответа до поздней ночи и не замечает, как проваливается в сон - душный и тревожный, как сегодняшний день. Утро встречает Джесопа проливным дождем и коротким отрывистым, будто бы вырванным силой: "Прости, времени нет. Спим в студии и на ходу". Осознание того, что они больше не одно целое, затапливает его постепенно и неотвратимо, как падающий дождь. Отчаянье наступает чуть позднее. Гораздо позже, чем думалось Джесопу. Он проживает месяц, второй, третий. Да и не проживает, если честно - просто существует в календарных рамках - тридцать, тридцать один и снова тридцать. Он перестает следить за своей внешностью так как раньше. Коротко стрижет волосы и ногти, и бреется просто чтобы убить время. Он ходит в одних и тех же джинсах и рубашке несколько дней подряд, пока это не замечает один из однокурсников. И когда он говорит об этом, Джесоп просто перестает ходить на учебу. Среди ночи он просыпается от собственного тревожного вздоха и тихой трели вызова какаотока. Он пропускает один вызов, и не торопится снять трубку на следующий, но рука движется словно на автомате, скользя по экрану мобильника. - Говорят ты пропускаешь учебу. Голос Кисопа чужой и усталый, он выдыхает в трубку и Джесоп слышит приглушенный стук двери, и следующую за ним звенящую тишину. - Я... - Идиот. - Голос не теплеет и не становится холодным. Он остается таким же спокойным и на протяжении всего разговора. Джесоп пропускает мимо ушей мешанину слов и обвинений, обрывая чужую речь только один раз. - Что? - Джесоп облизывает враз пересохшие губы. Кисоп молчит и повторяет. Его дыхание легкое и наверняка сладкое, как прежде: - Я не хочу, чтобы наше расставание было напрасным. Джесоп сбрасывает звонок и закрывает глаза. "Я не веду себя как ребенок." - Пишет он в ответ на сообщение Кевина в пятницу. - "Мне нужно привести мысли в порядок, скоро экзамен". За окном снова льет дождь и в квартире тянет сыростью и холодом. Джесоп посильнее закручивает одеяло вокруг своих ног и учит лекции по профильному предмету до тех пор, пока тетради не выпадают из его пальцев на лицо, когда он отключается от усталости. Экзамен Джесоп сдает на отлично. Первый день каникул ознаменовывается фотографией от Сухёна. Джесоп видит знакомое табло аэропорта на заднем фоне и его бросает одновременно в жар и в холод. Ему хватает пяти минут, чтобы одеться и пригладить торчащие волосы. Уже в лифте, запахивая куртку, он понимает, что не взял с собой ни шапки, ни шарфа, но тепло в его груди, в любом случае, греет сильнее. Он встречает их у отеля в другом конце города. Илай выходит из автобуса первым и снег на его темных волосах кажется кипельно-белым. Джесопа отвлекает менеджер - они тепло здороваются и обнимаются, как в старые времена и Джесоп отвечает растерянно и невпопад, краем глаза наблюдая, как Кисоп спускается по ступенькам следом за их новичком. Он держится за чужое плечо, покрытое толстой тканью дубленки, и Джесоп не может разглядеть его лица из-за черной тканевой маски. Стук в ушах перекрывают крики фанаток. - Турне. - Устало говорит Сухён. Джесоп видит темные тени, залегшие под его глазами. От стыда горит вся шея и лицо, когда Сухён притягивает Джесопа к себе и бормочет на ухо: - Отлично выглядишь. "Не сказал бы о тебе того же", думает Джесоп и обнимает Сухёна в ответ, пряча лицо в сгибе чужой шеи и вдыхая теплый воздух. Ему немного странно от того, что его не накрывает ощущение, будто он вернулся домой. Они гуляют по городу несмотря на усталость и снегопад - Кевин не отлипает от Илая, Кисоп - от Джуна, Хун притирается теплым боком к Сухёну, и Джесоп чувствует себя словно разрезанным пополам. И даже хуже. Словно половинкой половинки. Он доходит до корейского ресторанчика первым, и разворачивается, глядя на приближающихся парней. Кисоп мажет по нему взглядом всего раз, но этого хватает, чтобы Джесоп задохнулся от горечи. В крупных хлопьях падающего снега Кисоп потрясающе красивый. И это так больно. Они заказывают самгепсаль, токкпоки и огромную кастрюлю супа с морепродуктами и кимчи. Джесоп смотрит, как Джун выхолащивает деревянные одноразовые палочки и смеется, подзывая владелицу ресторана. Он называет её "тётушка", и просит для всех железные палочки и кувшин воды. Её корейский с легким акцентом, и она говорит так, словно вспоминает слова, знакомые с детства, но со временем забытые. Илай съедает почти всё мясо, Кевин - рис и кимчи. Кисоп почти не ест - таскает из тарелки с закускам ростки маш и прихлебывает кипящий бульон из супа, который ему накладывает Джун. Джесоп упрямо ест и ест, пока челюсть не устает жевать, а зубы не ломит от острого бульона и холодной воды. Он останавливается передохнуть и смотрит в окно за спиной Хуна. На падающий снег и грязь, в которую он превращается спустя пару минут. Джесоп ловит себя на мысли, что ему нестерпимо не хватает присутствия Донхо. Их обеды давно перестали быть семейными, и комок в горле Джесопа не уходит до поздней ночи. В отеле они пьют виски. Компания снимает для них небольшой лофт на седьмом этаже, и они делятся, разбредаясь по двум комнатам. Кисоп уходит с Джуном и Кевином - Джесоп некоторое время наблюдает за ним: как он курсирует из комнаты в ванную с прозрачной косметичкой, набитой средствами для умывания; как переодевается в свободную футболку и штаны, больше похожие на детскую пижаму. Когда дверь за ним закрывается в последний раз, Сухён оборачивается, проверяя, и склоняется к Джесопу: - Ты бы поговорил с ним. Джесопу хочется засмеяться и швырнуть стакан в ближайшую стену, разнести этот лофт по кирпичику, в щепки, задушить и сломать Кисопа, разорвать его на мелкие клочки. Он поднимает глаза к потоку и трет переносицу: - Ты сам всё видел. Тут не о чем разговаривать. Илай открывает рот, и тут же закрывает его, словно передумав. Они делают еще по глотку, и морщатся, чувствуя обжигающую крепость. Джесоп доливает в их стаканы колу, и первую порцию они допивают в молчании. После второй говорить становится значительно легче - слова словно льются с языка, и впервые за этот день не застревают в горле. Джесоп говорит и говорит, путаясь и переосмысливая, и не понимая, кто из них оказывается большим козлом, и горечь внутри него настолько сильная, что его тошнит от собственных чувств и жалости к себе. Он хватает стакан и опускает его обратно; трогает свои колени, ерошит короткий ежик волос и трет лицо, и снова говорит-говорит-говорит, словно наконец-то подобрал те слова, которые столько времени копились внутри него. Он слышит предупреждающее "Джесоп" только один раз, да и то, когда уже становится поздно. Он оборачивается и видит перед собой Кисопа - его напряженное худое тело, застывшее лицо и сжатую челюсть с выпирающими желваками. Кисоп говорит ему всего одно слово "Пойдем", и тянет его за собой в ванную, с громким стуком закрывая дверь. В небольшой облицованной кафелем комнате душно, и Джесоп прислоняется спиной к двери. Кисоп всё еще сжимает в кулаке горловину его толстовки и дышит так тяжело, словно пробежал марафон. Он не говорит ни слова - выпускает ткань худи и хватается за ремень Джесопа, расстегивая его трясущимися руками и прижимаясь жадным горячим ртом к чужим губам. Они сталкиваются зубами и носами, и Кисоп чуть поворачивает голову вбок, чтобы было удобнее, а Джесоп скользит языком вглубь его рта. Пряжка ремня с глухим стуком ударяется об дверь, Кисоп расстегивает пуговицу и стаскивает штаны с бедер, вжимаясь своим пахом в Джесопа, а потом низко и глухо стонет. Джесоп чувствует дрожь, пронзившую его тело. И этот стон, и эта дрожь ломают что-то в груди Джесопа, заставляя его вцепиться в костлявые бедра Кисопа, притянуть к себе ближе, а потом скользнуть ладонями вверх и зарыться в жесткие стриженные волосы, сжимая в горсти. Кисоп полностью перед ним - с лихорадочно блестящими глазами и покрасневшим лицом, с открытой шеей и откинутой назад головой, с подогнутыми коленями и пальцами, до синяков вцепившимися в бока Джесопа. Он смотрит и не может насмотреться на то, как Кисоп сглатывает, и припухшие от поцелуев губы приоткрываются в безмолвной просьбе. Джесоп гладит большими пальцами выступающие косточки челюсти и всё, что он хочет сейчас, это прижать Кисопа к полу и взять глубоко и сильно, словно маленькую жадную сучку, вцепившись зубами в его загривок. Он втягивает воздух носом и шепчет: - Прекрати. Кисоп дергается как от удара, и Джесоп видит, как расширяются чужие зрачки, почти закрывая собой радужку и теряя блеск.