Диагноз для двоих

Желтое солнце застыло в горячем паркуре - Хмурый художник мазками рисует закат. В этом закате мой Ангел задумчиво курит. Надо завязывать, только не бросит никак. Болгария. Море, ласкающее приливом желтый пляж. Уходящее в закат солнце красит рябь волн от горизонта до самого берега. Ты сидишь на песке в плавках и расстегнутой рубашке, отравляя себя, меня и нанятого на два часа художника своим табаком. Выдыхаю тихим укором: - Поттер… - делаешь вид, что не слышишь, это злит, и я хмурюсь, повышая голос: - Поттер. Ты бросаешь. Наконец поворачиваешься ко мне лицом, отрываясь от заката. Уже прохладно, я привычно одет во все черное и стою, глядя на тебя сверху вниз, художник делает свое дело, рисуя ангела на песке и изображая полное незнание разговорного английского. Курящий ангел. Сложно представить… Ты не мерзнешь, Поттер? - Правда? Поганец. Ты ведь обещаешь моей кровати это каждое утро. Думаешь, что, раз я в ванной, то не слышу? Но я не говорю ничего из своих претензий, лишь продолжаю смотреть так же молча, как теперь и ты, слегка приподнимая бровь в выражении недовольства, и всего лишь одним взглядом выражая и недовольство, и мнение о твоих умственных способностях. Художник дергается, но в этом он виноват сам – нечего было подслушивать и подглядывать, а ты смотришь так же спокойно. Мой промах. Я забыл, что у тебя уже иммунитет на мои взгляды. Проклятый иммунитет, Мордреда ему в одно место. Ты неожиданно улыбаешься, ослепляя меня светом своих сияющих глаз сильнее, чем солнце. Остаюсь невозмутим внешне, но сердце заходится в заполошном стуке. - Ты волнуешься о моем здоровье, Северус? - О своем. О своем, мистер идиот. Ты отобьешь мне весь нюх этой ядовитой вонью. - Какое имеет отношение нюх к здоровью? - Прямое, - не хочу вдаваться в подробности, да еще и при постороннем, но важно объяснять тебе очевидное: - При моей работе отсутствие нормального, чуткого обоняния может стоить жизни, Поттер. На мой менторский тон ты лишь устало прикрываешь глаза и, не глядя на меня, тихо спрашиваешь: - Тебе не надоело? Изгибаю бровь в немом вопросе. Хотя я прекрасно знаю, о чем ты. - Не надоело, что? Возиться с тобой? Очень надоело. - Ну так не возись! Вспыхнув неизвестно от чего, отворачиваешься спиной ко мне и включаешь режим "Проигнорируй профессора". О, Мерлин! Я точно сойду с ума с этим переменчивым мальчишкой: то он по несколько часов кряду молчит, курит и о чем-то думает, а то сменяет по пять настроений за одну минуту. Хотя, может, уже и сошел. Ведь как иначе объяснить, что я продолжаю стоять как дурак на сухом желтом песке и уговаривать его. - Поттер. Если ты не заметил, уже вечер. Холодно. Песок холодный. Вставай и в номер. Я не собираюсь опять полвечера возиться с твоей ногой, когда ее снова скрутит. Поджимаешь упрямо губы и тушишь сигарету в пластиковом стакане с теплой газировкой, бурча: - Он еще теплый. Понимаю, что этот раунд за мной, осталось лишь дожать. Демонстративно наклоняюсь и набираю в ладонь горсть песка, пропускаю сквозь пальцы, затем отряхивая их от малоприятного ощущения. - Что-то я не заметил ничего подобного. Вставай. Немедленно. Ты, снова повернувшись ко мне лицом, хмуришься, но молчишь. Неохотно цепляясь за мою протянутую руку, встаешь, покачнувшись от боли в изувеченной ноге. Упрямец. Еще хуже, чем я, еще хуже, чем папаша и крестный. Весь в мать. Не давая тебе отдернуть руку, перехватываю ее за запястье и вкладываю в раскрытую ладонь-набалдашник сделанной на заказ во Франции трости. Прописали тебе ходить с ней - вот и ходи. И не надо на меня опираться, я не ради этого сомнительного удовольствия рядом. Наклоняюсь, чтобы забрать наши вещи, небрежно киваю на прощание художнику и, наконец-то, мы идем в номер. Здесь, в Болгарии, нас никто не знает, но все равно находятся индивидуумы, большей частью женского пола, которые не могут спокойно пройти мимо. Иногда мне кажется, что, если поймаю еще один липкий взгляд на тебе, начну убивать. В номер. И побыстрее. Мимо всех этих забитых пестрым хламом палаток. Чувствуя твою ладонь на своем локте, в который ты цепляешься не то чтобы притормозить меня, не то чтобы успеть за мной. Как мы докатились до этого? Волей судьбы мы безжалостно-близкие люди. Волей небес мы, бунтуя, творим беспредел. Ты меня так же, как прежде, болезненно любишь, Зная, что я уже жизнь, как к тебе охладел. Вместе… Связаны, сшиты одной ниткой, и не порвать ее. Даже в чужих глазах нас не существует по отдельности, и никого не волнует наше мнение на этот счет… Ирония судьбы, не иначе. И не могу сказать, когда все началось. Ты думаешь, что с той сумасшедшей ночи, когда безнадежность и понимание: «Можем не выжить. Он… может не выжить» - сорвали все рамки. Я же точно знаю, что никогда и ничего не было. Просто отчаянье, просто утерянная надежда на будущее, просто дыхание смерти за спиной, просто сошли с ума, просто позволили себе забыть обо всем, это был просто потрясающий секс на одну ночь. И все... Потому что на утро – война, и ничего большего не могло быть. Я не был готов выжить, а тебе надо было лишь победить. Так почему я все еще жив? Потому что ты прикрыл меня от его Авады. Почему жив ты? Потому что я не отпустил тебя. Почему мы вместе? Потому что, едва отзвучало эхо смертельных проклятий, как запестрел фотографиями и заголовками «Ежедневный Пророк». Никогда и ничего не было и не могло быть. Ведь оно было всегда. Когда я мог что-то изменить, не было сил. Когда я пришел в себя, было поздно что-то менять: нас уже приложили друг к другу, как пазлы от разных мозаик, и сшили крепчайшей нитью. Я ненавижу это все. И меня это все раздражает. Раздражает, что ты не можешь меня отпустить. - Когда это уже закончится, Поттер? Хватит играть в стокгольмский синдром… Смотрю в упор на твою застывшую спину, шрамы больше не скрыты рубашкой, но я и так знал каждый. Неужели тебе было так мало войны, что ты ушел в авроры? Или просто вошел во вкус? Господин Главный Аврор. Очнувшись от размышлений, швыряешь рубашку на кровать и, сильно припадая на левую ногу, затянутую до колена в переплетение шрамов, ковыляешь ко мне лишь затем, чтобы схватить за ткань майки и заглянуть в глаза, видя там лишь арктическое равнодушие. Смотришь. Долго. Молча. Я тоже молчу. Зачем слова, когда есть мимика, жесты, взгляды? Я виртуозно играю, меняя маски, и ты видишь только то, что я хочу показать. Так ничего и не сказав, отпускаешь меня и запираешься в ванной – смыть с себя песок с пляжа. Ходишь за мной по пятам, обнимаешь, как душишь. Этот Стокгольмский синдром пожирает, растет. Я тебе нужен. Зачем-то отчаянно нужен. Ставлю диагноз – «негласно виновен во всем». Грохот из ванной. Поттер… Кто же еще? Ведь кроме нас в номере больше никого нет. Что ты там уже громишь? Размашистым шагом той самой походки, не хватает только развевающейся мантии за спиной, подлетаю к белой двери… Палочка словно сама влетает в руку, а Алохомора звучит раньше, чем я успеваю осознать свои действия… Что-то нервы совсем ни к черту. Обвожу взглядом небольшое стандартное помещение, не обращая внимания на возмущенное бухтение из-за занавески. О Мерлин, Поттер! Чего я у тебя там не видел? Разве что только вот этой сломанной полки. Взмахиваю палочкой, невербальное Репаро, голос сух и ровен: - Поттер, ты по-прежнему деликатен как Тонкс. - Проклятье, Снейп! Почему у тебя во всем виноват я?! - Хочешь сказать, она сама отвалилась? - То есть, по-твоему, мне лучше было грохнуться и разбить голову? - Не думаю, что это так уж сильно сказалось бы на твоем здоровье. Все равно мозгов нет – беречь нечего. Глухое рычание взбешенного Главного Аврора не заглушить даже шумом воды. Умиротворенно выхожу и прикрываю дверь. Я принимаю тебя как привычную данность, Как одного из безликой безмастной толпы. Как же иначе? Ведь кем для тебя тогда стану, Если умерю свой гордый безжалостный пыл? Твоя рубашка пахнет потом и просоленным песком. Ткань уже забыла тепло твоего тела, хотя прошло всего лишь несколько минут. Сколько времени понадобится тебе, чтобы забыть мое? Перекидываю белую ткань через спинку кресла раньше, чем ты выходишь из ванны, стягиваю с себя футболку, чтобы оставить там же. Зеркало беспощадно отражает бледное тело, на котором шрамов еще больше, чем на твоем. Самый уродливый – на левой руке. Ничего не имею против него – эта моя ошибка, одна из тех, которые нельзя забывать. Загорелая рука ложится на мое бедро, пальцы второй скользят по животу. Контраст цветов морально убивает даже больше, чем твоя профессиональная привычка ходить бесшумно. Вылетая из ванны, ты не вытерся… И даже не потрудился что-нибудь надеть. Ну конечно, зачем тебе это? Разворачиваюсь в кольце рук, пытаясь ненароком стряхнуть их с себя, но ты уже научен и не даешь такого шанса, вместо этого захватывая мои губы в плен. Хотелось бы не отвечать, но это выше моих сил: ты целуешь агрессивно, яростно и жадно. Словно вызов. И я не могу его не принять, отвечая на поцелуй жестоко, без жалости, ненасытно сминая твои губы и меняясь ролями. Веду я и только я. Горячий, будто пылаешь изнутри, прижимаешься ко мне всем телом, слегка трешься влажной кожей, и так естественно положить руки на твою обнаженную задницу, сжать ее, смять, прижать тебя к себе еще сильнее, словно пытаясь окончательно сделать нас одним целым. Не размыкая тел, падаем на кровать за твоей спиной. В порыве животного желания ты даже забываешь о своей больной ноге, пытаясь закинуть ее мне на поясницу. Но я помню и поэтому подхватываю ее под коленку и кладу себе на плечо, смотрю сверху вниз на то, как ты кусаешь губы, пытаясь выгнуться и потереться об меня своим стояком. Хочу-хочу-хочу… хочу тебя всего, целиком и полностью, и только для меня. Не сдержавшись, с низким рыком впиваюсь зубами в шею. Словно вампир, но еще не до крови. Остатков разума и здравого смысла все-таки хватает на то, чтобы наложить заглушающие чары. А после остается только жар тел, движения, все более и более рваные и уничтожающее наслаждение. Я насыщаюсь тобой, если чувствую жажду. Но отчего я порой повторяю во сне? «Как я смогу отпустить тебя, если однажды… Если однажды ты вдруг охладеешь ко мне?» Прикрыв глаза, восстанавливаю дыхание, разгоряченное тело неприятно холодит остывший липкий пот. Ты лежишь рядом и дышишь так же тяжело, как и я. Это все больше похоже на безумие. Как его остановить? С усталым, но все равно язвительным, смешком шепчу: - Ты доволен собой, Поттер? С тобой я иногда не могу вовремя остановиться и промолчать. Не дразнить тебя – выше моих сил. Ты просто гриффиндорец, Поттер, сколько бы времени не прошло. И реакция все та же: яростно сверкнув глазами, подрываешься на кровати и, перекатившись, нависаешь надо мной, рявкая прямо мне в лицо. - Хватит делать вид, будто все это надо только мне! Прекрати лгать! Думаешь, я ничего не знаю? К твоему сведению, у меня уже давным-давно бессоница! Я не могу уснуть до четырех утра, а то и дольше. А ты быстро засыпаешь и после полуночи начинаешь говорить. Невнятно и бессвязно, но всегда, всегда, ты повторяешь мое имя, Сев! Желание ударить тебя быстро прошло. Вот оно, по-твоему, как… Давлю безрадостную ухмылку, но губы все равно расползаются в оскал раненного зверя. Прикрываю глаза скрещенными руками и отворачиваюсь, но твои пальцы ложатся на мои запястья и разводят их. Пытаются развести… Тебе мало того, что ты уже получил?.. Да, я болен тобой. И это пугает… больше, чем пугало в свое время ожидание смерти. Я твой пленник, Поттер. Ты привязал меня к себе, даже не замечая этого. Я не дал тебе этого заметить. Давай, просто назначь за меня нереальный выкуп, а лучше – спрячь нас там, где никто нас не найдет.