Мертвый

      Вторник. 14 октября. «Удачный день, но не поутру.»       Привязанность убивает. Ха-ха.       «Я умер из-за того, что завел друга», — это была первая мысль, которая посетила меня после того, как я очнулся в морге, в ближайшем городке от Сотобу. Ирония всего этого зашкаливала. Я даже не знаю, на что я надеялся? Что Тоору не сделает этого? Что я умру? Что я не умру?.. Я правда не знаю, на что, черт возьми, я надеялся.       Следующим пришло осознание боли. Корчась на каталке, я пытался понять, что не так, пока, наконец, не случилось это. Пульс. Я почувствовал пульсацию собственного сердца всем телом. Сердце снова билось, и я не знал почему. Ведь тот вампир, которого я ударил лопатой, не дышал, и пульса у него не было. А я ведь стал таким же, раз очнулся после смерти?..       Боль была нестерпимой, и я не мог понять, откуда она. Пока не вдохнул. Блаженство растеклось по телу, и я задышал так быстро и жадно, что закашлялся. И окончательно запутался. Разве мне вообще нужен воздух? Одни поганые вопросы, кто бы на них еще ответил, мать твою. Я умер или все же нет? Тоору не стал меня добивать, передумал? Меня отдали в морг по ошибке? Я отдышался и попытался сесть, противная слабость от анемии исчезла, но тело было словно деревянным. Будто я все отлежал.       Стук чужого сердца я услышал даже раньше, чем шаги, как бы это ни было парадоксально.       — Мальчик? Как рано начали умирать люди. Печально. Да, определенно стоит определить причину смерти.       Второй голос слышался, но как-то неопределенно, все затмевал стук чужого сердца. Бум-бум-бум — словно в голове раздавались мини-взрывы. Клыки царапнули собственную губу раньше, чем я сообразил, что с этим делать.       Но когда человек вошел, они сами исчезли от охватившего меня отвращения. Я не был животным. Я не буду никого убивать. Никого!       — Ни хр… — Телефон выпал из его руки, он подавился и закашлялся, когда увидел меня, но быстро справился с собой и не выругался, как хотел. — Парень, так ты жив?       Интересный вопрос он задает, очень интересный. Я, мать его, жив или мертв? И кто вообще я теперь?       Доктор подошел и аккуратно взял меня за запястье в поисках пульса. Руки его были очень теплыми, и я только сейчас понял, что сильно замерз. Дрожь пробежала по телу, такая сильная, что патологоанатом поднял на меня взгляд. Я молчал, стараясь не смотреть на него. Не хотел снова ощутить клыки. Тем временем он все же нашел пульс и посчитал, затем медленно присел около каталки, взял мою руку и спросил мягким голосом:       — Как твое имя?       Глаза его были настороженными, видимо, он ожидал истерики. Но ее не было. Я помнил, как сам просил отца открыть окно, чтоб мой друг-вампир мог меня добить. Я заранее смирился от того, что умру от руки некогда друга. Я знал, что это случится, и просто надеялся не ожить. Видимо, зря, в общем-то надеялся.       — Юки Нацуно, — голос изрядно хрипел, пришлось откашляться, чтобы произнести свое имя.       — Твой возраст?       — Пятнадцать лет.       — Ты знаешь, где ты?       Я покачал головой.       — Ты в городе Мизобе, твой отец вызвал вчера катафалк и попросил узнать причину смерти.       — И как? — спросил я прежде, чем успел подумать.       — Что как? — не понял он меня, что неудивительно.       — Узнали, от чего я умер?       Он улыбнулся вежливой улыбкой, я бы даже сказал, очень профессиональной, учитывая дикость ситуации с ожившим покойником.       — Как раз шел это делать.       — О-о.       Мне вернули мою одежду и попросили подождать: нужно было сделать документы о том, что произошла ошибка. Я же хотел выйти на солнце. В морге, где я очнулся, не было окон. Выйдя из холодного подвала в отдел, похожий на что-то связанное с регистрацией и документами, я увидел женщину. Голод снова дал о себе дать, но я практически сразу повернулся к солнцу. Оно светило мне в глаза через окно, и они привычно заслезились, но, судя по всему, это была единственная реакция на него.       Мне налили чай, и я с удовольствием присосался к чашке, тепло разливалось по телу и стало как-то хорошо. Но я же умер, какого черта я чувствую себя таким же, каким и был? Не считая выдвигающихся иногда клыков, я не изменился. Что я за уродец такой? Зачем «ожил»? Что должен сделать?..       Воспоминания мелькнули калейдоскопом: мягкие золотые волосы, робкая улыбка и фамильярное «Нацуно», — и, словно в насмешку, приятные воспоминания сменились тяжелыми. Слезы в красных пугающих глазах — ничего общего с мягким янтарным отсветом, тихий дрожащий голос друга и боль от его клыков, тяжесть анемии и собственное тело, непослушное и умирающее.       Я закрыл глаза, снова подставляя солнцу лицо. И вдруг понял ответ: я просто должен отомстить. За то, что у меня отняли дом. Друга. И меня самого. Я вернусь в Сотобу и отомщу.       Также я понял, что мертвым мне оставаться выгоднее, и знал, что могу сделать для этого. Я загипнотизировал их. И патологоанатома, и эту женщину. Мне даже не пришлось их кусать, я просто чувствовал, что мой разум сильнее их. Они приготовили для похорон заколоченный гроб с одним из неопознанных трупов внутри (я уже осознавал мощь нюха и знал, что усопшие сразу поймут, если оттуда не будет запаха гниения). Церемонии не было. Те же работники меня и похоронили, тем более отец оплатил и гроб.       Никогда не думал, что буду стоять на собственных похоронах. Вот уж ирония. ***       В доме я нашел то, что осталось от моего гордого отца, — по-другому сказать язык не поворачивался.       Мой отец всегда следил за собой, носил накрахмаленные рубашки, отглаженные брюки; ухоженные кудрявые волосы были уложены в высокий хвост. Он был красив — мой папа. Когда-то я решил тоже отрастить длинную шевелюру, в подражание ему, но мои волосы пошли в мать: прямые торчащие во все стороны лохмы, ничего общего с локонами моего отца.       То… существо, что предстало передо мной, не имело ничего общего с моим папой: путанные сальные волосы, грязная, мятая рубашка, трясущиеся руки и запавшие глаза… Он схоронил своего сына, но абсолютно не удивился моему приходу. Только продолжал что-то бормотать, расхаживая по дому и бесконечно поправляя какие-нибудь вещи: вазы, половики, грязные тарелки, стоящие на столе.       «Это не мой отец, — вдруг подумалось мне, — не мой».       Моя мать, судя по всему, мертва. Мой отец сошел с ума. А я мертв. Обычный день подростка, чего уж тут.       Сглотнув болезненный ком в горле, я изо всех сил пытался ничего не замечать. Получалось слабо. Отец бормотал тихо, но я слышал все необыкновенно отчетливо — слух обострился до невозможности.       Я должен умереть — это я осознавал предельно ясно. Я ведь мертв. То, что у меня бьется сердце, что я дышу, ем человеческую пищу, смотрю на солнце и хожу — ничего не значит. Мой друг убил меня два дня назад. Меня не похоронили по ошибке природы. Из-за ошибки природы я и умер. Ха.       Внушив отцу сходить за покупками, а после приготовить еду, я неожиданно для себя покачнулся. Слабость? Это от того, что я не пью кровь?.. Решив пока не думать об этом, я прилег на кровать и вырубился. Сны мне не снились.       Очнулся на закате. Сил заметно прибавилось. Возможно, из-за того, что поспал, или от того, что солнце практически село.       Поев, я умылся. Отец все так же был не в себе, ходил по дому и бормотал. А я все так же старательно ничего по этому поводу не чувствовал.       Солнце еще не село, когда я вышел и двинулся в сторону кладбища. Я примерно представлял, что там увижу. Я не знал, насколько хорошее обоняние у остальных усопших, но мой нюх стал намного чувствительнее, чем раньше. Поэтому я встал так, чтобы ветер дул на меня и не разносил мой запах в сторону могил. Теперь, если не усопшие не будут принюхиваться специально, вряд ли они поймут, что я здесь.       Я стоял почти на краю кладбища и смотрел на свою могилу. Твою мать. Кто еще может похвастаться тем, что может стоять рядом со своей могилой? Я испытывал несколько противоречивые чувства…       Солнце село, а через час после этого я дождался, чего хотел. Мой друг Тоору и тот синеволосый вампир из замка Киришики подошли к моей могиле. Тоору практически рухнул на колени, а его спутник, Тацуно, кажется, принюхался к могиле, и его ухмылочка увяла. Моя теория насчет чувствительности запахов подтвердилась, надо же.       — Даже жаль, что он таки умер, — проговорил он, — от сильных людей и усопшие сильные.       Несмотря на слова, в них не было ничего похожего на сочувствие или сожаления. Он один из главных вампиров, именно он отдавал приказы: убить Тоору, а потом меня. Так что неудивительно, что ему все равно. Впрочем, может, он и правда слегка сожалеет, что не пополнил мной их ряды.       — Это значит?.. — Тоору не договорил, мягкие черты его лица исказились.       Плачущая гримаса с жестокими красными глазами смотрелась странно-пугающе. Мне не хотелось этого видеть, но я заставил себя смотреть. Его поведение для меня было лицемерием. Он шел убивать меня. Пусть даже ему пригрозили и дали выбор: или семья, или я. Он приговорил своим выбором меня и шел с намерением убить, а сейчас плачет на моей могиле. Словно какая-то трагикомедия, и я — в главных ролях.       — Да. Он мертв. Смирись.       Тацуно сунул руки в карманы спортивных штанов и перевел взгляд на коленопреклоненного вампира. В его взгляде читалась какая-то… брезгливость?       — Это я его убил, — хрипло проговорил Тоору и зарыдал.       Когда-то я считал, что красивые люди и плачут красиво, нас в этом уверяет много фильмов на телевидении, но Тоору, несмотря на всю свою смазливость, плакал на редкость некрасиво: упершись руками в землю, сжимая кулаки, он рыдал, подвывая, и слезы смешивались с соплями из распухшего носа. Это было отображением горя. Люди порой думают о горе как о чем-то абстрактном, не имеющем веса, но Тоору горе буквально физически придавило тяжестью.       Тацуно пожал плечами и сказал:       — Так бывает. Иногда они не оживают, и с этим ничего нельзя сделать. Я знаю, он был дорог тебе. Прости себя.       С этими почти равнодушными словами он ушел. Тоору продолжал рыдать. А я смотрел на него и чувствовал скорбь. Я не знаю, кого именно оплакивал мой светловолосый друг — себя или меня?.. Неважно. Я скорбел по нам обоим.       Было бы ему легче, если бы он знал, что я очнулся от смерти? Волновало меня это? Как ни странно, но нет. Это все равно было каким-то тухлым фарсом: убийца плачет по жертве, что может быть смешнее?       С кладбища я ушел раньше него, а уходя, прислушивался к его нескончаемым подвываниям. Нужно было решать, что делать и в какой последовательности.       Для начала я проверил семейство Танака. В конце концов, выкапывая могилы и вырубив одного вампира, мы несколько сблизились, возможно, мы бы даже стали друзьями. Но времени не хватило. А может, я просто устал от одиночества и чувствовал некую ответственность за них.       Брат и сестра оказались живы, но их отец уже пах приближающейся смертью. Я чуял ее, даже находясь во дворе, наблюдая за ними через приоткрытое окно. Разговор я тоже слышал без труда. Их мать, Танака-сан, пилила своего мужа за то, что пришлось из-за него разогревать ужин так поздно. Что муж похож на оживший труп, ее не волновало.       Это было поразительно, как же люди могут быть слепы. Раньше я это тоже иногда подмечал, но сейчас это накатывало, словно озарение. Боже. Значит, они добрались до них. Мне нужно следить за Акирой и Каори. Тот ублюдок, Тацуно, может найти их и днем, и ночью. Остальные усопшие — только ночью. Акира порывист, после смерти отца он зашевелится, будет все обдумывать, скорее всего, попробует найти средства защиты или атаки. Думаю, после «заболевания» или смерти матери он начнет искать других усопших, главное, не пропустить этот момент и выкрасть его.       Умом я понимал, что этим планом сознательно приговорил к смерти двух людей, но эмоций не было. Был холодный расчет. Акира и Каори должны выжить, даже если это означает, что все жители деревни умрут. Жестоко? Может быть, но в эту минуту я на редкость ненавидел весь мир. Если бы эта дура-Мигуми не была в меня влюблена, если бы она не ожила после смерти, если бы из-за ревности ко мне не убила Тоору, то он не убил бы меня, а я бы никогда не знал всего этого и не превратился бы в чудовище. И в эту секунду, глядя в окно на ворчание Танаки-сан, я искренне желал им смерти — просто за то, что они не видят правду или банально отказываются ее видеть.       Так что я просто развернулся и пошел прочь. ***       Среда. 15 октября. «Неудачный день.»       Луна освещала темный лес, а я смотрел на друга, который принес цветы мне на могилу. Тоору был мягок при жизни, смерть его не изменила, но вот сегодня он явно не радовался тому, что вообще существует. Сейчас я не чувствовал от него голода, зато чувствовал кровь: Тоору пришел с охоты. Мне почти хотелось выйти к нему и… И что? Сказать, что мне жаль, что в ту ночь Мигуми убила его из-за ревности ко мне, из-за того, что я относился к нему по-дружески? Да вроде парень и так неплохо мне отомстил, в конце концов он четыре ночи приходил ко мне пить кровь, пока я не умер. Был ли этот парень мне другом или его изменила смерть? А меня смерть изменила?..       Я не хочу его убивать, вдруг ясно осознал я. Он должен умереть, как и все остальные усопшие, ошибки природы, но я не хочу его убивать. И не смогу. Как не смог и тогда, когда держал осиновый кол, а Тоору сверкал клыками и плакал. Я не смог убить его тогда, не смогу и сейчас.       А это значит, что мне нужен чертов план.