Сказки Леса Неумолчных Воронов

В университете профессора Периш не видели уже очень давно. Кажется, она оставила пост ректора через год после смерти мужа – когда смирилась или поняла, что никогда не сможет смириться. Но она по-прежнему жила в своей аккуратной квартирке в нескольких кварталах от студенческих общежитий и изредка принимала у себя бывших коллег. Куратор Гилберта, профессор Хиллис, навещал её ежемесячно, помогая с продуктами и бытом, и после этого всякий раз сокрушался тому, как горе может сломить человека. Прежде бодрая и энергичная пожилая женщина превратилась в уставшую от всего и вся старушку, которой было тяжело даже выйти за порог собственного дома. Однако разум её оставался ясным, и профессор Периш до сих пор консультировала сотрудников университета по многим научным вопросам, а студентам – помогала с работами. Гилберт прежде с ней не сталкивался – хватало собственных знаний и советов куратора. Он помнил её только по прежним годам, когда сам только прибыл на обучение и подписывал у ректора необходимые документы. Занятия профессор Периш тогда уже почти не вела, разве что у старших курсов. Но вот теперь он стоял в неожиданно чистом подъезде перед плоской деревянной дверью и готовился снова познакомиться с этой женщиной. После того, как Гилберт был вынужден некоторое время пропускать занятия, ему пришлось рассказать профессору Хиллису о том, что с ним произошло: не совсем всё, конечно. Даже, пожалуй, не самое важное. Однако профессор настоял на том, что по части резких и трагических перемен в жизни, а также по части местных легенд никто не даст более исчерпывающего совета, чем Эмельда Периш. Посомневавшись с недельку, Гилберт всё-таки отправился к ней. Нынешняя профессор Периш оказалась сухонькой старушкой с настолько высохшей кожей, что она обрамляла череп, казалось, без единой морщинки, не считая сеточки в уголках глаз. Там залегли такие глубокие тени, что издалека глаза казались огромными, а вблизи – будто рядом с обычными выросли ещё несколько маленьких. Этим пожилая женщина странно напоминала паука. Сходство подчеркивали и на удивления огромные бёдра, будто приставленные к ней с чужого тела. Однако, несмотря на не самые располагающие ассоциации, профессор Периш произвела на Гилберта весьма положительное впечатление. – Гилберт Дисли, студ… – представился молодой человек, но старушка его перебила, отступая в глубь квартиры и распахивая перед гостем дверь. – Да-да, проходи. Уилл говорил, что ты заглянешь. Берт нерешительно переступил порог и… Ничего не произошло. Маленькая уютная квартирка оказалась совершенно обычной, среднестатистической и весьма опрятной – как это бывает в домах интеллигентных дам преклонных лет. Кофейный столик между двух кресел. Книжные шкафы и полки практически вдоль каждой стены. В углу – старый телевизор, закрытый огромной ажурной салфеткой. На окнах – тонкие занавески с абстрактным узором. Похожей занавеской также закрыт проход на кухню, а дверь из тёмного дерева служит границей между гостиной и дальней комнатой – вероятно, спальней. Хозяйка предложила Гилберту устроиться в одном из кресел, а сама поспешила заваривать чай. Парень достал из сумки коробку конфет и положил на пустой до блеска отполированный столик. Несмотря на общее ощущение уюта и умиротворения, ему вдруг показалось, что квартира не обжита – словно приятные глазу, но как будто неестественные декорации в музее или фотостудии. Тем не менее, библиотечный запах старых книг смешивался с лавандовым духом из керамической аромалампы на одной из полок и с терпким ароматом чая, уже доносящимся с кухни. Это было уже более реалистично. Да и откуда вообще Гилберту знать о том, как пахнет дома у одинокой старушки? Профессор Периш вернулась с подносом, на котором стояли две исходящие паром чашки, и улыбнулась, заметив конфеты. Гилберт вежливо улыбнулся в ответ. От чая тоже пахло какой-то старостью. Отнюдь не плесенью, но что-то неприятное в этом запахе было. Впрочем, Берт с недавних пор не ощущал привычных ароматов от знакомых с детства блюд и напитков. Он сильно изменился и почти не притрагивался к еде, хотя знал, что сказки врут и ему по-прежнему можно принимать человеческую пищу. Но ни он, ни профессор Периш ни к чаю, ни к конфетам не притронулись. – Твой вопрос ведь не связан с учёбой? Уилл очень хвалил тебя. Он редко кого хвалит. Ты, считай, везунчик. – Да уж! – усмехнулся Гилберт, не зная, как подступиться к предстоящему диалогу, но слова вырвались сами собой: – Я слышал, вам известно почти всё о чудовищах в этих краях? – Не скрою, я много лет изучала этот вопрос. Но не могу сказать, что знаю абсолютно всё. Что именно тебя интересует? Домашние привидения, мороки, полтергейсты? Гилберт не мог отделаться от ощущения, что старушка сама прекрасно знает ответ, но тянет время. Он решил поиграть по её правилам. – А вас призраки не беспокоят? Простите, если это прозвучит бестактно, но ваш муж… – Уилл жив! – возразила профессор Периш, и Берт поёжился: он только теперь осознал, что почившего мистера Периша звали так же, как и профессора Хиллиса – Уильям. И о каком Уилле всё это время говорила женщина: о своём супруге или бывшем ученике и коллеге? Мистер Уилл Периш умер перед Рождеством, когда Гилберт учился на втором курсе. Это было совершенно точно, и даже в те дни, наполненные для Эмельды Периш самым ярким и незамутнённым горем утраты, она не производила впечатления умалишённой. Она чётко различала грань между реальностью и желаниями, надиктованными скорбью. Даже сейчас эта старушка казалась самобытной, но вполне вменяемой. Может, она и впрямь столкнулась с духом, который казался ей мужем и позволял и дальше считать себя живым? Или он стал чем-то вроде самого Гилберта: не вполне живым, но всё же и не умершим? – Меня интересуют вампиры, – сказал, наконец, Берт. – Вернее, могут ли они снова стать людьми? И он рассказал всё, что случилось с ним несколько месяцев назад: как на каникулах он поехал в горы, как встретил там необычную семейную пару, провёл с ними несколько ярких дней, а затем стал бояться солнечного света и собственной жажды. Конечно, его метаморфозы не походили на давно изжившие себя понятия из сказок: он справился с собой и смог выходить на улицу днём, смог побороть желание пить чью-то кровь и отказываться от прежнего рациона. По сути, он остался тем же Гилбертом Дисли, только с рядом новых особенностей и ограничений. Пожалуй, сказки не врали только насчёт серебра – на него началась просто ужасная аллергия. – Исключено, – отрезала профессор Периш. – Сейчас я попробую тебе кое-что объяснить. Любое знание можно приравнять к науке. Допустим, ты выучил хорватский язык. Ты не используешь его в жизни, но при необходимости легко заговоришь с хорватом, если необходимо найти нужный адрес или попросить о другой помощи. – А если я вообще его не использую? – Одни слова забудешь, но полностью – вряд ли. – Но это же просто язык! – Именно, мой мальчик. А перестройка организма – ещё сложнее. Узнав, что это такое – быть сущностью за гранью обычного понимания, ты можешь вернуться к былому укладу, но прежним уже не станешь. Думаешь, все летописцы паранормального или, прости-вышний, охотники – просто люди? Физиологически, может, и да, но между ними и простым человеком – пропасть. – И кто же вы? – Так. Просто одинокая старуха, которая столько лет ждала тебя. Гилберт вымученно улыбнулся и всё же сделал глоток горького и как будто густого чая. Вкус, как ни странно, ему понравился. Но разговор нравиться перестал: он надеялся, что профессор Периш хотя бы попытается его обнадёжить – она долго изучала всё сверхъестественное и сталкивалась с этим на личном опыте. – Вы ждали меня? – Конечно. Молодой вампир, едва принявший становление и ещё небезразличный к судьбам смертных, – именно тот, кто мне нужен. – Вы хотите вечной жизни? Но… Зачем? – опешил Гилберт. Конечно, он мог бы обратить старушку, но это было бы глупо и даже грубо по отношению к ней. Несчастная и не предполагала, о чём просила. – Вечной? – хохотнула профессор Периш. – Смотрю, тебе ничего толком не рассказали? Чуть более долгая, с набором приятных бонусов и не слишком приятных побочных эффектов, но жизнь вампира, как и любого другого чудовища, сохранившего плоть, никогда не бывает вечной. И мне это не нужно. Достаточно исцеления. Женщина поднялась из кресла и направилась к дальней комнате. Щёлкнул замок, но дверь отворилась почти бесшумно. Жестом профессор Периш поманила Гилберта за собой. Невзирая на сомнения, он проследовал за хозяйкой и застыл в дверях. В полумраке можно было разглядеть большую двуспальную кровать под балдахином из паутинового кружева. В углу под очередной книжной полкой в кресле-качалке сидел пожилой мужчина – такой же сухой, как и Эмельда Периш. В сидячем положении его удерживали лишь тонкие белые нити, сплетавшиеся во что-то среднее между оковами и коконом. Мужчина не разлагался, но совершенно точно был мёртв. Гилберт не чувствовал ни биения пульса, ни даже намёка на каплю крови в его теле, будь кровь живой или застывшей и сгустившейся. Берт в сомнении покосился на профессора Периш, но она держалась уверенно: ни намёка на блеф или даже нетерпение. – Познакомься, Уилл, это господин Гилберт Дисли, ученик моего любимчика Хиллиса, – улыбнулась женщина мумии. – Он поможет тебе встать на ноги. – Но я не могу! – возразил Берт. Он действительно не мог. Даже без особых ритуалов и привычных способов обращения, простое переливание крови не дало бы ничего. Мистер Периш давно не дышал. – Я понимаю, что вам тяжело без супруга, но вернуть его к жизни совершенно нереально. Простите, но уже давно слишком поздно. Профессор Периш вдруг звонко рассмеялась и вернулась обратно в гостиную. Послышался короткий, но отчётливый звук отпивания чая. – Гилберт, дорогой, я много повидала на своём веку и не собираюсь больше тебя мучать. Возвращайся. Берт осторожно закрыл за собой дверь и подошёл к женщине, но садиться в кресло не спешил. – Что вы имеете в виду? – Это не мой муж. Это даже никогда не было человеком. Просто кукла из биологических материалов, – профессор Периш поморщилась. – Паутина – да, моя. Увы, владею я ей не так давно, как хотелось бы. Но то, что я тебе рассказала и о чём просила – это наш, чудовищ, мир. Так сказать, добро пожаловать. – Но что вы хотели сказать этим спектаклем? Если и вы чудовище, понятно, почему не испугались меня, но… – Что «но»? Мальчик, кое-что о таких, как мы с тобой, тебе придётся усвоить и забить в подкорку: страх – слабость тех, кто видит только зло. Но есть вещи и пострашнее. Надежда, например. Даже если хочешь быть хорошим и помочь всему миру, найдутся как боязливые, так и наглые, что позавидуют твоей скорости, долголетию, умению распознавать ложь… Да чему угодно. И они будут умолять тебя даровать им это. Вот ты – просил? – Нет, это произошло спонтанно. – Тебе что-то обещали? Предупреждали? – Да, но с самого начала это скорее походило на сказку о Золушке. – Она и есть. Только вместо тыквы в полночь – просьбы повторить волшебство для кого-то ещё. Гилберт кивнул. Теперь он понимал, что профессор Хиллис направил его сюда не просто так – куратор смекнул, что к чему, хоть Берт и пытался скрыть от него свою новую сущность. И пусть найденные ответы его не устраивали, он понял, что не один в своём непонимании, незнании и несоответствии прежнему привычному миру. – Но вы не лгали, когда сказали, что ваш муж жив. – Муж? Я сказала «Уилл», молодой человек, – и паучиха зажмурилась от наслаждения, катая по языку шоколадную конфету с ликёром.