На что похожи небеса?

- Расскажи мне, на что похожи небеса? Один и тот же вопрос, изо дня в день, снова и снова, словно осколочные ответы помогут собрать огромный объемный пазл. Хёкдже молчит, подбирая слова, а Донхэ ждет - торопиться им некуда. Легкая тень невесомой прохлады, сочная зелень, нанизанная на солнечные лучи, теплый ветер, шорох травы. Донхэ прислоняется спиной к дереву, осторожно укладывает голову Хёкдже к себе на колени и нежно перебирает пальцами его волосы, выпутывая из прядей тревоги и страх, пыль мира, которому он не принадлежит. - На пантеон безмятежности, в котором всегда светло. Хёкдже отвечает привычно - обобщенно и странно, совсем тихо, чтобы даже тонкая паутина ветра не смогла похитить предназначенные и понятные только Донхэ слова. Каждая такая приглушенная фраза - отдельный обломок общей картины. Донхэ постепенно вытягивает их из Хёкдже, четырехугольные куски сукна с орнаментом пазла, повторяющиеся складывает один на один в дальние углы своей памяти, а уникальные расставляет у самого центра. Новый обломок абсолютно нейтральный - гладкий, как камень, обточенный соленой водой. Донхэ помещает его рядом с "пристанью доброты", и вместе они дают лазурно-голубой фон с тонкими, белыми прожилками перьевых облаков. Такими же белыми, как крылья Хёкдже, наверное. Печально, что их больше нет. - Ты не жалеешь о том, что тебя изгнали из рая? Грусть и чувство вины. Горькие, как испорченное вино. Темные, как пустота в закрытой шкатулке. Хёкдже резко распахивает глаза, и Донхэ тут же отводит взгляд, чтобы он не увидел слез на его ресницах. Смотрит на высокую, расчесываемую ветром, траву, вспоминает, как впервые нашел здесь Хёкдже - испуганного и хрупкого, позабывшего почти все, что было до. Тогда Донхэ впервые протянул ему руку, наклонился и, заслонив собой солнце, стал для Хёкдже новым источником света, единственным, на который он мог смотреть. - Разве я могу жалеть о том, что люблю тебя? Хёкдже мягко касается пальцами щеки Донхэ, проводит по его скулам, вздрагивает, когда горячую кожу рассекает холодом сорвавшаяся мертвой каплей слеза. - Прости... Донхэ берет руку Хёкдже в свою ладонь, коротко сжимает его пальцы и подносит к губам, осторожно целует израненные костяшки. - Почему ты извиняешься? Хёкдже поднимается с потрескавшейся земли, разворачивается и усаживается на колени Донхэ, обхватывает его лицо ладонями, чтобы заглянуть в глаза. Донхэ упрямо опускает ресницы. - Ты несчастлив здесь. Тебе нужен рай. - Я счастлив любить тебя. А рай... мы обязательно вернемся туда, вместе, слышишь? - Хёкдже говорит трогательно, сбивчиво, почти наивно, придвигается к Донхэ близко-близко, дышит его воздухом, словно хочет забрать из его дыхания все сомнения, заменить их одним чистым глотком - неразбавленного кислорода, безмятежности, оседающей в легких. - И там у нас будет свой дом. Не маленькая комната, из которой можно выходить по строго определенным часам, а свой дом. Только наш, просторный и светлый. Никаких заколоченных окон и искусственного света энергосберегающих ламп, никаких решетчатых абажуров и прогнившей мебели, никаких ржавых пружин. Слышишь, Донхэ? Мы здесь не навечно, однажды мы будем в раю. Хёкдже повторяет это так часто, что Донхэ привык. Привык верить и с опаской ждать того самого дня, когда их "не навечно" кончится, когда они смогут сбежать. После стольких лет, проведенных дыша друг другом, он верит в то, что Хёкдже - ангел и, возможно, он верит в рай. Только вот ему нет места в раю, и это Донхэ знает точно, безо всякой веры и надежды миновать ад. Поэтому пока Хёкдже мечтает о безграничной свободе, Донхэ хочет лишь одного - запереться вместе с ним в идеальной клетке, чтобы никакие просторы не могли их разлучить. - Да, Хёкки. Мы здесь не навечно... Донхэ обнимает Хёкдже за талию, касается губами его виска, и ангел обвивает его шею руками, зарывается пальцами в волосы и откидывается назад, ложится на спину, утягивая Донхэ за собой. Смеется, когда его выдох щекочет слух. Донхэ опускает руку на грудь Хёкдже - грубая рубашка не пропускает его тепло, поэтому парень быстро расстегивает пуговицы и проскальзывает ладонью под ткань. Жар и глухие удары сердца под пальцами. Совсем как у человека. Только люди не бывают такими. Идеальными и безгрешными. Светлыми и ранимыми. Такими, что их хочется оберегать даже ценой души, ценой свободы, чьей-то чужой жизни и собственного здравого смысла. Донхэ целует губы Хёкдже, словно нежные раскрывшиеся лепестки, сжимает его напряженные плечи, мягко надавливая пальцами, гладит бедра, прижимается к нему всем телом и впитывает легкие стоны, мелодию арф. Хёкдже послушно двигается вслед за Донхэ - вторит движениям его рук, точно так же оглаживает его спину, стягивает с парня футболку, пробегается пальцами по животу. Приподнимается, когда Донхэ неторопливо раздевает его и улыбается, когда он укладывает его назад на траву и рассматривает, как драгоценный цветок, сорвать который - непростительный грех. Донхэ осторожно разводит согнутые ноги Хёкдже, невесомо целует его колено и скользит губами по белоснежной коже, по внутренней стороне бедра. Перемещается выше, проводит пальцами по остро выпирающим ребрам, обводит языком соски, поочередно прихватывает их зубами, целует шею, скулы и снова возвращается к сладким губам. Уже настойчивее, требовательнее, толкаясь языком в рот Хёкдже, разделяя с ним грудной стон. В такие моменты Донхэ кажется, что время замирает, прячется за солнечным диском, утопает в высокой траве. Абсолютно все мысли меркнут, и в полнейшем безмолвии остаются лишь жаркие стоны, вскрики, влажные ладони и паутина липких касаний, бесконечные поцелуи, переплетенные пальцы и общая дрожь. Донхэ раз за разом врывается в тело Хёкдже, а затем замирает в той самой вечности, которая не навсегда. *** - Пора возвращаться, - с неохотой признает Донхэ, когда ветер становится холоднее, а солнце почти смещается за горизонт. Хёкдже закатывает рукава рубашки, застегивает хлипкие пуговицы и накидывает на голову Донхэ фату, гладит его щеку, улыбается, делая вид, что не слышал убивающих его слов, но Донхэ обхватывает его запястья и притягивает ангела к своей груди. - Хёкки, пора... - Нас скоро начнут искать? Донхэ едва заметно кивает. Каждый день это настоящая пытка - возвращаться обратно, уводить Хёкдже назад в ненавистный ему мир. Но другого выхода нет, лучше уж так - играть в послушание, чтобы не допустить горькой разлуки, избежать холода иголок под тонкой кожей и одиночек с белыми стенами и скрипящей лампой под потолком. Хёкдже просто не сможет заснуть один, а Донхэ уже не сможет без Хёкдже проснуться. - Хорошо, я не хочу, чтобы нас опять связывали, идем. Хёкдже спокойно встает и снова улыбается, чтобы не причинять Донхэ боль, цепляется за его майку, крепко сжимает в пальцах темную ткань, а затем закрывает глаза, подставляя лицо лучам уходящего солнца. Донхэ откидывает с его лба спутавшиеся волосы, ласково целует опущенные веки, а затем завязывает глаза Хёкдже черной повязкой, в которую вплетены свежие полевые цветы. Хёкдже кивает, дожидается, пока Донхэ возьмет его за руку, а затем делает первый шаг. Дорога обратно занимает около десяти минут, но Донхэ осторожничает и ведет Хёкдже предельно медленно, поэтому у дверей больницы они оказываются только через полчаса. И все же они успевают. Итук ждет их у входа, как всегда держит в руках стопку медкарт и улыбается, поглядывая на часы. - Донхэ, я уже было заволновался. Как прогулка? У Итука приятная улыбка, но почему-то сегодня она совсем не успокаивает Донхэ. Возможно потому, что рядом с ним стоит незнакомец - высокий и с виду доброжелательный, первым делом он ошарашено смотрит на потрепанную временем фату Донхэ, а затем на пальцы Хёкдже, крепко зажатые в его руке. Это настораживает, по спине проносится холодок. - Все хорошо, - отвечает Донхэ отлично поставленным тоном. В его голосе не заметно волнения, способного перекинуться и на Хёкдже, поэтому пока все действительно хорошо. Незнакомец неловко отводит взгляд, встает на шаг ближе к Итуку, и Донхэ думает, что он, вероятно, здесь новичок. - Я рад, - ободряюще кивает врач. - Сегодня какой-то особенный день? Ты надел фату. Донхэ молчит. Он не хочет говорить о своих отношениях с Хёкдже. Ангел и все, что с ним связано, принадлежит ему. Никому другому непозволительно знать о том дне, когда Хёкдже, только лишившись крыльев, впервые по-настоящему признался в своих чувствах и накинул на голову Донхэ окровавленную фату. Никому другому непозволительно знать о том, что сегодня очередная годовщина с того самого дня, пропитанного слезами и запахом дикой, безумной близости. - Донхэ? - Это подарок Хёкки, - упрямо говорит парень, пытаясь увильнуть от ответа. - Я не могу ее снять. - Ну, хорошо, - Итук устало вздыхает, а затем многозначительно оглядывается на незнакомца. Тот лишь растягивает губы в улыбке, одобрительной, но явно не предвещающей ничего приятного для Донхэ. - Я хотел познакомить вас с новым медбратом. Это Шивон, и будет замечательно, если Хёкдже на секунду снимет повязку. - Нет, - резко отрезает Донхэ, чувствуя, как мгновенно напрягается Хёкдже. - Послушай, я понимаю, как это сложно, но он должен его запомнить, - у Итука сахарный голос, любезный и добрый, но Донхэ не верит в искренность его беспокойства. - Шивон теперь будет заботиться о вас вместо той медсестры, которая вам так сильно не нравилась. - Она выбрасывала наши цветы... Донхэ говорит обиженно, точно ребенок, и Итук подыгрывает, поддерживает его тон. Это немного задевает парня, но в то же время он понимает - его физический возраст не соответствует психологическому. Он, как и Хёкдже, застрял где-то на отметке восемнадцати лет, в том периоде, когда они только встретились за границами этих стен, за колючей проволокой. Там, где они любили друг друга совершенно неистово и наивно верили в то, что однажды будут летать. Над миром. На белых-белых крыльях. Только теперь вокруг лишь ненавистные стены белые, и даже фата потускнела от перемен. - Я знаю, поэтому Шивон будет очень стараться, чтобы с вами поладить. Правда, Шивон? - Конечно, - парень отвечает с подчеркнутым энтузиазмом, делает шаг вперед. Хёкдже вздрагивает, услышав чужой голос, слегка отступает за плечо Донхэ, но Шивона это не останавливает. Он подходит еще ближе и неожиданно для всех касается предплечья Хёкдже, хочет что-то сказать. Донхэ не успевает отреагировать, а Хёкдже уже кричит, вслепую отскакивает назад, словно его обожгли раскаленным железом, спотыкается и тут же падает, ударяется локтями о бетонную плитку, запрокидывает голову назад, и внезапно черная повязка соскальзывает с его широко распахнутых в страхе глаз. Донхэ видит ужас в его зрачках, слышит истошные крики и тут же кидается к Хёкдже, падает рядом с ним на колени и обнимает ладонями лицо своего ангела, пытается развернуть его к себе, но Хёкдже точно в исступлении таращится на Шивона, кричит, срывая голос, и зажимает руками уши. Донхэ грубо встряхивает его за плечи, придвигается ближе, чтобы загородить собой силуэт Шивона, а медбрат изумленно пятится назад, не понимая, что происходит. Пытается говорить что-то успокаивающее, но делает только хуже, усиливает истерику Хёкдже. - Хёкки, посмотри на меня! Я здесь, слышишь? Все хорошо! Посмотри на меня, ну же! Донхэ еще раз встряхивает Хёкдже, перехватывает его испуганный взгляд, а затем прижимает ангела к себе, так, чтобы он мог спрятать лицо в изгибе его плеча, успокаивающе гладит его спину и острые крылья-лопатки, легко раскачивается взад-вперед и безостановочно шепчет на ухо. - Все хорошо, Хёкки, все хорошо. Я рядом, ты только дыши... Хёкдже в последний раз всхлипывает, задыхаясь вдохом, глотает панику, а затем неуверенно заводит руки за спину Донхэ, робко обнимает его, сминая фату, пытается унять бьющие судороги и дрожь. У него нет сил двигаться, и Донхэ понимает это, быстро подхватывает с земли черную повязку, из которой высыпались цветы, убирает ее в карман, а затем легко поднимает хрупкого Хёкдже на руки и уносит его в их комнату, подальше от лишних глаз. Шивон дергается в его направлении, наверное, хочет помочь, но Итук останавливает его и просто идет следом, по белым коридорам, мимо других пациентов-зомби. Донхэ торопится, не объясняет ничего Итуку, не позволяет себе даже тени истерики - знает, что в противном случае будет хуже, не хочет, чтобы Хёкдже связали, накачали успокоительным, а затем снова приставили к нему конвой. Донхэ не закрывает за собой дверь, понимая, что Итук обязательно останется, чтобы убедиться в том, что Хёкдже не причинит вреда ни себе, ни Донхэ. И точно - психиатр замирает в дверях, прямо напротив наблюдательного окна, делает быстрые пометки в медкарте. Донхэ все равно. Он осторожно опускает Хёкдже на узкую кровать, ложится рядом с ним и прижимает парня к себе, гладит его волосы и тихо напевает детскую колыбельную, чтобы только успокоить агонию ангела. Итук щелкает автоматической ручкой, пристегивает ее к корешку толстой папки, смотрит на свои часы и только потом оборачивается к Шивону. - Испугался? - Просто не ожидал, - выдыхает Шивон, не сводя взгляда с окна и наблюдая за тем, как Донхэ покрывает поцелуями лицо Хёкдже. - Они... - Да. - Я не думал, что подобные отношения разрешены в нашей больнице. - Они сдерживают друг друга, - с грустной улыбкой поясняет Итук. - Точнее Донхэ сдерживает Хёкдже. Мы заметили между ними не совсем здоровую связь и особенного рода привязанность, поэтому разрешили им жить в одной комнате. С тех пор Хёкдже заметно успокоился. Донхэ слышит голоса, но ему совершенно безразличен разговор врачей. Гораздо сильнее его волнует состояние Хёкдже, поэтому он безостановочно гладит его спину и обнимает, вдыхая медикаментозный запах его жестких волос, заставляет ангела чувствовать свое тепло. Он знает, что Хёкдже безумно страшно, догадывается о том, что он увидел в Шивоне что-то демоническое, и ему жаль, что он не может ничем помочь, не может забрать на себя это проклятье. В кромешной тьме жить тяжело - Донхэ пытался, когда их только перевели в одну комнату, хотел быть рядом с Хёкдже даже во тьме, но ничего не вышло. Поэтому он наблюдал мир за них двоих, а Хёкдже открывал глаза, только когда они оставались наедине. - Как Донхэ попал в эту больницу? Я, конечно, заметил, как он цеплялся за свою фату, но он все равно не похож на остальных пациентов. Он выглядит беззащитным, но вполне вменяемым. - Не заблуждайся на его счет, - голос Итука становится строже. - Полицейские арестовали его, когда он пытался спалить собственную квартиру. - Пиромания? - В том числе. Маниакальная зависимость от окружающих, суицидальные наклонности, расстройство памяти... - Он не помнит поджог? - Нет, - Итук не обращает внимания на удивление, сквозящее в вопросах Шивона. В конце концов, он новичок, возможно, он знает психологию в теории, но практика всегда оказывается тяжелее. - В тот день погиб его близкий друг, поэтому он разграничил свое сознание и создал для себя безопасную зону. Он ничего не помнит. Шивон замолкает. Хёкдже постепенно приходит в себя, дышит уже ровнее, но все равно дрожит. Донхэ тоже страшно. Только пугает его не Шивон, не Итук, а очередной приступ Хёкдже. Парень не знает, чего от него ждать. Он помнит похожий случай, когда какой-то врач привязал ангела к стулу и заставил его смотреть на людей - на всех подряд, на пациентов и на медперсонал. Это был врачебный эксперимент в рамках разработанной им программы лечения. Тогда Донхэ действительно думал, что Хёкдже умрет. Он бился на полу в страшных конвульсиях, задыхался, даже не в силах кричать, а все, что мог сделать Донхэ - плакать и умолять. "Пожалуйста, не умирай". Он стенал и пытался отогреть ледяные руки Хёкдже, пытался вдохнуть в него жизнь, передавая воду вместе с лекарствами поцелуем, стирая с его лба лихорадочный пот. "Не умирай, Хёкки, я, конечно, умру следом, только ты попадешь прямиком в рай, а я не смогу миновать ворота. Пожалуйста, Хёкки, слышишь? Дыши". И Хёкдже услышал, сжал пальцы Донхэ и вернулся, хотя был на грани. Сейчас страх Донхэ - частично отголосок того самого прошлого приступа. "Ты только дыши", - повторяет он, нежно сжимая ангела в своих руках. "Останься со мной, слышишь?" - А что насчет Хёкдже? - Шизофрения, - Итук делает паузу, ожидая, что Шивону понадобится пара секунд, чтобы переварить удивление, облаченное в контур сочувствия. - Довольно тяжелая форма. Парень считает себя падшим ангелом, утверждает, что видит истинные лица людей. - То есть, когда он посмотрел на меня, то... - Скорее всего, он увидел в тебе демона. Тебе повезло, что ты еще жив, - усмехается Итук, а Шивон не может понять, шутит он или все-таки нет. - Его поведение настолько опасно? - Нет. Правда, только до тех пор, пока рядом с ним Донхэ. - Но это же бомба замедленного действия. Итук усмехается, уловив в восклицании Шивона нотку негодования. Снова смотрит на часы и приходит к выводу, что пик приступа Хёкдже уже миновал. Опасно и рискованно - позволять больным саморегулировать свое состояние, но в данном случае либо так, либо убийственной дозой транквилизаторов. - Да, поэтому лучше не пытаться резать провода в надежде ее обезвредить. У этих ребят никого нет, так пусть они будут хотя бы друг у друга. Шивон с пониманием кивает, задумчиво смотрит на пациентов. - Кстати, сонбэ... Хёкдже известно, что Донхэ пережил такую утрату? - Да. Именно он убил его друга. Два года назад. Врач резко разворачивается, а Шивон едва заметно бледнеет. Он явно не ожидал, что первый рабочий день сразу окунет его на самое дно запутанных, человеческих эмоций. - И Донхэ об этом не знает? - Знает, подсознательно. Все произошло у него на глазах, просто он не хочет ничего вспоминать. Донхэ слышит все. Слышит и прекрасно понимает, о чем говорит Итук. Тогда, два года назад... Донхэ действительно любил Кюхёна, он был его близким другом, соседом по комнате, почти членом его семьи. Но Кюхёну не нравился Хёкдже, он продолжал твердить, что он сумасшедший, раз считает себя падшим ангелом, убеждал Донхэ расстаться с ним, избавиться от таких обременительных и опасных отношений. Он старался быть заботливым и внимательным другом, но Хёкдже день за днем говорил, что у Кюхёна дьявольское лицо и нечистое сердце, говорил, что хочет спасти Донхэ. Повторял, что любит его, что принял изгнание только ради него. Донхэ помнит все. Почти. Единственное, что выпало из его памяти - как и почему в его руках оказался нож. И, тем не менее, он помнит холод стали, помнит, как легко лезвие вошло в живот Кюхёна, помнит кровь, заливающую его руки и новую, белоснежную фату. Помнит испуг и дрожащие пальцы Хёкдже, который до последнего пытался помочь Кюхёну, удержать его и вытянуть обратно к жизни. Помнит, как щелкнул зажигалкой, чтобы замести следы и, возможно, умереть в огне. Как приехали полицейские, и как Хёкдже взял вину за убийство на себя. Они были готовы друг ради друга на все. Убить то, что мешает их счастью, умереть в вечности, разделить страдания на двоих. Зависимость на грани безумия, слепое доверие и любовь. А потом они оказались здесь, в психиатрической лечебнице, под круглосуточным наблюдением десятков врачей. Хёкдже сразу же одели в смирительную рубашку и бросили в одиночку на неопределенный срок. Донхэ пытался все объяснить, но, конечно же, ему никто не поверил. Никто даже не задумался над тем, что Хёкдже мог действительно оказаться ангелом, а Донхэ мог самостоятельно поднять на друга нож. Прошло какое-то время, и Донхэ перестал пытаться переубедить людей. Стало поздно. Хёкдже вышел из одиночки частично сломленным, и его воспоминания о том переломном дне видоизменились - Хёкдже забыл о крови, начал думать, что произошел несчастный случай, что они заперты в лечебнице по ошибке и должны непременно сбежать. Впрочем, вполне возможно, что он был прав, возможно, они не сходили с ума, и сумасшедшими были все остальные. У Хёкдже осталась любовь к Донхэ, и он верил в его безгрешность, тянулся к парню, а Донхэ решил, что этого ему вполне хватит. - Ладно, Шивон, на сегодня достаточно, - говорит Итук, когда Хёкдже засыпает в руках Донхэ. - Можешь посмотреть медкарты, а затем отправляйся домой. *** - Расскажи мне, на что похожи небеса? Снова и снова один и тот же вопрос. Хёкдже лежит на земле почти неподвижно, привычно опустив голову на колени Донхэ. Перебирает в пальцах мелкие камни, наблюдает за тем, как, запутавшись в паутине, бьет крыльями испуганный мотылек. В абсолютном безветрии воздух кажется густым и тяжелым, небо затягивает грозовой полог. Донхэ понимает, что сегодня придется вернуться раньше, но пока нет дождя, можно никуда не спешить, продолжать вплетать в повязку для Хёкдже цветы. Хекдже, как и всегда, долго молчит. Донхэ ждет, что он добавит его мысленному полотну традиционно спокойных оттенков, готовит для них место в линии бирюзы, но внезапно яркие, дерзкие слова ангела ловят его врасплох. - На безупречную клетку, в которой лишь мы. Донхэ улыбается. Клетка? Та самая идеальная клетка, которую он так отчаянно пытался разыскать здесь? Не отходя ни на шаг от Хёкдже, связывая их запястья двойным бинтом, обнимая его во сне практически до удушья, лишь бы только не упустить. Хёкдже все время твердил о свободе, но, оказывается, мечтал с Донхэ об одном? Парень глотает истеричный смешок. Он не знает, кто из них двоих сумасшедший. Возможно, Хёкдже. Возможно, он сам. А может быть они оба, подпитывают безумие друг друга, плечом к плечу идут в никуда. Донхэ не знает, где реальность пересекается с выдумкой, не знает, чему они с Хёкдже определяют приоритет. Они просто плывут в дырявом потоке времени, довольствуясь обоюдным теплом, забыв о прошлом и вычеркнув будущее, прячут лекарства, что оставляют на тумбочке доктора - усиливают общее сумасшествие или наоборот остаются в своем уме. Возможно, таблетки могли бы их вылечить. Только вот от чего? От любви не избавишься, от себя не сбежишь, даже если закинешься сразу горстью. Хотя... - Расскажи еще. Где-то вдалеке звучит гром. Хёкдже пристально изучает помрачневшее небо, но в его глазах страха нет. Он медленно поднимает руку и пропускает невесомый воздух сквозь пальцы, а Донхэ видит на его запястье темные синяки, давно просочившиеся под кожу, как не выводимый пигмент. - Там не будет замков и прутьев. Небеса безграничны, им нет конца... В голосе Хёкдже - легкая грусть. Перед глазами Донхэ - их нынешняя комната в первом крыле больницы. Грубые наручники и веревки, неизменно свисающие с ржавых спинок узких кроватей, сдвинутых, чтобы получить одну - неровную, с острыми краями, но общую. Глухое окно с панорамой на вечных скитальцев, выходящее не на улицу, а в коридор. Голые стены, мерцающий свет, запах умершего под капельницей молодого времени. Клетка. Далеко не идеальная, но. Донхэ смотрит на Хёкдже и вдруг понимает, что на самом деле ужасно устал. Устал видеть страдания Хёкдже, устал пытаться развеять свои. - Рай? - Только ты и я. Последний цветок ложится в повязку. Донхэ аккуратно расправляет ее края, разглаживает закрутившиеся внутрь лепестки. Цветы красивы, но безвозвратно оторваны от жизни - какое-то время спустя иссохнут, станут ломкими, хрупкими, потускнеют под напором ветхих стихий... Донхэ думает о том, когда придет их черед? Когда они с Хёкдже рассыплются в цветочную пыль? Раскат грома подбирается ближе. На щёку Хёкдже падает первая капля дождя. Донхэ наклоняется к его лицу, осторожно опускает повязку на глаза ангела, касается его подбородка и нежно проводит пальцем по приоткрытым губам. Выдыхает всего за секунду до поцелуя, а дождь становится все сильнее - очищающий, исцеляющий дождь, который убеждает Донхэ в том, что он не хочет преждевременно превратиться в пыль. - Мы выберемся отсюда, слышишь? Я обещаю, Хёкки, сегодня мы уйдем. Донхэ не знает, кто из них двоих сумасшедший. Кто ангел, а кто убийца, кто потерянный психопат, а кто жертва собственных непреодолимых чувств. Единственное, что он знает точно - они должны быть вдвоем. Рядом. Всюду и навсегда. *** Практически непроглядная темнота не страшна. Донхэ держится за руку Хёкдже и бежит, что есть сил, продираясь сквозь колючие ветки, все сильнее отдаляясь от лая собак. Он подумал бы, что это, вероятно, адские псы, но где-то там, на окраине, ближе к больнице, кто-то кричит: "Ищите их, они не могли уйти далеко". Хёкдже звонко смеется, а Донхэ оборачивается на него, чтобы поделиться улыбкой, и тут же спотыкается о торчащие из земли древесные корни, скатывается вниз с пологого склона и обнимает Хёкдже, когда он, упав следом, ударяется о его плечо. Глаза ангела блестят ярче звезд, и Донхэ совершенно нет дела до странных людей, преследующих их по пятам - они ничего не понимают, не верят в ангелов, не знают настоящих чувств. Хёкдже целует Донхэ, и Донхэ отвечает с такой же страстью. В его сердце - любовь, в кармане - огромная доза смертельных таблеток. Впереди - долгий путь, и их никому не догнать. Возможно, они смогут вернуться в реальность, а возможно, выйдут из нее прямиком в рай.