В ненужном месте, в ненужный час

Аннабелль гордо шла впереди, виляя своим длинным, похожим на пружинку хвостом, то и дело поглядывая на меня, чтобы не отставал. Я же шёл за ней, оглядываясь по сторонам и интересуясь всем вокруг. Меня всё так же ужасали мысли касающиеся наших ребят на Халхин-Голе. Представляю себе лица своих товарищей. А что же скажет командир?.. Ход мыслей прервала Аннабелль, повернувшаяся ко мне. - Вот мы и пришли. Я подошёл к ней и осмотрел местность. Перед нами оказалась огромная автомобильная свалка! Я бы даже сказал, кладбище ржавых жестянок, большинство из которых были настолько ужасными, что сразу же бросало в дрожь. - Кстати, твой знакомый, случаем не пёс? – недоумённо спросил я. Аннабелль кивнула. - А как же я, это... с ним связь держать буду? Собачка рассмеялась. - Не волнуйся, - сказала она, - Ты уже понимаешь собачий язык. - В смысле? Когда я успел?.. - Подожди меня здесь, - сказала Аннабелль, проигнорировав мой вопрос, - Я скоро вернусь! И с этими словами она начала пробираться через автомобильный хлам к какому-то определённому месту. Я опять осмотрелся и в отчаянии присел на старую канистру. На еловом горизонте начинал восходить золото-красный диск солнца. Издалека, донеслось до ушей приятное пение утренних птиц. Зашумел и мост, по которому мы прошли, пронося над равниной автомобильные гудки. Заслушавшись этим и засмотревшись на горизонт, я и не заметил, как Аннабелль вернулась. Причём, вернулась она не одна. Возле неё ошивался какой-то маленький субъект, напоминающий таксу. Он вытаращил свои глаза на меня так, как будто я фашист какой-то. С первого взгляда я понял, что соседушка у меня будет ещё тем типом. - Вот это и есть человек из твоих видений? – раздражённо проговорил он, - Это и есть гость? - Ага, - ответила Аннабелль, переведя свои небесные очи на меня, - Он поживёт пока у тебя. - Ты думаешь, что я буду жить в одном автомобиле с этим типом? – вскипел он, - Да никогда! Посмотри, какой он подозрительный! И вдруг, он резко и нервно зачесался. На меня это произвело самое гадкое впечатление и я не выдержал. - Спасибо, Аннабелль, - обратился я к собачке, наиграно положив руку на свою грудь, - но я не могу жить с таким грязным, нахальным чесоточником. Ещё своим лишаем заразит или блохами. От моих слов субъект просто вскипел от ярости. Он подбежал поближе и грозно оскалился. - Ты кого это обозвал грязным нахальным чесоточником, солдатишка вшивый? Авось сам блохастый как помойная кошка! - Тебя! Тебя морда буржуйская! Вот взять бы тебя и лет так на двадцать в лагеря засадить! - В какие такие лагеря?! - Уж точно не в пионерские! Наше противостояние достигло самой большой накалки. Мы уж было собрались пустить в бой кулаки, как в наш конфликт вмешалась Аннабелль. - Да прекратите вы! – крикнула Аннабелль, одарив нас обоих суровым взглядом. Ангелы тоже умеют злиться, - Нашли время когда ругаться! Делать вам больше нечего, дети малые! И вправду. Бессмысленный спор прекратился, и мы с таксиком заняли позиции молчаливых соперников, отвернувшись друг от друга и скрестив руки на груди. Аннабелль внимательно рассматривала нас. - Ну что же, - закатив глаза вздохнула она и выдавила из себя улыбку, - надеюсь, вы подружитесь... А теперь мне пора. Ведите себя хорошо, мальчики! И тут она грациозно подпрыгнула и растворилась в воздухе, оставив после себя множество ярких блёсточек. Я, ещё не привыкший к таким фокусам, открыл рот от удивления и сразу же услышал язвительный голос таксика. - Закрой рот, а то муха залетит, - мутно сказал он и захихикал. Ему явно понравилась эта придуманная им наспех "шутка". Я перевёл взгляд на него, чтобы в ответ фыркнуть, и увидел, что он побрёл по свалочной дорожке, вдоль которой возвышались стены и башни из остовов старых автомашин. Нагнав его, я, захотев отыграться за его шутку-прибаутку, спросил: - Это твой замок? Таксик проигнорировал меня. Пошли вперёд молчаливо и задумчиво. Но я всё же попытался продолжить с ним разговор. - Тебя-то как звать, японец? – спросил я. - А тебе какое дело? - проворчал таксик, - Иди молча! - Ой-ой-ой! Больно надо. После этого мне перехотелось вообще с ним разговаривать. Если надо сам заговорит! И вдруг, я увидел восхитительный автомобиль. Наверное, самый красивый из зримых мною на этой свалке. Прекрасная автомашина синего цвета, с незначительной ржавчиной на корпусе, оказалась жилищем таксика, ведь он забрёл именно в неё. С большой неохотой пёс начал показывать мне его. Он приоткрыл дверцу, и я увидел прекрасный аккуратный, чистый салон. До чего же он восхитил меня! Двери были так аккуратно прошиты, а шторки, закрывающие окна, казались очень прочными. Живут же буржуи! Я пощупал сидение. На прикосновение оно оказалось очень мягким и я, не теряя времени, плюхнулся в него. Пёс гневно посмотрел на меня и заворчал. - Ничего здесь не трогай! И вообще чеши отсюда, это моё место! Я вскочил и таксик тут же прыгнул на освободившееся место. Вот гадёныша мне подсунули, живи теперь с ним, слушай его ворчание... - Ты вообще откуда, гость заграничный? – крикнул пёс, не сводя с меня своего гневного взгляда. - Я - гражданин Советского Союза! – гордо воскликнул я. Таксик закатил глаза и отвернулся. - Ну надо же! Советский гость! – проворчал он, - Ещё бы китайского гостя сюда привели. - А вот Китая попрошу не касаться! Там японцы вытворяют такое, что тебе и не снилось. - Нашла же Аннабелль такого зануду... Я тебя знаю всего несколько минут, а ты мне уже надоел! Не желая, как видимо, оставаться со мной, таксик, окинув меня крайне враждебным взглядом, вышел из салона. Я спокойно присел на освободившееся мягкое сидение и раздёрнул занавески. Яркий свет ослепил меня и я зажмурился. После того, как светобоязнь прошла, я наконец насладился весьма видом. Да, да, не удивляйтесь. Дело в том, что автомобиль стоял на краю свалки и из него открывался вид на тот самый мост, соединяющий город с этим берегом. Посмотрев в другое окно, я увидел таксика сидевшего за каким-то старым, но хорошо сохранившимся, пианино и игравшего неизвестную мелодию. Видимо, это его очень расслабляло после такого-то нервного потрясения. Бедненький, тьфу! Я задвинул занавески, прилёг на сидение и начал смотреть в потолок, обшитый целой розоватой шёлковой тканью. Отчётливо доносилась до меня песня, которую пел таксик: …Хороший пёс не пропадёт, нет, нет, нет, нет Хороший пёс е пропадёт… Я закрыл уши и углубился в мысли и собрал занимательную статистику. За время похода ангельская собачка десять раз убедила меня, что я не сплю, двадцать раз доказала, что я не сошёл с ума и всего один раз показала, что я не умер. Занятно! Тогда какого рожна я попал в Сан-Франциско посреди бела дня в Монголии? И как мне туда вернуться? Аннабелль ничего мне на это не ответила, но сказала, что я пробуду здесь три дня, и я ей верю. Осталось только придумать, как провести эти три дня с пользой. Сейчас же приходится терпеть этого правого субъекта, который с каждой секундой становится всё вреднее и вреднее. … На свободе и без забот! Ведь хитрый пёс нигде, ведь умный пёс Ни пропадёт! ... В одночасье всё затихло. Не было уже ни мелодии, ни скрипучего голоса. Я разжал уши и снова посмотрел в окно, увидел, как таксик возвращается в салон машины. Видно было даже, с какой неохотой он возвращается сюда. Похоже, песня его не расслабила, какая жалость. “Ну вот. Сейчас опять начнётся” – пронеслось у меня в голове. И я не ошибся. Открыв скрипучую дверь автомобиля, таксик окинул меня знакомым взглядом. - Что ты опять расселся на моей кровати! – вскипел он, - Брысь отсюда! Я пересел на другое сидение и упёршись на стол начал грустно смотреть в окно. Таксик, уставившись на меня, какое-то время бурчал себе под нос, а потом свернулся калачиком и мигом заснул. Я вздохнул. Мне стало так тоскливо, как не было давно. Достав из кармана гимнастёрки старую фотокарточку, я опёрся головой на кулаки и начал грустно в неё всматриваться. Там мы вместе с Петькой, Васечкиным и Брусникой стояли на фоне нашей монгольской части. На фотокарточке все улыбались. Вспомнились мне гармонь весёлая в руках Петьки и его одесские шутки. Вспомнился мне товарищ командир. Вспомнились мне страшные бои с самураями. И было сейчас так тоскливо на душе, что я даже не знал куда деваться. Прошло примерно полчаса. Вдруг, таксик, плохо спавший всё это время, широко зевнул и открыл глаза. Я даже сначала не заметил, как он проснулся. А я всё так же грустно сидел и вспоминал о своих буднях на Халхин-Голе. Лишь краем уха я услышал, что ко мне кто-то подошёл. Оторвавшись, наконец, от дорогого мне снимка, я уставился на пса. Он, с большим недоумением смотрел то на меня, то на фотокарточку. Шустро запрятал её в карман гимнастёрки я нахмурился. - Да кому нужна твоя фотография? Пфф... Пёс отмахнулся и, сделав равнодушный гордый вид, вышел из салона, хлопнув при этом дверью. В окне я увидел, что он бредёт по той же дороге, откуда мы пришли. И было совершенно непонятно куда и зачем он пошёл. В моей душе затаилось подозрение.