Как новые миры

      Матвей прошел еще пару шагов, а затем остановился как вкопанный. Аккуратное светлое здание впереди, внезапно осклабившись белыми клыками колонн, показалось совершенно недружелюбным и даже пугающим.       Нужно было хотя бы попытаться зайти в Дом Художника, но ноги будто прилипли к асфальту. Ладонь сжалась сама собой, сминая выпуклую папку.       — Любуешься? — тихий смеющийся голос донёсся из ниоткуда, заставив Матвея вздрогнуть от неожиданности. — Небезопасно стоять посреди дороги и считать ворон.       Совсем рядом, на длинной парковой скамейке с изогнутыми ножками, уютно устроился молодой парень. Приподнявшись на локте, он, видимо, ждал ответа.       — Это же пешеходная зона.       — Ну и что. А ты боишься только машин? — незнакомец растянул тонкие губы в улыбке. — Да и разве я говорю об опасности? Пока ты зеваешь, можешь пропустить самое важное.       Матвей не представлял, зачем вообще беседует с этим странным парнем. Но пока они болтали, ему можно было стоять на месте и не приближаться к злополучному зданию.       — Что, например? — он покачал головой. — И разве спать посреди города на скамейке – безопаснее?       Незнакомца, казалось, такой ответ позабавил.       — Что? Не знаю. Смотря чего ты сам ждешь. А я не сплю. Я наблюдаю. Вот как за тобой, например, — он лениво поерзал, принимая более удобное положение. — И не первый день, кстати.       — А ты что, каждый день тут лежишь? — огрызнулся Матвей. Факт того, что кто-то видел его трусливые метания у крыльца, сильно не обрадовал.       — Каждый. После обеда. Нравится мне тут. Рассказывай.       — Что рассказывать?       — Ну как что. Все по порядку. Ну да невежливо это – гостей на улице расспрашивать. Пойдем, за чаем поговорим.       Он встал, подставив лицо солнцу, и Матвей понял, что ошибался насчет его возраста, - незнакомцу было около тридцати, если не больше. Обманчивое впечатление создавали яркие зеленые с хитрецой глаза и молодежная одежда.       Сам не понимая почему, он двинулся следом. Его тут же одарили еще более широкой улыбкой через плечо.       — Что ж, может сегодня ты и не пропустишь ничего важного.       Матвей лишь покачал головой. Они зашли в ближайшее кафе и сели за небольшой столик с отличным обзором у самого окна.       — Люблю быть в курсе того, что происходит, — пояснил парень. — Можешь звать меня.. хмм.. пожалуй, Ник.       — Я – Матвей, — зачем-то честно ответил «пожалуй Нику».       — Заказывай, что нравится. Я буду чай. И что-нибудь сладкое. Может быть даже пирожное. Не зря вчера получил зарплату. М-даа..       — Погоди, — Матвей удивленно поднял глаза. — У тебя есть работа?       Собеседник посмотрел на него, как на сумасшедшего, не переставая, впрочем, улыбаться:       — Конечно, есть. Все работают. Нужно же как-то жить.       — Ээ, да, прости, — стушевался парень. — Просто, ты, ну, не выглядишь… как бы сказать…       Ник с интересом следил за смущенной попыткой оправдаться.       — Считаешь? Ну пусть так, может быть я и правда не работаю. А может и да, — закончив свою не более понятную речь, он улыбнулся очередной – на этот раз обворожительной - улыбкой из своего арсенала. У Матвея разом пересохло в горле.       — Итак. И что это?       — Папка, — последовал безрадостный ответ. Вот так, сходу признаваться неизвестно кому в своей нерешительности не хотелось. Но Ника, казалось, такой ответ вполне устроил.       — Какая папка? Важная, как то, что никогда нельзя терять? Или важная, как то, что потерять очень хочется?       Матвей неуверенно поерзал на стуле, глядя, как собеседник блаженно щурится после каждого глотка чая. Темные волосы были взъерошены, руки с несколько длинноватыми для парня ногтями мягко сжимали чашку, поза оставалась расслабленной. Он выглядел… располагающе.       — Я еще сам не решил. Бывает, чтобы вещь одновременно была и тем и другим?       — Все бывает, отчего ж нет.       Матвей кивнул и, задержавшись на секунду, щелкнул замком. Несколько листов бумаги легло на стол.       — Интересно. Красиво, — по-кошачьи склонив голову, оценил Ник.       — Все равно уже, — ладонь указала на смятые нервной рукой полчаса назад углы. — Не понесу же я так. Неудобно будет перед Добровольским.       — Решил научиться рисовать по указке какого-то старика, возомнившего себя художником? — Ник беззастенчиво рассматривал работы на свет, часто моргая.       — Почему сразу возомнившему старику? — Матвею стало обидно. После почти минуты молчания он нехотя продолжил, остановив взгляд на бесконечно хлопающих ресницах. — Я на самом деле не знаю, кто он. Да и Добровольский вроде не набирает учеников. Просто, я, ну… видел его картины. Две всего лишь. И они такие…       — Какие? — проявил интерес собеседник.       — Как новые миры, — неожиданно сам для себя ответил Матвей. — Я узнал, кто он и где работает. Мне посоветовали прийти самому и поговорить с ним. Показать свои работы. Я нарисовал целую кучу, — он кивнул на все еще пухлую папку, — но все без толку. Просто не могу найти смелости. Боюсь, что он меня засмеет. А сейчас еще и это.       Рука непроизвольно скользнула по неприятно смятой бумаге. Ник посмотрел на нее долгим взглядом, а затем хищно облизнулся.       — Ну и ладно. Все равно это было скучно.       — Погоди-ка, — занервничал Матвей, — ты же только что сказал?..       — Сказал и сказал. А теперь скучно. Ты же сам сказал, работы твоего старика – как новые миры. И ты хочешь научиться так же. А это что? Пейзажи, натюрморты. Акварель, уголь. Скучно, хоть и красиво. Да погоди ты обижаться.       Ник легко рассмеялся, глядя на насупившегося парня перед ним. Перевернул один из карандашных набросков чистой стороной.       — Держи. Рисуй.       — Что? Ты о чем? Да и не взял я с собой ничего.       — Даже ни одной идеи? — Ник снова склонил голову, вытянул руку и мимолетно провел ей по чужой ладони. Художник вздрогнул, но ничего не сказал. — Тогда нарисуй то, что видишь перед собой. Так, как ты это видишь.       Матвею хватило сил выдавить из себя только одно слово:       — Чем?       — Тем, что у тебя есть, — ничуть не растерялся Ник, пододвигая их чашки с чаем и кофе, стаканчик с зубочистками и чайную ложечку. Затем сразу же откинулся на стул, будто потеряв интерес к происходящему, и принялся разглядывать людей за окном.       Матвей неуверенно пододвинул к себе лист. Зачем он это делает? Наверное, просто хорошая тренировка. И повод подольше не вставать. И, может быть, даже подольше побыть с этим странным парнем.       Он поднял глаза, разглядывая Ника. Тот переключился на отражающегося на столе солнечного зайчика, обводя его пальцами, и, казалось, был полностью поглощен своими мыслями. На лице все также оставалась довольная улыбка. Идея пришла сама собой.       Спустя две четверти часа Ник разглядывал получившийся набросок. На нем, изображенный в мягких кофейных тонах, сидел у окна сюрреалистичный широко улыбающийся кот, поймавший лапой солнечного зайчика.       — Ого. Выглядит, будто страница из сказки.       — Я впервые рисую что-то настолько странное. Наверное.       — Твоему художнику бы это точно понравилось.       — Не понесу же я ему картину, нарисованную кофе? — всполошился Матвей. — Но вышло здорово, мне даже самому нравится. Приду домой, перерисую, может завтра или послезавтра принесу. Ты уже уходишь?       Ник поднялся на ноги и сладко потянулся.       — Пожалуй, у меня дела. А насчет перерисовать – зря. А насчет завтра – не зря. Поздно уже..       — Погоди, — Матвей дернулся следом в неясном порыве. — Может оставишь свой номер? Мне понравилось, ну, так рисовать.       Ник улыбнулся, но покачал головой.       — Нет, думаю мы с тобой уже не увидимся, — спустя пару шагов к выходу он развернулся, посмотрел на смущенного и расстроенного Матвея и продолжил, — но знаешь, я слышал, местный художник Никита Добровольский всегда после обеда отдыхает на вон той скамейке. Может, вы как-нибудь пересечетесь.       Дверь хлопнула, а Матвей тихонько опустился обратно на стул, сохраняя в памяти подаренную ему напоследок улыбку.