Рядом с тобой

В Кагами словно бы оборвалось что-то. Он не так часто ходил по магазинам одежды и все чаще за кроссовками, в последнее время с Куроко, но этим утром не смог до него дозвониться, а теперь вдруг натолкнулся на них в одном из торговых центров. До чего же тесен может быть иногда большой город. Идущий следом Аомине выглядел подавленным, а рядом с Куроко прямо-таки сиял счастьем Кисэ Рета, тут же подскочивший к Тайге со своим позитивом, радостно приветствуя, конечно же предполагая, что дальше они пойдут вместе. Надо было развернуться и уходить, потому что, увидев взгляд Куроко, которым тот смотрел на Рету, Кагами вдруг осознал, кто тот самый, недостижимый для Тецуи, но такой трепетно любимый. Раньше ведь и сам Куроко не так смотрел на этого чертового «мальчика-красавчика». Кагами не мог не ненавидеть Рету в тот момент. Чуть грубее, чем нужно, отпихнул, когда Кисэ потащил его с ними. Потом смирился с неизбежным и пристроился к Аомине. Вдвоем, источая ауру ненависти, они были похожи на телохранителей этой парочки. Тецуя обернулся, как показалось, с укоризной. Ну конечно, ведь Кисэ ничего ему не сделал, и не стоит так себя вести, но все-таки внутри все разъедало. Хотелось домой, побыть одному. А еще лучше – побросать мячик до изнеможения и с этого дня даже не сметь мечтать о Куроко. Нужно быть идиотом, чтобы думать, что любовь Тецуи безответна, этот блондин на него вон как вешается, как щебечет, изредка бросая какие-то реплики мрачному Дайки. А Рете что, любая девушка его, стоит захотеть. И из всей этой толпы ему именно Куроко понадобился. Да и вообще, когда это Тецуя стал настолько популярен? В Кагами вот никто не влюблен, а у этого девушка в Тойо, до сих пор таращившийся на его задницу Аомине и теперь еще и такой весь сладкий и нежный Кисэ. Вот именно, что нежный, - вдруг озарило Кагами второй раз за день. Ни разу специально не поднял на Куроко руку. Да и вообще, этот парень при всем росте и спортивности безобиднее котенка, раз постоянно огребает от семпая, который его даже ниже. Этот никогда не обидит и даже не подумает о том, что Тецую можно зажать между шкафчиками в раздевалке, заманить к себе, попытавшись действовать силой. Нет, этот себе лишнего движения не позволит. И пришлось признать за Куроко правильный выбор. И тогда все опало. Будто между ним с Куроко был хрустальный, непрочный мостик, который теперь со звоном обрушился вниз, в пропасть. И хотелось напоследок – коснуться, признаться, прижать к себе, наконец-то не таясь. Потому что всё, как последнее слово осужденного. «Я тебя люблю. Но больше этим не побеспокою». И черт с тем, что подумает Куроко потом, станет шарахаться или нет. С Кисэ ему, конечно, намного лучше, чем с агрессивным и несдержанным Кагами, который, надо признаться, давно уже мог все-таки сорваться, которому давно уже ночами снился сладкий секс на неудобной деревянной лавочке раздевалки. - Блин, в жизни ничего нелепее не видел того «свидания»! – смеялся Кисэ. – Под конец у них только и разговоров было, что о баскетболе. Знал бы, позвал бы женскую сборную с нами чаю выпить, тогда бы и общие темы нашлись, и семпаю было бы не так неловко. Аомине откровенно скучал, подперев щеку рукой. Вздохнул, поднялся, объявив: - Я отойду. - Я с тобой, - заспешил Кагами. - Я надеюсь, вы не собираетесь удрать? – улыбнулся Рета. – Или как раз решили тоже припудрить носы? Аомине отмахнулся, проигнорировав шутку, хотя обычно ответил бы. «Он тоже понял», - догадался Кагами. Кинул взгляд на Куроко – тот смотрел им вслед. Тайга даже выдавил из себя улыбку. «Радуйся. Оставляем вас наедине, вот шанс-то». Аомине и не собирался его ждать, шел независимо. - Ты ведь тоже понял, - негромко окликнул Кагами. Аомине заинтересованно остановился, удивленно уставился на него. – Тот, о ком ты говорил – это Кисэ. Куроко любит его, поэтому, думаю, у нас нет шансов. Не в баскетбол же его обыгрывать. Аомине смотрел внимательно, хмурился. Наверное, и сам давно все понял. Вздохнул тяжело, обреченно, бросил: - Дебил. Кагами даже злиться не стал – для него это тоже удар, мало ли что на уме у Дайки в этот момент. Уже без особой надежды шепнул Тецуе под вечер, когда предполагалось расходиться: «Позволишь проводить?». В магазин одежды, конечно, так и не заехал, потому что уж ее-то предпочитал выбирать сам, в одиночку. Куроко кивнул, в его лице проскользнуло настороженное удивление. Уж не думает ли про себя, стоит ли бояться Кагами? У станции просто простились с остальными. Аомине, может, и не заметил, что Кагами поехал длинным путем, а Кисэ и не знал, где тот живет. Поэтому ехали вдвоем, в людном вагоне. Куроко стоял, прислонившись спиной к дверям, Тайга – напротив, глядя сверху вниз. Он не мог везти Тецую к себе, не мог напрашиваться к нему домой, да и на улице вряд ли сможет сказать. Значит, момент, которого он так хотел весь сегодняшний день, настал. Кагами вздохнул, закрыл глаза и представил, что кроме них двоих в мире больше – никого. Гул голосов для него как бы стих, мир вдруг обезлюдел и остался только настороженный Тецуя напротив него, который наверняка уже жалел, что позволил загнать себя в такую ловушку. Кагами открыл глаза, и взгляд был уже совсем другой – теплый, нежный, заботливый, непривычный для его сурового лица. Тайга чуть наклонился, одной рукой обнял Куроко за плечи, прислонившись щекой к его щеке и понимая, что все. Это – потолок, ничего интимнее этой минуты у них никогда уже больше не будет. Тецуя удивленно положил ладонь на его плечо, будто готовился отпихивать. Их не видели, не обращали внимания, для Кагами мира вокруг и вовсе не было. Почти на самое ухо он произнес: - Извини. Я позволял себе мечтать. Кисэ отличный парень. Я уверен, никогда не обидит, не сделает больно или неприятно. И не надо думать, что все зря. Мне кажется, он тоже тебя любит. Я понимаю твой страх, но попробуй поговорить с ним, ведь может… Кагами никогда не говорил так поэтично. Конечно, он же весь день эту речь обдумывал, чтобы отвлечься от ее последствий, но такой красивый, такими трудами сочиненный диалог прервали, не сказать чтобы беспардонно – руки Куроко поползли выше, за шею Тайги, Тецуя вдруг с силой стиснул его, потащил к себе, вниз, приравнивая их рост, чтобы так же на ухо, необычайно горячо для него зашептать: - Идиот! Кагами-кун, ты нестерпимый, ужасный, тупоголовый идиот! Затем – быстрый поцелуй в ухо. Кагами, конечно, в чем-то и был идиотом, но от этих слов, от разволновавшегося Тецуи, известного своим спокойствием, а сейчас дрожавшего и часто-часто дышавшего в его руках, настолько непривычного, что расскажи кому – не поверят. И Тайга, широко распахнув глаза, глядя в темноту за окном вагона, удерживая в руках это задыхающееся от собственных эмоций тело, понял все правильно. Тецуя любил его уже несколько месяцев. Вполне осознанно, вполне добровольно, и это чувство в нем крепло. Любить Кагами казалось чем-то само собой разумеющимся, ведь он – свет. А вот испугался Куроко, когда за душевными порывами и эстетическим любованием просто сильным парнем пришли желания. По-настоящему стыдные, испугавшие осознанием, что любование его не чисто эстетическое. И что совершенно по-девчачьи хочется, чтобы вот эти сильные руки прижали, обхватили, встряхнули, сделали что-то неправильное. Все эти желания требовали выхода, но Тецуе было сложнее – если Кагами мог себе в душе вообразить, что к кафелю прижимает теплое тело, что толкается в узкий проход, то Тецуя эти сильные руки, прижимающие его, мог только представлять, в реальности сымитировать их никак нельзя было. Поэтому Куроко любил свои сны, цеплялся за них, не хотел поддаваться будильнику. Потому что там эта защита, сила, были почти реальными. Там был влюбленный, напористый Тайга, который никогда и ничего не спрашивал, просто опрокидывал его в кровать так, что подпрыгивали и падали на пол подушки. Поэтому особенно противно было, когда так же, как Тайга во сне, повел себя совершенно другой человек наяву. Аомине предложил ему зайти, посидеть пообщаться о прошлом. На улице было холодно, почему не в кафе Куроко и в голову не пришло спросить, послушно пошел. И еще там, в полутемной прихожей, оказался вдруг прижат к полу. Этой силы Куроко испугался, ударил рефлекторно. Кагами звонил уже не думая, просто хотелось, чтобы тот пришел и прекратил этот кошмар, защитил, потому что Кагами своей силой как раз мог закрыть от напора Дайки. И почему-то вдруг обиделся на Тайгу, когда тот после спасения сразу позвал к себе. «Конечно, делите меня как трофей. Аомине-кун ведь соперник, если что-то не досталось ему, надо отнять». Но уже по дороге к дому остыл, успокоился, а в квартире будто попал в сказку – совместный вечер с Кагами, домашний, с приготовленной Тайгой едой, и ночь в одной кровати. Так что Куроко даже почувствовал разочарование, когда Кагами ушел спать на диван. Такое, что едва не вцепился в него, готов был сделать первый шаг, остановить, поцеловать, самому опрокинуть его на себя. Готов был, но в голове отчетливо пронеслось обидное «пидорас», стало противно, представился себе выродком, отклонением. Вести себя как баба. Кто вообще сказал, что Кагами захочет трахать парня? Девушек ему мало, что ли? Нарочно сам с собой говорил грубо, как никогда не произнес бы вслух, чтобы загнать в угол разыгравшееся либидо. И все же – кровать Кагами, в которой он спит каждую ночь, возможно, и не только спит, может, и мастурбирует тоже здесь, под этим одеялом. Хоть постельное и сменилось, все равно – это был его дом, тут все пропахло Тайгой. А Куроко был тут чужой и лежал один в комнате хозяину не нужный. Во всяком случае, сам так думал. Думал ли он, что Кагами и в самом деле поделит его с Аомине на двоих, мог ли это допустить? Тогда – нет, ведь спросонья просто испугался, что Дайки тут, рядом. А потом уже и ясно стало, что Кагами тут, чтобы защищать. Его сила по-прежнему здесь, чтобы любая агрессия разбивалась об нее. Куроко не подумал утром, что Кагами встречается с этой женщиной, пробравшейся к нему в кровать. Потому что если бы встречались, она не ходила бы где-то допоздна, когда Тайга не знает, где она и когда вернется, и спала бы она с ним на диване. Однако ее появление задело, стало завидно, что она может вот так запросто залезать в кровать Тайги, спать там и ничего при этом не чувствовать. К тому же она-то как раз женщина, да еще какая женщина, Куроко проигрывал бы ей даже не будучи парнем. Думал он или нет, а может, Кагами сам своими словами дал толчок этим мыслям, но Куроко снился необычный сон в следующую ночь, когда он был уже у себя дома. Снилось, как руки Аомине крепко держат его запястья за спиной, а Кагами ловко ловит ноги за лодыжки, чтобы не сопротивлялся. И Дайки на ухо шепчет: - Ты играешь с нами, Тецу. Видишь же, как мы оба тебя хотим, и не подпускаешь. Собственная значимость доставляет тебе удовольствие? Мы больше не будем послушными, Тецу. И ждать, и драться за тебя не будем. Просто как следует выдерем вдвоем, чтобы знал, как издеваться. И Куроко молил, без слов, кого угодно – сам сон, бога этого сна или сидящего за его спиной взбешенного Аомине: «Что угодно, но пусть первый будет Кагами. Я не буду вырываться, не буду кричать, но пусть Кагами». И сон, бог или даже Аомине уступили – Тецую положили на спину, держа руки над головой, в то время как, устроившись между его ног, раздевался молчаливый напряженный Тайга. Болью почему-то свело именно крестец, Куроко не кричал, ахнул только, дыхание перехватило на секунду. Кагами смотрел ему в глаза, уверенный, упрямый, тоже рассерженный, но спокойный. И обращался совсем не так, как наверняка сделал бы в реальности – ухаживал, пытался как-то сгладить дискомфорт, не спешил, дал привыкнуть к почти физически ощутимому в этом сне вторжению в свое тело и двигался бережно, заботливо. Тецуя снова молил: «Аомине-кун, пожалуйста, отпусти руки, я не сбегу», но то ли сон ему не поверил, то ли решили, что двух просьб с жертвы слишком. Тецуя запомнил и общее ощущение раздавленности, когда Кагами закончил с ним и устало откатился в сторону, глубоко дыша, лежа на спине. Куроко проснулся, не дав шанса тому, приснившемуся Аомине, сменить Тайгу. Так же, как старался не давать поводов Дайки в реальности. То, что Кагами и Аомине вдруг стали больше общаться, задело. Что мог выговаривать ему Дайки, и уж не был же Кагами настолько сердоболен, чтобы помогать противнику в его любовных делах? А впрочем, прежде чем спросить, о чем они говорили прошлым вечером, Куроко, пользуясь тем, что Тайга не видит, осторожно снял только что надетую спортивную футболку, сделав вид, что еще находится в процессе переодевания. Но отозвавшийся Кагами не скользнул по нему взглядом ни заинтересованно, ни безразлично. Тайга вообще отвечал спокойно глядя ему в глаза, для него ситуация не казалась соблазнительной. И Тецуе снова стало стыдно за себя. Однажды даже, когда Кагами закончил переодеваться, Куроко вдруг показалось, будто тот направляется к самому Тецуе, тихо, чтобы не выдать себя. И Куроко едва не замер, прислушиваясь к этому, с бешено стучащим сердцем думал: «Не оборачивайся. Не спугни. Неужели?». Но хлопнула дверь раздевалки, и он остался там один. История с другой командой и дракой была для Куроко омерзительна, даже казавшиеся такими тихими и должные быть приятными мысли о Кагами потом, выводили, приходилось себя одергивать. По всем канонам после такого спасения нужно было увести к себе, признаться в любви, получить от Куроко ответное признание и жить, черт возьми, долго и счастливо, пока смерть не разлучит, а вместо этого поперлись к Аомине, будто бы Тецуя не пошел бы к Кагами сам. Но тут нужно было, наверное, изображать жертву, гипертрофировать свой испуг, а то и вовсе плакать на руках Тайги. Как Куроко мог опуститься до такого? Был благодарен уже за то, что его позвали провести ночь в одной квартире с Кагами. Ближе к дому даже возникло полуопасение, полужелание, уж не собрались ли эти двое воплотить его сон в реальность? Но нет, Кагами снова был словно третьим лишним в этих разборках геев, один из которых хотел его, а второй – непосредственно самого Куроко. Может, поэтому Тецуя был даже рад уйти в отдельную комнату, но там, стоило закрыть глаза, подумалось: «Они неплохо подружились. Не начали бы экспериментировать друг с другом». И тут словно подбросило на кровати. Да как он может?! Конечно, подрастающий организм требующий попробовать как можно больше многое объяснял, но при чем тут тогда Аомине? Есть же Куроко, который уже извелся, который готов хоть так, на любые эксперименты, притвориться, что ничего и не было, да что угодно, но только не Аомине же. О том, что «Как же может Дайки так поступить после того, как практически признался ему» мысли не возникло. Поднялся, бесшумно прошел в комнату, лег рядом. Как раз вовремя, чтобы услышать разговор. Как все же хорошо, что было темно и Кагами, повернувшись, увидел только его силуэт рядом, не разглядев лица, чуть удивленного, но главное, восхищенного, если так можно сказать о Куроко. Словно Тайга снова светился изнутри одному Тецуе видимым светом. И было стыдно, будто бы использовал Дайки, прислонившись спиной к Кагами, якобы чтобы избежать соприкосновения с Аомине. Куроко тоже не спал. Услышав, как выровнялось дыхание Тайги, перевернулся на спину и оказался почти вплотную к нему. Хотелось полежать так чуть-чуть, чтобы впитать крупицы этого тепла, но через пару минут тяжелая рука Кагами, который всегда спал беспокойно, легла поперек него. Тецуя какое-то время честно ждал, когда Тайга отпустит и перекатится еще куда-нибудь, лишив его этого тепла, но Кагами в эту ночь вдруг успокоился, замер в этой позе, сопел почти в макушку Тецуе, и тот вскоре успокоился, положил осторожно голову на предплечье парня и заснул, по-детски себе сказав, что это самая лучшая ночь в его жизни. Аомине не спал всю ночь. И видел, что они оба не спали сначала, но совсем не удивился такой нежности со стороны обоих. О Кагами он знал давно, а вот про Куроко понял тем вечером. Снова случайно, как гром среди ясного неба. Он еще казался себе победителем, еще ликовал от того, что смог защитить Тецую, что теперь, может быть… И осознал, что происходит, когда после драки Куроко подбежал к Тайге. Сколько силы воли нужно было, чтобы не показывать? Чтобы не развернуться тут же, не вмазать самому Тайге в челюсть, не запереться дома, разбив костяшки пальцев о стены. Любовь Куроко была взаимной, они ошибались. Что-то в Дайки переклинило. Он веселился, много говорил, шутил, но все будто бы на автопилоте. Что-то черное уже сжималось внутри него. Он никогда бы не признал, но и они ему были нужны, чтобы не сломаться, переждать, переварить. А в результате? Эта отвратительная ночь, когда лежал в десятке сантиметров. Когда Куроко от него, от спасителя же, жался к Тайге, который продолжал ничего не замечать. Когда белело в темноте такое желанное тело, теплилось чужое зарождающееся счастье. Вряд ли Кагами любил Тецую сильнее, но вот поди ж ты, почему-то оказывался достойнее. Поймать бы того Купидона, да в задницу ему засунуть весь колчан со стрелами, чтобы стрелять научился. В выходные все-таки предпринял попытку, только показавшую окончательную тщетность его чувства – вытащил Куроко погулять. Не называл это свиданием, да и вообще выманил скорее на фразу: «Ведь не боишься же ты меня до сих пор». А в Торговом Центре, после появления такого радостного Реты, напросившегося составить им компанию, несмотря на разозленные взгляды Дайки, Куроко вдруг подумалось, что Кисэ к ним так открыт и приветлив. Именно к ним двоим. Может, его тоже грызет безответная любовь к нему или Аомине. И вот что странно, на Дайки Куроко так не смотрел, у Аомине любовь была агрессивная, открытая, а Рета нес что-то в себе, не выплескивая свою любовь на виновника, не требуя ответа. Он поразил вдруг Куроко своим самопожертвованием. Вполне возможно, что Тецуя ошибался, и Кисэ любил их обоих как друзей, но в тот момент эта сказка казалась ему реалистичной. О чем подумал Куроко, когда Тайга предложил поговорить? О чем угодно. Предупредить об Аомине, обсудить баскетбол. Но это были отговорки для самого себя. На самом деле, конечно, где-то в душе Тецуя и надеялся, что Кагами скажет именно то, о чем Куроко так давно мечтал. Надеялся и тут же одергивал себя. Нельзя. Уж лучше быть реалистом, чем потом видеть крах собственных надежд. И все же, все же, при виде возвышающегося над ним Кагами, в голове вертелось повторяемое бесконечно, вытеснившее все мысли: «Ты любишь меня? Ты ведь любишь меня? Ты меня любишь?». Оно забилось чаще, когда Тайга открыто обнял его и понес какую-то несусветную глупость о том, как жаль, что Куроко любит Кисэ. Конечно, насколько нужно быть идиотом, чтобы заподозрить его в любви к Кисэ и не разглядеть любовь к себе самому? Ехали так до станции Кагами – прижимающий его к двери Тайга и вцепившийся в его толстовку Куроко, боящийся отпускать так, словно этим самым потеряет его тут же, развеет свой счастливый сон. Кагами сам вывел его на своей станции, придерживая за руку, повел дальше, но, выйдя со станции, Тецуя вдруг остановился. Тайга обернулся, удивившись. Смотрел Куроко в землю, не поднимая головы. Глухим голосом произнес: - Извини, Кагами-кун… - За что? – не понял Тайга. - Я просто всегда думал, что стоит тебе попытаться что-то такое, и я сразу соглашусь… Я был не прав. Я имею в виду, что, я понимаю. Дальнейшим развитием само собой подразумевается, что… Кагами подошел на шаг ближе, коснулся щеки, не без разочарования констатировал: - Ты еще не готов. Это так называется. Куроко кивнул, опомнился: - Злишься? - Несколько минут назад я готов был тебя навсегда потерять. В сравнении с этим секс – такая глупость… Я подожду. К тому же все хорошо вовремя. Вряд ли мне хватит мягкости, чтобы тебя успокаивать и уговаривать, что ничего страшного не случится. Да и, черт возьми, мне было бы приятнее, если бы ты сам хотел, а не чтобы я тебя заставлял. - Хорошо, - бросил Тецуя, все еще глядя в сторону. – Но… остаться у тебя сегодня ведь можно будет? - Само собой, - широко улыбнулся Тайга. – Тебя снова положить в отдельную кровать? - Идиот, что ли? – насупился Тецуя. Кагами не обиделся, наоборот, засмеялся, прижал к себе, даже едва не крутанулся на месте, но удержался. И тут же будто бы споткнулся, вспомнив. - Твою мать… Алекс же. - Что? – переспросил Тецуя. – К тебе нельзя? - Можно. Черт с ней, запру дверь изнутри, а поговорю с ней утром. Идем. Так и шли снова, по малолюдным улочкам за руки – впереди уверенный и счастливый Кагами, чуть сзади почти незаметный, взволнованный Куроко, но такой же счастливый.