Старый клён

2000 год Безупречная зелень молодой листвы надежно скрывала два сплетшихся в объятьях тела. Лёгкое гудение высоковольтных проводов не давало посторонним услышать голоса. - А нас не будут искать? У твоих же репетиции, альбом скоро выйдет, мне Серёга сказал, - прошептал Артур, не прекращая скользить ладонями по торсу партнёра. - Телефон я дома оставил, пейджер выключил, наплевать на всех, ты приехал, какие репетиции могут быть? - широко распахнутые голубые глаза арийского вокалиста деланно недоуменно посмотрели на Беркута. Артур кивнул и уткнулся носом в плечо любовнику. Зачем он спросил? Наверное, чтоб услышать именно такой ответ. Ни на какую репетицию он бы его не отпустил, даже если бы прямо сейчас из-за кустов вышли бы два попа с гранатами и черти с автоматами - Холстинин с Дубининым во всех ипостасях. Трясясь на колдобинах отечественных медвежьих троп, по ошибке названных асфальтированными дорогами, Артур мечтал о встрече с арийским соловьём. Чем больше пролетало дней разлуки, тем острее становилось тянущее чувство холода в груди. Только Валера мог его согреть, живым горячим огнём наполнить его сердце и разум, занять каждую клеточку мозга и души. Неправ великий Кант, что ко всему можно привыкнуть за три недели. Не учёл гениальный философ и мыслитель простой человеческой любви - этого прекрасного и ужасного чувства, всепоглощающего и всепроникающего, особенно в прекрасную пору весны. С поезда - бегом в метро, прыжок через турникет, обиженно клацнувший створками, упуская свою жертву; переход, нет, перебег на другую ветку, сбивая замешкавшихся бабулек; сомкнувшиеся двери, едва не ухватившие надувшуюся парусом футболку, и мерный треск колёс, порой раздражающий, но сегодня - услада слуха. Каждый скрип и толчок состава приближает к встрече с прекрасным. Сбившееся дыхание, практически полёт по пустынной улице, вот воздух уже полнится прохладой воды - пруды рядом. Мимо мелькнули изящные фонари, похожие на те, что украшают тихие европейские закоулки; полтора километра и повернуть налево у вросших в землю ступенек. Призывно шуршит блестящая на солнце листва величественного матёрого клёна, почти касаясь земли. Знакомый шлейф одеколона и уголок чёрной футболки, выставляющейся из-за потрёпанного временем дерева, однозначно указывает - его давний коллега и любовник уже на месте. - Валер, я тебя вижу. - А я тебя слышу, - смеется Кипелов и вываливается из-за клёна. - Ты ж как лось во время гона бежишь. Дышишь точно также, - теплое чуть мятное дыхание бьёт ему в лицо, заставляя забыть всё то, что оставлено дома и в студии. Ладони соприкасаются, губы мягко выцеловывают дорожку на раскрасневшейся от бега щеке. - А у тебя ножик перочинный есть? - неожиданно спрашивает Кипелов. - И почему его у меня не должно быть? - Артур, не глядя, вытащил небольшую финку. - Как же ты его провёз? - Лезвие не длиннее 10 сантиметров, а всё, что короче - можно и даже нужно. Знаешь, Валер, колбасу линейкой резать неудобно. А огурцы ей и вовсе не почистить. Валера попытался представить себе такой процесс освобождения овоща от шкурки и фыркнул любовнику в плечо. А затем всё-таки взял ножик и совершил мелкий акт вандализма. Точнее он начал вырезать кривоватое крупное сердечко на толстой коре, но Артур его остановил. На миг арийцу показалось, что сейчас тот скажет, что этого нельзя делать, дерево - памятник природы, что ж его калечить. Но наши ожидания, как хорошие, так и плохие, к счастью, оправдываются не всегда. Беркут молча накрыл своей ладонью кипеловскую и уверенно направил лезвие в свежепрочерченную бороздку на коре. Спустя минуту старый клён украшало неровное, но старательно вырезанное сердце, в которое был вписан изящный вензель из переплетённых букв "В.А.". Это были не кипеловские инициалы, а первые буквы имён вокалистов. *** Стоял чудный осенний вечер. Погода сжалилась над измученными людьми: после изнуряюще жаркого августа и залитых дождями первых двух недель сентября наконец-то картина за окном стала весьма хороша. Проснувшееся осеннее солнце нежно ласкало увядающие цветы, деревья, теряющие листву, чуть пожухлую траву. Старый клён у Борисовских прудов, выдержав все капризы природы, по-прежнему гордо стоял, раскинув массивные ветви. Прохожие, заметив его ещё издалека, восхищённо охали, любуясь красотой дерева. Разгорелся он огнём осенних красок: от глубоко-оливкового до багряно-алого, а кое-где казалось, что листья подёрнуты золотыми звёздами, ночью слетевшими с небес прямо в уютные объятья старого клёна. Яркий закат сливался с верхушкой дерева: непонятно было, где кончаются острые, гранатового цвета, листы. Но не было в этот день влюблённой пары под его сводами: Валера уехал с арийцами куда-то за Урал, Артур же находился где-то к юго-западу от Москвы, собираясь вечером выступить в качестве вокалиста группы "Маврик" на фестивале "Чаща-2000". Название фестиваля оправдывалось местом проведения: чтоб добраться до уютной, пусть и обширной поляны, где был разбит палаточный городок и поставлена сцена, необходимо было быть, по крайней мере, лешим, ориентирующимся в каждом уголке довольного глухого леса. - Что ж за глушь такая, точно индийские джунгли! Не хватает только питона Каа, который мечтает "пивка-а-а", - пытался шутить Артур, перемежая понятные только ему приколы с бранью. - Удивительно, конечно, как в такой близости от Москвы лес остался нетронутым, - размышлял Маврик, пожёвывая сорванный листочек кисленки. Процесс работы челюстями шёл непрерывно: Сергею тоже хотелось ругаться, правда, не на кусок тайги в трёх часах езды от столицы, а на организаторов. Но, как вежливый и воспитанный человек (до третьего стакана), гитарист предпочитал вкушать лесные дары, а не предаваться унынию и злости, которые, как известно, разрушают творческую душу. В то же время Сергей с ужасом смотрел, как несколько рабочих, явно из очень Средней Азии, наспех сколачивали гниловатые крошащиеся доски, сооружая из них подобие сцены. Никто, разумеется, не ждал от маленького фестиваля размаха недавно прошедших "Крыльев", но Маврик пообещал себе, что прекратит есть на ночь, если выживет на этом фестивале; если его не пришибёт криво прибитый софит; если он не станет участником игры "Слабое звено", проваливаясь под сцену на острые гвозди, оставленные там; если его не ударит током, да так, что волосы встанут дыбом даже в носу. - Артур, прошу тебя, не прыгай сегодня, а то наше выступление может закончиться провалом в прямом смысле, - попросил Маврин. - Я постараюсь, - беззаботно ответил Беркут и, почти не касаясь ногами земли, полетел в укромный уголок позвонить куда-то далеко, через несколько часовых поясов, в продуваемый всеми ветрами Иркутск, а может, Абакан или Омск: Артур не знал, где сейчас гастролирует его возлюбленный, но точно был уверен, что погода там не сахар - иначе бы Валера не жаловался, отзваниваясь накануне. - Мне холодно, тут в гостинице дует из всех дырок, обогреватель, по-моему, кто-то пытался съесть - защитная крышка обгрызена, поэтому включать мне его запретили из соображений пожарной безопасности, ну или из-за того, что я его доем, - юмор был попыткой согреться. - Как бы ты там не простудился, - обеспокоенно проговорил Артур, - держись там, мысленно я с тобой. - Пытаюсь, получается плохо. Завтра ещё на стадионе выступать. Если погода не сменится, чувствую, по меньшей мере насморк мне обеспечен, - Валера грустно вздохнул в трубку. То самое чувство овладело Артуром, когда так хочешь быть рядом с человеком, желаешь ему помочь, но не имеешь возможности. И это ощущение собственного бессилия выводило из себя. - Я так хочу быть с тобой там, вдвоем согрелись бы быстро. - Эх, Артур, не только километры нас разделяют. Ты только вообрази себе картину: ты приезжаешь ко мне на гастроли. Столько подозрений сразу, ненужных вопросов. Холст и так бдит за мной. - Общественное мнение, фи-и-и, - фыркнул Артур. Он так и не смог привыкнуть к тому, что для русского человека имеет большое значение, что думает кто-то там о нём: от его собственных родителей до бомжа под окном. Девять лет Америки вытравили самой сильной кислотой из него даже мысли о том, что кто-то может иметь что-то против его действий, осуждать их и тыкать пальцем в него. Он хотел любить своего Валеру открыто, не скрываясь. Статьи о мужеложстве уже не было, так что ничего преступного они ж не совершают, просто любят друг друга, счастливы вместе, так чего ж надо прятаться? Чего таиться по кустам, сбегая от родных якобы по делам, на деле к старому матёрому клёну. Лишний раз не прикоснешься друг к другу: а вдруг в их объятьях кто-то увидит непотребство? Артур часто успокаивал Валеру, когда тот надумывал, что кто-то знает об их связи и следит за ними. - Дурное общество, - говорил Беркут, - вот соседи мои с ночи до утра отношения выясняют: дерутся подручными предметами, тут милицию вызывали, заявление писали, что гражданин Патрушев провёл тёркой по лицу своей жены гражданки Патрушевой. Провёл четыре раза: два туда и два обратно. А супружница в ответ надела ему на голову кастрюлю с картофельным пюре и воткнула вилку в бок. Оба в травме лежат, довольные до чертиков. Медсестры умиляются им - милые бранятся - только тешатся. И это типа норма, а то, что мы с тобой друг друга любим всей душой и телом, так это, видите ли, порочно, мерзко и противоестественно. Валера тихо соглашался, утыкаясь лбом в плечо партнёру: всё он это понимал, но не мог переступить через себя, совсем не мог, даже если и хотел. Дай бог, чтоб наши желания всегда совпадали с нашими возможностями, как физическими, так и психологическими. - А ещё каждый особо воспитанный гражданин считает своим долгом спросить, почему я не женюсь, - продолжал возмущаться Артур, - да зачем мне в брак вступать, я тебя люблю, мне штамп в паспорте с какой-то там дамочкой нужен как рыбе лыжи. - Тише, Артур, - в такие минуты Валера ласково гладил партнёра по лицу, остужая своими прохладными пальцами его пылающие от негодования щёки. Телефон многозначительно пискнул и отключился. Артур грозно рыкнул в адрес производителей из Поднебесной, объяснив окружающей среде, какое худое и жёлтое место в теле трудолюбивых жителей Чжунго лучше всего подойдёт для вворачивания туда негодной техники. - Всё, что ни делается, делается в Китае, - фыркнул Беркут, отмахиваясь от налетевших комаров. Вечерело. Маврин с трудом отыскал своего вокалиста, слившегося по цвету и текстуре с местной флорой. Артур лежал на мягком мху, чуть поодаль от палаточного лагеря, закатив глаза. - Артур, тебе плохо? Беркут недовольно потряс головой: его отвлекли от мечтаний о Валере. Он только в своих грёзах вообразил, как тот снимает свои прилипшие к бёдрам кожаные штаны, тихо чертыхается, смущаясь от того, что те почему-то слишком тесны в паху. А Артур уже обнажён, распластан морской звездой, ждёт, когда его накроет крепкое, влажное от пота тело. Как скользнут длинные пальцы пианиста по широкой беркутовской груди, наиграют на рёбрах соляк «Бесов», как коснутся губы его бородки под нижней губой, и как он потонет в счастье, которое ему дарует одним своим присутствием арийский соловей. А тут "самолёт летел - колёса терлись, а вас не звали, а вы припёрлись" явление гитариста народу - Маврин нарисовался и требовательно трясёт его за ногу. - Через час наш выход, я уж тебя обыскался. - Я помню, Серег, не беспокойся, мы ж хэдлайнеры сегодня, всё будет в лучшем виде. Артур поднялся, стряхивая палую листву и иголки. - И всё-таки лес - это прекрасно: грибы, ягоды, свежий воздух, травки, цветочки, - возвышенно начал он, - комары, клещи, медведь! А-а-а-а! - вскрикнул Артур, прячась за Мавриным. Сергей похолодел: откуда дикий зверь так близко к людям? Но, к счастью, темнота обманчива: косолапым хищником оказался двухметровый упитанный байкер с длинной косматой бородой и хайером, топорщащимся точно иглы дикобраза. - А можно вас обнять? - по-доброму, рыгая шашлыком и пивом, попросил он. - Я вас обожаю, ещё с Арии, и с Мастера! - байкер протянул руки, сгребая обоих музыкантов в свои воистину медвежьи объятья. - Уже лучше бы это был медведь, - прошептал Маврин, чувствуя, как хрустнули его рёбра. - От него хоть на дерево убежать можно. - Извините, нам выступать скоро, мы пойдём? - сцапанный железной хваткой Артур пытался говорить громко, но получалось плохо. К счастью, байкер ещё не совсем оглох от рёва своего друга, советчика и жены в одном лице. На сцену они успели. Грянули первые аккорды "Хватит врать", Артур, забыв о предостережении Маврина, бодро вылетел на сцену прыжками энергичного кенгуру. Сет шёл как по накатанной: фанаты не лезли на сцену, тихо колбасясь у неё и подпевая "Кастельванию" "Гонкой", причем совершенно не чувствуя разницы; менты охаживали дубинками не больше обычного; кто-то издалека дирижировал сосиской и пивом - рай да и только. И вот - финальная и жизнеутверждающая "Будем жить, Мать Россия", а в самом деле, будем жить, другой вопрос как - долго и счастливо или плохо и грустно? Задумавшись об этом на соло, Артур начал энергично нарезать круги по сцене, делал он это вприпрыжку, обрушивая всю силу весьма тренированных ног и живого веса на многострадальные доски. С утра пол сцены был трижды облёван, потом на него упал лидер какой-то панк-группы «Рога и Копыта», затем по нему кружили полуголые целлюлитные стриптизёрши. Всё это доски выдержали, но всему же есть предел. - Не-е-е впервой рискова-а-ать нам свое-е-е-е-е-е-ей голово-о...ой, - последнее слово потонуло в громком треске досок. Артур в очередном прыжке пробил хлипкий пол и, обдирая бёдра и бока, улетел под сцену. Последнее, что он почувствовал, это подворачивающуюся ногу и приближающийся к виску камень. Сознание померкло. *** Где-то за Уралом. Она ничем не выделялась из толпы: тусклые волосы, не знавшие хорошего парикмахера, усталые глаза, воспалённые от бесконечных ночных бдений, бледная кожа, точно в отпуске она не была последний раз никогда. Завертевшиеся и ускорившиеся ритмы жизни создали новый образ человека - замотанного, сонного, никакого, почти не существующего. На таких не обращали внимания, а, может, не хотели обращать: в зеркале отражается такое чучело, ещё и на него везде смотреть. Но мало кто знал, что за тонкой оболочкой сероватой кожи билось горячее алое сердце. В этом сердце жила любовь, всеобъемлющая, всепоглощающая, безумная. Засыпая и просыпаясь, девушка повторяла одно и то же имя, имя арийского вокалиста. Она была фанаткой, до мозга костей, до последней клеточки своего организма. Кумир был её наркотиком, личным сортом героина. Каждый день ей требовалась новая доза - фотография, заметка в журнале, пара строк в интернете. Девушка не замечала, что он отравляет её: она забывала про друзей, подруг, родных и близких; весь её мир теперь заключался в русоволосом мужчине с дивным голосом. Мужчине, которому она бы отдала не только сердце, которое он просил в одной из самых проникновенных песен группы, а всю себя, без остатка; и было неважно, нужна ли она, вчерашняя школьница, ему. "Бери и делай, что хочешь", - так шептала она, поглаживая глянцевую фотографию в буклете. Но вдруг её мир дал трещину, змеей поползшую по прочному фундаменту любви. Девушка возжелала, чтоб кумир принадлежал только ей: не она ему, а он, целиком и полностью, чтоб был в её власти. Катализатором стала увиденная в Москве картина: Кипелов возвращался с супругой и сыном домой, ласково переговариваясь с обоими. Уже у дома он столкнулся с соседом, разулыбался, распахивая ему объятья. А вечером на лавочке у дома он болтал с незнакомым девушке брюнетом с орлиным профилем и яркими карими глазами. Оба смеялись, а потом куда-то ушли, скрываясь в сплетениях улиц и домов. Девушка же осталась в тихом дворе с проснувшейся обидой, злостью и желанием собственничества по отношению к кумиру. Абсолютная покорность светлому образу сменилась желанием обладать реальным человеком. Но даже своим поехавшим мозгом девушка понимала, что это невозможно. Масла в огонь подлил не кто иной, как классик русской литературы по фамилии Островский. «Бесприданница», которую мальчишки в шутку звали "беспредельницей", глубоко запала в душу девушке. "Да не доставайся же ты никому", - маленький человечек Карандышев оборвал жизнь молодой красавицы, решившей ступить на кривую дорожку. Не было мыслей о том, правильно ли он поступил, или не имел никакого права махать револьвером; за что, умирая, Лариса поблагодарила убийцу. Только строчка въелась, точно метка калёным железом. - Раз не мой, так не доставайся ты никому, - фанатка шептала это как заклинание, полируя небольшую, но тяжёлую монтировку, которую тайком пронесла под одеждой в поезд. Локомотив нёс состав в глубь страны: у девушки было два дня передумать, но по прошествии 48 часов она выходила на оживлённый вокзал с одной мыслью - найти и сделать так, чтоб никому её кумир не достался. Осталось загадкой, куда смотрела охрана перед концертным залом. Девушка, влившись в толпу фанатов ожидающих прибытия автобуса с арийцами, тихо поглаживала орудие за пазухой. И вот подъехал огромный Икарус: поклонники ломанулись к дверям, охрана начала работать дубинками, оттесняя их. В этот момент девушка прошмыгнула под локтём одного из стражей порядка, оказавшись в метре от Кипелова. Одуревший от шума и напора вокалист не сразу понял, что сейчас произойдёт, он даже не отшатнулся, когда незнакомая фанатка выхватила из-за пазухи метровую железку и с криком "не мой, так никому не достанешься больше", сорвавшимся на визг, обрушила её на голову Валерию. Тот, широко распахнув глаза, укоризненно посмотрел на неё и рухнул ничком. Охранники скрутили буйную фанатку и вызвали милицию, Кипелова фанаты на руках отнесли в ближайшую клинику - ждать скорую было бесполезно: машин мало, врачи уставшие, а тут много пар здоровых рук, и дорога каждая секунда. - Крепкий же у него череп, другой бы как орех раскололся, - врач почти улыбался в густые усы, видя, как выдохнул отряд поклонников, дежуривших на первом этаже клиники. - Жить будет долго и счастливо. Действительно, через неделю Валерия бодрого, правда, с повязкой на мохнатой макушке, выписали. Его встретили коллеги-арийцы и небольшой отряд фанатов, преподнёсших ему не самый скромный подарок, - новый сотовый телефон, взамен того, что был утоплен в луже и разбит в результате падения. Вокалист смущённо поблагодарил их и отбыл на концерт. Последствия удара не беспокоили его. Видимо, черепная коробка и впрямь была очень твёрдой, возможно, удар смягчила густая копна волос. Он не держал зла на сумасшедшую поклонницу, даже приехал в отделение милиции и попробовал с ней поговорить. Но девушка, вжавшись в угол, лишь тихо рыдала и ломала себе пальцы. Гастроли шли своим чередом: город сменялся другим, стадионы, казалось, все на одно лицо. Валерий регулярно звонил домой, жене и родителям, объяснял друзьям, что с ним произошло - об инциденте рассказывали даже в новостях. Лишь один абонент был пропущен им, который, впрочем, даже при желании не мог бы ответить на звонок, так как пребывал в коме. Но Валерий не сделал это умышленно, он попросту забыл о нём. Удар всё-таки имел свои последствия. Амнезия коснулась лишь одного в его жизни - его тайного любовника Артура Беркута. *** 2005 год. - Артур, вылезай! - приказным тоном скомандовал чуть нетрезвый голос. - Я ещё не упал, - арийский вокалист отличался чувством юмора. Но, высказавшись, Беркут прикусил язык. Кто его зовёт? Голос совсем незнакомый, хотя нет, не совсем так: Артур где-то слышал его раньше, даже разговаривал с этим человеком, но близко его не знал. Да и где, чёрт бы их побрал, Сашу - басиста и Маврика, которые уж наверняка должны кинуться к нему. Но если первый - помочь, то второй с целями отвешивания лещей. "Эх, прав был Серёга", - подумал Артур, - "не надо было прыгать по сцене". - Серёжа-а-а, - позвал Беркут. Сверху многозначительно хмыкнули. - Прист, тебя тут вызывают, - произнёс тот же голос. - Какой Прист? - чуть не сорвалось с языка вокалиста, но он сдержался. Ух, как трещала голова, только теперь он почувствовал, что его череп разрывается ноющей болью, звенит и трещит, будто внутри него пара ежиков играла в догонялки, причём оба падали, втыкаясь иглами в нервные окончания. Мелькнула тень, чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и поставили на ноги. Артур посмотрел на встряхнувшего его человека. Тёмные кудри немного закрывали лицо, но спрятать выдающуюся челюсть было невозможно: перед вокалистом стоял ни кто иной, как Виталий Дубинин. - Ну чего, Пташка? Цел? - Относительно, - жалобным тоном произнёс Артур, - а что вообще произошло? Ничего не помню! - Ты традиционно носился по сцене, я только хотел тебе сказать, что ты идёшь на рекорд, как сцена хреновая треснула, и случилось то, о чём так мечтают наши хэйтеры - полный провал. Жрать тебе поменьше надо, и прыгать в строго отведённых местах - в батутном парке, млять. Артур молчал, замерев статуей. Что тут происходит? Почему Дубинин на сцене рядом с ним был? И он хотел спросить об этом, но ему помешал звук циркулярной пилы, которая словно разрезала его голову на две половинки. На деле это испуганные техники выпиливали кусок сцены, чтоб вытащить вокалиста. Вытащенный Виталием на свет Артур зажмурился, нет, не от палящего солнца, а от того, как изменилось окружающее пространство: вместо глухой чащи было симпатичное поле без конца и края, весенние цветы, которых не видно, но запах от них витал повсюду, смешиваясь с ароматом шашлыков; палаточного городка не было вовсе. Стояли только ларьки с пивом и закусками, странные металлические ограждения, смахивающие на противотанковые ежи, и куча милиции, сквозь которую пытались протиснуться люди в белых халатах. "Нет, это сон, это дурной сон!", - беззвучно крикнул Артур и рухнул в обморок, надеясь, что когда он очнётся, он увидит знакомый лес, Маврика и прочие составляющие того фестиваля, на котором он выступал. В следующий раз он пришёл в сознание на больничной койке. Виски туго сдавливала повязка, напротив него сидел пожилой врач и постукивал ручкой по прикроватной тумбочке. - Ну вот, вы пришли в себя. Вы сильно ударились головой, ваш коллега сказал, что вы ничего не помните. Это правда? - Да, то есть нет. Я помню, что бегал по сцене, а потом провалился под неё. - Уже хорошо, что ж, оставляю вас пока, ваша жизнь вне опасности, голова у вас очень крепкая, пару деньков отлежитесь и всё будет хорошо. Сотрясения нет, тем более мозга, - ехидно высказался врач и оставил Артура одного. Беркут попытался привести мысли в порядок: обнаружив на окне газету, он углубился в чтение. Неожиданно для себя обнаружил, что на дворе уже 2005 год, и сегодня, в погожий майский денёк должен был состояться фестиваль "Мотомалоярославец", который полагалось закрыть легендарной группе Ария. По словам журналиста фанаты коллектива были готовы прождать целых 12 часов фестиваля, прежде чем со сцены грянут риффы с 20-летним знаком качества. А перед этим поклонникам именно динозавров хэви-метала предстояло выдержать местные малоизвестные группы, которые метким словом акулы пера были описаны одной строчкой "разевает щука рот, а хрен знает, что поёт". Артур хихикнул и расслабился, но очень зря. Под статьёй давалась краткая биография арийского коллектива. Он пробежал её глазами и похолодел. 2002 год - раскол коллектива. Трое ушедших музыкантов образовали группу Кипелов, основные авторы песен - Холстинин и Дубинин - остались под прежним названием. Вокалистом с ноября 2002 года является бывший участник групп Автограф, Мастер, Маврик и ряда других - Артур Беркут. 2003 год - запись альбома "Крещенье огнём" с Беркутом. 2005 год - осенью группа Ария отметит 20 лет творческой деятельности. Если бы прямо сейчас начался Апокалипсис, Артур бы его не заметил. Его трясло и колотило, без того ноющая голова начала пульсировать, точно он был Карлосом из Кошмара на улице Вязов-6, вдобавок неслабо подташнивало. Говорят, что человека мутит от сильных переживаний, а ещё от того, когда он попросту не может и не хочет принять произошедшее так, как оно есть на самом деле. Беркут с трудом подавил подступившую дурноту. - Боже мой, что ж такое? Валера не поёт в Арии, я его сменил. Валера, надо ему позвонить! Если всё вокруг меня - затянувшаяся и глупая шутка, то всё должно проясниться. "Набранный вами номер не существует", - мобильный оказался отключенным от обслуживания. По домашнему телефону ответила кипеловская супруга и сильно удивилась звонку Артура: "Уже и тебя заслали поговорить о юбилейном концерте, нет Валеры, уехал на дачу ещё вчера. Давно ж ты нам не звонил". Беркут положил трубку: он понимал, что произошла какая-то чертовщина. 2000 год превратился в 2005, он давно не звонил Кипелову домой, хотя обычно регулярно трезвонил вечерами, вызывая на полезный для здоровья моцион. Его пронзила страшная догадка: пять лет его жизни выпали из его памяти, как и не было. Последнее, что он помнил - прыжки по сцене на фестивале "Чаща", ценой невероятных усилий он смог воскресить в памяти обрывки: белые стены, белый потолок, люди в белых халатах. Всё это слилось в единый бесцветный поток, который снова заставлял ныть его многострадальную голову. Сверлила висок и мысль: а что ж теперь делать? Рассказать правду, что забыл последние пять лет? В лучшем случае поднимут на смех, в худшем - запрут на лечение в клинику. А, может, таиться, изображать, что всё хорошо? Он теперь поёт в Арии, откуда-то даже на ум пришли строчки песен, которых он никогда не слышал. Возможно, это были новые произведения, записанные с его вокалом. То есть, постоянная и стабильная работа у него есть. Судя по содержимому карманов поясной сумки, с деньгами тоже все хорошо: он недавно переехал в новую квартиру и теперь оформляет необходимые документы. Удивился Артур тому, что у него теперь есть жена. В паспорте неотвратимо чернела отметка ЗАГСа о вступлении в брак. Странно, получается, с 2000 года кое-что кардинально изменилось: его отношение к женщинам и перспективам союза с ними хотя бы ради прикрытия собственной ориентации. Удивительное подстерегало Артура каждое мгновенье, пока он перебирал свою сумку, которую заботливые медсёстры положили на тумбочку. В телефоне обнаружились сообщения, отправленные жене, полные ласки, заботы и душевного тепла. У Артура аж заныли зубы: все эти слова он когда-то говорил Валере. Только для него предназначались сочетания "лапушка", "звездочка", "солнышко", "ангел во плоти", и анимешно-модное "няшка". Кипелов обычно смущался таким определениям в свой адрес, но вскоре брал себя в руки, величая Беркута "зоренькой", "отрадой сердца" и "оазисом в пустыне". Порой они соревновались, кто кого хлеще обзовёт в минуту душевного порыва. Счёт был равен. Теперь же все эти слова Артур слал неизвестной ему Оксане. Что же делать? Что же делать? Как быть? Провалявшись в больнице около недели, Артур вышел полный решительных намерений с пухлой тетрадкой, в которой все они были зафиксированы. Он не собирался никому говорить о своей амнезии. Понял нынешний ариец одно: в 2000 году он получил серьёзную травму головы, ставшую причиной амнезии. Забылся горячо любимый Валера, их встречи, контакты, планы. И только сейчас по воле случая, оказавшись почти в той же точке, что и был в 2000 году (если верить тому, что история движется по спирали), он вспомнил возлюбленного, но память сыграла с ним злую шутку: ценой за возвращённую любовь стал новый склероз, коснувшийся последней пятилетки. Артур был счастлив тому, что помнил. Мир без любимого - солнце без тепла, птица без крыла, горы без вершин, песня без души. А события, приведшие его из группы Маврина в Арию, он узнает из газет, журналов, интернета, запомнит их и будет жить нормальной обычной жизнью. С той лишь разницей, что отныне он будет засыпать и просыпаться с образом Валеры перед глазами, а это для Артура было главным. Вокалист улыбался своим мыслям, как вдруг тень набежала на его лицо: а Валера-то что? Почему он не начал его искать после 2000 года? Ведь если Артур попал в больницу, соответственно, на телефонные звонки он не отвечал, да и коллеги могли рассказать, услышав от Маврика, который осенью 2000 года часто болтал с арийцами, готовясь к 15-летию группы. А что если Валера его помнит, но обиделся? Несложно представить, каково это: приходишь ты, воистину влюблённый, а тебя не узнают, смотрят куда-то мимо. Артур знал, что Кипелов - человек сильный и слабый одновременно: он мог смириться с амнезией партнёра: так значит было суждено, постараться забыть его, чтоб не было мучительно больно. Навязываться же, пытаясь воскресить в памяти Беркута всё, что связано с ним, он не мог по определению, по характеру, по воспитанию. Если так оно и было, то Артур просто обязан как можно быстрее разыскать Валеру и объясниться с ним, пробиться через стену непонимания и скрытой горечи, забраться в самые потаённые закоулки его души, где и был уютный уголок для Артура и его чувств. А что если этого всего попросту не было? Артуру всего лишь приснилось то, что он встречался с Кипеловым. Доказательств, кроме его дырявой памяти, у вокалиста не было. Вспомнилась китайская народная мудрость о Чжуандзы, который увидел во сне, что он бабочка, а когда он проснулся, то долго думал, то ли он лишь мужчина возраста неопределённого, которому снилось, что он легкокрылая ночная красавица, то ли он прекрасный Махаон, который дремлет в объятьях душистого цветка, подарившего ему сон о том, что он стал человеком. Беркут попробовал вспомнить хоть что-то, что может быть материальным подтверждением их связи. Как жаль, что пропал телефон вместе с смсками, которые они слали друг другу. Скрываясь, оба молчали об их отношениях, выходящих за рамки дружеских. Да, кое-кто знал, что они общаются и вместе гуляют, но ни словом, ни делом вокалисты не компрометировали себя. Размышления прервал Виталик, позвонивший ему с вопросом о готовности выезжать завтра в тур. И Артура осенило: "дерево с наколками", как он "ласково" назвал Дуба, приоткрыло дверцу воспоминаний чуть пошире. Нужно срочно было добраться до Борисовских прудов и найти там старый клён с вырезанными инициалами. Ночью, дождавшись, пока Оксана уснёт, Беркут выскользнул из дома. Добираться до места Икс было крайне долго: пересадки, последняя маршрутка с подозрительным водителем, безлунная и беззвёздная ночь. Темнота, хоть глаз выколи, что едва и не сотворил Артур, ещё чуть-чуть и превратился бы в пирата - острый сук попался неожиданно. Смахнув пот со лба и порадовавшись, что не стал сродни адмиралу Нельсону, вокалист на ощупь добрался до искомого дерева. Дрожащими пальцами он долго изучал ствол, кляня себя по матушке, что не додумался прихватить фонарик, а свет дисплея мобильника был настолько слабый, что не видно было ничего от слова совсем. Но вот попались бороздки: Артур прочертил ногтем по ним и выдохнул. Да, здесь было вырезано сердце и инициалы. Значит, они на самом деле встречались, любили, как могли и как умели, скрывались и таились под сенью густой листвы, что ж Валера забыл его? А вдруг - мелькнула невероятная мысль - любовник утешился кем-то другим. Артур с амнезией, доказывать ему, что были чувства, бесполезно, а рядом столько вариантов, в том числе и таких, которые молчаливы и свою личную жизнь стремятся скрыть полностью. Возвращаясь домой пешком, Беркут фактически накрутил себе в голове целую мелодраму с участием Валерия, его бывших и нынешних коллег. Старый клён успокаивающе шуршал ему вслед, мол, ну и дурашка же ты. Но объяснение тому, что Валера не искал Беркута, было диаметрально противоположным тому, что придумал себе он. Оказалось, что в тот же день, несколькими часами позже Кипелов получил по голове арматурой от неадекватной фанатки и был госпитализирован. Сухие строчки резали по живому: "Валерий находится в хорошем состоянии, его жизни ничто не угрожает. Однако удар пришёлся на лобные доли, отвечающие за память. Есть подозрения, что пациент мог что-то забыть из своего прошлого, но он уверяет, что всё прекрасно помнит...". Вот так номер! Артур едва не упал со стула, удержавшись чудом. Как же связаны они с Валерой! В один и тот же день умудрились стрясти голову и забыть друг друга. Злой рок, насмешка судьбы! Правда, Артур-то вспомнил его, а вот экс-арийца по черепу больше никто не колотил, вот он и остался в неведении относительно некоторых событий его прошлого. И что же теперь делать? Если написанное в газете - правда, то ловить Артуру в принципе нечего. Забывшего его Валеру по голове он бить не собирался, а других способов вернуть ему память он пока не мог придумать. Да и человеческий мозг - сложное явление, малоизученное, как тут угадаешь, что сможет приоткрыть дверь в подсознание, которое могло хранить то, что вычеркнуто из сознания. Несколько недель Артур просматривал архивы газет, журналов, читал интерактив сайта: что его спрашивали, что он отвечал, залез даже на форум. О последнем он тут же пожалел: фанаты отчего-то ставили ему в вину, что он сменил Валеру на посту арийского вокалиста, кляли его всяко, желали ему сдохнуть в муках, чтоб не поганил своим рёвом мелодичные арийские песни, так душевно исполняемые Кипеловым. - Вот это бы я точно хотел забыть, - сам себе проговорил Артур, думая о том, как бы было хорошо, если б люди могли стирать неприятные воспоминания, а лучше и события, к котором те приводили. Ударил тебя кто, втоптал в грязь в прямом смысле, а провёл ты большой стирательной резинкой по своей памяти, и нет ничего - ни бессильной злости и подступающих к горлу слёз, ни самого избиения - тишь да благодать кругом... Но среди вёдер помоев, вылитых на него, попадались и крупицы ценной информации: о концертах, о записи сингла "Чужой" к 20-летию коллектива, о гастрольных приключениях, об интервью. "А мы с Валерой и не ссорились", - прочитал Артур свои же слова, процитированные из одной телепрограммы, и выдохнул: это было сказано им совсем недавно, значит, явного конфликта между ними нет. Но что это давало? Если они пять лет не общались, то какой конфликт мог вообще быть? Записав ещё несколько мыслей в свой блокнот, Артур пришёл к выводу, что хочет точно знать ответ на один вопрос: вот если он с Валерой общался довольно близко - жена экс-арийца и Маврик точно знали, что они встречаются и гуляют по парку вечерами, то как оба восприняли тот факт, что всякие контакты прекратились. Но задать вопрос в лоб Беркут не мог ни тому, ни другому. Он подчеркнул запись о необходимости выяснения этого момента и попытался прикинуть варианты ответов, поставив себя на место тех, кого он спросил бы. Почему общение сходит на нет? Артур думал интенсивно, до темноты в глазах и тошноты, но дошёл только до одной, но вполне логичной мысли: нехватка времени. В 2000 году случился переломный момент: не будь удара по башке и больницы, они б все равно стали бы реже встречаться. Арийцы писали "Химеру", вытягивая из Кипелова последние соки, Артур же попытался улететь от Маврика и сколотить новую группу: ей он посвящал всё свободное время и силы. Даже умудрился смотаться на длительные гастроли, а потом снова вернуться в коллектив под руководством Сергея. Трещина в их отношениях появилась ещё до 2000 года - Артур это понял только теперь. Тревога Валеры, что его сейчас вызовет всесильный динозавр ХолстоДуб, что сейчас из-за угла выйдут поклонники и подумают не то о гуляющих вместе вокалистах, отдаляла уже экс-арийца от Артура. Быть может, ситуация с расколом группы и толкнула бы Кипелова в поисках поддержки и опоры к партнёру, трещина бы стянулась, будто и не было, но вмешались судьба и чьи-то кривые руки. С этой мыслью Артур заснул. Снился ему, разумеется, Валера, одиноко блуждающий по парку у Борисовских прудов, чуть подрагивающий от совсем не летнего дождика, ощущающий нехватку чего-то важного рядом с собой: теплой руки и бока Артура. Беркут во сне протянул руки, позвав вокалиста по имени, но задел мирно спящую жену и открыл глаза. Часы пробили шесть раз, больше сон не шёл. Артур нащупал в ящике прикроватной тумбочки толстый журнал с телепрограммой и углубился в чтение своего же интервью. *** Свой 43-ий день рождения Артур встретил на гастролях, где-то между Архангельском и Санкт-Петербургом. Организаторы прекрасного города на Северной Двине оказались нечистыми на руку, посему музыкантам пришлось там слегка задержаться. Огромные окна выходили на величественную, широко раскинувшуюся реку, давая возможность насладиться игрой алых с золотом лучей закатного солнца по неспешно текущей мутной от талого снега воде. Арийцы любили праздники, как и все русские люди: как минимум можно хорошо покушать и выпить, а ещё сказать какой-нибудь хороший ядрёный комплимент от души, граничащий с гадостью. "Выглядишь на все 100". И не уточняют: процентов, лет или килограммов? Страшен наш народ не проклятиями, а пожеланиями: "желаю, чтоб тебя окружали такие же люди, как и ты сам", "и чтоб все было хорошо, и по плечу нагрузки, и чтоб на пиво звали вас не в качестве закуски". Разговоры за жизнь свелись к обсуждению животрепещущей темы: как провести юбилей осенью? Идей было много, но главная упиралась в одного человека, сыгравшего чрезвычайно важную роль в группе. Поэтому вопрос был таков "как заманить Кипелова на юбилей". Даже не рассматривались варианты, что нужно просто позвонить и договориться. Холстинин позабыл знаменитую бритву Оккама, поэтому предлагал направить официальное приглашение на имя администрации группы бывшего вокалиста. - Да-а-а, проблема, как же жалко, что Птица наша гордая уж давно не гуляет больше с этим, - Дуб скорчил рожу, которая, по его мнению, обозначала Валерия. Артур, до этого меланхолично качающийся у окна, превратился в одно большое ухо. - А что, он гулял? - мохнатые брови удивлённо взметнулись на лоб. - Было дело, Серёга Маврин говорил, что Пташка имела обыкновение вытаскивать коллегу по певчему цеху из объятий его четвероногого друга по имени "диван мягкий: сделано в СССР", и после они шатались вместе по району. Рыжий их видел несколько раз, гуляя со своим зверинцем. Потом, правда, перестали: чёрт их знает почему. - Арту-у-у-ур, - позвал вокалиста Виталий, - что ж ты, окаянная птаха, с радостью-то мозгоклюистой гулять перестал? - А-а-а..., - Артур хотел было сказать "амнезия, забыли друг друга", но передумал. В его планы не входило признание в собственном склерозе. - Так гастроли: то он, то я, да и ещё вы ж с байкерами масштабную деятельность развернули, некогда ему было. Да и мне, честно говоря, тоже: я всё "Автограф" хотел возродить... "Запрещено-о-о-о, нельзя-я-я-я", - взлетающим истребителем взвыл Артур, арийцы едва чашки не выронили. - Чтоб ты на концерте так орал! - буркнул Прист, стирая чуть выплеснутый чай с колен. Беркут же выдохнул: опасный поворот пройден, коллеги покивали, соглашаясь с его аргументами, Дуб вздохнул. - Ладно, нормальные герои всегда идут в обход, - глубокомысленно заметил он. Артур же, отделавшись от внимания коллег, снова уставился в окно куда-то далеко на юг, где раскинулись по семи холмам златоглавые дома, где находился его предшественник - острая болезненная заноза в сердце. Одно волновало Беркута - успеет он или нет 28 мая в Москву, притом, что 27-ого арийцы давали концерт в Санкт-Петербурге. Вокалист вбил себе в голову, что хочет сходить на кипеловский концерт, хотя бы издали взглянуть на Валерия, никто ж не запретит целых два часа не спускать с него глаз и слушать, как он врывается в сердца и умы фанатов, выметая из них пыль повседневности, бытовых забот и тревог. - Артур, не спи, а то замёрзнешь! - басист всегда отличался тактичностью. *** Едва допев о том, что воля и разум сильнее всякий войн, Артур, отказавшись от послеконцертных возлияний, чем удивил коллег, пулей понёсся на вокзал. Бежалось плохо: выступление вымотало, к тому же давала знать и мелкие травмы, полученные при падении под сцену, и авария, в которую вокалист угодил несколько недель назад. О ней он узнал от коллег: "Вот, Артурище, повезло тебе, как утопленнику: не успел старые синяки залечить, уже новые организовались". На поезд он едва успел: в последний момент увидел блеснувшие серебристые бока состава, рванулся на подножку и только там, обруганный проводницей за экстрим, выдохнул. Москва встретила его моросящим дождиком. После удивительно солнечного Питера это было малоприятно. Но когда Артур обращал внимание на подобные мелкие неприятности? Он чувствовал, что почти летит над землей: ноги едва касались мокрого, а оттого скользкого асфальта. Пару раз он чуть не навернулся, чертыхаясь и припоминая рассказ известного юмориста о том, что дороги в России делаются строго по фен-шую, который не терпит прямого, ровного и гладкого, потому и такие буераки даже в пешеходной зоне. Дежа вю овладело арийцем: точнее его разновидность - дежа веку - уже пережитое, с дежа сенси за компанию. Он чувствовал, как колотится его сердце, сладко замирая, также, как и в тот последний раз, когда они виделись с Валерой; как легко дышится, несмотря на трещину в ребре. Чуть прикрыв глаза, позволяя толпе вести себя по переходу в метро, Артур ощущал даже тот же запах, что был в тот далёкий день пятилетней давности. Всё было точно также за исключением одного: Беркут бежал не на свидание с любимым, а на его концерт. А этот самый любимый и знать не знал ни о визите арийца, ни о его чувствах, амнезия... Натянув капюшон поглубже, Артур слился с довольно большой группой плечистых молодых людей, направлявшихся к Лужникам. Ребята были слегка навеселе, заметив огромную афишу, возвещавшую о грядущем концерте, они одобрительно загудели, пытаясь запеть кипеловскую нетленку о свободе. Пели хором, невпопад, точно Змей Горыныч из анекдота, но зато с душой. Хвост очереди тянулся в прекрасное далёко, Артур пристроился за спинами ребят и расслабился, прикрыв глаза: стоять придётся ой как долго, но это того стоит. Дождь тем временем только усилился. Фанаты начали сбиваться в кучки, организуя из косух и зонтов навес для особо промокших и замёрзших. Кто-то вытащил из-за пазухи запасы: ощутимо повеяло чем-то мясным и спиртным. Следом потянуло сладковатым дымом. Очередь жила своей жизнью, иногда чуть продвигаясь, но вообще развлекаясь в меру фантазии составляющих её граждан. Где-то в начале истошно горланили, вызывая какого-то Рому и поминая его близких и дальних родственников. Оттуда же доносились женские визги - две или три девушки изображали родственниц сирен, но не мифических древнегреческих, а автомобильных противоугонных. Из середины толпы доносился мелодичный звон бутылок, шумное бульканье и хруст - кто-то подпитывался перед важным мероприятием. Тем же занимались ближе к концу очереди, где и стоял Артур: там чавкали, урчали, шуршали, раздирая пакетики, ломая плитку шоколада и пытаясь открыть пиво обручальным кольцом. Воздух полнился живой энергией поклонников, предвкушающих действо в Лужниках, какофоническими звуками: в любой очереди на концерт народ поёт минимум две-три разные песни, причем одновременно: начало очереди тянуло, что оно всё-таки здесь, где стынет свет и покой, середина воспевала заверения пациента лечащему врачу-психиатру - я не сошел с ума, хвост очереди был менее оригинален в выборе песни: всё та же бессмертная "Я свободен". Переводя дыхание между куплетами, когда кто-то пытался изобразить соло с помощью вилки и бутылки, фанаты начинали обсуждать слухи и сплетни, курсирующие в тусовке: кто кого, зачем, куда и как, почему всё так, а не иначе: от традиционных чесаний языком в стиле бабок на завалинке до философских рассуждений о Заратустре и его учении. Досталось и Артуру, ариец узнал о себе много интересного. Его величали "зажравшимся мессершмидтом", "безголосой курицей", "ошибкой природы". Он мог обидеться, но что ж взять с неразумных молодых людей? Поэтому Беркут сжал зубы и терпеливо ждал, когда мелькнёт проверочная рамка и добрый охранник обшмонает его, точно заключённого в КПЗ. И вот - счастливый момент: шершавые ладони сильно хлопнули его по ноющему ребру, грубый голос попросил дыхнуть и показать паспорт. "Ладно, проходи", - буркнул тот же неприветливый бас. В зале уже гремела музыка: народ, конечно, не нужно было заводить некой группой, где солировал, видимо, молочный поросёнок, которого какой-то энтузиаст хотел побрить. Но организаторам было до лампочки: они были больше обеспокоены, чтоб здание Лужников, пережившее многое, осталось целым после сегодняшнего концерта. Каждая минута в полутёмном зале длилась вечность: кто-то сзади сглатывал слюну, злобно матерился, звал на помощь Децла и Антихриста одновременно, девушки подкрашивали ресницы, не подозревая, что к середине концерта они будут напоминать гибрид панка и большой панды, а к концу панду, возомнившую себя панком. И вот - торжественное интро, первые удары барабанов, разрывающие барабанные перепонки, взметнулись вверх палочки. Толпа хлынула к сцене, снося Артура. Из-за кулис неуловимо скользнула гибкая фигура в чёрном, приветственно взмахивая рукой. - Привет, друзья, привет Москва, - выкрикнул Кипелов под первые аккорды "На распутье". Артур стряхнул с головы капюшон, устремляя взор на сцену. Там в клубах дыма и переливающихся всеми цветами радуги софитах передвигался Валера, то как зверь завывая, то вкрадчивым шепотом вещая. Фанаты кричали, вопили, визжали, хохотали и смахивали слёзы радости. Но Беркута это совсем не волновало: он чувствовал себя так, будто ему на голову кто-то надвинул меховую шапку, которая поглощала все звуки вокруг. Выделялся только кипеловский голос, звенящий, летящий, словно буревестник над разгулявшимся морем. Уши заложило, будто головной убор трансформировался в море, и ариец без акваланга погружается на неизведанную глубину Марианской впадины. Артур не выдержал: "Валера, вспомни меня", - крикнул он. Его вопль резонансом отозвался в его ушах, но больше никто не услышал, тем более Кипелов. Кто-то из фанатов прищурился: покажется же в угаре концерта, что арийский вокалист пришёл посмотреть и послушать предшественника. Парнишка в косухе тряхнул головой, пытаясь избавиться от навязчивого глюка с орлиным профилем. В этот момент позади затрещали и полыхнули файеры. В толпу полезла охрана, налево и направо орудуя дубинками. Артур поспешил отойти в сторону и снова надел капюшон. Концерт продолжался: времени ариец не ощущал, его губы шептали тексты песен - откуда он их знает - глаза, не отрываясь, следили за вокалистом, душа тряслась и пыталась распасться, точно карточный домик от дуновения озорника. Но последствия такого смятения могли быть гораздо серьёзнее. - Усталость вижу и смятение, взглянув в глаза твои, - словно услышав мысли Артура, пропел Валерий, улыбаясь в первый ряд. Беркут уже не выдавал себя: он молчал, лишь что есть сил держался за поручень, от которого его старательно отрывали жаждущие попасть в поле зрения музыкантов, да беззвучно шептал "посмотри же на меня, увидь меня, узнай меня; я здесь, с усталостью и смятением, мне одиноко одному, без тебя, без тебя, без тебя". Вокалист не помнил, как добрался после концерта домой, как рухнул мимо дивана, едва не придавив йоркширского терьерчика, и как проспал без задних ног почти 12 часов. Лишь к полудню обеспокоенная супруга вызвонила его. - Артур, ты где вчера был, что с тобой? Ты сейчас дома? - только наш человек, звоня на домашний телефон, может ещё сомневаться, где находится ответивший собеседник. - Да всё в порядке, - пробормотал вокалист, - дорогая, - на этом слове он чуть запнулся, но смог назвать жену так. Дело было в слове: определение "дорогой" Артур применял исключительно к Валере, кто-то другой не мог претендовать на него, так уж прижилось в его сознании. *** Неожиданно быстро пролетел июнь: облетела персидская сирень, прошли холодные ливни, зацвела липа, возвестив тем самым о приходе настоящего красного лета. Валера не любил жару: душно, всё тело потное и липкое, дышать нечем, есть хочется, но не можется, холодная минералка от передозировки уже льётся через уши, мозг отказывается соображать, а сосуды пропускать кровь. Ни днём, ни ночью нет покоя от одуревших от зноя москитов, которые жаждут испить раскалённой кровушки со знаком качества. Воздух горячий, как в подземной шахте, дрожит и вибрирует; плавится асфальт; кровавые закаты обрывают последнюю надежду на спасительную прохладу. Уцелеть физически и не сойти с ума в городе можно исключительно превращением в Ихтиандра - набрать полную ванну холодной воды и залечь как подводная лодка на дно, дыша через соломинку. - Ох, лето красное, любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары и мухи, - процитировав классика, Валера вышел из дома. Во дворе, закрытом деревьями от лучей солнца, дышалось чуть легче, чем в квартире. Беззаботные детишки старательно расчерчивали покорёженный асфальт на квадраты. - Российские дороги кроют матом, а не асфальтом, - донеслась до вокалиста мысль от соседа, возвращавшегося из магазинчика и случайно запнувшегося об изломанный бордюрчик. Мысленно согласившись с ним, Кипелов улыбнулся народной мудрости и пошёл, куда глаза глядят, на прогулку то бишь. Ноги методично несли к морю листвы, непокорённому жарой и зноем. Безбрежная зелень парка притягивала Валерия как магнит. Он сам себе не мог объяснить, почему он идёт именно к Борисовским прудам. Технический склад ума всё-таки просматривал варианты: идеально для прогулок - относительно недалеко от его дома, тихо, спокойно, прекрасные виды и минимум прохожих; по пути можно зайти к бывшему однокласснику, который всегда был рад его видеть, с которым всегда можно поговорить, спросить дельного совета; наконец, заглянуть на рынок - прийти домой в обнимку с мешком сахара или картошки. В ранее любимый парк Царицыно вокалист ездил все реже - далеко, людно - фанаты прознали, где гуляет их кумир, - и уже приелись тамошние извилистые тропинки. А порой его настигало чувство, что его связывает с Борисовскими прудами нечто большее, чем он может представить. Ощущение, к слову, не самое приятное, появлялось из ниоткуда и исчезало в никуда. Он только ступал на заросшую травой лестницу, ведущую к пруду, как висок начинал пульсировать, в глазах темнело, сквозь рябь и полосы в сознании, очень похожие на те, что прыгают по экрану плохо работающего телевизора, пробивались какие-то картинки и доносились слова. Но вокалист никак не мог разобрать, что именно он видит и слышит. Пропадало это наваждение ровно в тот момент, когда он подходил к остановке маршрутки за пределами парка. Валера упорно хотел разгадать тайну этих прудов, так действующих на него. Даже попытался найти подшивку газет за прошлые годы: не мелькнёт ли там статейка об аномальной зоне. Но его друг, тот самый, живший недалеко от парка, пожал плечами и рассмеялся, мол, ничего сверхъестественного там не было, и быть не могло. В один из дней, вокалист отклонился от привычного маршрута - малого круга почёта - так он его называл, и отошёл в сторону. Причина тому была весьма прозаична - хлынул сильнейший дождь, вместе с ветром он причинял множество неудобств застигнутым врасплох людям. Заметив за потоками воды расплывчатые очертания раскидистого величественного дерева, Валера почти бегом рванул к нему. Спасением от промокания до трусов стал огромный старый клён, ставший гигантским зонтиком, точно гриб в советском мультфильме. Его листву не прошибали даже ливневые струи, лишь пара капель прибила тёплую землю у его корней. Поглаживая грубую, потрескавшуюся кору, Кипелов испытывал настоящее блаженство и душевный покой: недостающий элемент его жизни встал на своё законное место. Но он об этом не знал, только догадывался где-то на подсознательном уровне и чувствовал, что ему невероятно хорошо рядом с этим огромным деревом. Пережидая дождь, он разглядывал старый клён, пытаясь прикинуть, сколько же тому лет. Попытался заговорить с ним, выясняя, а помнит ли он изящных дам с пелеринами и французскими зонтиками, прохаживающихся подле него. Хотя здравый смысл шептал ему, что клён, во-первых, не ответит, дерево же, а во-вторых, этот район ещё сто лет назад был довольно глухим местом, куда по своей воле мало кто заходил. Смеясь над самим собой, Валера поглаживал чуть влажную кору, как вдруг наткнулся на вырезанный рисунок. В полумгле он неожиданно для себя различил сердечно и изящный вензель "В.А.". Неужели тут побывали его поклонники, варварски попортившие дерево его инициалами, а может это он сам тут был? Кто знает, что он забыл? Вопрос склероза для Кипелова ещё не стоял так остро: он был совсем не стар, и не в маразме даже близко, но травма черепа пятилетней давности порой давала о себе знать неподконтрольным страхом того, что он всё-таки что-то не помнит. Кто-то боится темноты, кто-то мышей, кто-то врачей, ну а Кипелов опасался призраков прошлого, которых, как он предполагал, он всё-таки имел, но не помнил о них. Он порой пытался постучаться в закрытую дверь своей памяти, получить хоть малейшее подтверждение его пока беспочвенным подозрениям. Вокалист доверял своей интуиции, потому и ломился в глубину своего сознания, но к страху того, что он что-то не помнит, прибавлялся новый - а вдруг то, что он забыл, такое неприятное, что хорошо, что его память это выкинула? Что скрывается за запертой дверью в его сознании: новый мир, полный красок и чудес, замкнутое пространство, откуда нет выхода, где таятся демоны его души? Память безмолвствовала и вовсе не хотела подбросить ему ключ к разгадке. Валера делился своими мыслями с другом, тот в ответ глубокомысленно выдавал, что "человеческая память есть страшное оружие. Чуть что забудешь - тут тебя и разведут, как "Анаком". Скажут, мол, склеротик ты, забыл про обещания, да загрузят по самые уши, а на деле ты ни в жизнь бы не согласился дать их. Помнишь, Оруэлла читали, запрещённая книжка была, как с памятью людской сильные мира сего обходятся, как стирают её, как изменяют, а ведь она есть путеводная звезда, освещающая дорогу в будущее". Из рассуждений давнего приятеля Валера извлек одну мысль "надо быть точно уверенным, что помнишь всё, пускай это и невозможно, но большую часть следует крепко держать в голове". Легче от этого не становилось, и загадка, забыл он что-то или нет, оставалась без решения. В результате мучительных раздумий Валера собрал все факты в единое целое: его тянет в парк, около старого клёна ему хорошо, на дереве его инициалы, что, впрочем, ещё не доказано, мало ли какой там "В.А." мог быть, в его мозге возникают размытые картинки, которые связаны с его прошлым. Следовательно, нужно было дожимать самого себя - Кипелов стал ещё чаще бывать в парке у прудов и старательно нарезать круги, не забывая зайти к клёну. В любую погоду, в дождь или зной, в весеннюю слякоть или осеннюю распутицу, он подолгу стоял у вырезанных букв и гипнотизировал их, ожидая озарения. День шёл за днём, но подвижек не было. Один лишь раз ему стрельнуло в висок, когда он увидел свое отражение в луже - чуть потерянного, продрогшего, с крупными снежинками на ресницах. И появилось острое чувство дежа вю - грезилось, что он когда-то также стоял, кого-то ждал, и разглядывал себя в прозрачной дождевой воде. С течением времени Валера успокоился в своих исканиях: может, он напрасно накрутил себя, он всё прекрасно помнит и знает, а всё остальное - результат того, что он, бедолага, совсем замотался с альбомом, с гастролями, измучил мозг, который теперь, уставший, выдавал черте что, лишь бы хозяин переключился на что-нибудь другое, пусть повитает в эмпиреях, поразмышляет о чем-то мутном, неясном, но не о конкретных мозгоедских проблемах. В очередной раз пытаясь проломиться сквозь толщу воспоминаний, сквозь чернильную тьму прошлого, Валера бодренько вышагивал вдоль пруда, направляясь к старому клёну, совсем не замечая, что по лестнице в сторону него прыжками летит Артур. Подобные встречи, особенно с хэппи-эндом, где разлученные герои признавали друг в друге свою половинку, не раз и не два описывались в литературе, ими выжимали слёзы из тонко чувствующих любительниц мыльных опер, но сегодня все было иначе. Не вспомнили они друг друга, соприкоснувшись взглядами, "прошли насквозь, друг друга не узнав". - Артур? - чуть сощурился Кипелов, вглядываясь в несущуюся на него фигуру. Беркут затормозил в паре шагов. - Валер, привет, - тихо поздоровался он, заглядывая ему в глаза. В голове было пусто, лишь от стенок черепа отскакивала одна звонкая мысль, гремящая точно монетка в банке: а вдруг экс-ариец его вспомнил и поэтому пришёл в парк? - Здравствуй, - доброжелательно-отстранённые глаза поднялись на Артура, - как дела? - вопрос из разряда дежурных. - Да хорошо, - и слова иссякли. Не вспомнил. Вокалисты стояли друг напротив друга: Артур глядел то на Валеру, то на клён за его спиной, а Кипелов пытался по лицу арийца догадаться, зачем он так преградил ему дорогу. Не иначе собирается с мыслями, чтоб поговорить о концерте осенью. Тишину нарушил звонкий лай и топоток мягких лапок. - Джерри, вот негодник, подожди же меня, - по лестнице, задыхаясь и причитая, сбежала немолодая женщина с поводком в руке. Пушистый пёсик, задрав хвост, прошмыгнул между ног Артура и Валеры, но через пару метров он остановился, заинтересовавшись каким-то кустиком. Дама тут же подхватила шебутного любимца на руки. - Всё также гуляете? - поинтересовалась она. Артур вздрогнул. - Что? - он сделал вид, что не расслышал. - Гуляете, говорю, как и раньше, как я погляжу. Пока я тут жила, - дама кивнула на едва заметный из-за густой листвы дом недалеко от парка, - всё время вас видела, а потом переехала к сыну, внука нянчить, теперь подрос мальчишка, я и вернулась вместе с Джерриком. Я вас сразу узнала, у меня хорошая память на лица, да и вы мне жизнь спасли, - пафосно тараторила она, - прикурить дали, хотела затянуться аж до смерти, а как назло спички оставила в другом пальто, а тут вы. По лицу Валеры было очевидно его изумление: вот уж что точно вылетело из его головы, так это то, что когда-то он по-джентльменски протянул даме зажигалку. Вокалист перевёл взгляд на Артура и немного вздрогнул: привычно загорелое лицо Беркута побледнело, над верхней губой выступили капельки пота. Он, не отрываясь, глядел на женщину, в его взгляде читала мольба, мол, говори дальше, пробивай беспамятство в голове Валеры. "Давай, дамочка, расскажи, сколько раз видела нас вдвоём здесь, даже согласен на то, что ты знаешь, чем мы занимались под сенью нашего клёна", - мысленно шептал Артур. - Уж лет пять меня не было здесь, а кое-что осталось неизменным, как это прекрасно. В наш изменчивый век это так мило, - дама заломила пальцы и улыбнулась вокалистам. - А вы за всеми так наблюдаете, кто тут гуляет? - вкрадчиво поинтересовался Артур. - Нет, конечно, только за вами, вы мне казались похожим на моего племянника, живущего в Твери, а вас, - она кивнула на Валеру, - я по телевизору, кажется, видела. Да и любопытно было: тут обычно мамы с детьми гуляют, с домашними любимцами, парни с девушками, желающие найти место, где б уединиться, а тут двое представительных мужчин, прохаживающихся, уж простите, почти под ручку, - залилась краской собачница. Она, возможно, наговорила бы ещё много чего интересного, но её речь прервал телефонный звонок. Дама защебетала в трубку какому-то Лёшику, видимо, сыну. Валера сглотнул. - Не понял, - повторяя бессмертное выражение генерала Иволгина, выдал он и перевёл взгляд на Артура. Беркут, собрав всю волю в кулак, смог сохранить лицо. А что ему оставалось делать? Дамочка быстро удалялась, помахав рукой на прощание, больше она ничего не сказала. Валера явно не вспомнил, что гулял тут с ним, и чем они вообще занимались в этом парке. А объяснять ему - не поверит. - Сильно же меня по голове приложили, - после долгого молчания выдал Валера. - кое-что я всё-таки забыл. Ну ничего, я вспомню, - неожиданно жёстко проговорил он. У Артура даже защемило сердце от ощущения близости того часа, когда заморозка в сознании Кипа пропадёт, и уже неважно каким методом: глобальное потепление коснётся льдов памяти, или сам Кипелов каким-то образом засунет в себя тепловую пушку. До остановки маршрутки Валера больше не проронил ни слова. А Артур даже не пытался растрясти его: знал, что тому надо подумать молча. Он лишь мысленно взывал ко всем высшим силам, чтоб они навели Кипелова на нужные и правильные размышления. *** К вечеру погода неожиданно испортилась, к Москве подошёл долгожданный циклон: подул резкий и промозглый ветер, полил дождь, в квартире ощутимо похолодало. Мозги больше не плавились, слипаясь в один большой пельмень. Но для того, чтоб выйти на улицу, пришлось доставать хотя бы ветровку. Валера интегрировался в шкаф и старательно искал свою потрёпанную найковскую куртку. Тихо чертыхаясь на жену, умудрившуюся выстирать его новую олимпийку, в которой он выходил в случае лёгкой летней непогоды, Кипелов докапывался до самых глубин шифоньера. Впрочем, что ж ругаться на хозяйственную женщину: кто ж знал, что природа пожалеет людей так скоро? Неожиданно вокалист наткнулся на довольно объёмный пакет с чёрной надписью "Евросеть-евросеть, цены просто...". "Что ж в нём такое? Может, надо выбросить?" - подумал Валера. Не у всех, но у многих дома в качестве хлама - руки не доходят отнести в мусоропровод, - или воспоминаний хранится что-нибудь из техники прошлого. У кого-то - дисковый телефон, на случай если Горэнергосеть отрежет свет - не глупые ж люди жили в СССР, средство связи не нуждалось в электричестве, чтоб позвонить, нужна была лишь телефонная линия, не было зависимости от злого рока в лице косоруких электриков или чиновников-энтузиастов, - у кого кассетный магнитофон: «Соната», «Электроника», «Россия», «Садко», «Агидель», «Легенда» - да любой из тех, что был в продаже когда-то; чтоб его включить, порой нужно было засунуть между кнопкой и пластиковой панелью иглу или подточенную спичку. Хранили граждане и первые сотовые телефоны - убийственные дубинки, прекрасно использующиеся совсем не по прямому назначению: колоть орехи, отбиваться от хулиганов вместо кастета, открывать пиво и газированную воду в стеклянных бутылках. Обязательно кипа инструкций к ним и пара неработающих зарядок - на всякий случай. Причем, если спросить, на какой всякий случай тебе, мил человек, сломанное зарядное устройство, ответа можно не дождаться, в лучшем случае найдётся юморист, который скажет: "Повеситься от жизни тяжёлой", или мечтатель-радиотехник, который считает, что выкроит пять минуточек в выходной день и починит сложный механизм китайского производства, и будет, смахивая суровую мужскую слезу, заряжать старенькую Нокию ещё с монохромным экраном, а потом резаться на ней в "змейку", подобие "супер-марио" и непроходимую радость "обломовых" "Тетрис". Так и в кипеловском шкафу отыскалось чудо техники, ископаемое, настоящий динозавр телефонного мира – «Алкатель», великолепный телефон, с которого очень удобно общаться смсками - пишешь сообщение, нажимаешь "отправить", подкидываешь телефон, что есть сил, и молишься, чтоб, пока это устройство летит, весточка дошла до сервера, а оттуда к получателю. Телефон был весь поцарапан и с виду представлял собой обычный кусок пластмассы с железками, но от нажатия на кнопку неожиданно пискнул и включился. Откуда такое чудо тут взялось? Покрутив и повертев мобильник, потыкав в него, старательно щурясь в мутноватый дисплей, Валера сообразил, что это тот самый телефон, который он разбил при падении после удара фанатки. В мозгу вспыхнули обрывки недавних гастролей: преданные фанаты, сами не знавшие зачем, починили его изломанный сотовый: поменяли панельки, просушили системную плату в телефоне и подарили между делом, мол, на память. Откуда у поклонников его старый телефон, Кипелов не знал совсем, как он к ним попал - даже не догадывался. Мысли об этом вытеснились любопытством, вспыхнувшем после встречи с Артуром: интересно же почитать, что он писал в сообщениях 5 лет назад, особенно, если он этого не помнил. Перечитывая сообщения, Валера гнал прочь мысль о чём-то масштабном, что он умудрился забыть. Прогулки с Артуром, как ему казалось, были лишь вершиной айсберга из его склероза. Несущественное что-то было, вот и пропало из головы. Ведь так часто из головы вылетают какие-то мелочи, не имеющие большого значения, о них и не жалеешь. Однако, дойдя до раздела "аудиозаписи", Валера кардинально поменял свою точку зрения. Ничто изначально не предвещало беды. Он всего лишь слушал записи в телефоне, оказавшиеся разговорами его с коллегами, директорами радио, организаторами, родственниками. Первой функцией, которую Кипелов вообще открыл в своём первом телефоне, помимо звонков, естественно, была запись разговора на встроенный диктофон. Обладая хорошей памятью, вокалист, тем не менее, предпочитал сохранять сказанное собеседником в память телефона, чтобы потом переслушивать и выписывать какие-то даты, имена, обещания - не всегда ж можно это сделать во время разговора. Застанет звонок в метро - мало того, что плохо слышно, ещё и писать негде, да и нечем, разве что пальцем на запотевшем стекле. Но стекло ж домой не понесёшь. Памяти в телефоне было мало, судя по дате, остались только несколько звонков, сделанных в последние пару дней перед нападением поклонницы. Да и ещё три звонка, стоявшие по времени особняком, - все остальные были 2000 года, и только эти 1999. Приглашение на радио, ругань Холста, мол, где шляешься, обрывавшаяся на особо энергичных оскорблениях, разговор с Артуром. Вот эту запись Валера решил послушать внимательно. - Привет, солнуш, - далёкий хрипловатый голос Артур приветствовал его. - Здравствуй, ну как твои дела? - Кипелов слушал сам себя, свою мягкую, текущую, точно спокойная речка, речь и удивлялся. С такими интонациями говорят с детьми или супругами, что ж его так пробило? - Да нормально, - по голосу было слышно, что Артур врёт: он закашлялся, чихнул и тихо выругался. - Ты ж болен, хрипишь весь. - Кеды дырявые, мать их, кха-кха, Лер, не волнуйся, со мной правда всё хорошо. - Ничего хорошего, я сейчас к тебе приеду, у тебя есть чем лечиться? - Мед есть, капли в нос, - начал перечислять Беркут, но тут же оборвал себя. - да зачем ты поедешь? - Тебя лечить, дурня неразумного, пташенька моя, тебе годиков сколько, а ты как ребёнок, не дай бог, температура поднимется, а ты один, - в своем голосе Валера слышал столько заботы и участия, несколько выходивших за рамки даже предполагаемых дружеских отношений. - Чёрт, зачем я тебе позвонил, отвлёк, апчхи, но без твоего голоса болеть мне ещё хуже, я дурак. - Хорошо, что ты сам это признаешь, но любимый дурак, мой любимый, - Валера образца 2000 года чуть причмокнул губами, точно посылал воздушный поцелуй по телефону. Кипелов слушал себя и чувствовал, что у него горят уши. В голове мелькнуло нехорошее подозрение, с которым хорошо сочетались и слова собачницы из парка о прогулках под ручку с Беркутом. Но такого просто не могло быть! Четвертая запись, сначала не замеченная, поставила окончательный диагноз и подписала приговор. - Я подъехал к тебе, сейчас ещё поесть куплю, а то у тебя поди шаром покати. Ты не спишь? - Как тут уснёшь, тебя жду, лечиться, - в голосе Артура даже появился оптимизм. - Я тебе таблеток купил заморских, провизор посоветовала, порошки с малиной. - От простуды хороша малина... и постель с мужчиной, - зарифмовал Беркут. Валера запыхтел в трубку. - Можно и это, - смущённо выдал он, - всё для тебя, моя пернатая дурашка. Кипелов нажал на "стоп" и закрыл лицо руками. Разум вопил, что это ложь, фанаты развлекались, нашли чревовещателя и записали такое. Да как же принять, что он нормальный мужчина, но, судя по всему, имел интимные отношения с Артуром, по крайней мере из разговоров выходило именно это. Хорошо, что Валера сидел - его начало потряхивать и сносить с посадочного места на пол. Падать было недалеко, но болезненно. Вопрос крутился только один: что теперь делать? Интуиция шептала, что его мысли правдивы, их связывает с Артуром не только дружба. Да и вот о чём говорили картинки и образы, когда он заходил в парк: это его память пыталась вытащить из себя моменты прошлого, а парк был катализатором, в какой-то степени и правда аномальной зоной. И ещё он кое-что понял: Беркут-то всё прекрасно помнит. Чувство стыда усилилось чувством вины перед ним. Вот ведь склеротик, да противоестественная связь, но обидел человека своим беспамятством. Надо бы с ним поговорить, но как и о чём? К чему должен прийти разговор? "Я тебя забыла, я тебя не помню, я сломала трубку, я забыла номер, я разбила сердце, я любовь убила, я тебя не помню, я тебя забыла!" - в таком ключе? Только сердце на части разломано у Артура, и любовью неразделённой он медленно убивает сам себя. Валера вспомнил глаза арийца: лихорадочно бегающие по его лицу, ищущие хоть намёк на воспоминания. Найти Артура, и будь что будет. На засыпающий город опускался туман, так и не утихший ветер гнал первые золотые листья-монеты по мокрым тротуарам. Обычно расстояние между своим домом до парка Валера преодолевал где-то минут 30, сейчас он добрался вдвое быстрее. Народу у прудов было совсем мало, только какой-то одинокий рыбак на другой стороне мечтал выловить хоть что-то отличное от сапога или бутылки в этой мутной воде. - Но, может быть, по взгляду прочтёшь, и отзовётся твое сердце вдруг, - донеслось едва слышное пение. Радио или...? Звуки доносились со стороны старого клёна. Уже издалека Валера заметил тёмную фигуру, сидевшую подле дерева. Это был Артур: ариец раскачивался, напевал какую-то ерунду, непроизвольно дотрагивался кончиками пальцев до вырезанного на стволе вензеля "В.А.". - Артур, - позвал Кипелов. - Кто здесь? - невидящий взор устремился на него. - Я, Валера, то есть, ты чего тут сидишь, простудишься же! - экс-ариец сам не заметил, как его интонации приобрели краски забытых дней. - Зачем ты пришёл? Гуляешь? - Я нашёл свой разбитый телефон, там услышал наши разговоры. - Ты вспомнил? - Нет, - честно ответил Валера, - но я вспомню, я же обещал, - неожиданно все чувства отошли на задний план. Осталось только одно: в груди защемило от вида мокрого нахохлившегося Артура, совсем не похожего на гордого пернатого тёзку, скорее уже смахивающего на продрогшего воробья, мечтающего о тёплом углу и семечках. - Не мучай себя, ты всё забыл, я понимаю, человеческий мозг - сложная структура, ударил разик - забыл, ладно, что больше ничего из твоей головы не выпало. Нехорошо б было, если б лучший вокалист страны без башни б ходил, психушечка же ж. Артур не двигался с места, даже не смотрел на Валеру, находясь в каком-то трансе, говоря глупости, разрываясь в мечтах: чтоб Валера обнял его и чтоб ушёл и больше никогда не попадался на глаза. Пот или дождевые капли стекали по лбу, обжигали глаза, побежали слёзы, смешиваясь с ними. Беркут не видел, как его амнезийный любовник подошёл к нему, но почувствовал его руки и тёплое дыхание. - Я вспомню, - твердил Кипелов, поглаживая мокрые волосы Артура. Мыслей о том, что он делает что-то неправильное и противоестественное, даже не возникало, - я уже вспоминаю. Мы шли с тобой в такую же погоду, ты читал почти стихи "дождь, падают капли на мокрый асфальт, нас уже трое: дождь, ты и я", горел желанием сочинить на них песню, - откуда этот образ возник в голове, Валера не ответил бы даже перед Страшным Судом. Артур с надеждой поднял глаза и едва заметно улыбнулся, а затем, решившись, поцеловал Валеру. Тот вздрогнул от прикосновения горячих губ, но не отстранился: ответил тем же, а затем прижал дрожащего вокалиста к себе. Лил дождь, смывающий последнюю усталость и жар с земли, успокаивающе шелестел старый клён, к стволу которого притулились две фигуры. Сквозь разрывы мрачных тёмно-лиловых туч рванулись первые лучи солнца. - Всё, что я забыл - я вспомню, - шептал Валера, - хорошее само встанет на законное место, а плохое, если оно было, пусть смоет этот дождь. Артур его едва слышал: пригревшись в родных руках, снова дарящих ему тепло, он задремал. Ему было легко и спокойно, голос любимого звучал лучшей музыкой на свете, вторил ему шелест старого клёна, который, когда закончился дождь, точно вздохнул, стряхивая блестящие капли на эту странную пару у своих корней. Но они даже не отреагировали на холодный душ. Видимо, это и есть любовь, когда не замечаешь ничего вокруг, погрузившись полностью друг в друга, даже когда ты спишь. Которая всегда жива, даже если кто-то о ней позабыл. (c) AngieAsh 2016