***
- А я вам говорил, что рано менять! – Кими Райкконен отрешённо смотрел в стену. - Дождь так и так обещали, мы были готовы к такому развитию событий, поэтому... – Доменикали принимал удар на себя. - Вот и поставили бы дождевые шины с самого старта, чего уж было тянуть, раз такие умные, – всё так же с долей наигранного равнодушия отвечал Кими. Затем он облизнул губы и вернулся к начатому эскимо. - Между прочим, оказалось, что на промежуточных было на полсекунды быстрее, поэтому не только мы… – Стефано пытался сказать, что некоторые команды лоханулись с шинами ещё хуже, чем это случилось с «Феррари», поменяв их даже дважды, но на слове «поэтому» Райкконен поднял глаза и посмотрел на него в упор, и он умолк. - А тут ливень. Неожиданно подкрался. В Малайзии. Понимаю. – После этого глубокомысленного замечания Кими сунул мороженое в рот и подвигал им вперёд-назад в приоткрытых губах. Выглядело это крайне пошло и двусмысленно. «Мог бы показывать своё раздражение как-то менее демонстративно, – подумал Доменикали. – У всех сложная ситуация». - Сепа-а-а-анг, – лениво протянул Райкконен, на миг оторвавшись от мороженого. «Тьфу!» Кими отвёл глаза и подковырнул ногтем шоколадную глазурь, а потом невозмутимо отправил в рот и её. Вокруг в традиционном для гоночного дня круговороте носились люди – члены команд, организаторы, журналисты и прочая, и прочая, и прочая, – кто с зонтами, кто с камерами, кто с приборами, кто с ценными замечаниями, гонка была приостановлена, и пока ещё было неизвестно, чем дело кончится. В распахнутую дверь было видно, что народ из «Тойоты» и «Рено» толпится возле своих машин, прикрывая пилотов от дождя и заворачивая шины в чехлы. Как Стефано было известно, Фелипе тоже вылез из болида и сидел неподалёку, возле трибун, будучи готовым вернуться обратно, как только это потребуется – если потребуется. Но создавалось впечатление, что Кими в любом случае заканчивать не собирался. К тому моменту, как Доменикали обнаружил Райкконена в боксах, через двенадцать минут после красных флагов, тот уже успел снять комбинезон, переодеться в штатское и заняться восполнением калорий путём поглощения мороженого. Вообще он очевидно был не в духе. В тишине зависшей между ними паузы отчётливо шуршал дождь. - Так, пошли, – нахмурился Стефано и потащил было Кими к команде, но тут ему навстречу выскочили всклокоченные инженеры и помощники: - Остановили! Остановили! На том конце коридора показался и Фелипе Масса. За ним по пятам бежали двое с камерой и микрофоном. - Связь мне! – рявкнул Доменикали. – Пусть Лука объяснит, что у нас там не так в машине, если сможет. Лука! Прикрой нас. Колаяни вынырнул из толпы, поправил на носу очки, сделал морду тяпкой и вышел к прессе. Такая у человека работа – говорить на ужасном английском, что мы попробуем разобраться, что произошло, но пока ничего подробно сообщить не можем. Масса недоумённо посмотрел на шорты Кими и ретировался. - Скажите мне хоть какую-нибудь хорошую новость, – попросил Кими. От того, что это было произнесено крайне вежливо, фраза звучала ещё более издевательски. - Гонка остановлена. Победители получают половину очков. Можно считать это хорошей новостью? – съязвил Стефано. Кими пожал плечами: - Хоть что-то определённое. – С этими словами он отбросил палочку от эскимо в мусорку и растворился в толпе, прежде чем Стефано успел сказать в ответ что-то умное.___________
Райкконен неторопливым шагом пошёл подышать свежим воздухом; плевать, что влажность, плевать, что ливень и ураганный ветер – всё лучше, чем та гнилая атмосфера внутри под шуршание кондиционеров. Хоть что-то натуральное. Новость про прекращение гонки была, конечно, ничуть не лучше всех остальных новостей с января. Но главное – это означало, что он впервые за пять лет остался без очков на первых двух стартах. Райкконен был от этого факта далеко не в восторге. Да уж, хорошее начало сезона... Причём такого сезона, когда ему поставили на редкость мерзкие условия для работы. Может быть, стоит рассматривать это как знак, что пора уходить из гонок самому, не дожидаясь, когда выгонят? Кими вышел из-под козырька ангара, прошёл несколько шагов вперёд и остановился, покачиваясь с пятки на носок. Неприятные мысли захотелось разогнать никотином. - Ice-cream-man, – раздалось у него за спиной, и Кими оглянулся. Неподалёку от входа в боксы, прислонившись спиной к стене, стоял долговязый пилот «Red Bull», новенький немец, благодаря штрафу которого он сегодня поправил свои позиции на старте, несмотря на не самую лучшую квалификацию. Кими не помнил точно его имя, поэтому растерялся: как его позвать? Может, просто приглашающе махнуть рукой? Но, поняв, что его ремарку услышали, тот ломанулся в декоративные кусты в кадках и исчез из виду. И тогда Кими улыбнулся.***
Себастиан хорошо знал, чего он хочет. Ещё лучше он знал, чего он не хочет. Между тем, что он хочет, но ему не дают, и тем, что он хочет, но не очень, он выбирал последнее в качестве временного варианта. Лучше что-то, чем вообще ничего. То, что со временем ему принесут на блюдечке с голубой каёмочкой то, что он очень хочет, оставалось смутной мечтой, но не такой уж и несбыточной, как казалось ранее. И ради этого он был готов на всё.***
Кими запомнил его имя после Шанхая, когда опять шёл дождь и он опять остался без очков, а «Рэд Булл» взял первую двойную победу. У Хорнера чуть лицо не треснуло от улыбок, а этот Себастиан Феттель прямо на подиуме до крови отгрыз заусенец. «То ли ещё будет», – подумал Кими.***
Есть такие звери, которые не поддаются дрессировке. Впрочем, это не значит, что они всегда ведут себя агрессивно. Они могут быть и смирными, когда им не мешают делать то, что они хотят. А Себ хочет гонять. Гонять лучше всех. Быстрее всех. Томми не знает, какое слово и на каком языке лучше подобрать для этого парня, но «гонять» кажется ему вполне уместным.***
- Расскажи про себя, – просит Себ. Глаза у него закрыты. Бледные губы едва шевелятся, голос чуть слышен. Томми садится на кровать, на которой развалился Феттель, и со странной нежностью разглядывает его – усталого, измочаленного, но всё ещё жаждущего продолжения банкета. Они два часа занимались физическими упражнениями – вместе, да, делали одно и то же, куда ты, туда и я, что тебе, то и мне, слаженный двойной организм, бьющийся в едином ритме, всё правильно – но на Себа пришлось гораздо больше собственно физики, потому что Томми должен был и контролировать, и отмечать, и следить за всем, поэтому отдаваться целиком он не мог, какой-то внутренний рубильник стоял. А Себ – отдавался. Не было у него этого рубильника – или был когда-то давно, да на беду кто-то варварски покорёжил его отвёрткой. И это восхищало и пугало одновременно. А ведь до этого у него ещё были тренировочные заезды, на которые Томми смотрел с трибун, а утром, сразу после завтрака, симулятор, который Пармакоски про себя в шутку называл «стимулятор», потому что он заводил Феттеля ещё больше, делая его ещё азартнее, ещё расчётливее, ещё точнее на его дороге к безупречности. Томми кажется, что Себу всегда мало. Его невозможно насытить. Лично он не может так – всегда наружу, открыт нараспашку, личное пространство обтягивает кожу, берите меня, скажите, что надо, и я сделаю, и ещё раз, и снова, и снова, и буду делать, как вы скажете, и столько, сколько вы скажете. Человек без нервов, весь – сплошная целеустремлённость, ни слова против. У любого иного представителя вида Homo sapiens эти нервы давно бы уже порвались, а он смотрит на Томми самым благодарным взглядом и, раз уж на сегодня тренировки закончились, провоцирует к приятному трёпу якобы ни о чём. А на самом деле они говорят обо всём, и чаще всего Себ спрашивает Томми именно о его собственной жизни. Ему же тоже интересно, объясняет он. Он же тоже привыкает и адаптируется. Они же играют на равных условиях. Он же имеет право знать. - Томми, – зовёт Себастиан. – Поговори со мной. Томми наклоняется над ним, на миг задумавшись. Когда точно это началось, трудно сказать, но когда практически круглый год вы провели вместе, не расставаясь больше чем на несколько часов сна, темы для разговоров постепенно из общих становятся конкретными, потом личными, потом очень личными, потом интимными… Сначала спрашивал сам Томми. Ему же нужно было психологически притереться к Себастиану, проникнуться, это было важным пунктом совместной работы. Себ охотно шёл на контакт. Он послушно отвечал, рассказывал, рассуждал, и у них установилось полное доверие друг к другу. А со временем он начал и сам спрашивать. Вот как сейчас. - Эй, ну расскажи что-нибудь! «Томми Пармакоски о своей жизни в десяти словах». Или «в двадцати». Томми молча улыбается и ободряюще хлопает Себастиана по бедру мягким, точно рассчитанным движением, чтоб ни в коем случае не причинить ни малейшего неудобства своему подопечному. Он знает, как могут ныть мышцы после нагрузок, но то, что может ощущать гонщик после полноценного рабочего дня, он может только представить. Или увидеть в ночных кошмарах. Интересно, Себастиану снятся гонки? Конечно, снятся, даже ему теперь иногда снятся. Но надо будет уточнить при случае. Любопытно, как Себ будет об этом говорить. Томми ужасно гордится им – наверно, так доктор Франкенштейн мог бы гордиться своим монстром: вслух признаваться стыдно, но не ощущать восторга невозможно. Себ невероятный. У них просто образцово-показательная терапия. Феттель – идеальный подопечный. Уже после полугода работы с ним Томми мог бы написать диссертацию о том, как все, абсолютно все возможные методики и приёмы, призванные улучшить физическое и психологическое состояние человека при нечеловеческих нагрузках, срабатывают и дают положительный эффект – от самых новейших, экспериментальных, до тех, которые использовали ещё в позапрошлом веке, когда и слова «психология» даже не существовало. И уж ясное дело, вклад в эту диссертацию Себастиана был бы как минимум вдвое больший, чем его. - Я учился в университете, играл в хоккей и планировал стать тренером, – задумчиво тянет Томми. Себ приоткрывает один голубой глаз и косится на него с задорной ухмылкой. Томми почему-то хочется потрогать его светлые ресницы кончиками пальцев. – Как-нибудь в неопределённом будущем. А потом мне позвонили из Формулы-1… - И сказали?.. Наверно, так дети раз за разом слушают одну и ту же сказку на ночь – лишь бы звучали знакомые слова. Этот диалог они с Себастианом проговаривали уже раз пятьдесят. Он стал чем-то в духе успокаивающей мантры или персонального заговора на удачу. - И сказали: «Здравствуйте. Мы команда «Рэд Булл». У нас есть один перспективный мальчик Себастиан, которому нужен персональный тренер». - А они тогда сказали: «хороший мальчик» или «плохой мальчик»? - Как мне помнится, они сказали просто «маленький мальчик». – Томми выдыхает и как сидел, так и лёг на кровать рядом с Себастианом. Ноги остаются на полу, он лишь вытягивает их, пристраиваясь уютнее, а голову кладёт возле его коленей. - И ты согласился… - Если честно, если б я знал, на что соглашаюсь, то отказался бы, наверно. Побоялся бы ответственности. Решил бы, что у меня недостаточно квалификации. Мало опыта. - Но ведь согласился же. – Себ проводит рукой по его плечу, и Томми кивает, просто чтобы дать знак, что он почувствовал это прикосновение и не против. - Ну, да. - Это я знаю, – шепчет Феттель. – Расскажи такое, чего я не знаю. Почему ты согласился? – Надо было попробовать себя в чём-то новом, посмотреть, на что я сам способен. Нельзя же научиться чему-то по-настоящему, если не испытать это на практике. У тебя своя практика, у меня своя, и за неё я тебе тоже благодарен, потому что… это ведь огромный и бесценный опыт. Я же до этого про гонки ничего толком и не знал, ну, так, какие-то имена на слуху, но не больше… - Какие имена? - Мика Хаккинен, конечно. Хейкки Ковалайнен. Кими… А тут я увидел всё это изнутри, как будто меня в мотор засунули и дали посмотреть, как всё работает… как живёт эта большая формульная семья… - А друзья у тебя есть? В других командах, например? Финские? - Ну, не друзья, а приятели есть. Из «МакЛарен» два парня, один из них по медицине, ну, и Осси из «Феррари», мы с ним с самого начала больше всего общались… Ну и, конечно, Аки Хинтса, во-о-о-от такой мужик, я просто горжусь, что с ним знаком, офигенный спец… Томми продолжал говорить ровным голосом, пока не почувствовал, что Себастиан заснул. Тогда он протянул руку, чтобы выключить лампу, а потом долго лежал рядом с ним, слушая его спокойное дыхание так напряжённо, словно мог уловить отголоски ревущих шин из его снов. С одной стороны, он обмозговывал, как завтра восполнить пропущенный заснувшим от усталости Феттелем ужин, с другой – прикидывал, насколько нормально то, как он иногда ведёт себя со своим подопечным – сюсюкается, как с дитём малым. Но ведь с ним нельзя иначе – надо ответственно относиться к своей работе. Тут почему-то Томми вспомнилось, как Себ упирался ему в плечо лбом, застёгивая молнию комбинезона одной рукой, а другой держа бутылку с водой. Трубочка, тянущаяся от неё, приплясывала в его бледно-розовых губах. И это было чрезвычайно волнующее зрелище. «Нет». Томми медленно и осторожно поднялся с кровати.***
Неприрученные звери иногда слишком чувствительны. Они догадываются, что человек пытается их подчинить, лишить собственной воли, но не могут распознать, что порой это необходимо для их же блага, и упорно сопротивляются.***
Через полгода, в Бельгии, Себастиан впервые не просто сам идёт на контакт, но и выдерживает то, что Кими выдаёт – как может – в качестве реакции. Прогресс налицо. - Эй, ты, lady in red… – Он не успевает договорить, как Райкконен оборачивается. Но теперь Феттель не краснеет от собственных шуток, да и пальм, в которые можно съебаться, рядом нет. – Такое ощущение, что ты нервничаешь. Что, давно не выигрывал? Если б рядом с ним так вела себя женщина, любая женщина в возрасте от девяти до девяноста лет, Кими бы сказал, что с ним заигрывают. Но Феттель был парнем, и Кими сама мысль об этом рассмешила. Он медленно наклонил голову вправо, снял кепку, продемонстрировал её подробнее, подсунув Себастиану под нос, и проговорил: - Никак не привыкну к этой надписи. «Mubadala», блин. Ощущение, что меня матом покрыли. Сглазили. Разве с таким спонсором можно что-то выиграть? Мубадала – прямо вся моя жизнь в одном слове. Буду писать автобиографию, так и назову… Хрюкая от смеха, Феттель спрятал лицо в ладонях. Джанкарло Физикелла взирал на них обоих как на идиотов и явно был несказанно рад, когда дали сигнал, что можно выходить на награждение. - Приходи ко мне сегодня вечером, – предложил после Кими, утирая лицо от брызг шампанского. – Пообщаемся, всё такое. Гонка кончилась. Можно и отдохнуть. И вот тут Феттель снова зарделся как маков цвет. - Я… Я со своим физиотерапевтом приду, можно? Он финн. Тоже. Его Томми зовут. Кими меланхолично пожимает плечами. - Ну, раз одного не пускают, приводи своего Томми. А он захочет прийти, ты его спросил, а, Себастиан? Феттель растерянно пытается взлохматить свои короткие волосы: - Можно просто Себ.***
Себастиан однажды заметил, что Томми при нём называет всех своих немногочисленных знакомых финнов из Формулы по фамилии и только Райкконена по имени – Кими. - Почему? Пармакоски задумчиво провёл по краю стакана пальцем. Сначала по часовой стрелке, потом – против. - Даже не знаю, что тебе сказать в своё оправдание, Себ. Я не замечал за собой такого. Поэтому у меня нет объяснений. Извини.***
С неприрученными животными ещё сложнее, когда их дрессировки на некоторое время остановлены. После этой паузы они как будто становятся вдвое более дикими и непослушными. И втрое опаснее.***
Томми очень точно помнит тот момент, когда узнал, что Кими Райкконен возвращается в Формулу-1. Это было как раз накануне Гран-При Бразилии, когда в «Рэд Булл» больше говорили о том, догонит ли Уэббер Баттона по очкам или пилот «МакЛарен» так и останется на втором месте, чем о Феттеле. Его абсолютное чемпионство, даже если он вообще сойдёт с трассы в самом начале, успокаивало всех, кроме него самого. Перед ужином Томми принимал традиционные ободрительные и частично даже поздравительные смс, как вдруг среди них попалась та, от которой на него накатил жар. Пармакоски воровато огляделся, прижав экран к груди, отошёл в уголок боксов и ещё раз перечитал смс-ку от матери: «Поздравляем с удачными стартовыми позициями! Пообещай мне, что хотя бы на Рождество заедешь домой. Кстати, в новостях сейчас сказали, что Кими Райкконен снова будет участвовать в Формуле-1». По спине Томми пробежал холодок. Смс была по-фински, но ему показалось, что трудно не понять, что означает фраза, в которой встречаются слова «Kimi Räikkönen» и «Formula 1», поэтому Томми тут же её стёр. Не то чтобы Себастиан имел привычку копаться в его телефоне, но так, на всякий случай, из соображений предосторожности стоило держать ухо востро. Потом он вдруг вспомнил, как Себастиан смотрел на Райкконена. Тогда, давно. Потом он подумал о том, что ему уже трижды писали из Национальной хоккейной федерации, последний раз буквально дней пять назад, и что на электронке до сих пор висит черновой вариант контракта. Томми посмотрел на часы. Пожалуй, после ужина он найдёт время просмотреть его ещё раз, внимательнее.***
В плохо выдрессированных животных страшно то, что зачастую они до последнего, да самого крайнего момента не подают знака, что им плохо, что они готовы сорваться, не показывая внешних признаков, что что-то пошло не так. Это может привести к трагедии, потому что нет возможности вовремя наладить атмосферу, исправить свои ошибки. Каждое неловкое движение может оказаться последним и для тебя, и для зверя. Потому что в крайней ситуации остаётся одно единственное решение. Это касается и некоторых людей.***
- Ты понимаешь, что мы выиграли? – спрашивает донельзя довольный Феттель, дважды чемпион, самый молодой из дважды чемпионов Формулы-1, самый-самый вообще. - И что же теперь, всю ночь не спать? – возражает Томми. На самом деле безоговорочное чемпионство Феттеля отметили ещё в Японии, и сегодня был не его триумф, а командный. - Да! – смеётся Себастиан. – Мы же лучшие! Его глаза лучатся восторгом. Он говорит «мы», и Томми смотрит на него с удовольствием. После Абу-Даби, когда Себ был совсем не в себе из-за схода на первом круге, и, несмотря на второй результат сегодня, он наконец-то снова улыбается. Выиграл Уэббер, выиграл «Рэд Булл», и на этой волне все просто с ума сходят. Томми с отстранённым видом стоял рядом с новым старым чемпионом, а потом и не только стоял: чтобы воспользоваться шансом облить Себа, Марка и Кристиана шампанским, выстроилась целая очередь, и он тоже занимал в ней место и смеялся и кричал так, что болело горло. - Но спать-то всё-таки надо. - И ты будешь укладывать меня спать? Томми, какой же ты зануда! - Да ладно тебе, Себ, по-моему, ты уже достаточно выпил. Три часа ночи по местному времени. Себастиан упрямится: - Со мной всё в порядке, честное слово. Никаких инцидентов, я обещаю. Я сам дойду до своего номера. - Так положено, – отвечает Томми. Себастиан вмиг становится непривычно серьёзным: - Ладно. Они молча поднимаются по лестнице, молча едут в лифте, в тишине идут по коридору гостиницы. Томми чувствует, что Себастиан напряжённо о чём-то думает, и никак не может понять, что так беспокоит его подопечного, что он даже не делится своими мыслями. За три года практически совместной жизни можно узнать друг друга до мелочей, и он знает, как Себастиан дышит, когда он взволнован, какой у него голос, когда он готов сорваться, какие у него глаза, когда он понимает, что виноват и надо бы пойти и извиниться, но вот сейчас... Обычно у Себастиана что на уме, то и на языке, а тут что-то непонятное: хмурится, покусывает ноготь большого пальца, смотрит на него из-за плеча. Отпирая дверь, Себастиан спрашивает: - Зайдёшь? Томми пожимает плечами и входит вслед за ним в тёмный номер, сам не зная зачем. Себастиан полупьяным голосом спрашивает его, возясь с замком с внутренней стороны: - Томми, а мне сегодня можно просить всё, что я захочу? - Нет, просить всё что угодно, – это на День рождения. - Но я же сегодня чемпион! – с обидой в голосе заявляет Себастиан. - Ты и завтра останешься чемпионом, – убеждает его Томми, стоя в узкой полоске жёлтого света из коридора. Себастиан наконец справляется с дверью, закрывает её, и в номере снова воцаряется мрак. - Где свет-то включается, ё-моё? – спрашивает Томми. – А то ещё споткнёшься и голову расшибёшь, чемпион. - Не надо, не включай! – неожиданно твёрдо и трезво говорит Себастиан. – Поговорить надо. И лучше так. - Хорошо, – охотно соглашается Томми. Возможно, сейчас будет наилучший момент сказать Себастиану о том, что он решил уходить из Формулы-1 обратно в хоккей. Такими предложениями не разбрасываются. Видит бог, он сделал всё, что мог, никто не стал бы его упрекать, что он бежит от Себа, как крыса с тонущего корабля, они начинали с нуля и добились всего. Но теперь уже пора подумать и себе, о семье, о том, что ему самому хочется что-то делать, не быть на вторых ролях, не только смотреть за успехами других, пусть и близких людей… Но всего этого сказать Томми не успел. Все мысли разом вылетели у него из головы, когда Феттель робко коснулся его груди ладонью: - Томми, я давно хотел тебе сказать… Пармакоски отступил и упёрся лопатками в стену. Бежать было некуда. - Томми, ты… – Голос Себастиана дрожит. Отчётливо слышно, как тяжело он дышит, и Томми кажется, что он чувствует взгляд его острых глаз, пригвождённый к его телу несмотря на темноту, сквозь которую вновь тянется его рука. – Я… Не уходи, пожалуйста, послушай меня, – просит Себ, хотя Томми не двинулся, на него просто ступор нашёл. С Феттелем такое редко бывает: обычно он требует и тотчас же получает своё, потому что никогда ничего лишнего не просит. Снова ладонь на груди, снова глубокий вдох. Рука Феттеля ползёт вверх, касается выреза фирменной майки, поднимается по шее, лаская, гладит по губам. - Себастиан, – пытается сказать Томми. – Не надо. Движения губ щекочут подушечки пальцев, и Себ произносит сакраментальное: - Ты мне нужен. Я хочу тебя. Сейчас. Здесь. Давай? «Что?» Тормоза слетают. Феттель не дожидается прямого ответа и берёт управление на себя. Поцелуй выходит неловким, неумелым. Себастиан напирает, и Томми теряется. Губы у Феттеля тонкие, горячие, язык подвижный, и он на автопилоте робко отвечает. Темнота на его стороне, ничего неприятного он не чувствует. Лишь когда его рука в инстинктивных поисках гладит Себа по спине и опускается ниже талии, Томми собирается с мозгами, крепко перехватывает его запястье и отстраняется: - Поздравляю, чемпион. Но я тоже должен кое-что тебе сказать. Я не буду продлевать наш контракт. – Это прозвучало на удивление жёстко, так, что Томми самому стало страшно от своих слов, но он всё-таки продолжил. – Мне предложили место в финской сборной по хоккею, и я согласился. - Да ты что? – Судя по голосу, Феттель удивлён новостям больше, чем испуган отказом, или это просто удачное прикрытие. – А как же я? - У тебя всё будет хорошо, Себ. У меня всё будет хорошо. По отдельности. Поэтому давай не будем портить нашу дружбу. Это слово взрывает Феттеля. Он выдёргивает руку, раздаются глухие удары. Зажигается свет, Томми прикрывает глаза. Себастиан стоит перед ним у стены напротив: одна рука – на выключателе, другая сжата в кулак. Его глаза закрыты, рот оскален, бледное лицо, на фоне которого светлые волосы кажутся рыжими, повёрнуто в профиль, он глухо шипит: - Не может быть… Не может быть… Это просто невозможно. Ты не мог так со мной поступить! Потом он начинает смеяться. В таком диком бешенстве его Томми ещё не видел. Греет только мысль, что теперь-то точно больше и не увидит. Феттель сползает по стенке на пол, поворачивается к нему – одна щека покраснела: - Давай не будем портить нашу дружбу? – переспрашивает он, гладя себя по губам, словно пытаясь распробовать вкус поцелуя. – Хорошо, давай не будем. Давай, до свидания… Всех благ. И что самое страшное – успокоить, как-то попытаться договориться с Себастианом сейчас невозможно. Томми спиной вперёд вываливается из его номера, закрывает за собой дверь, пару секунд борется с желанием замереть возле неё и послушать, но потом внезапно на него накатывает такой страх, что он бежит к себе, не оглядываясь. Больше наедине они не разговаривали.***
Есть такие звери, которые не поддаются дрессировке. Однако случается, что даже такой зверь выбирает себе хозяина и начинает слушаться его и только его. Возможно, у Себастиана был именно тот случай.***
Утром в Хересе было туманно. Лёгкая серебристо-серая дымка висела над рыжими холмами, покрытыми пучками каких-то жёстких на вид кустиков. Смотровая площадка, напоминающая летающую тарелку, в лучах восходящего солнца смотрелась на редкость органично – вот-вот оторвётся от земли и улетит обратно, в холодное небо. Кими Райкконен поёживается и надевает солнечные очки. «Наверно, летом тут могло бы быть красиво», – думает он и потягивается. - Привет! – раздаётся хрипловатый голос у него из-за спины. Кими резко оборачивается – он не ожидал нападения сзади. Себастиан Феттель стоит, привалившись боком к стене, и смотрит на него. - Какие люди! И без охраны! – говорит он, делает шаг навстречу и раскрывает руки для объятий. Кими растерялся от такого его внезапного появления. Ему показалось, что несмотря на свой беззаботный вид Феттель находится здесь уже достаточно давно. - Ну тебя, – дружески шутливо бормочет он, приобнимая Себа. – Это моя реплика. Неужто самый молодой чемпион Формулы-1 рад меня видеть? - Ты не попрощался, когда уходил, – мягко упрекает тот. - Можешь считать, что я никуда и не уходил. - Без тебя было не так, – Феттель улыбается во все тридцать два. - А тобой, я так смотрю, будет весело. Что у вас нового? Себастиан с загадочным выражением лица наклоняется к нему и громко шепчет: - Эксперименты с воздуховодами. Но я тебе этого не говорил. Кими даёт ему лёгкий подзатыльник. Он чертовски рад видеть Себастиана. Наверно, он может даже сказать, не покривив душой, что скучал по нему. Феттель был одним из тех немногих людей, которые не напрягали его своим присутствием. Над шутками Себа Кими мог искренне посмеяться. Да и помолчать с ним было приятно: немец никогда первым не нарушал паузу дурацкими присказками типа «Ну, чего молчим?» или не менее идиотскими разговорами о погоде. Но самое удивительное – Кими и сам спокойно может задавать ему вопросы, без оглядки на то, как он это воспримет и что про него подумает: - Слышал, у тебя физиотерапевт сменился? - Да, пришлось опять финна брать, – Себ жуёт губы и косится куда-то себе за спину. - «Пришлось»? Ты имеешь что-то против финнов? - Нет, – качает головой Феттель. – Я только за. Надеюсь, они относятся ко мне аналогично. - Ну, за всех не поручусь, только за некоторых, – Кими пытается шутить. - И на том спасибо.***
Таких диких зверей Хейкки Хуовинен никогда ещё не видел. А когда увидел, оказалось, что бежать поздно. Самое удивительное, что понял он неприрученность своего подопечного далеко не сразу, видимо, тот некоторое время удачно маскировался под белого и пушистого, а возможно, ему самому банально не хватило навыков это распознать. Всё-таки, насколько Хейкки мог сообразить, начало сезона для Себастиана было не столь успешным, и возможно, это угнетало его, так привыкшего побеждать. Дикие звери могут довести до потери человеческого облика. Так сказать, заставить говорить с собой на равных. С некоторыми только так и можно сладить, иначе они не понимают – отказываются понимать. Все твои попытки договориться без применения силы они воспринимают как слабость. Что ж, с волками жить…***
Обругав всех присутствующих в зоне видимости, Феттель на миг утих, наверное, чтобы набрать воздуха в лёгкие и продолжить концерт. Марк Уэббер молча закрыл глаза рукой, поднялся из кресла и покинул комнату. За ним потянулось и начальство – Хельмут, Кристиан, Эдриан, два инженера с протоколами и графиками в планшетах. Видимо, на этом обсуждение результатов Монако можно было считать оконченным. Хейкки тоже не стал оставаться, вышел и попал на экстренное совещание у дверей номера Феттеля. - К утру очухается, тогда и поговорим. - Может, пусть парень отдохнёт недельку? У нас же есть Буэми, зря мы его, что ли, кормим? Как раз на такой случай. А сезон только начался… - О чём говорить? Он же специально это делает. - Всё будет нормально. Тут Хорнер взял Хейкки за плечо и со словами «Пожалуйста, разберись с этим» втолкнул его обратно в номер. Хейкки вошёл туда как в клетку к разъярённому бенгальскому тигру – не дыша. Феттеля в комнате не было, только красноречиво шумела вода в ванной. Хейкки подошёл к окну с видом на тьму с разноцветными огоньками и задумался о том, что, по мнению руководства «Рэд Булл», он должен был в такой ситуации сделать. От размышлений его отвлёк окрик: - Ты тут чего? Выметайся! Тебя это тоже касалось! Феттель начал материться по привычке, по-английски. Разговаривают все в команде обычно на английском, так что в контекст разговора это вполне вписывалось, но вот однако, что с него взять, с немца, словарного запаса в этой сфере ему явно не хватало. Дело в том, что в Финляндии во времена бурной молодости Хейкки всем детям без разбору пихали шведский язык. Говорят, что сейчас кое-где ближе к восточной границе можно по выбору русский взять как второй иностранный, но тогда – только шведский был. А продвинутая финская молодёжь, как вы понимаете, шведский в гробу видела и бурно интересовалась английским. Как раз повсеместно появилось спутниковое ТВ и интернет в каждом доме, так что желающим овладеть английским почти как вторым родным – то есть на бытовом разговорном уровне – были предоставлены все условия. Немцы же обычно стараются побольше своих слов всобачить, где им это позволяет ситуация, а выматериться как следует на английском для них сложновато. Поэтому ругань в исполнении Феттеля, так чтобы основные его мысли дошли до всех, а именно «Fuckinly fucking fuck», звучала достаточно примитивно, что Хейкки и рассмешило. Заметив снисходительную улыбку и правильно приняв её на свой счёт, Себастиан решительно двинулся к нему: - Fuck you! – выдал он. - Fuck me? – нехорошо улыбнулся Хейкки. - Да ты заебал уже вконец! - Ах, заебал, да? – не выдержал Хейкки и с разворота заехал ему в челюсть. «Вот и кончилась моя работа, – успел подумать он и даже как-то подсознательно обрадовался. – Да и шла бы такая работа в задницу!» - You!.. – только и успел брякнуть Феттель, отлетая в угол. Хейкки одной рукой схватил его за дурацкий чубчик, заставляя замереть болтающуюся голову, а другой рукой расстегнул ширинку своих джинсовых шорт. Испуг в глазах Феттеля тут же сменился удивлением. Сказать он, впрочем, ничего и не успел. Хейкки вдвинулся в него на полную катушку, качнул бёдрами. Феттель явно захлебнулся рвотным позывом, но потом, когда Хейкки дал ему возможность вдохнуть, вдруг охотно принял его член, потянулся за ним губами, прошёлся кончиком языка по самой крайней точке, вызывая лихорадочный изгиб тела и дикую пульсацию. Хейкки держал его за затылок, наслаждаясь и поистине божественной тишиной, и тем что происходило между ними, и внезапно почувствовал, что… Нет, что ему хорошо, что ему нравится, это-то он сразу понял. И навалившееся чувство облегчения, и какая-то власть над Феттелем, это было осознано им мгновенно, и главное, конечно, что тот наконец-то заткнулся и перестал истерить. Но вот то, что Себ не будет сопротивляться, не будет кричать или бить его, а станет гладить его по бедру – это было неожиданно. Он смотрел на него снизу большими голубыми глазами, послушно открыв рот, принимал и остервенело отсасывал с усердием дважды чемпиона мира по минету. Потом Хейкки понял, что Себастиан всё-таки под ним шевелится, только не толкается, нет, ласкает себя. Он сидел под ним, широко раздвинув ноги и запустив в пах правую руку, как будто так и надо было. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий раз. Кажется, Хейкки кончил не столько от механических движений губ на своём члене, а именно от осознания самого факта – Себастиан Феттель дрочит себе, делая ему минет. И даже глотает. - Блять, – испуганно выдохнул Хейкки и где стоял, там и сел. - Тьфу! – добавил Феттель, утирая губы. Он растерянно поводил глазами и выудил изо рта короткий тёмно-русый кудрявый волос. Выражение его лица ничуть не изменилось. - Ни хрена себе ты мастер, – сказал ему Хейкки. - А ты что думал? – развёл руками тот. – Что я только болиды гонять умею? Они посидели несколько минут на полу, избегая друг друга взглядами. Но Хейкки постепенно пришёл в себя и захохотал, а Себастиан тут же к нему присоединился. - Блин, было больно, – пожаловался он, потрогав подбородок. – Больше так не делай. - А мне было приятно. Спасибо. - Да не за что. Обращайтесь. - Вот зараза ты, Себастиан, какая же ты зараза, – Хейкки не выдержал роста количества эндорфинов в крови и полез целовать его покрасневшие губы, а Феттель с энтузиазмом, достойным лучшего применения, отвечал.***
С неприручаемыми зверями плохо то, что ты отдаёшь им время, силы, душу вкладываешь, а они могут и не взять. Как говорится, они не просили тебя их приручать, это было твоё добровольное решение, вот сам и огребай последствия своих действий. Впрочем, это не только о зверях. Главное – сказать себе о таком варианте развития событий сразу, чтобы не воспринимать его как поражение. Не всегда складывается так, что есть только один правильный ответ и один неправильный. Ах, если бы всё в нашем мире было так просто! Чаще всего ответов масса, выбирай, какой хочешь, все верные. Тебе остаётся только создать под них правильный вопрос. А животные остаются животными. Даже если ты перестаёшь быть человеком.***
Хейкки и самому было интересно, что Себастиан скажет ему первым делом с утра после вчерашнего. Тот, как и всегда, удивил. - Ты одет по-дурацки. Мне неловко рядом с тобой находиться, – заявил он, когда Хуовинен пришёл за ним перед завтраком. Хейкки, проносивший подобную полуспортивную одежду больше полужизни, удивлённо задрал брови: - Хм. Ещё вопросы будут? - Ты примешь к сведению или как-то исправишься? - Ммм, я, кажется, не взял с собой смокинг, – как можно более спокойно ответил Хейкки, мысленно считая до десяти. Он же обещал больше не бить Себа в челюсть. Хотя насчёт надрать задницу они не говорили… - Я не об этом, – начал закипать Феттель. Кончики ноздрей у него чуть-чуть порозовели, и Хейкки почему-то заметил, как на него накатило непередаваемое желание насолить, потрепать нервы, пойти наперекор. – Я о твоей дурацкой синей куртке с тупым капюшоном. И о твоей дурацкой бежевой куртке. И о твоих дурацких серых спортивных штанах. И о твоих дурацких кроссовках. И твоих дебильных носках в полоску. - Странно, что ты ничего не упомянул о моих дурацких трусах, – вставил Хейкки. – Тебе дать проинспектировать? А то вдруг тоже не понравятся… Себастиан смотрел на него с робостью, через которую проскальзывало любопытство, но скорее не к самой ситуации в целом, а именно к нему, к Хейкки, персонально. «До сих пор не может поверить», – мысленно ухмыльнулся финн. - А можно, да? – взял он его за руку. - Ну, ты же у нас чемпион, тебе всё можно, – перефразировал Хейкки любимую присказку Себастиана и, не отпуская его ладонь, упал спиной на кровать. Та громко скрипнула под тяжестью его тела, Себастиан улёгся рядом на бок, придвинулся ближе к нему, переплёл пальцы и осторожно начал гладить его свободной рукой по животу. Сначала кругами, потом вверх вниз, потом Хейкки окончательно разомлел и сам снял футболку, предлагая ему перейти к более активным действиям, пока время позволяет. Себастиан рассеянно провёл губами по его плечу. - Сегодня же попрошу у Кристиана для тебя форму, – пообещал он. - Попроси, – прошептал Хейкки. Один раз – не считается, а вот если вы трахаетесь во второй раз, то об этом уже стоит задуматься.___________
Хейкки смотрел на себя в зеркало и не очень узнавал, а Феттель ходил вокруг него и чуть ли не припрыгивал от радости: - Бли-и-и-ин, мама дорогая, да тебе идёт! Чертовски идёт! Так всегда и ходи, ты! - Эээ, Себастиан, а тебе не кажется, что вот именно в этом случае слово «тупо» наиболее уместно? Тупо как все из «Рэд Булла», – Хейкки действительно неловко себя чувствовал. - Мать твою, да ты и есть теперь один из «Рэд Булла»! Когда ты это поймёшь, лопух? Я, конечно, слышал, что финны тормозные, но чтоб настолько… - Дай мне на адаптацию хотя бы полгода. - Ни минуты больше, – вдруг тихо сказал Себастиан, подошёл к нему сзади и пристроил свой подбородок у него на плече. Хейкки поймал его задумчивый взгляд в зеркале. – Я тебя прошу, одевайся всё время так. Мне хочется чувствовать, что мы – команда. Что мы вместе. Я хочу знать, что ты со мной. Ты же со мной? - Я с тобой, – выдохнул Хейкки. – Если тебе это как-то поможет, я буду это носить. Всё наладится. Всё будет хорошо. Правда. Я так и вижу. - Ты на меня смотришь, – смущённо улыбнулся Себастиан. – Что там может быть хорошего? - Там неплохо. - Скажи это Марку. - Непременно, если тебе хочется. Единственный дополнительный вопрос относительно униформы. - Да? – похлопал глазами Себастиан. - Сколько мне как физиотерапевту и персоне, допущенной к телу чемпиона, положено экземпляров? Выдайте хотя бы три штуки, на смену… Себастиан внезапно захохотал, соскользнул с плеча, уткнулся ему в лопатку лбом и долго-долго смеялся, пока Хейкки растерянно продолжал изучать себя в зеркале, боясь пошевелиться. - Боже, ты такой смешной… Хейкки ещё пару раз повернулся туда-сюда, подхватил свою футболку и собрался уйти к себе: - Что ж, спасибо… - Нет, не уходи, – сказал Себастиан и сел на постель. - Мне казалось, что тебе захочется побыть одному и отдохнуть, – растерянно проговорил Хейкки. - А ты не понял? Я и так всё время один… Погаси свет, иди сюда и ложись. Хейкки помедлил. - Мне надо попросить или приказать? – улыбнулся Себастиан. - Объяснить, – тут же вырвалось у Хейкки. Себастиан встал с кровати, поёживаясь, натянул на плечи одеяло, из-за чего стал похож на маленького нашкодившего пацана, подошёл к Хейкки и требовательно потянул за футболку. - Я хочу, чтоб ты стал тем, кому мне не надо было бы ничего объяснять. Потому что я задолбался всем всё объяснять и рассказывать. Почему так и никак иначе. Почему здесь и сейчас. Я делаю всё, что в моих силах, и на разговоры у меня желания нет. Давай я не буду ничего тебе растолковывать. Мне лень. Мне плохо. Мне стыдно. Мне не хочется. Себастиан потянул его футболку ещё раз, и до Хейкки наконец дошло. Он снял её, снова бросил на пол, обнял Себастиана за плечи и повёл к кровати. - Уговорил, я останусь с тобой, – сказал он. - Сначала свет, – жалобно напомнил Себ. - Ладно. Хейкки погасил свет, не выпуская плеча Себастиана из рук, сел на кровать и посадил того вместе с одеялом на колени. Себ был напряжён, зажат, и Хейкки захотелось, чтоб он расслабился. - Тогда говорить сейчас буду я. - Хорошо, – Себастиан согласился с ним второй раз за минуту, и вот это действительно был мировой рекорд. - Я виноват. - Мне нравится такое начало. - Я вёл себя непрофессионально, мне нельзя было срываться на тебя, но ты, Себ, извини, ты меня просто достал своими подколами и ехидными замечаниями. Я бы и рад уйти от тебя к чертям, но контракт есть контракт, и я ещё не опустил руки, надеясь, что справлюсь не хуже некоторых. Я хотел бы извиниться за то, что тебе врезал, но не хочу, потому что я так долго сдерживался, чтоб тебя не ударить, что даже в какой-то мере рад, что это сделал. Я мог бы сделать вид, что ничего не произошло, но это не так, кое-что произошло, и теперь надо как-то думать, что делать дальше. Лучше решать вдвоём, ведь это наше личное дело. Тебе полегчало? - Да, – тяжко вздохнул Феттель. - У тебя есть что сказать по делу? - На тему того, что ты меня трахнул? - Ммм, будем называть вещи своими именами: я тебе ещё не трахнул, – Хейкки почувствовал сквозь темноту, как Себ на него смотрит. – Знаешь, как говорят? Минет ещё не повод для знакомства. - Резонно. А ты хочешь меня трахнуть? – поинтересовался Себастиан. – По-настоящему? - Ох, да тебя бы с удовольствием без смазки выебал весь паддок, причём не только наш, боюсь, все остальные тоже бы присоединились. И наверняка ещё бы швабр с собой притащили… - Я не в этом смысле, – Себастиан выпростал руку из-под одеяла и обнял Хейкки за шею. - Я подумаю над твоим предложением. - Он подумает, ишь ты, – протянул Феттель. – Ну, думай. Только не уходи сегодня.___________
Себастиан долго ворочался туда-сюда под его рукой, пока Хейкки не проворчал «Угомонись, а?», потом затих, лёжа на боку, и вскоре засопел. И лишь тогда Хейкки позволил себе самому начать думать о том, что происходит. Так сказать, выключился физиотерапевт и включился простой человек. На лбу тут же проступил пот, и свободной ладонью Хейкки его вытер. Это можно сказать, что обошлось, что он-таки сообразил, в чём заключается его деятельность, или напротив: именно сейчас он вляпался по полной программе?***
Каково это им, диким, неприрученным, убегать от людей и сбиваться в стаи? Кто знает? Не у кого спросить – их никто не ловит во второй раз. Да и они с удовольствием забывают звук человеческой речи, который для них страшнее выстрела.***
Себастиан смотрит на Кими Райкконена, невозмутимо приканчивающего уже второе мороженое, и спрашивает: - А тебе не запрещают есть столько мороженого? - Кто? – чуть не подавился Кими. Хейкки понимает, куда пойдёт разговор, и закатывает глаза в голубое небо Венгрии. - Ну, например, твой физио. - Марк? Да с чего вдруг? – Кими удивляется, но есть при этом не перестаёт. - Ну, там, лишние калории, сладкое вредно, все дела… – пытается объяснить Себ и недвусмысленно косится на Хейкки. Тот вынужден делать совершенно невозмутимый вид, как будто он вообще не понимает, что говорят. - А тебе что, запрещают? – вопрошает Райкконен. - Ну, меня контролируют… – Себ стреляет глазами на Хейкки, и тот вынужден вступить в диалог: - Такая работа. - Себастиан, – Кими Райкконен взирает на них обоих с величайшим недоумением. – В отличие от тебя, мне даже в голову никогда бы не пришло спрашивать на это разрешения. Так что и запретить мне некому. Selber schuld.***
Многие люди используют дрессировку и подвергаются дрессировке, даже не подозревая об этом. Так что все мы чьи-то звери, добровольно или против воли, в открытую или исподволь. Вести себя по-звериному – это так свойственно людям.***
Хейкки в любой толпе, хоть на тысячу человек, мгновенно выхватывает угловатую фигуру Феттеля, его тощую беззащитную спину. Его пронизывает невыразимой нежностью, когда никто не видит, как Себ усталым движением расстёгивает комбинезон и стаскивает с себя верх, так что он остаётся болтаться на бёдрах. Кое-кто из пилотов постоянно так ходит, если не находится непосредственно в машине, но Себ закрывается, поёживается от чужих взглядов, и увидеть его такого, полуодетого, со взмокшей спиной, могут немногие. А Хейкки давно понял, что ему нравится видеть Себа именно таким – разломанным, уязвимым. Живым. Словно он, Хейкки, сейчас может прижать его к своей груди и защитить. И он, конечно, прижимает. Вероломно использует под это первую же возможность, первое же мгновение, когда они остаются наедине. Хейкки вжимает Себа в стену, тыкается носом в мокрый затылок, вырисовывает восьмёрку на коже и прихватывает губами мочку уха. У Феттеля вырывается тонкое похныкивание, и у Хейкки тут же встаёт. Это просто невероятно, с какой скоростью у него возникает эрекция на этот звук. Можно даже не трогать себя, не смотреть – но как только он слышал это слегка капризное обиженное постанывание Себа, готового к сексу, так у него сразу вставал. А уже потом – извивающиеся пальцы, раскрытая ладонь, ищущая прикосновения, и вот эта самая костлявая нескладная спина Феттеля, которую он постоянно порывался целовать во время траха, и узкий зад, где всегда было тесно, сколько ни растягивай, сколько ни убей на него смазки, так что хотелось кончить от первого же движения, сразу, под скуление и прерывистое дыхание, под покрытую мурашками кожу. Он незаметно гладит его мизинцем по боку, и Феттель бросает на него острый взгляд. Это длится всего-то какую-то секунду, но Хейкки улавливает это выражение глаз Себа – сейчас я не могу, но спасибо, что напомнил о том, что ты рядом, а потом тот идёт к болиду. Хейкки сжимает пит-боард. Квалификация начинается через десять минут, он тут больше не нужен. Но Себастиан смотрит на него каким-то таким просящим взглядом, что Хейкки не может просто так отойти, хотя пилот в состоянии полной готовности. - Что-то нужно? – спрашивает он, наклоняясь к Себастиану. - Почеши мне нос, – просит тот. - Скажи «пожалуйста». - Пожалуйста, Хейкки, почеши мне нос, – Феттель явно добавляет про себя пару десятков ругательств, но произносит эту фразу спокойно. Всё-таки ничто человеческое ему не чуждо. Хейкки осторожно просовывает палец под шлем и старательно чешет – справа, потом слева.***
Со времён старта в Бахрейне они впервые оказались оба на подиуме: Себастиан второй, Кими третий. Феттель, кажется, больше радуется за Кими. Он бегает вокруг него кругами, отпускает весёлые комментарии по поводу всего происходящего вокруг, и больше всего ехидных подколок, понятных только им двоим, достаётся победителю, Дженсону Баттону. В какой-то момент, утирая с лица шампанское – а мальчишка по-хулигански старался попасть струёй ему именно в лицо, – Кими осознал, что кроме Себастиана никого и ничего больше не видит.***
Хейкки просыпается, потому что колено Себастиана больно упирается ему в бедро. Хуовинен осторожно отодвигается в сторону, на каких-то несколько сантиметров влево. Этого достаточно ровно настолько, чтобы острая кость перестала причинять неудобство, но не настолько далеко, чтобы не слышать чужого дыхания. Хейкки крутит головой по подушке, разминая затёкшие мышцы, и закрывает глаза, проваливаясь в полудрёму. Себастиан сопит рядом. Хейкки понимает, что если по-хорошему, то надо встать и уйти потихоньку к себе, пока никто не заметил. Но здравый смысл отступает, стоит только посмотреть на спящего Феттеля. Сама невинность. Воплощённая добродетель – когда спит зубами к стенке. Себ лежит на боку, подогнув колени. Одна ступня торчит из-под одеяла. Волосы взлохмачены. Хейкки поднимается на локтях, не сводя с глаз со спящего. Потом он притягивает его к груди и прижимает к себе покрепче. Нос Себа тыкается ему в ключицу и греет кожу медленным дыханием.***
Может быть, если ты не смог приручить его, оно должно приручить тебя? А может быть, самые страшные звери живут не в лесах Сибири и не в горах Южной Америки, а в наших душах?***
- Дай пожрать че-нить, я сейчас скопычусь от голода, – просит Себастиан, вытирая шею полотенцем. - Где-то тут в сумке лежало, сейчас… – отвечает Хейкки и начинает почти археологические раскопки в большой спортивной сумке, которую он заготовил со вчерашнего вечера для тренировочного дня. Там всегда есть перекус на такой случай. - Вы опять жрёте? – спрашивает Марк. Кими просто наблюдает за этой сценой и молчит. Даже если он и осуждает методы работы Хуовинена, то по нему нельзя ничего подобного сказать, он спокоен, как и всегда, и Хейкки ему за это очень признателен. - Ага, – Хейкки спокойно поднимает взгляд на представителей команды «Лотус». - Блин, – констатирует Марк. – Ты ж вроде должен следить за его питанием? - Ну, я и слежу. Хочет жрать – кормим, не хочет жрать – не кормим. - Вот это я понимаю – оптимальный режим, – соглашается Кими, глядя, как умильно Себастиан ест сэндвич с ветчиной. - Держи зонт! – капризно заявляет тот Хейкки и щурится на свет. - Мне нужнее, я обгораю, а ты нет, – парирует Хейкки. - Ну, Хейкки… – Себ с набитым ртом на редкость забавно выглядит. - Марк, иди сюда, голову напечёшь, – приглашает Хуовинен, и Арнелл охотно прячется в тень, принимаясь обмахиваться кепкой, снимая её с потной лысины. - Вот гады! – указывает на них пальцем Себастиан, призывая Кими к праведному гневу. - Хорошо тебе, твой зонт не просит, – обращается к Марку Хейкки. - Так он же в солнечных очках всё время, ему просто пофиг. - Ё-моё, меня окружают финны, – проговорил Себ в адрес Марка таким тоном, будто подразумевал «Меня окружают идиоты», а может быть, он и в самом деле это имел в виду, с него станется. - Это заговор, – подтверждает Кими серьёзным вдумчивым кивком головы и тоже берёт сэндвич.***
Человек, занимающийся дрессировкой, должен уметь чувствовать, какой метод дрессировки подходит данному конкретному животному – есть ведь столько разных техник. Дрессировщики – это прежде всего звериные психологи.***
- Кто там? – спросил Райкконен и отпер дверь, не дожидаясь ответа. - Это Себ, – у Феттеля челюсть отвисла, когда он увидел, в каком виде Кими открыл ему. А тот был только что из душа, в одном полотенце. Причём больше всего он отмывал свои волосы от сладкого липкого шампанского. В крови бурлил алкоголь, заставляя видеть всё в мерцающем свете, но он пытался сдерживаться и вести себя так, словно это был самый обычный день. Точнее, конечно, уже ночь. Может быть, даже ближе к утру. - Чего хотел, чемпион? Почему не со всеми? - Наши ещё гуляют, а я уже всё… «Всё». В этом слове заключалась какая-то неведомая истина. Кими очень понравилось, как оно звучало из уст Себастиана. Было в нём что-то вкусное, такое, что хотелось попробовать. Когда он отошёл, чтобы пропустить нежданного гостя в комнату, и Себ сделал первый шаг, Кими вдруг остро почуял, что немец очень сильно пьян. От него не пахло алкоголем, наверно, он переоделся, но вот в том, как Феттель двигался, как смотрели его глаза, отчётливо ощущалось дикое опьянение. Кими не мог поручиться, что оно было именно алкогольным – может быть, тот просто сегодня был невменяемым, а победа ни при чём, может, она всего лишь послужила катализатором, чтобы у него окончательно снесло крышу. А когда Феттель дотронулся до его обнажённой кожи, проблемы с крышей возникли и у самого Кими. Не то чтобы он когда-либо страдал от гиперчувствительности, но сейчас внутри творилось чёрт знает что. И Кими это нравилось. Правда, он никогда раньше не целовался с парнями. А Себастиан классно целуется, оказывается. Феттель дотолкал Кими до кровати, куда тот с удовольствием и рухнул, одним махом содрал с него полотенце и начал вычерчивать пальцем по его животу какой-то витиеватый узор с завитушками. Это очень остро ощущалось, наверно, потому что глаза Кими закрыл, так что из органов чувств стало преобладать осязание. Сначала Себастиан касался его кожи только кончиком пальца, потом провёл всей ладонью, затем остановился и пару раз царапнул ногтем. Кими глубоко вздохнул. А никто и не обещал, что будет легко… Сразу не обещал, а уж тем более после вчерашнего… Думать о том, что это не трижды чемпион мира, а девушка сейчас над ним старается? Не получается. Если девушка, то сразу появляются вопросы – как она выглядит, как её зовут, что да как. А вот с Себастианом никаких вопросов не возникало. Всё было просто и понятно. С ним они были в каком-то смысле на равных. Себастиан наклонился над его животом и выдохнул горячий воздух прямо на солнечное сплетение: - На жёсткой или на мягкой резине? - У меня всё равно никакой нет. Так что сам смотри, – хмыкнул Райкконен. - Скажешь, когда захочешь, чтобы я остановился. - А что мне надо сказать, если я хочу, чтобы ты не останавливался? – Вопросы у Кими всегда были предельно конкретны. Смешок Себастиана он ещё успел услышать. А потом остались только губы на его теле, потому что в ушах так зашумело, что к отсутствию зрения прибавилось отсутствие слуха.***
Не так уж много животных, которые не поддаются обучению, продолжают держать вместе с остальными, послушными и приручёнными. Обычно от них стараются избавиться мирным способом, чтобы они не взбаламутили всех остальных, уронив авторитет дрессировщика. Впрочем, это и от дрессировщика зависит.