Птицей взлететь и разбиться.

Я не помню, как добрался до дома. Ватные ноги несли меня сами, а голова определенно точно не хотела воспринимать реальность как факт, надеясь выискать лазейки и оправдать его. Или же, может, облегчить свою душу… Перед глазами до сих пор стояла картина этих двоих… Рука блондина плавно расстегивала одежду мужчины, а вторая была запущенна в черную смоль волос Сальери. Он, в свою очередь, крепко прижимал к себе юного Моцарта, целуя его губы с такой страстью и желанием, с какой он никогда не целовал женщин, словно бы в него вселился бес. А после… После этот холодный, полный какого-то презрения, взгляд на меня… Я слышал, как чашка горячего чая разбилась о пол, разлетевшись на тысячу осколков, выпав из моих рук. Наверно, только это и вывело меня из ступора, так как я все же глянул на неё, отскакивая, дабы не обжечься. -Уберите и выйдете отсюда, друг мой, будьте так любезны… - раздался полный стали голос брюнета, на что я смог только кивнуть и начать собирать осколки, не однократно ранив руки, не осознавая этого и не чувствуя боли. Как быстро я собрал их и как вышел, я опять-таки не помню. Во мне словно что-то оборвалось с того момента, или наоборот привязалась тонна груза, тянувшая меня за шею в бездну. Помню, как было тяжело дышать, пока я не оказался на улице. Кучер подоспел почти сразу и, быстро запрыгнув в карету, он отвез меня от театра. Однако отвез не домой. Оставшись один где-то в парке, я еще долго блуждал по нему, слыша местами драки, то, как меня окрикивали, стоны заловленных девиц. Эта ночь для меня стала кошмаром. Я не знал, куда мне идти и где мой дом. Сейчас, придя более менее в себя, я бы возможно и понял где находился, но не в том состоянии. Ночной воздух был ледяным. Ветер пронизывал насквозь, я старался сильнее укутаться окровавленными руками в свою же одежду, но это плохо получалось. Так я пробыл на улице не один час… Проблуждав столько времени, я все же выбрался на более менее знакомую мне улицу. Что потом… Потом я уже открывал ключом дверь своего дома, включал мягкий свет лампы, вдыхая теплый родной запах моего дома, моего убежища. У меня всегда пахло цветами, быть может потому, что я их люблю, а быть может это просто мое внушение, но, оказавшись дома, мне стало немного легче. Сняв холодную и местами запачканную кровью одежду, я поднялся в ванную комнату. И это стало моей ошибкой. Я точно уверен, что сейчас соображаю лучше, чем все это время назад, но меня повергло в шок. Оказывается, все это время, что я пробыл на улице, я плакал. Мой обычный грим весь потек и почти сошел на нет, а волосы растрепались. Передо мной стоял в зеркале такой я, какого не было никогда... Некоторое время я все еще смотрел на себя широко раскрытыми глазами, но потом медленно подошел к зеркалу и умывальнику. Включил воду и только сейчас, ошпарив руки, взвыл от боли. Порезы были глубокими. Еле как окончательно смыв лицо и более менее промыв порезы, я замотал руки. Как ни странно, но сейчас моя голова была пуста. Я вообще не думал. Ни о чем не думал. Просто перебинтовывал руки на автомате. Мне повезло, все жители моего дома сегодня были на выходном, и никто мне не мешал и никто меня не трогал. Покинув ванную комнату, я поднялся к себе. На столе стояли вкусно испеченные сладкие булочки от моей любимейшей служанки, которая любила меня побаловать разными вкусностями, и я почувствовал, как ком в горле снова подкатывает. Меня трясло мелкой дрожью. Может от холода, на котором я пробыл не один час, а может это сдавали нервы… Забравшись под одеяло с головой, я постарался уснуть. Действительно старался, но, увы, это не удавалось. Я просто лежал и смотрел в потолок. Окружающая меня темнота, казалось, давит, сжимает и старается задушить. Время тянулось невыносимо медленно. Каждая минута превратилась в часы, и я снова стал сглатывать слезы. Начало светать. Лежа на кровати, я смотрел в окно, видя, как нежно-персиковый цвет озаряет небо. И все сильнее, все глубже… Давящая на меня темнота стала проходить, и стало легче дышать. В след за тьмой ушли и мысли. Я не думал. Вообще не думал. Просто наблюдал. Проглянуло солнце. Лучи его, пробиваясь через листья дерева, проникали в мою комнату. Красивое на самом деле зрелище… А вскоре слух мой наполнили трели птиц под окном. Я закрыл глаза. Тело мое горело. Взглянув на часы с неохотой, я понял, что опаздываю на встречу с императором. После того, как я поднялся, голова закружилась, и я успел схватиться за спинку кровати и пройти несколько шагов. В глазах по-прежнему мутнело, и на мгновение я испугался, решив, что сама смерть пришла по мою душу. Я потерял сознание… Меня нашла моя служанка на полу. Позвав других, она переложила меня обратно на кровать. Как она рассказала потом, у меня был сильный жар и бред. Вполне возможно. Мне все время казалось, что меня преследуют. Стараются убить. Змеи атакуют со всех сторон, а стервятники кидаются на меня, стараясь оторвать себе как можно больший кусок моей плоти. Ханна, и есть эта самая моя любимая служанка, так же рассказала, что в бреду я пробыл 3 дня. За это время приходил Сальери. Эта новость снова пронзила мне сердце… Больше всего на свете я не хотел его видеть и в то же время желал встречи... Надеялся на его объяснения о том, что ничего не было. Что это все мой бред. Последствия этой самой болезни. Но, увы... Мой разум не воспринимал мой самообман как должное, заставляя меня принять реальность такой, какой она была. Из дому я не выходил еще неделю. Дошло до того, что даже сам император, обеспокоенный моим здоровьем, по дороге куда-то заезжал ко мне, чтобы навестить. И я был за это благодарен. Бедная Ханнушка не отходила от меня, то и дело заставляя выпить меня очередную горсть лекарств и настоев. А меня же постепенно поглотила депрессия. Не хотелось ничего. Абсолютно. Прошла неделя, и мне полегчало. Дабы больше не заставлять императора посещать меня самостоятельно, я все же вышел из дому и прибыл по его приглашению. Народу к моему удивлению было не много, и это не могло не радовать. Его величество сообщило о том, что хочет устроить карнавал. И я понял. Это всегда была моя обязанность, но сейчас он жалел меня и потому хотел с моего согласия передать организацию на время кому-нибудь другому. Я нахмурился. В зал, где мы находились, зашел Сальери и вместе с ним Моцарт. Мне показалось, что сердце мое не однократно протыкают шилом так, чтобы из него вытекло как можно больше крови. Отведя взгляд, я поднялся и возразил его величеству. - Прошу простить меня за мое отсутствие столь долгое время, но я уже пошел на поправку и могу заняться своими обязанностями самостоятельно. - Но, дорогой мой! Вы перенесли одну из самых сложнейших болезней, Вам стоит находиться в кровати и соблюдать постельный режим! Вы и так постоянно устраивали мне незабываемые вечера. Пришло время Вам отдохнуть… - договорить я не дал, понимая, что перебивать его не только не красиво, но и вообще запрещено, но я перебил. - Отдыхать я буду в старости. Я и за эту неделю неплохо отдохнул. Прошу Вас. Не забирайте у меня хотя бы мою работу. Я умру от скуки, сидя в своих четырех стенах. - Допустим, я позволю Вам работать, но как же Ваше здоровье? Ваши руки? Вы не сможете писать! - А что у Вас с руками? - неожиданно поинтересовался Сальери, окидывая мои руки, спрятанные в перчатках. На голос брюнета я вздрогнул, но слава Богу этого никто не заметил. Или может быть это просто я так хотел думать. Тем не менее молчать было нельзя. - Ерунда. - кратко ответил я Сальери, хотя говорить и вовсе не хотелось, - Мне писать и не потребуется. Моя Ханнушка сможет это делать за меня. - Ерунда? – возразил на сей раз император, - Да Вы себя не бережете вовсе! Сальери, я отвечу Вам за сего молчаливого человека. Руки его были разрезаны в многих местах, а сам он гулял где-то всю ночь, от чего заболел тяжелой болезнью. Как раз где-то после концерта, я так думаю… А руки разрезал, так и не удосужившись показаться врачу, замотал их сам. После его лечащий врач, пока он был в бреду, вынимал из рук осколки, который сам Розенберг не удосужился вынуть. -Ах, вот почему так больно было, - неожиданно для себя сделал вывод я сам, - А я-то думал… - но поняв, что меня сдают с потрохами, я побоялся, что случившееся со мной Сальери и Моцарт примут на свой счет, начав усмехаться, и потому решил прервать, - И вовсе не так все было. Плохо мне стало еще раньше, но я этому значению старался не придавать. Вот и все. Да я порезал руки на концерте от чашки чая и потому отправился к врачу. По дороге мне стало хуже, и закружилась голова, потом я попросил кучера остановиться и отпустил его, решив, что прогулка по свежему воздуху приведет меня в порядок. Но именно тогда, видимо, моя температура поднялась, и я начал бредить, находясь в сознании... Наизусть выученную дорогу я путал и передвигался, держась за стены. Видимо от того и пробыл на улице не один час. Я не помню, как добрался до дому. Но соображал, что не посетил врача. Об осколках я и думать не думал. Мне было не до того. В глазах и так темнело до такой степени, а мир катался из стороны в сторону, что я еле стоял на ногах. Потому, быстро перевязав руки, я все же добрался до постели. А с утра, намереваясь пойти к Вам, и уже даже встав, я потерял сознание. Вот и все. Как рассказывала Ханнушка, заразиться я мог еще раньше, и последствия такие лишь моя собственная заслуга за то, что не обращал на симптомы внимания, вот и ударило осложнение. Я видел боковым зрением, как сильно напряглись оба парня, когда я заговорил о кружке чая. Но и расслабленно вздохнули после того, как я увел рассказ дальше. - Вот, а я о чем говорю! И сейчас Вы тоже плюете на свой организм, решившись браться за работу! И все равно я настаиваю. Именно настаиваю, чтобы Вы отдохнули, Розенберг... - идти против императора я не мог… Поэтому, сжав кулаки и чуть не простонав от боли в руке, я временно отдал свои обязанности другому и сел в кресло, чуть не скрипя зубами от досады. Нет работы, значит я предоставлен сам себе, а значит этот ад дум о Сальери и Моцарте продолжится… Прикрыв глаза, я глубоко вздохнул, стараясь выкинуть ненужное из головы. Я кожей ощущал взгляд обоих юношей на себе, но ничего сделать не мог. Пробыв на встречи у его величества еще с час, все стали расходиться, и я поспешил покинуть зал, как крепкая рука удержала меня за локоть, притягивая к себе. Губы Сальери оказались недопустимо близко ко мне, а через мгновение я, уже онемев, слышал его шепот мне в ухо. - Думаю, нам стоит поговорить. Разрешите мне сопроводить Вас, мой друг… И тут я понял. Понял, каково это, находиться во власти брюнета без выхода. Слышать его голос так близко, который в придачу еще и эхом расходится по телу. Ощущать на себе его ровное, но горячие дыхание… У Амадея, скорее всего, так же не было выбора, оказавшись в хитрых сетях этого черного паука, который ловко в нужный момент дергал за ниточки. Я не знаю, как во мне нашлись силы ответить четко и ясно «нет», а еще я ощущал, как во мне просыпается противостояние. Желание идти наперекор и не поддаваться ничему. Я ловко отстранился, делая шаг вперед, и после, разворачиваясь к Антонио лицом, повторил. - Нет, мой друг, я не направляюсь домой, у меня еще есть дела в городе, - я видел, как кратко по его лицу прошло удивление, и правда... Удивительно. Я никогда не возражал ему и не настаивал на своем. Поддерживал и подчинялся всему, что он скажет, а тут... А сейчас мне полегчало. Стало легче, словно бы потихоньку, но я умудряюсь освободиться от этих пут и вырваться. Постепенно, но не собираясь сдаваться. - Тогда… Я приеду к Вам вечером. - Увы, и тут извольте. Я не знаю, во сколько буду дома и буду ли вообще. Разговор так важен? Быть может, мы проведем его здесь и сейчас? - Сальери пронзил меня не верующим взглядом, словно перед ним был не я, а кто-то иной. И я и сам уже подумывал о том, что у меня случилось раздвоение личности. В то время, как одно я уперто отказывало Сальери, второе искренне удивлялось и не верило в происходящее. - Вы меня избегаете? - неожиданно спросил, он, делая шаг на встречу, а я не сдвинулся с места полный решимости выдержать все. - Нет, что вы. Просто сегодня не тот день. К тому же у меня нет причин Вас избегать. Ах да. Я благодарен Вам за то, что Вы посещали меня, пока я был в бреду, прошу меня простить, что не смог принять Вас должным образом. - Да о чем речь... Не говорите ерунды… - брюнет остановился около меня, и разделяли нас несколько сантиметров. Не больше. Я уперто и прямо смотрел ему в глаза, будто бросая вызов. Ранее я боялся вызвать любое его неодобрение, но не сейчас почему-то. Ощущение было, словно я вырос, а ранее глядел на него как ребенок, не достающий и до пояса. Сейчас, мы на равных… Он продолжил смотреть на меня, как будто узрел чудо, а я, постояв так еще немного, ощущая даже отсюда запах его тела и держа себя в стальных латах, все же отвернулся, делая шаг назад. - До встречи, мой друг, в другой, более подходящий день, – я поклонился, как-то открыто и счастливо улыбнулся и ушел. В душе, наверное, я просто отпустил его. И все те чувства, что были во мне… Я задышал свободнее. Подняв взгляд в небо, я сел в карету, на прощание махнув выглядывавшему из окна Антонио, и уехал. Однако уехал я на окраину города, на небольшой обрыв и замер на нем. Хотелось птицей вспорхнуть в небо и улететь, забыв обо всем. Но для этого было еще слишком рано... Слишком рано умирать... Разведя руки в стороны, я всем телом ощутил бьющий в меня ветер. Ах, какое это искушение… Нехотя я развернулся от обрыва и ушел обратно к поджидающему меня кучеру. Потом еще какое-то время я катался просто по городу, а вскоре прибыл и домой. Ханна как всегда причитала, загоняя меня на постель. Позже я принял ванную, в который раз смывая с себя грим. И тут я решил придти без него. Что в принципе и сделал. Я явился на бал его величества без грима. Я улыбался и видел, как люди ошарашено отходят от меня. А меня в свою очередь это забавляло. Наверное, я стал сходить с ума. Кто знает. Но, словно бы светясь изнутри от какого-то счастья, я поклонился императору. Тот был удивлен не меньше других. Бедный Моцарт аж перестал играть, а из рук Сальери выпал фужер. Ну что ж. Вот и он на моем месте. Я кратко глянул на него и на разбитый фужер таким же отстраненным и холодным взглядом, как и он тогда, и обезоруживающе улыбнулся. Я знал. Безошибочно знал, что моим самым большим плюсом были глаза. Ими я словно пронизывал всех и завораживал. Потому-то я и носил грим, чтобы скрыть их. Но не сейчас… Моцарт, придя в себя, снова заиграл, а я, развернувшись, пригласил какую-то из дам на танец, хотя она меня вовсе не интересовала. Сегодня был мой вечер. Я был в центре внимания и улыбался. Еще одна лапка выпуталась из сети Сальери. Да... Я свободен и буду делать то, что хочу и когда хочу. Поклонившись, я отпустил даму, подходя к столу с вином. Меня настиг и сам Антонио. - Вы сегодня удивили всех. С чего такая перемена? - спросил он, принимая второй бокал из моих рук. Я убрал прядку волос за ухо и снова улыбнулся - Не было времени на то, чтобы загримироваться, а что? Мне не идет? - Нет! Что Вы! Очень даже. Просто таким я Вас ранее не видел… - Ах, так Вас Ханна не пропустила ко мне в комнату, пока я был в бреду? И правильно сделала. Кстати. Как насчет того, чтобы прогуляться на балкон? Здесь становится душно, - брюнет только кратко кивнул, не сводя с меня взгляда. Нет. Я не намеревался его влюбить в себя и соблазнить тоже. Более того, я даже не хотел оказаться на месте Моцарта, как это было ранее. Все, что я хотел, это чтобы все запомнили меня настоящим, и думаю как оно и случится от пережитого удивления. Мы с Сальери вышли на балкон, где были одни. Я болтал о работе, кого-то критиковал, а кого-то наоборот хвалил. Он же просто молчал. Меня это снова позабавило - Друг мой Сальери, чего же Вы молчите сегодня? Беседы не поддерживаете? Я право чувствую себя неловко. - Да нет. Что Вы... Мне просто нечего добавить. Вы правы во всем. - Вот как? Это хорошо. Скоро сюда приедет мой подарок всем. Хотелось бы, чтобы Вы его оценили, - я вновь улыбнулся и отстранился от перил балкона, подходя чуть ближе, - Как поживают Ваши отношения с юным Амадеем, а то мы все обо мне да обо мне говорим? - Сальери вздрогнул, когда я задал такой прямой вопрос. Право я даже сам от себя не ожидал, но меня словно бы сорвало… - Х-хорошо… - кратко ответил он, явно растерявшись. Видимо тогда на встречи у Иосифа, мне все же удалось убедить всех, что я был болен и не соображал, а увиденное предстало бредом… Ан-нет… На самом деле нет... И теперь Сальери осознавал эту ошибку. - Правда? Ну что же. Я рад за Вас и желаю Вам счастья побольше, - я поклонился и прильнул к уху брюнета, тихо шепча, - А еще, по моему сердцу расходятся волны боли, осознавая свою слабость перед тем, ради кого охота жить. Перед тем, в кого влюблен и ради того, за кого отдал бы свою жизнь... Нам не суждено быть рядом, твое сердце принадлежит другому. Всегда и вовеки. Прошу, Господа только о том, чтобы твое сердце не разбилось на миллионы капель слез, как мое в тот вечер... - положив одну руку Сальери на грудь, я приподнялся и коснулся его губ своими. О как долго я этого желал, не признаваясь самому себе. Как всегда хотел оказаться в этих руках. Принадлежать им. Не ревновать тайком, а кричать всему миру, что это мое. Мое и больше ничье. Но нет. Это не возможно… Антонио не ответил, видимо по-прежнему пребывая в шоке, а в принципе-то, оно мне и на руку. Плавно отстранившись, я сделал шаг назад. - А теперь прошу меня простить, мой друг, но меня давно ждет экипаж. На сегодня я не закончил еще все дела. Просто хотелось на последок повидаться с вами. Прощайте... Где оставить Ваше мнение о моем последнем подарке, Вы поймете чуть позже… Прощайте… - быстро выскочив с балкона, я через весь зал хохоча бежал на улицу краем глаза, заметив так и стоящего и не пришедшего в себя Сальери. А когда тот что-то заподозрил, было уже поздно. Он выскочил на улицу следом, когда мой экипаж уже тронулся, я помахал ему в след и недовольно дотронулся до своей щеки. Ну вот. Опять слезы, и откуда они сейчас? Зачем… Все хорошо ведь... Кучер снова остановил карету у того самого обрыва. Я отпустил его, но он не уехал. Видимо решил дождаться меня, а зря... Подойдя к краю, я глубоко вздохнул. Такой красивый город… Миллионы огней. Я завидую. Завидую черной завистью птицам. Они могут в любой момент взвить в воздух, наблюдая всю эту прелесть! Я скинул с плеч надоевший мне фрак и остался в одной рубахе, снова ощущая всем телом этот мир. Эту природу. Все кажется таким нереальным. Словно сказка! Кучер что-то крикнул мне, и вроде это было «отойдите оттуда, мсье, можете сорваться», но я это проигнорировал. Как можно отойти оттуда, куда тянет вся душа? К свободе. К полету. К легкости и, наконец, избавлению от этой тяжести под названием «любовь». Я сделал шаг. Ветер засвистел в ушах, а мне стало даже обидно, что казавшаяся так далеко земля приближается уж слишком быстро. И что я не успеваю нормально насладиться полетом! Ну что поделать... Я закрываю глаза и чувствую своим телом мать землю, как во множестве мест тут же раздается громкий хруст. Наверняка костей, и чувствую, как боль постепенно начинает охватывать меня всего. Но эта боль иная, нежели в душе. Эту пережить просто. А ту... Сейчас все позади. Все… Слишком поздно, что-то менять, слишком поздно о чем-то жалеть. И я счастлив. Счастлив тому, как все случилось. Я рад, что встретил в своей жизни Сальери. Рад , что смог и набрался смелости раскрыть ему свои чувства и поцеловать. Но я не намереваюсь быть обузой или тяжестью. Нет. Потому я оставлю всех в покое и успокою и себя. Ханне не придется больше ночами не спать, ухаживая за мной. Поплачет пару дней да и успокоится. Приемник мой у императора превосходно справился с поставленной задачей, так что и Иосиф сильно не осерчает. Моцарт и того порадуется. Все случилось как нельзя лучше. Идеально. Охота закричать от резкой боли, но я не могу. Вижу свою собственную кровь. Становится страшно. Я вырвался и паучьей сети, но угодил в огонь… Я сорвался в него и теперь сгорал... Там, в путах , я мог жить, а тут… Только умереть. Я не птица. Не могу взлететь. Как жаль... Хотя... Веки мои тяжелеют, и я закрываю глаза... Становится спокойно... Я засыпаю… Навсегда…