Любить тяжело, но рассказать о любви невозможно

– Себ, скажи мне на милость, за каким чёртом ты туда полез? Мориарти резко сворачивает руль вправо, съезжая с широкой дороги на более узкую, петляющую между нависающими над ней двух- и трёхэтажными домами, и бросает взгляд со смесью раздражения и тревоги на сидящего сзади светловолосого мужчину. Тот сидит неестественно прямо, будто проглотив линейку. Левой рукой он сжимает ручку дверцы так, что белеют костяшки пальцев. – Простите, босс, – он говорит тихо, почти бормочет себе под нос. Мориарти, словно не услышав, продолжает: – Всё было в полном порядке, я контролировал ситуацию. Слышишь ты? – у него дергается бровь. – Я подумал… – пытается вставить Моран, но Джим досадливо ударяет ладонью по рулю. – Да ни хрена ты не подумал! Если бы ты подумал, то… – он осекается, когда с губ Морана срывается едва различимый стон, будто бы от тщательно скрываемой сильной боли. – Что? – мгновенно реагирует Джим. Машина выезжает на новую дорогу, и Мориарти вдавливает педаль газа глубже в пол. – Болит? Потерпи, мы уже скоро доедем. В интонациях единственного в мире консультирующего преступника при очень большом внимании можно различить старательно завуалированную тревогу. – Босс, простите меня, – голос Себастьяна звучит очень виновато, и снайпер опускает голову. – Я… – Да что ты все заладил – «босс, босс», – прикрикивает на него Мориарти. – Ты что, забыл, как меня зовут? Моран не отвечает, и лишь его правая ладонь, лежащая на колене, сжимается в кулак. – И всё же, объясни мне, зачем ты туда полез? – Джим делает глубокий вдох и медленно выдыхает, стремясь обуздать захлёстывающие его волны раздражения. – Вам грозила опасность, – пожав плечами, отвечает Моран. – Если бы я не успел, распылённого ими газа хватило бы на небольшой полк, что уж говорить о Вас. – Благодаря твоей заботе я жив и здоров, – голос Мориарти буквально сочится ядом сарказма. – Но раз этот газ весь такой из себя ядовитый, то зачем ты, умник, глаза открывал? – Надо было как можно скорее выбраться из зоны поражения, – Моран отвечает, как и подобает полковнику, пусть даже и бывшему – чётко и кратко. Мориарти вздыхает. Во взгляде кофейных глаз, брошенном через зеркало заднего вида на Себастьяна, сквозит жалость и вина вперемешку с недовольством и гневом. У Джима вообще не бывает однозначных взглядов. Обязательно эмоции – зачастую самые противоречивые – так переплетутся между собой в этих карих безднах, что и не поймёшь, то ли одобрил тебя Мориарти, то ли, наоборот, глубоко в тебе разочаровался. Машина тем временем уже несётся по загородной дороге. Джим петляет из стороны в сторону, обгоняя других водителей, плетущихся, на его взгляд, со скоростью беременных черепах, и то и дело в нетерпении бьёт раскрытой ладонью по гудку. Через некоторое время автомобиль снова съезжает с дороги и вскоре останавливается перед двухэтажным домом. По дороге дальше на расстоянии около четырёх или около того сотен футов виднеется ещё один домик, за ним другой, потом третий, а следом тянется полоска тёмного леса. Не дожидаясь, пока мотор заглохнет окончательно, Мориарти отстёгивает ремень безопасности и птицей вылетает из машины. Моран долго нашаривает застёжку, а потом, едва не упав, неуклюже вылезает из салона и захлопывает за собой дверцу. – Идем. – Джим делает несколько шагов к дому. Моран медленно поднимает ногу, после чего с некоторой опаской опускает её на землю. Его рука вытянута вперёд, будто он старается что-то нащупать. Джим подскакивает к нему и, схватив протянутую руку, тянет снайпера за собой, точно слепого. *** Хотя почему «точно»? Себастьян почти ничего не видит, перед глазами стоит белёсый туман, в котором изредка тёмными пятнами проплывают чьи-то контуры. Газ, распылённый этими чёртовыми немцами – ну или с кем там Мориарти собирался подписывать свой договор – оказывает прямо-таки убойное действие. Если вдохнуть его хотя бы один раз даже в минимальной дозе, смертельный исход обеспечен в 99% случаев. При попадании в глаза риск ослепнуть примерно такой же. Моран прекрасно это понимает и не строит иллюзий насчёт своего выздоровления. Да, шанс есть, но он настолько мал, что стоит его исключить сразу же. Тут не помогут опутавшие Лондон связи Мориарти. Если только среди должников Наполеона преступного мира нет учёного или врача, изобретшего противоядие от этого газа. Себастьян удивлён, что босс не бросил его прямо там, на месте происшествия. Логически поразмыслив, он приходит к выводу, что в его, Морана, голове хранится слишком много информации, крайне нежелательной для разглашения. Конечно, он не сказал бы никому ни слова, но босс на то и босс – страховка, перестраховка, а потом ещё одна – на всякий случай. И это правильно. Ни в ком, кроме себя самого, нельзя быть уверенным – а иногда стоит присматривать даже за собой. – Осторожно, ступеньки, – раздается голос Джима. Рука Мориарти, сжимающая ладонь Морана, горит, словно в лихорадке, она сухая и чуть-чуть шершавая. Себастьян хмыкает про себя – он всегда пребывал в полной уверенности, что босс следит за своими руками. А Джим, будто оставив своё нетерпение и порывистость в машине, ведёт Морана очень медленно, и Себастьян безмолвно благодарит его за это, едва ощутимо сжимая тонкие пальцы своими. Мориарти отчего-то спотыкается. Лестница кончается, и Джим, не выпуская руки Себастьяна, открывает дверь в дом. Ключи, висящие на колечке вперемешку с брелоками, мелодично звякают, а Мориарти ведёт Морана дальше. Остановившись футов через двадцать и спустя два поворота, он надавливает свободной рукой на плечо снайпера, и тот опускается на что-то мягкое – по всей видимости, диван. *** Этот дом Джим облюбовал и купил себе – естественно, через нескольких подставных лиц – довольно давно. Об этом доме знает только он сам – а вот теперь и Себастьян. Хотя «знает» в данном случае понятие довольно-таки гипотетическое. Мориарти никогда не доверял мексиканцам. Уж такой они ушлый народ – при любом удобном и неудобном случае попытаются облапошить. Поэтому Джим имел отходной план, и не один. Хотя, признаться, газ был чем-то новеньким даже для него. Но, видимо, не для Морана. Баллончик с грохотом взрывается где-то слева от Мориарти, а через мгновение его нос и рот плотно закрыты чьей-то широкой тёплой ладонью. – Глаза! – Джим закрывает их за секунду до крика Себастьяна. Консультирующего преступника обхватывают поперёк живота и куда-то несут. Мориарти вцепляется обеими руками в твёрдое, надёжное и такое родное плечо, повисая тряпичной куклой. Его ноги болтаются в воздухе, не доставая земли, и Джим на краю сознания думает, что, наверное, было бы смешно поглядеть на это со стороны. Но через секунду его уже ставят на землю. Мориарти глубоко, с наслаждением, вдыхает и открывает глаза. Моран стоит прямо пред ним разве что не навытяжку. Голубые глаза снайпера подёрнуты мутной дымкой, а зрачок расширен так, что занимает собой почти всю радужку, оставляя лишь полоску цвета весеннего неба. – Себ, – окликает его Джим. Нехорошее предчувствие начинает сосать под ложечкой. – Да, босс? – Моран часто моргает, а потом с силой трёт глаза кулаками. Изменений не наблюдается. – Сколько пальцев я показываю? – Джим выбрасывает ладонь с растопыренными пальцами и подносит её почти к самому носу снайпера. – Босс, давайте не сейчас. – Себастьян вертит головой, прищурив глаза. – Как только мы уберёмся отсюда, я отвечу на любые ваши вопросы… – Сколько?! – почти истерично вскрикивает Джим, и снайпер вздрагивает. Только не это, чёрт возьми, только не это, чёрт, чёрт, чёрт… – Ни одного? – неуверенно тянет Моран. Мориарти почти физически ощущает, как эти слова бьют его куда-то под дых, вышибая из лёгких весь воздух. – Босс? – смущённый повисшей тишиной, окликает Себастьян, нахмурив брови. Дальнейшее Мориарти помнит смутно и урывками. Кажется, он кричит на снайпера, потом чуть ли не пинками тащит того к машине и заталкивает Морана на заднее сиденье. Потом, на мгновение лишившись сил, падает за руль, после чего с грохотом захлопывает за собой дверцу. Глубоко вдыхает. Обхватывает пальцами руль. Выдыхает. Мысли в голове носятся стаей безумных птиц, стукаясь друг о друга и о черепную коробку изнутри, но лицо консультирующего преступника почти безмятежно. – Пристегнись, – бросает он снайперу, заводя машину, и с остервенением бьёт по педали газа. Шины не взвизгивают даже – кричат человеческим голосом, оставляя на асфальте чёрный чёткий след. А может, это кричит Джим, не выдерживая давления в хрен-знает-сколько атмосфер в своей голове. Дом, милый дом. Мой дом – моя крепость. Дом всему голова. Или хлеб? Да какая, к чертям собачьим, разница. Главное, Мориарти точно знает, куда всегда можно приехать. Куда можно привезти снайпера. Своего снайпера. Когда Себастьян слепо поворачивает голову на звук голоса Джима, Мориарти стискивает зубы и приказывает себе заткнуться и ехать быстрее. Когда Себастьян выходит из машины и делает шаг – если это можно назвать шагом – Мориарти чувствует, как его желудок ухает вниз, словно Джим едет на американских горках. Когда Себастьян хватается за руку Мориарти и послушно идёт за ним, Джим молится всем богам – а, может, упрашивает все силы тьмы, чтобы снайпер не заметил предательской дрожи пальцев консультирующего преступника. Мориарти доводит Морана до гостиной и усаживает на диван. Он задумывается на секунду на тему того, вести ли Себастьяна в ванную, чтобы хотя бы промыть ему глаза, или просто смочить тряпочку и сделать всё здесь, как снайпер окликает его: – Босс… Джеймс. Моран называет его Джеймс. Моран называет его только Джеймс. Только Моран называет его Джеймс. Себастьян тянется себе за спину. Он достает пистолет. Чёрный металл тускло сверкает в рассеянном дневном свете. Мысли в голове Мориарти тормозят на полном ходу, с интересом следя за снайпером вместе с Джимом. А Моран протягивает пистолет – одну из себастьяновых «девочек», любимиц снайпера, Беретту 38-го калибра – Джиму. Дуло смотрит Себастьяну прямиком в сердце. – Возьмите, – говорит Моран. На «-те» его голос едва не срывается, но он прочищает горло и говорит снова. – Возьмите. Мне хотелось бы, чтобы это сделала одна из моих девочек, – Себастьян усмехается углом рта. Усмехается через силу, поэтому выходит криво. Губы Себастьяна даже не перекашивает этой ухмылкой – ломает. Секундная пауза, тихая настолько, что слышно, как на улице чирикают птицы. А потом… – Идиот!!! – кричит Мориарти так, что испуганно дрожат хрустальные бокалы в шкафу, и с силой бьёт снайпера по руке. Беретта отлетает к стенке. Джим чувствует, как глаза начинает жечь изнутри, но не поддается на провокацию собственного организма и кричит ещё громче, едва не срываясь на визг: – Чёртов тупоголовый идиот! Да что вообще в твоей башке творится, а?! Мориарти хватает Себастьяна за грудки и трясёт изо всех сил. На глаза наворачиваются злые слёзы, но Джим этого даже не замечает. – Да как тебе такое в голову пришло?! Или этот газ еще и на мозги влияет? – Простите… – почти шепчет Моран. Уголки его губ бессильно опускаются. Мориарти замирает на вдохе, а потом безвольной куклой обмякает на Моране, опираясь грудью на его грудь. Снайпер не делает попыток привлечь Джима ближе, но и не отстраняется, и консультирующему преступнику этого вполне хватает. – Чёртов идиот, – снова произносит Мориарти, на этот раз одними губами. *** Себастьян не знает, куда привозит его босс. Он может только догадываться, и на ум снайперу приходит лишь одно. Как Джим поступает с теми, кто ему больше не нужен? Правильно, они просто исчезают, будто мир никогда не знал этих людей. Моран удивляется, когда его усаживают на диван – он ожидал в лучшем случае стул. Или это такой своеобразный прощальный дар – окружить в последние минуты жизни удобством и комфортом? Себастьян, подумав, достает из-за пояса Беретту, одну из трех своих любимиц. Две другие – снайперская винтовка Arctic Warfare и «чешка», пистолет марки Cz 75, – находятся в одной из лондонских квартир Мориарти. Моран протягивает пистолет боссу и пытается, честно пытается растянуть губы в улыбке. Не следует умирать с грустью на лице – так говорила ему мать перед самой своей смертью. И Себастьяну не хочется её подвести. Она да Джим – вот те люди, за которых Моран пошёл бы в огонь и в воду, ни капли не сомневаясь в правильности такого решения. Но матери нет с ним уже давно, а Джим… Что ж, умереть от руки босса не в пример лучше, чем от руки такого же, как он сам, безликого снайпера. Ужасно хочется курить. Себастьян хочет было попросить Мориарти о последней сигарете, но босс внезапно больно бьёт его по руке, в которой находится пистолет. Моран едва сдерживает вскрик – в большом пальце что-то неприятно хрустит, будто бы смещается сустав – и в то же мгновение ему закладывает уши от вопля Джима. «Идиот!» – эхом отдается в ушах, и Себастьян осознаёт свою ошибку. Неужели ты подумал, что сам босс будет пачкать о тебя руки? А на что ему, скажи пожалуйста, такие, как ты? – Да что вообще в твоей башке творится, а?! – почти переходя на ультразвук, вопит Мориарти. Себастьян хочет сказать ему, что не стоит кричать так громко, ведь так недолго и голос сорвать, но не может вставить ни слова. Когда же Джим на мгновение замолкает, все слова мыльными пузырями вылетают из головы Морана, и с его губ срывается почти детское «Простите». В эту минуту Себастьян ненавидит себя. Наверное, газ и вправду как-то влияет на мозг, превращая Морана в десятилетнего мальчишку. Он замирает, когда Джим всем своим небольшим весом облокачивается на него, почти что обнимая. Себастьян не знает, как ему себя вести – обнять в ответ? отстраниться? – поэтому Моран не шевелится, ожидая дальнейшего развития событий. – Чёртов идиот, – не столько слышит, сколько ощущает Себастьян слова Мориарти. Они пёрышком пролетают мимо него вперед и вверх, едва ощутимо мазнув по щеке Морана, и тот задерживает дыхание, боясь спугнуть что-то… а что, не знает сам. Джим горячий, как печка. От него прямо-таки пышет жаром. Сердце консультирующего преступника стучит под стать ему самому – быстро и беспокойно. – Босс… Джеймс, Вы здоровы? Мориарти мгновенно напрягается и рывком отстраняется от снайпера. Тот физически ощущает на себе вопросительный взгляд Мориарти. – У вас нет температуры? – продолжает Моран. Джим издает какой-то странный звук, похожий не то на хмык, не то на всхлип, а потом заливается смехом. Не таким, какой бывает, когда смотришь смешную передачу или тебе рассказывают анекдот. Таким, когда перед человеком стоит альтернатива – заплакать или рассмеяться. – Босс? – Себастьян непроизвольно подаётся вперёд. – Себ, ты уникальная личность, – удается наконец членораздельно произнести Джиму. – Только ты можешь в таком положении интересоваться моим здоровьем. – Так вы… – Всё со мной в порядке, – нетерпеливо перебивает его Мориарти. – Лучше о себе позаботься. – Да, наверное, вы правы. – Действительно, Себастьяну стоит подумать о том, куда деть свои вещи. Их, конечно, немного, и вряд ли они кому-нибудь понадобятся, но тех же девочек будет жалко. – Мне надо написать что-то или… Моран замолкает, не сумев сформулировать мысль как следует, и кожей ощущает повисшее в воздухе удивление. – Ты о чём? – тянет Мориарти. – Я хотел бы вас попросить… – Моран замолкает и потирает лоб. – Что, пить хочешь? – мгновенно реагирует Мориарти, и Себастьян чувствует его дыхание, мятное от жвачки, на своём лице – босс склоняется над ним. – Или есть? Или что-то ещё? Давай, говори. Не стесняйся. – Я… хм… хотел бы… То есть, я был бы вам глубоко признателен, если бы вы позаботились о моих девочках. – Себ, – произносит Мориарти с такой интонацией, что даже у него, взрослого мужчины, солдата, ёкает сердце. – Хотя бы о винтовке, – торопливо добавляет он. – Не отдавайте её никому, пожалуйста, пусть она останется у вас… – Себ!.. Дурак, дурак, дурак! Зачем ты вообще открыл рот? Ты в своем уме, какое боссу дело до твоего оружия? – Это я так, не берите в голову, – Моран издаёт смешок. – Нет так нет, я просто подумал… Слышны удаляющиеся шаги. Мориарти почти бегом уходит прочь, и его каблуки громко стучат по полу. Через минуту где-то в глубине дома начинает шуметь вода, и Моран, подавив вздох, откидывается на спинку дивана. Молодец, полковник. Всё не можешь уяснить, что никому нет до тебя дела. А ты всё на что-то надеешься. Идиот. У босса и без тебя забот хватает. Будь благодарен ему за эти три года, что проработал у него снайпером. И Моран благодарен. Моран искренне, по-человечески благодарен Мориарти за эти три года. Он не держит ни грамма обиды на него за то, что вскоре человек по имени Себастьян Моран исчезнет с лица земли. Таковы правила – если ты не можешь больше исполнять свое предназначение, если не можешь быть больше ничем полезен, то нет ничего удивительного или неправильного в том, что тебя в кратчайшие сроки сотрут из этой жизни. Себастьян Моран солдат до мозга костей. Подчиняться правилам и выполнять приказы у него получается так же безукоризненно, как и стрелять из своей AW. *** Джим ощущает напряжение Себастьяна, понимает, что тот вот-вот что-то скажет, но вот что? Наконец снайпер произносит «Вы здоровы?», чем вгоняет консультирующего преступника в ступор. Болен. Болен, причем давно, серьезно и неизлечимо, – хочется ответить Мориарти. Болен одним глупым снайпером, у которого нет даже минимального чувства самосохранения. Но он не произносит ни слова, и Себастьян продолжает: – У вас нет температуры? Густые брови Морана беспокойно хмурятся, незрячие глаза, не моргая, смотрят в упор на Мориарти. Температура? У меня? Даже находясь в таком положении, он беспокоится обо… мне?.. Губы Джима сами собой разъезжаются в – он абсолютно уверен – дебильной улыбке влюбленного дурака. Хорошо, что Себ этого не видит… На словах Мориарти отмахивается от снайпера, и тот, подумав, начинает что-то говорить про просьбу. Себастьян редко о чем-либо просит Мориарти. Точнее, почти ни о чем не просит, и это раздражает почти так же, как и то, что вот уже три года – ну, два с половиной-то точно – Моран не замечает очевидного. Поэтому Джим готов сделать всё, что угодно – тем более сейчас, когда Себ находится в таком плачевном состоянии. Надо срочно найти того скользкого докторишку, который был как-то связан с отравляющими веществами. Задумавшись, Мориарти не сразу вьезжает в смысл просьбы Себастьяна, а когда до него доходит… – Себ… – срывается с губ Джима против его воли. Неужели Моран думает, что он, Мориарти, собирается… – Хотя бы о винтовке, – частит Моран, и, слава Богу, что он не видит сейчас ужаса, написанного на лице босса. Мориарти, наконец, понимает, что о нем думает Себастьян, и это заставляет его снова полупрошептать-полупростонать: – Себ… Снайпер тут же начинает открещиваться от своей просьбы, снова неправильно истолковав интонации босса. Джиму кажется, что он проглотил мясорубку, которая только что включилась у него в животе и начала перемалывать его внутренности. Глаза неимоверно жжёт – вся влага из них будто испарилась, и осталась одна соль, но заплакать нет никакой возможности – слёз просто нет. Он бежит в ванную. Отвинчивает краны на полную мощность и, опершись на раковину, с усилием поднимает голову и заставляет себя посмотреть в зеркало. Он смотрит долго, не отводя взгляд, не моргая. Потом, не выдержав, прикрывает на секунду глаза, а когда открывает – с полузадушенным криком ужаса отшатывается назад, едва не упав. Из зеркала на него смотрит он и не он. Глаза его, но отблески в них алые, потусторонние, будто в них горят отражённые огни преисподней. Зрачки же, наоборот, словно поглощают в себя свет, засасывая в липкое болото вместе с ним и самого Джима. Губы отражения скалятся в жуткой усмешке. Но хуже всего голос. Он звучит так, что нельзя понять – изнутри ли он головы Джима, снаружи ли, а может отовсюду одновременно. Он принадлежит Джиму – и не принадлежит ему. – Какая милая ирония, не правда ли, Джимми? – издевательски тянет он. – Ты презирал людей, смеялся над их слабостями и пороками и беззастенчиво пользовался их чувствами, не ощущая ни капли жалости при виде мучений женщин или детей. Ты считал любовь лишь удачным оружием против непокорных и несогласных – ведь гораздо проще уговорить кого-нибудь что-то сделать, если у горла его обожаемой жены или дражайшей доченьки находится острый предмет. А вот теперь ты влюбился сам, как один из этих обычных, скучных людишек, – голос полон отвращения. – Я очень, очень сильно разочарован. Посмотри на себя, посмотри, во что ты превратился! В зеркале на миг снова отражается Джим. Он дрожит, как мокрая мышь, он всеми фибрами души ощущает свою ущербность, свою ничтожность, уязвимость и страшную, непоправимую теперь похожесть на так усиленно презираемых им людей. – Ты мелок и жалок. Ты не знаешь, что такое любовь, ты недостоин её, слышишь? Ты недостоин его. Голос на долю секунды умолкает, а потом заливается смехом, от которого кровь у Джима стынет в жилах. – Какая восхитительная, потрясающая, великолепная ирония! Ты влюбился в человека, воочию наблюдавшего огромное количество твоих преступлений. Он видит в тебе – знаешь, кого? А? – Тебя, – язык Джима шевелится с трудом, к горлу подкатывает тошнота. – Угадал, – отражение с глазами, раскрашенными всеми цветами ада, мерзко, ядовито смеется Мориарти в лицо. – Твой святой Себби смотрит на тебя, а видит лишь меня! Не правда ли, это чудесно? Джим издает невнятный, звериный горловой вскрик и, нащупав рукой позади себя металлическую подставку для зубных щёток, с яростью швыряет её в лицо зеркальному клону. Стекло, душераздирающе зазвенев, в одно мгновение разлетается на миллиард осколков, вспыхнувших в свете лампочек на потолке россыпью самоцветов. Чудом Джима не касается ни один из них. Он открывает глаза и опускает руки. Наваждение пропало вместе с зеркалом, и Джим снова чувствует себя реальным. Он сильно трёт свое лицо, словно после дурного сна, потом мочит под струёй воды небольшое чистое полотенце и, завернув ручки кранов, возвращается в гостиную. Битое стекло скорбно хрустит под каблуками его ботинок. Всё, что было в ванной, заперто в тайнике подсознания на амбарный замок. *** Себастьян слышит приближающиеся шаги и против воли напрягается. Но босс, похоже, не собирается убивать снайпера – по крайней мере, сейчас. Моран вздрагивает, когда мокрые пальцы Джима касаются его щеки. – Тебе надо промыть глаза, – голос босса звучит неестественно спокойно, непривычно для Себастьяна. Мориарти обычно либо в ярости, либо в экстазе, либо расслаблен до предела, причём эти состояния могут сменять друг друга за доли секунды. Спокойным, как сейчас, Джим бывает крайне редко, и такое его поведение настораживает. Холодное мокрое полотенце аккуратно вытирает лицо Себастьяна, а тонкие пальцы будто невзначай проходятся по его волосам. – Себастьян, – произносит Мориарти слегка неуверенно, будто бы раздумывает над тем, стоит ли говорить Морану что-то ещё. – Да, босс? – отзывается снайпер. – Еще раз назовешь меня боссом, и я тебя тресну, честное слово! – вспыхивает Мориарти. – В конце концов, каким бы я ни был гениальным и потрясающим, у меня все-таки есть имя, и будь добр его вспомнить. Ну вот, другое дело. – Прошу прощения, Джеймс. – Так вот, – Джим отстраняется от Морана. Молчит секунду. Потом Себастьян ощущает, как диван сбоку от него прогибается под весом Джима. – Ты ничего, случаем, не хочешь? – Покурить бы… – раз смерть откладывается, можно подумать о земном. Мориарти тут же вскакивает с дивана и куда-то уносится. А через минуту в пальцах Морана уже зажата тлеющая сигарета. Себастьян с наслаждением вдыхает её дым, кажущийся ему сейчас, после долгого перерыва, почти сладким. Его слегка отпускает, и Моран откидывается на спинку дивана. – Себ, я… я думаю, что мы… ты неправильно меня понял, – выдает тем временем Мориарти. – Ты знаешь, где ты сейчас находишься? – Нет, – отрицательно качает головой Себастьян. – В моем доме в окрестностях Лондона, – отвечает Джим. – А ты знаешь, почему ты здесь? – Догадываюсь, – осторожно произносит Моран. – Нет! – восклицает Мориарти и вскакивает с дивана. – Нет, – произносит уже спокойнее и садится обратно. – Я найду того, кто сможет тебя вылечить. И ты снова вернёшься к работе. Вернёшься ведь, правда? – То есть вы не собираетесь… Моран не верит своим ушам. Неужели босс хочет помочь ему? Не избавиться, что было бы не в пример менее затратно, а помочь… – Нет! – снова досадливо бросает Джим. И Моран позволяет себе то, что никогда не позволил бы раньше – обнимает Мориарти, осторожно прижимая к своей груди. Недокуренная сигарета едва заметно подрагивает в пальцах снайпера. – Спасибо, – произносит он, закрывая глаза и чуть касаясь подбородком плеча босса. Мориарти замирает, каменеет и, кажется, даже перестает дышать, но через секунду расслабляется в объятиях Себастьяна и хмыкает себе под нос. *** У Морана удивительно сильные для его комплекции руки – нет ни выпирающих, по крайней мере, особо, мышц, ни вздувающихся вен, а вот поди ж ты… Мориарти прекрасно понимает, что Себастьян, если захочет, переломит его, Джима, как прутик – может, но никогда этого не сделает. Хотя ничего удивительного в этой силе нет – почти весь первый год работы на Мориарти Моран пользовался исключительно крупнокалиберным снайперским Steyr-ом, весившим в полной комплектации немногим менее сорока фунтов. Это уже потом они купили ему красавицу Arctic Warfare, перышко по сравнению со Steyr-ом – всего лишь шестнадцать фунтов, с учетом оптического прицела и полного магазина патронов. А пока винтовки не было даже в планах – Боже, как о ребенке говорим – Себастьян возился со Steyr-ом, иногда перенося его с места на место по нескольку раз на дню. Тут уж хочешь не хочешь, а сил поднаберешься. Он тёплый. Так приятно, успокаивающе тёплый, что хочется прижаться к нему крепче, закрыть глаза – и тогда будет легче лёгкого поверить в то, что ты защищен абсолютно от всего на свете. Себастьян надёжен настолько, что Мориарти проще засомневаться в себе любимом, чем в нём. И просто выкинуть такое сокровище на ветер? Ну уж нет, ни за что. Он задействует все свои силы, найдет всех, кто хоть как-то может помочь, но вернет Морану зрение, не будь он Джим Мориарти!