Часть 1
16 марта 2016 г. в 11:19
Светает. Пепельно-серая дымка, маскирующая все кругом молочной непрзрачностью, оседает ближе к земле и стелется рваным белесым туманом, оставляя за собой еле заметный влажный след. Очередной город просыпается. Воздух с каждым мгновением становится все прозрачней. На фоне сизо-голубого неба четко вырисовываются дома. Люди уже спешат по своим делам, серые и одинаковые. Водители, застрявшие в пока еще подвижной пробке, равнодушно смотрят по сторонам. Зак полулежит на переднем пассажирском сидении, выставив острое колено, и смотрит на пробуждающийся за окном мир. Радио молчит, слишком рано — не хочется ничего, только сохранить ощущение сегодняшнего утра. Он закрывает глаза, погружаясь в свежие воспоминания, рассыпающиеся калейдоскопом в тайных местах сознания.
Смятые простыни, предрассветный полумрак, делающий все вокруг похожим на нечеткий фотографический снимок в старом альбоме. Тело еще не остыло от жарких первобытных танцев, напоминающих о себе сладким тягучим послевкусием где-то внизу живота, словно далекий отголосок эха страсти. На прикроватной тумбочке пачка сигарет, пепельница и недопитый стакан чая в подстаканнике. Фрэнк тоже не спит, он лежит на спине, положив руку под голову, курит. Живописный дуэт — бывший биржевой брокер с Уолл-Стрит, а теперь юрист по международному экономическому праву и этот лохматый парень — бывший военный.
Машина вырвалась из пробки и, набирая скорость, помчалась по трассе. Зак, не открывая глаза, улыбнулся своим снам наяву, прислоняется виском к прохладному стеклу окна и мысли о НИХ увлекают его за собой, оставляя действительность с утренним городом где-то в параллельном мире.
Они познакомились на ринге одного из захолустных Нью-Йоркских клубов, где один выпускал пар после напряженного рабочего дня, а второй таким образом зарабатывал себе на жизнь. К своим тридцати пяти годам Захари, или просто — Зак попробовал все или почти все, — женился, развелся, играл в американский футбол и хоккей, занимался боксом, закончил Карлтонский Гуманитарный Колледж и, получив дипломы юриста и специалиста по туризму вдруг отправился в армию. Служил, где придется и как придется, побывал в плену и, однажды поняв, что его сердце больше не бьется, а прописные истины, выдаваемые руководством как святое откровение, не вызывают ничего кроме приступа тошноты, он демобилизовался и стал — гражданским-без-определенных-занятий.
Тогда на ринге, где их свел случайный спарринг, они словно выбивали друг из друга призраков прошлой жизни. Так сказать, стряхивали все наносное, все что мимо и не нужно, там, в клетке, остается только сам человек, без социальных ярлыков и клише. Смог — победил, нет — значит не герой, все просто. Никто не хотел сдаваться, дрались как в последний раз, как будто от этого боя зависит что-то важное.
«Ну что старичок, потанцуем?», — Зак энергичным движением головы вправо-влево хрустнул шейными позвонками, вправляя их на место, задиристо вскинул подбородок и начал свой стремительный танец-нападение. Но «старичок» оказался не так уж прост. Зря его соперник решил, что он легкая добыча. Удар в подбородок, быстрая смена позиции, еще удар — локтем, кулаком, защита и — стало интересно. Перед Заком настоящий боец, не любитель — профессионал. Он умело блокирует удары, нападает, выполняет захваты и душит. Красивый и резкий, тело как пружина, ни одного лишнего движения — пара точных ударов, словно броски кобры, он вконец сломал защиту соперника и выбил ему запястье… «Кто ж тебя так учил блок держать? Разлегся, как под трахарем… Вставай…». Желто-карие в зелень глаза смотрят тепло и странно-знакомо. Случается такое, когда кто-то сразу попадает в поле зрения и все — считай зацепил, уже не оторваться. Встретились глазами, переглянулись пару раз — кивок, ответный — и понеслось, затянуло, как в водоворот.
После рентгена, который оплатил победитель, они зависли в кабаке — пили, болтали «за жизнь». Зак давно так ни с кем не разговаривал о себе, даже со штатным армейским психологом. Здесь было что-то, что он не мог объяснить, почему хотелось рассказать совершенно незнакомому мужику с мягкими кошачьими движениями, желто-карим задумчиво-грустным взглядом и бронебойным ударом справа — то самое, о чем и себе-то не всегда скажешь. Помятые ребра напоминали о себе при каждом вдохе, правый глаз совершенно заплыл, он крутил в пальцах стакан с пивом и говорил, говорил, говорил.
А Фрэнк слушал и узнавал себя — как курит и пьет чай, запивая им снотворное по вечерам, сидит в кабаках, всматриваясь в судьбу каждого посетителя, бродит по ночным улицам, впитывая мысли и иероглифы города, не торопясь возвращаться в пустой дом. Он так же, как этот чудной парень все чаще засыпает, когда город только просыпается, и живет задыхаясь своей долбанной жизнью и собой. А еще он пытается верить в Бога, хоть тот от него отвернулся, но ведь хочется во что-то верить — не получается. «Люблю розовое вино…» совершенно невпопад перебил Зака сиплый тихий голос. Тот рассеяно поднял на Фрэнка, задумчиво смотревшего в пустоту, свой единственный зрячий глаз.
Вдруг оказалось, что им по пути, они оба сейчас хотят одного и того же от жизни, а именно — ничего. Экзистенциальный кризис накрыл как волной и при вопросе о смысле жизни где-то под ложечкой противно засвербило чувство «сильного психологического дискомфорта». Обоих посетило осознание, что собственная жизнь не имеет цели или смысла. Нелегко признаться в таком болезненном промахе, они оказались на противоположных полюсах возрастного периода, когда остро переосмысляется все пережитое. Когда все чего хотел — сделал, или не сделал. Нужно бы что-то менять, но пока не понятно с чего начинать. Может просто идти вперед, перестать ждать светлое… Ведь это только мираж в пустыне. Когда ты из последних сил идешь к источнику, а он все дальше от тебя. Так что уж проще-легче напиться из фляги невкусной воды, приняв как данность все, что с тобой происходит — «Вот — это моя жизнь».
Они даже не успели стать друзьями, сразу, без лишних подробностей, перешли к следующей фазе — став любовниками, на удивление гармоничной секс-парой, когда в партнере подходит все — и ритм, и темп, и вкус, и запах. Вселенная расщедрилась и выкинула в пространство в одно место и время два непростых пазла с правильными пазами. В те моменты, когда они были рядом, ничего вокруг не существовало, их близость была похожа на последнюю вспышку сверхновой. Вместе с тем, то, что происходило между ними, было не просто еблей — у них были «разговоры в постели», забавное нововведение. До этого времени никто из них не знал, как это - просто лежать после секса, курить и рассказывать потолку истории.
Они продолжали жить каждый своей жизнью, но день ото дня, эта своя жизнь все больше пересекалась с другой, границы становились условными и размытыми, грозя в один странный момент объединиться в нечто общее. Эта перспектива и манила и напрягала, уж слишком много всякого было у каждого за плечами.
Как-то в последние дни зимы Фрэнк пришел к Заку в его конуру и сообщил, что уволил себя и собирается отправиться в путешествие на машине и, дескать, если ты со мной — запрыгивай на борт. Приглашение было весьма неожиданным, учитывая, что в течение месяца от него не было ни слуху, ни духу. Зака не особенно заботило это обстоятельство, потому что сам он тогда приходил в себя после своего последнего боя, за который, к слову сказать, ему так и не заплатили. Он сидел на расправленной кровати со скомканным постельным бельем, держась за бок. Зак, молча, выслушал весь монолог, еле заметно пожал плечами и, по-быстрому втряхнув себя в джинсы, с выдрессированной за годы службы ссноровкой покидал барахло в сумку и — «вот он я». Напоследок оглядел место дислокации и, оставшись довольным полным отсутствием признаков жизнедеятельности, запер хатку на ключ.
Ехали по проложенному Фрэнком маршруту, отмеченному красными точками на карте. Странному хаотичному маршруту, словно он убегал сразу во всех направлениях, болезненно отступая от каких-то только ему известных и когда-то важных правил. Запланированный побег, как лезвие под кожу, как очистка от наркоты на сухую.
- Все тебе нужно контролировать, — ворчал Зак, лежа на заднем сидении, сидеть прямо ему было еще тяжело. — Нет в тебе спонтанности…
- Я король контроля, — усмехался в ответ Фрэнк.
Да так было тогда…
Контроль! Минимизация рисков, гарантируемая прибыль, нужные люди и "Мач Поинт"…. Время - это удача! А его время ускользало… Он всегда считал, что контроль - это его второе имя. В его профессии важно держать все в голове, замечать мелочи и ничего не упускать, от этого зависит вся его жизнь. Он один из парней, забравшихся на самую верхотуру жизни и смотрящих на мир сверху вниз. Человеческие стремления, житейские радости, вся эта долбанная хуйня — для тех, кто копошится там внизу, измеряя удачи и промахи линейкой обывателя. Он не заметил, как внутри все исчезло. Радость больше не приносит радость, и ничего, и никого не жаль. Он сам стал, как эти зеленые и желтые таблицы на экране его компа. Индекс верх, индекс вниз и только это будоражит кровь, заставляет ее кипеть и приливать к голове. А все то, что раньше было так важно и делало его живым — безвозвратно исчезло. Сенсорные рецепторы просто замолкли, притупились тактильные чувства и потерялось ощущение себя, его внутреннее ухо перестало улавливать движение, и тело зависло в вакууме. Как в кривом зеркале внешний мир изогнулся самым причудливым образом, и он вдруг оказался в комнате смеха или мире уродов, одним из которых был он сам, но смеяться ему совершенно не хотелось.
Он сам не заметил, как дошел до края, превратившись в счетную машинку… Деньги, деньги, деньги, бывшие жены, любовники и любовницы, дорогие машины и гостиничные люксы, похожие друг на друга, как близнецы своей фешенебельной безликостью.
В этот день он закрыл невероятно прибыльную сделку и получил очередной бонус, его энная бывшая звала на милый междусобойчик с «нужными людьми», а очередная небывшая выносила мозг каким-то жутко дорогим, но жизненно необходимым гаждетом к своему тюнингованному телку. Он выпил полбутылки вискаря, закусил сигаретной затяжкой и прикончил остальное… Какое невероятно-четкое изображение, черные силуэты небоскребов как-будто вырезаны из бумаги и приклеены к иссиня-черному небу. Миллиарды белых и желтых квадратиков равнодушно наблюдают за бестолковым движением жизни. Холодный зимний воздух пробирается за шиворот его итальянского пиджака. Как он оказался здесь? Здесь, на подоконнике перед распахнутым окном своего нью-йоркского офиса, готовый сделать шаг и приобщиться к пустоте… Время - это удача!
Зак не знал про своего любовника, всегда спокойного Фрэнка, что он стоял на краю, готовый к прыжку. Не знал, но о чем-то таком догадывался. Когда тот замирал и смотрел в себя, холодными, равнодушными желтыми глазами. В эти моменты Фрэнк оказывался в клетке, где вел бой с самим собой и только ему известными демонами. Тогда Зак просто оставлял его в покое, на то они и собственные демоны, чтобы разбираться с ними самостоятельно. Уж кому-кому, а ему-то эта история известна не хуже любого психотерапевта. Зак просто уходил на кухню, разогревал вчерашнюю пиццу, или то, что осталось от прошлого ужина, открывал банку темного пива и медленно пританцовывая под ритмы регги, сам того не замечая, подхватывал эту невидимую минорную бациллу, увлекающую в зыбучие пески его собственной «коробки боли».
С Заком было и легко, и тяжело, и просто, и сложно. Он ничего от Фрэнка не требовал, даже не звонил, никогда не приходил без приглашения. Иногда Фрэнк забывал о нем или ему так казалось, но где-то внутри тревожной ноткой перемен зрело странное ощущение, что именно этот парень и есть его «тихая гавань». А Тихая Гавань в свою очередь мучился непривычным для него чувством… То, что начиналось как просто секс, переросло в настоящую связь, во всяком случае так он это ощущал и ничего кроме сложностей это не сулило.
Они проводили ночи в дорогой квартире Френка или убогой норе Зака, состоящей из одной комнаты с окном где-то под потолком. Но, невзирая на место встречи, одно было неизменно… Вакуум невесомости, новое, рожденное ими белое солнце, некий идол - желание, висящее на тонком проводочке, как раскаленная электрическая лампочка, готовое в любую минуту рухнуть им же на головы. Их скользящие, сплетенные животами руки в первобытном сумасшедшем неистовом танце, в стремительном вертикальном пике. Агония страсти, когда двое, сползая в переливающуюся через край тишину, увязают в ней как в жидкой медовой субстанции, сливаются в одно нечто непостижимое, постепенно теряя скорость, высоту и пульсацию. Зак утыкался носом в маленькую ямочку за ухом Френка, прижимал его к себе за спину, все еще чувствуя его внутри, и не хотел, чтобы это кончалось, не хотел, чтобы опять пришла пустота. Пустота, что приносит в его жизнь боль… и память…
«По спине и ногам тянет стылой сыростью. Ночами воздух, почти осязаемо мокрый, не просто, как влажное нечто, прозрачное и невесомое, а как холодная субстанция, обволакивающая все тело, пробирающая до костей, превращающая одежду в мокрый холодный мешок, прилипающий к коже. И опять невозможно согреться, а значит никакого сна. Зубы с фарфоровым стуком отбивают дробь. Темнота, эта постоянная темнота. Только днем, когда солнце в зените, сквозь плотно закрытую деревянную крышку сюда проникает солнечный свет и песчаная пыль, что хрустит на зубах. Он ведет плечами, расправляет затекшие мышцы, указательным пальцем осторожно поправляет тяжелый стальной ошейник. Медленное движение головы вправо, влево, открывает рот до щелчка где-то внутри недавно выбитой челюсти, запрокидывает голову назад, хрустит шейными позвонками. Сколько он здесь — месяц, неделю, день, час… Сейчас время совсем остановилось, иногда ему кажется, что о нем совершенно забыли. Зачем он им? Он подтягивает ноги к груди, упирается локтями в колени, закрывает ладонями лицо. По запястьям, обдирая кожу, тяжело сползают стальные кандалы. «Если не жрать еще несколько дней, и вывихнуть большой палец, пожалуй, получится снять эти ебаные браслетки». Мысли медленные текут, как глицерин. «А толку-то, они сюда не спускаются…».
Машину подкидывает на колдобине и Зак открывает глаза. Как интересно устроена человеческая память, сколько всего умещается в одной голове, выдергивая на поверхность то одно, то другое событие. Столько всего произошло за каких-то пару месяцев. Теперь они ВМЕСТЕ, и что из этого выйдет не понятно ни одному из них. Но какого черта — сколько можно задыхаться и упоенно жалеть себя! Где там эта чертова любовь, может это она, так пусть болит, пусть выворачивает мертвой петлей…
Френк поправил зеркало заднего вида, поискал в бардачке сигареты и зажигалку, выцепил из пачки одну и закурил. Почему он ничего не чувствует, эта гребанная жизнь убила в нем все живое… или нет? До встречи с Заком ему казалось, что он проходит последнюю стадию своей болезни — отвращения к жизни, когда внутри уже не осталось ни слез, ни лезвий, хотелось бы, чтобы было больно, но не болит, а что же теперь? Сложно признаться самому себе в этом промахе. Одним махом сдаться и выдохнуть сердце в ледяную крошку. Нет, он еще не знает к чему все это. Может быть это тот самый человек, которого в глубине души всё равно ждёшь, в которого веришь, которого, несмотря ни на что, будешь ревновать, а может быть это очередной не-тот. Но нужно дать себе время и возможно в его душе наступит весна.
Уже больше месяца они катят по дороге, останавливаются в мотелях, шикарных гостиницах, и придорожных клоповниках, а иногда, словно герои старых американских фильмов, встречают рассвет сидя на капоте машины. Заку, сколько он себя помнил, нравилась именно такая жизнь. Он всегда был оболтусом с цыганской душой. «Люблю хаос — вся моя жизнь хаос…» -
мечтательно потягивая пиво, мурлычет он себе под нос и делает еще глоток. Его взгляд встречается в зеркале заднего вида со смеющимися желто-каре-зелеными глазами Фрэнка. Зак вскидывает голову, выставив подбородок и расплывается в сонной ответной улыбке: «Что улыбаешься? Не серьезный вы сегодня человек, господин Грилло, ох, не серьезный…»